Счастливого дня рождения, дорогой. Глава третья.

Глава 3. Затишье.

Всё ещё 10 января.

Машины будто расступались перед блестящим черным стрелообразным автомобилем, остервенело разрезающим холодный воздух подступившей ночи. Яркие рыжие фары били по глазам прохожим, и люди провожали автомобиль взглядом, иногда лишь завистливо хмыкая вслед.

Мерседес резко остановился у высокого темно-синего забора, и после нажатия Леоном на кнопку пульта управления, массивные створки бесшумно разъехались по сторонам. Мужчине не хватило сил поставить автомобиль в гараж, и черный красавец молчаливо стоял у входной двери, сбив своими колесами какую-то керамическую фигурку. Леон ненавидел садовые скульптуры, но Мария приносила их сотнями на ухоженную цветущую лужайку. Осколки фигурки только потонули в промерзлой грязи, а входная дверь уже захлопнулась, впуская уставшего молодого человека внутрь пустующего дома.

Парень быстро стянул с ног обувь и вбежал в спальню, где тотчас же повалился на кровать. Он зажмурился, пытаясь каким-то образом вычеркнуть из памяти весь прошедший день. По щекам непроизвольно покатились слезы, оставляя за собой мокрую дорожку от глаз и до мочки уха. Леон открыл глаза и увидел в зеркальном отражении потолка своё серое лицо с взъерошенными темно-каштановыми волосами. Ровный пробор наискось, который Мэри с удовольствием творила своему супругу каждый день – тот и сам умел сделать одно движение расческой, но не позволить любимой жене такую мелочь было бы наглостью – сейчас потерял свои очертания и даже наметку.

Как оказалось, рубашка застегнута неверно – одна пуговица, для которой уже не находилось петельки, издевательски торчала у самого ворота. Но Леон не удостоил свой вид даже малейшим вниманием.

«Нужно позвонить родственникам Марии, - промелькнула в голове тяжелая одинокая мысль, - а записную книжку она забрала с собой. Придется заехать домой».

Где лежали запасные ключи, Леонид помнил прекрасно, а попасть в квартиру умершей жены можно было без особых проблем – квартирка была куплена родителями Леона и записана на него и его супругу в равных долях.

Откровенно говоря, у семнадцатилетней Марии Соколовой, приехавшей в Санкт-Петербург из Воркуты поступать на юридический факультет, в Северной столице не имелось ни родственником, ни жилья. Она обладала лишь крохотной комнаткой в общежитии, в которой кроме Маши проживало ещё две девушки, да копеечными денежными пересылками от небогатых родителей.

Судьба свела Леона с Марией неожиданно, но невероятно крепко. Они познакомились на какой-то юридической конференции, на которую Леон приехал ради поддержки своей матери, выступающей там с новой статьей, а Мария просто хваталась за любую возможность продемонстрировать университету свой стимул к учебе.

Искра, как такое случается, пролетела незаметно, и уже через полгода влюбленный до одури Леон сделал своей Мэри предложение руки и сердца. Та согласилась быстро, и как бы ни кричала чета Самойловых о расчетливости приезжей девочки, Мария любила по-настоящему. Ей не нужна была ни квартира, подаренная родней супруга, ни особняк, ни престижная должность в одном из отелей Самойловых. Мэри отказалась даже от машины, впрочем, некую выгоду из положения извлекла: она быстро бросила обучение и явилась лишь на вручение диплома, уже оплаченного из кармана Леона.

Мария полностью посвятила себя домашней жизни, выгнав из дома любых горничных. Наверное, единственным минусом девушки было полное нежелание иметь детей. Маша выросла в многодетной семье, и не выносила младенцев, первоклашек и даже вполне уже зрелых подростков. Леон соглашался с желанием жены «подождать» и старался не затрагивать больную ей тему – сам он хотел наследника, но не испытывал какого-либо маниакального желания по этому поводу.

Леонид проклинал себя за невнимательность к своей жене. Он старался полностью выполнять её капризы, постоянно покупал новые билеты на спектакли и возил супругу на отдых, интересовался её делами и не позволял скучать дома. Да, последний год Леон отдалился от Мэри, но исключительно из-за собственных мыслей насчет гибели отца. Парень никак не мог осознать смерть родного человека, и вот теперь был вынужден свыкнуться ещё и с гибелью супруги.

Леон завел будильник на пять утра и провалился в глубокий болезненный сон, так и не сумев справиться с расстегиванием пуговиц.

11 января. 7:03.

Здание морга неприветливо встретило одинокого мужчину, по какой-то глупости оказавшегося на улице в семь часов субботним утром, без особой приветливости. Где-то нудно каркала докучливая ворона, чернел небольшой парк, лишенный листвы, малоэтажные здания тянулись ровной лентой по всей улице.

Леон сверился с данными, записанными на бумаге, поправил темные очки и вошел внутрь морга. Скрипнула железная дверь, и мужчина оказался во власти холодного пространства этого места временного упокоения. Леонид поежился – куртку он оставил на заднем сидении в машине – и осмотрелся по сторонам.

Государственные учреждения склонны к серости и темноте. Даже небольшие горшочки с фиалками, выставленные на грязном от пыли окне, не делали помещение светлее. Молодой санитар – совсем мальчишка - приоткрыл дверь в свою маленькую коморку и, сильно зевнув, поприветствовал Леона.

- А, вы Дмитрий Леонидович?
- Леонид Дмитриевич, - поправил его Леон. – Я звонил вам с утра.
- Я помню. Ничего себе, вы приехали быстро так, - санитар с каким-то детским пафосом взглянул на копию дорогих швейцарских часов – а Леону хватило одного взгляда, чтобы улучить часы в дешевизне. – Пройдемте в подвал. Кстати, у нас здесь не очень-то и ярко.

Мужчина в очередной раз дотронулся до солнцезащитных очков и искривил губы. Он не ответил и слова, просто направился вслед за сутулым патлатым мальчуганом. Выложенное белой плиткой помещение было настоящей морозильной камерой, и Леон не раз поежился в своей тонкой черной рубашке, пока шел вперед.

Леонид никогда не бывал в моргах, поэтому не представлял их внутреннего убранства даже примерно. Он думал, что это место похоже на те, что частенько рисуют в фильмах: одно крупное помещение, по бокам которого в рядок по стене находятся морозильные камеры. Увы, данное место выглядело иначе. По длинному извилистому коридору, с каждой стороны которого находилось по несколько стареньких дверей, тянулись какие-то каталки, заправленные желтоватой от старости простыней. Редкие горшочки с геранью не делали место привлекательным, а холод так и забирался под тонкую ткань рубашки и заползал практически в неровно стучащее сердце.

- Вы б потеплее оделись, - оглянулся на Леона санитар, - чай, не март месяц.
- Спасибо за совет, - мужчина слабо кивнул. – Долго ещё?
- Нет-нет. Присядьте сюда, - парень указал на какую-то деревянную скамеечку. - Просто тело ещё не подготовили.
- Подготовили? – удивленно переспросил Леон.
- Ну так, мы всех их в отдельных камерах держим, чтоб они того… - санитар хихикнул, но заметив неудачность своей шутки, закончил: - не воняли…
- Я понял, - хмуро согласился мужчина.
- Да вы это, не расстраивайтесь-то особо, - молодой человек откинул с лица длинную черную челку и попытался улыбнуться. – К смерти нужно относиться с улыбкой. Представляете, сколько женщин в вашем распоряжении теперь?
- Вам не кажется, что ещё пара таких фраз, и придется искать новое место работы?

Леонид чуть склонил голову на бок и поднялся со скамьи. Та недовольно скрипнула. Мужчина хотел ещё что-то сказать надоедливому мальчишке, как-то поставить того на место, но душевных сил на скандалы просто не осталось. Не то это было место, да и время не подходило для выяснения отношений.

- Да кто ж меня выкинет? Хозяин кто? Государство. Государству на нас что? Плевать. Кому это место кроме студента нужно-то? – санитар развел руками и взглянул на загоревшуюся над двойной дверью зеленую лампочку. – Пойдемте.

Леон с каким-то страхом переступил через порог и вошел в маленькую практически пустую комнату – только пара столов да раковина создавали наличие интерьера. А чуть проржавевшая каталка – или это была всего лишь грязь, - накрытая простынею, делала это помещение в три метра заполненным. Из комнатки через другую дверь мигом вылетел какой-то парень, а наглый санитар прокашлялся:

- Вас оставить?
- Как хотите, - Леон пожал плечами.

Он хотел приподнять простыню с лица мертвого человека, но рука дрогнула и не смогла взяться пальцами за протертую местами тряпку. Леон прикусил губу и с какой-то мольбой повернулся к стоящему у дверей санитару. Тот мигом подбежал к каталке и отдернул эту чертову простыню.

Леонид всматривался в лицо белокурой девушки, которая, казалась, невыносимо исхудала за этот неполный день. Он не знал, как это, когда заостряется нос или «из тела вышел дух» - так говорила мать об умершем отце, - но понимал, что его жена непоправимо мертва.

На глазах мигом появились слезы – не первые за сегодняшнее утро. Леон сглотнул острый комок и посмотрел в закрытые глаза Марии. Он переместил взгляд на неровную дырочку у левого виска и яркий синяк, окружающий её. Мэри была левшой. И стреляла она вплотную, иначе бы синяка не осталось.

Абсолютно прямые локоны девушки лежали безжизненным полотном, а белая кожа словно шептала об окончательной кончине своей обладательницы. На приоткрытом плече виднелась небольшая черная родинка, так восхищающая некогда Леона. Бескровные губы и разглаженная линия бровей заставили молодого человека на миг затаить дыхание и прикрыть глаза, чтобы через мгновение распахнуть их, надеясь на шуточность образов. Всё очертание тела перед мужчиной дрожало, покрытое туманной дымкой из-за собственной слабости мужских слез.

Леон хотел прикоснуться к руке умершей супруги и заметил, как скорчил печальную мину санитар. Пальцы сжались на полпути к простыне, и мужчина покачал головой, отказываясь от глупой затеи.

- Убедились? – встрял санитар.
- Да.

Мужчина хотел хотя бы секунду подумать, его невыносимо трясло и от холода, и от нервов, а глаза застилали такие недопустимые для мужчин слезы. Да только паренек вновь влез со своим вопросом:

- Хоронить сами будете? У нас тут рядышком похоронное бюро. За небольшую сумму сами оденут, раскрасят, в гроб уложат и довезут, – и словно чувствуя мысли мужчины, добавил: - вам сейчас не до таких мелочей. Родственников обзвонить нужно, поминки всякие приготовить.
- Хорошо, - неоднозначно ответил Леон.
- Согласны, да? Я вам тогда талончик с номером трупа, - слово больно резануло уши Леонида, - выдам, а там сами договоритесь. Соседняя дверь справа от нас.

Мужчина кивал и кивал, всё пытаясь отвести взгляд от любимой. В сердце что-то больно било сотнями иголок, и дорогу до выхода Леон просто не запомнил. Он сразу нашел дверь в похоронное бюро «Последняя песня» и открыл её медленно и задумчиво.

Зазвонил веселый колокольчик, и к Леониду метнулась молодая брюнетка в облегающем черном брючном костюме с белым воротником и манжетами. Брюнетка усадила гостя за маленький кофейный столик и попросила подождать минутку.

Холл был неприлично весел. Его украшали искусственные цветы самых разных оттенков, висящие по стенам яркими гирляндами, несколько венков были ассиметрично расставлены по углам темно-коричневого помещения. На другой стене - образцы надгробных надписей, а длинные кожаные диваны темно-алого цвета меньше всего подходили для похоронного агентства.

Девушка вернулась обратно, неся в руках несколько каталогов. Она разложила их перед мужчиной и поинтересовалась, не хочет ли тот чаю или кофе. Леон не хотел. Он отдал номерок и тихо заговорил, прося оформить подготовку к похоронам. Документы жены были переданы брюнетке, и та без вопросов согласилась разобраться с бумажной волокитой самостоятельно. После полного объяснения всей ситуации, Леон выдохнул воздух и с надеждой уставился на девушку.

- Все будет сделано, - с печальной улыбкой кивала брюнетка, - местечко подыщем получше, оденем в то, во что скажете. Красить нужно? Вам, кстати, очки не мешают? Могу свет приглушить.
- Красить? Нет, спасибо, не мешают, - мужчина дотронулся до холодной дужки.
- Румяна, тушь, помада. Как собираетесь маскировать ранение?
- Красить не нужно, - Леон помнил любовь Мэри к естественной красоте, - а на висок просто… уложите челку.
- Обязательно. Родственников обзвонить? Какой будет поминальный стол?
- Я сам. А еду… По вашему вкусу.

Выбор блюд интересовал теперь уже вдовца менее всего прочего. А вот гроб и одежду Леон выбирал тщательно, будто боясь непринятия Марией платья или обивки. Вопросов было задано много, но зато и от души отлегло после полного координирования работы агентства. Да, мужчина мог бы и сам заняться похоронами, но он ощущал дикую слабость уже сейчас, просто обсуждая фактуру гроба, и представить самоличный выбор его, беседы с могильщиками и прочие необходимости не представлялось возможным.

- И последнее. Отпевать будем?
- Нет, - Леон покачал головой, - Мэри не верила в Бога.
- А Вы?
- И я не верю.

Брюнетка кивнула и пообещала уже днем сказать точное место и время похорон. На этих словах Леон и вышел из помещения «Последней песни» на улицу, заметенную вдруг появившимся белоснежным снегом.

Оставалось лишь заехать в квартиру Мэри за записной книжкой или хотя бы мобильным телефоном и начать обзванивать друзей и знакомых. Количество человек, которые почтят память усопшей, Леон не знал, поэтому в бюро огласил число в сто человек. На деле же могло оказаться и больше. А мог не придти и никто.

Леонид вернулся в свой автомобиль и с опаской оглядел кожаный салон. Никаких записок не было, и хотя бы это принесло успокоение в дрожащее сердце. Леон медленно снял темные очки и взглянул на себя в зеркало заднего вида. Покрасневшие глаза и синие пятна вокруг них говорили лучше любых слов. Мужчина на секунду зажмурился, но выдохнул воздух и вновь попросил себя сосредоточиться.

Он неожиданно вспомнил про вчерашнюю бумажку и залез в бардачок. Там ничего не лежало, хотя Леон прекрасно помнил, как вчера положил записку внутрь, оставив рядом с пачкой таблеток от простуды. Но таблетки лежали на месте, а листочек испарился.

Леон попытался припомнить дорогу до дома в малейших деталях – в голове прочно засела пустота - и неожиданно улыбнулся:

«Я так и знал. Всего лишь сон», - подумал мужчина, сглатывая подступающую тошноту. На сердце полегчало.

Да, возможно, маленький белый листок был потерян или завалился за таблетки, но ослабшему морально человеку самым лучшим решением стало полное уничтожение любого факта существования пугающей вещи. Впрочем, это действительно могло быть всего лишь сном.

Леон ещё не знал, как скоро все грани реальности спутаются в него в одну прочную страшную нить.