Непорочная грешница.Глава восьмая.
Экстон проснулся мгновенно и сразу же распахнул глаза. По своей всегдашней привычке он потянулся было за оружием, но потом осознал, что лежит в постели, и увидел рядом с собой женщину.
Тогда он зевнул и подумал, что было бы неплохо еще немного поспать. И сразу же вспомнил все. Рядом с ним его жена — дочь Эдгара де Валькура, а сам он находится в господских покоях в замке Мейденстон, который отныне принадлежит ему.
Взгляд его скользнул по силуэту лежавшей на черном меховом покрывале женщины. Она закинула ногу ему на бедро, а сам он сжимал в пальцах золотистую прядь ее волос.
И почему только он, Экстон, не наказал ее вчера, как она того заслуживала? Следовало дать ей понять, что противиться его воле смертельно опасно для кого бы то ни было — даже для жены. К тому же она пролила несколько капель его крови…
Он же сделал все наоборот. Он предавался любви с ней с такой страстью, будто это была последняя в его жизни женщина. Но она стоила того. Эта девственница так быстро постигла суть плотской любви, что ему оставалось только удивлятся.
Но он продолжал ее хотеть и сейчас, а это было достойно еще большего удивления. Или осмеяния. Грозный муж не должен до такой степени зависеть от слабой женщины. Как бы то ни было, сильнейшее напряжение в паху заставило его на время позабыть возложенных в него с детства истинах. Теперь существенным было другое — она его жена, он ее вожделел. А потому, к чему излишние умствования. Он может поступать с ней, как ему заблагорассудится, и ни кто не смеет его за это осуждать. А уж она — меньше всех.
Экстон повернулся на бок и откинул тяжелую медвежью полость, которой они укрывались. Что и говорить, с нею себя основательно потешил, правда, не совсем так, как ожидал. Он-то надеялся убить двух зайцев разом — насыть свою похоть и заодно привести ее к покорности и выместить на ней свой застарелый гнев на де Валькуров. Но вышло так, что гнев его куда-то улетучился. Помнится, когда она закрыла глаза и сделала попытку отстраниться от него, он пришел-таки в ярость, а когда она вытащила из-под перины кинжал, ему ничего не стоило ее убить.
Но каким-то чудодейственным образом его ярость превратилась в страсть. Что было тому причиной — мее мужество, слезы или пренебрежение к его оружию, — он не знал.
Его рука легла на ее спину и провела по впадинке позвоночника. Неожиданно спина под его пальцам покрылась гусиной кожей, и возбуждение, которое снедало Экстона, сделалось еще сильнее.
Пальцы Экстона скользнули по округлым упругим ягодицам, и он ощутил новый прилив желания. «Если пойдет так дальше, — подумал он, — очень скоро обнаружится, что не я главенствую над нею, а, наоборот, она — надо мной. Уж слишком сильное желание она в нем возбуждала».
Экстон нахмурился и убрал руку. Необходимо внушить этой женщине, что хозяин здесь он. Если не строгостью, то лаской. И начало этому положено, усмехнулся Экстон. Как полководец он знал, что секрет успеха во всяком сражении заключается в том, чтобы нащупать слабые стороны у не приятеля и повести атаку именно на эти позиции. Коль скоро это сработало в сражении с ее отцом, то сработает и в битве с дочерью. Совершенно очевидно, что жена его — женщина сильных страстей, стало быть, он поведет наступление на ее чувства.
Эта обретшая ясность мысль все больше нравилась Эсктону. Он привяжет ее к себе узами страсти, развив в ней хоть и вожделение к своей особе. Он превратит ее в рабыню собственной чувственности, пока она не успела сделать того же самого с ним самим. Их супружеская пастель сделается алтарем, которому она будет поклоняться.
Экстон снова усмехнулся. Супружеской постелью он не ограничится. Теперь, где бы он ни застал Беатрис, пусть даже на кухне или в саду, он будет стараться овладеть ею. Пусть все в замке знают: и как ему нравится предаваться любви со своей молодой женой, и что она при этом испытывает удовольствие.
Подобное поведение дочери явится ударом для Эдгара де Валькура, и вот тут-то он, Экстон, наконец-то будет отомщен. К тому же, как знать, возможно, эта женщина со временем его даже полюбит?
Заранее предвкушая успех, Экстон осторожно перевернул жену на спину и стал всматриваться в ее черты. Ее кожа отливала молочной белизной, а волосы блестели, как золото. Она обладала тонкой талией, пышной грудью и округлыми бедрами. Экстон решил, не мудрствуя лукаво, начать с ее полных грудей, украшенных розовыми бутонами сосков…
Линии пробудилась от странного, необъяснимого ощущения. Хотя вокруг стояла темная ночь, ее окутывало приятное тепло, которое человеку обыкновенно дарит солнце. И она нежилась в этом тепле, подобно спелому, готовому лопнуть от избытка сладкого сока, персику.
Линии выгнула спину, отдаваясь этой ласке. Она была больше возбуждена, нежели напугана, однако, ощутив прикосновение чьей-то руки, испытала первый укол тревоги. Впрочем, не слишком сильный. Ее внимание отвлек нежный поцелуй — чьи-то мягкие и очень умелые губы ласкали набухшие от возбуждения соски.
— Нет, боже мой, нет! — вскрикнула она, когда поняла: большое и тяжелое мужское тело прижимает ее к кровати. Кровать была не ее — это точно, да и мягкое меховое покрывало на ней тоже было чужим!
Она в ужасе распахнула глаза и увидела склоненное к ней лицо мужчины. «Это он! — мгновенно пришло осознала Линни — Экстон де ла Мансе, ее муж».
— Помоги мне, господи, помоги мне, прошу тебя, — торопливо забормотала она, стараясь не обращать внимания на настойчивые ласки, которыми Экстон одаривал ее грудь. Она не должна поддаваться на его уловки — да еще с такой легкостью!
Так-то оно так, но она уже была готова сдаться на его милость.
Стоило ему всего несколько раз коснуться ее груди жарким языком, как она поняла, что погибла. Эти прикосновения разожгли в ней пожар, а легкие покусывания, которыми он тревожил ее обнаженную кожу, заставили ее пылать огне с ног до головы.
Это запрещенный прием. Вернее, его следовало бы запретить. Впрочем, это ничего бы не изменило в ее отношении к происходящему. Когда он овладел ею, Линни восприняла это с радостью. Она встретилась с ним взглядом и уже не отрывала от него глаз, чувствуя, как плавятся и тают последние защитные барьеры, которыми она пыталась от него отгородиться.
Соединение тел уже само по себе было чудом, но возможность выдержать его взгляд и в нем раствориться была чудом вдвойне…
Его немигающий взгляд жег непереносимо, и Линни наконец все-таки сдалась и устало прикрыла веки, хотя осознавала, что он продолжал за ней наблюдать и все видеть — и ее пылающие от страсти щеки, и волнующуюся от прерывистого дыхания грудь, и неустанные движения бедер, приближавшие сладостный миг освобождения.
Их громкие стоны слились воедино, когда они одновременно достигли вершины блаженства. На этот раз он сразу же откатился от нее в сторону.
Так они и лежали вдвоем на одной постели, будучи при этом бесконечно далекими друг от друга. Им было жарко, оба они с ног до головы покрылись испариной, но от разделявшей их пропасти веяло леденящим холодом. От невероятной, почти невозможной близости они перешли к щемящему, пронзительному одиночеству. Линни вздрогнула неожиданно осознала, что лежит на постели, совершенно раздетой, и ей сделалось стыдно.
— Погоди-ка, — сказал он, когда она тоже придвинулась к краю постели и сделала попытку подняться. Он поймал ее за запястье и снова притянул к себе и внимательно вгляделся. Хотя в комнате было темно, а окна были занавешены тяжелыми шторами, у Линни появилось ощущение, будто ее выставили нагой перед целым светом.
— Мне нужно… выйти… — она не решалась продолжить, испытывая естественное смущение. Впрочем, он и так должен был это понимать — без слов. К ее большому облегчению, он выпустил ее руку и предоставил свободу действий.
— Потом сразу же возвращайся в постель. Я хочу продолжить наши игры.
Она повернула голову, взглянула на него через плечо.
— Продолжить наши игры? Но… но… но скоро наступит рассвет, — прошептала она.
Экстон скривил губы в ухмылке.
— При свете дня любовные игры возбуждают еще более. К тому же у меня будет возможность как следует рассмотреть прекрасное тело моей женушки.
Линии наконец удалось соскользнуть с огромной кровати, и она потянулась за рубашкой.
— Мне почему-то казалось, что ты уже получил вполне достаточно…
— Настоящему мужчине всегда не хватает… этого, — сказал он, передразнивая Линни. — Особенно в том случае, если у него такая хорошенькая жена, как ты. У тебя, женушка, чрезвычайно соблазнительные формы, мягкая кожа и полные груди. Волосы твои подобны шелку, а уж темперамент… Хотя ты еще вчера была девицей, смело можно сказать, что натура ты чрезвычайно страстная, чего я совершенно не ожидал от отпрыска рода де Валькуров. Его слова неожиданно встретили отклик во всем ее существе: тело словно расцветало от его похвал. Но стоило Экстону упомянуть о ее семье, как на Линни будто повеяло холодом и все добрые чувства в ее душе угасли. «Никто другой из де Валькуров не склонил бы по собственной воле головы перед Экстоном. А уж Беатрис наверняка отвергла бы с негодованием его греховные притязания», — подумала Линни. Но ведь она-то не Беатрис, а всего лишь ее сестра, над которой тяготеет проклятие. Так сказать, паршивая овца в стаде. Но при всем том, если бы она знала, что с такой страстью отзовется на ласки де ла Мансе, то вряд ли решилась бы сделать родственникам такое невероятное предложение. Впрочем, идти на попятный уже было поздно.
— У меня есть и другие обязанности, которые требуют моего неустанного внимания, — выдавила она из себя, просовывая голову в ворот сорочки.
— Твоя главная обязанность — следовать моим желаниям и исполнять мои прихоти, — последовал ответ.
— Но… кто-то ведь должен приглядывать за кухней.
— С этим отлично справится твоя бабка.
— Но… как же быть с братом? Я должна менять ему повязки. — Ее завораживали немигающий взгляд Экстона н его большое мускулистое тело. И в особенности — то громадное орудие, которое находилось у него между ног. Нет, орудие, а оружие, мысленно поправила она себя, вспоминая события предыдущей ночи. И слово «жалкое» к нему никак не подходило, поскольку Экстон продемонстрировал свои великолепные боевые качества всего несколько ми назад.
Когда она наконец осознала, куда устремлен ее взгляд вспыхнула и быстро перевела глаза на лицо мужа. Тот понимающе улыбнулся. Казалось, он совершенно точно знал о чем она думала.
— Так что же? — нетерпеливо спросила Линии, спеша переменить тему разговора. — Мне можно навестить брата?
Экстон с минуту молчал, но потом, к большому ее удивлению, утвердительно кивнул.
— Иди, только поскорее возвращайся. Мне необходимо насытить свою страсть после того, как я утолю голод в обеденном зале.
Горячий румянец залил Линни грудь, лицо и даже уши, но она продолжала гнуть свою линию. Уж если он так ее хочет, то, возможно, пойдет ей навстречу и вызволит Мейнарда из караулки?
— Экстон, не сочти мою просьбу чересчур смелой ? сказала она, стараясь облечь свои слова в почтительную форму, чтобы польстить мужу, — но я хотела бы, что бы Мейнарду отвели более подобающие его положению покои. Улыбка мигом слетела с губ Экстона.
— Если караулка для него недостаточно хороша, вели перенести его в амбар, — холодно бросил он.
— Но я прошу тебя, — взмолилась Линни, протягивая к нему руки. — Мейнарда нужно перенести в чистое, удобное помещение, чтобы его раны побыстрее зажили.
Экстон уселся на постели и спустил ноги на пол. Судя по всему, собственная нагота ничуть его не смущала.
— Если хочешь убедить меня в чем-то, приводи доводы повесомей. С какой стати меня должны волновать его раны? По мне, уж лучше бы он умер.
Заметив на ее лице выражение ужаса, он улыбнулся ей уголками губ.
— Успокойся, Беатрис, в мои планы вовсе не входит убивать Мейнарда. Задумай я такое, твой брат давно бы отдал богу душу.
Линни перевела дух. За одно это стоит возблагодарить господа. Тем не менее брата выручать надо. Как это сказал Экстон — «приводи доводы повесомей»? Интересно, что бы на ее месте придумала Беатрис? Линни постаралась придать лицу умильное выражение. — Я благодарю тебя от всего сердца за то, что ты позволил ему жить, — с неискренней горячностью сказала она. — Если ты исполнишь мою просьбу, обещаю тебе быть хорошей и заботливой женой.
— Ты, между прочим, уже обещала мне это. Перед богом, церковью и всеми жителями Мейденстона.
Линни пришлось прикусить язычок, чтобы не сказать Экстону в ответ что-нибудь язвительное. Она сделала шажок по направлению к нему и, молитвенно сложив руки, возобновила попытку:
— Прошу тебя… дорогой муж, не отказывай мне. Пусть это будет твоим свадебным подарком. — Она сказала это, повинуясь интуиции, хотя и понимала, что ее шансы на успех ничтожны.
— Свадебным подарком? — задумчиво повторил Экстон и уставился на нее своим немигающим взглядом рептилии. Потом улыбнулся: — Ты заговорила об этом, и я вспомнил, что у меня есть для тебя свадебный подарок. Подойди-ка… Линии замерла. Свадебный подарок? От Экстона? Наверняка это какая-нибудь грубая мужская шутка… что-нибудь связанное с его «оружием»…
К ее удивлению, он нагнулся, подобрал с пола свою парадную тунику и повторил:
— Подойди, прошу тебя.
В руке у него появился небольшой бархатный мешочек Линни послушно направилась к мужу, хотя продолжала опасаться подвоха с его стороны. Но ничего подобного не произошло. Он развязал мешочек и вытряхнул на ладонь изящное золотое ожерелье.
Вещь была на диво хороша. Даже в полутемной комнате Линни сумела оценить работу ювелира. Опытная рука мастера укрепила между звеньями цепочки фигурные розетки с кроваво-красными драгоценными камнями. И эта красота предназначалась ей — невероятно! У Линни никогда не было собственных украшений, но даже в шкатулке у Беатрис не имелось ничего подобного.
Линни перевела взгляд с красивой безделушки на лицо Экстона.
— Как красиво!
— Согласен. — Глаза мужа весело блеснули. — Ну-ка подбери подол.
— Что! — Глаза Линни едва не выкатились от удивления из орбит, но потом налились яростью. — Да как ты… Как ты смеешь предлагать мне такое?! Я не шлюха и не зарабатываю себе на побрякушки подобным образом! Теперь понятно, как люди вроде тебя добиваются женской благосклонности. И даже благосклонности жен!
К ужасу Линни, Экстон разразился хохотом. Но его еще больше разозлил девушку.
— Ты — законченный негодяй! Этому, что ли, тебя учил в детстве твой отец? Он что, и с твоей матерью так обращался?
Слова Линни в одно мгновение уничтожили веселое строение Экстона. Но ее не слишком обрадовало преобразившееся лицо мужа.
— Я отучу тебя, женщина, говорить подобные гадости. Не смей больше в моем присутствии дурно отзываться моих родичах, а не то я вырву твой поганый язык!
Экстон уставился на Линни свинцовым взглядом.
— Я же сказал тебе, подними подол. Живо! Поскольку она не подчинилась — не потому, что продолжала испытывать его терпение, а просто не могла пошевелиться от ужаса, — Экстон собственной рукой задрал подол тонкой льняной рубашки. Линни приготовилась к самому худшему и зажмурилась. Пусть так, пусть он возьмет ее плоть — это позволит ей по крайней мере освободиться от постыдной физической зависимости. Она сможет ненавидеть этого человека, как прежде!
Пока она внушала себе эту мысль, Экстон получил бесрепятственный доступ к ее обнаженному снизу телу. Никаких насильственных действий при этом он, однако, не предпринимал. Она лишь почувствовала прикосновение его руки к бедру, а потом — холодную тяжесть металла у себя на коже. Подумать только, он застегивал подаренную им золотую цепочку у нее на талии!
Линни совсем растерялась. Оказывается, ему пришла блажь надеть цепочку ей на талию — и ничего больше. А ведь он подарил ей эту цепочку, — неожиданно пришло ей на ум, — а она его оскорбила! Чувство вины затопило девушку. Желая искупить свою провинность, она ласково провела рукой по его черным как смоль волосам. Экстон вскинул на нее глаза, выражение которых не предвещало ничего хорошего.
— Я… я… не знала… — начала было она оправдываться, а потом заставила себя замолчать. Этот человек оставался врагом, поэтому не стоило слишком перед ним распинаться. С другой стороны, ей не свойственна была неоправданная жестокость — даже по отношению к заклятому врагу. Уж она-то, как никто другой, знала, как это больно и обидно.
— Даже если бы мне пришло в голову изнасиловать тебя, потом расплатиться драгоценностями, ты и тогда была бы обязана подчиниться мне, Беатрис. Ты должна быть мне и женой, и шлюхой, и всем, что находится между этими двумя понятиями. Но, прежде всего, запомни: жена не смеет противоречить мужу!
С этими словами Экстон снова склонился над ее обнаженным животом, протянул вторую цепочку у нее между ногами и закрепил на талии сзади.
Линни следила за его манипуляциями с известной долей любопытства, хотя и не без смущения. Она не могла не признать, что прохладный металл, касаясь ее обнаженного тела вызывал у нее чувство легкого эротического возбуждения.
Экстон посмотрел на нее потемневшими, словно вырезанными из обсидиана, глазами.
— Ты должна носить мой подарок всегда, Беатрис. Днем и ночью. Здесь две цепочки, ну а поскольку шея у тебя только одна, я решил украсить ими не шею, а твою промежность. — Экстон с загадочным видом провел пальцем по первой цепочки, огибавшей талию, а потом — вдоль второй спускавшейся золотой змеей у нее между ног.
Пока он все это с ней проделывал, Линни стояла неподвижно, словно статуя, и боялась вздохнуть. «И когда только успел достать и пристегнуть вторую цепочку? — думала она. — И почему каждое его прикосновение отзывается в теле дрожью? Как ему удается этого добиваться?» Впрочем, эти мысли не слишком ей досаждали. Все ее существо было поглощено процессом эротического действа, которое на глазах творил Экстон. Самое главное, он у него получался, а уж как он этого добивался — не ее ума дело.
Когда Экстон наконец оставил ее в покое и поднялся опустив подол рубашки, Линни трепетала, словно осиновый лист на холодном ветру.
— Отправляйся к своему брату. Можешь переносить его куда угодно, только не в главную башню. Я не потерплю его присутствия поблизости от себя. И еще, Беатрис, — Экстон со значением на нее посмотрел, и хотя его глаза просветлели, твердостью они по-прежнему напоминали вулканическое стекло. — Я хочу, чтобы ты почаще обо мне вспоминала. Скажем, всякий раз, когда будешь чувствовать у себя между ног мой подарок. Временами он тебе будет мешать, но скорее, однако, напоминать о подаренном мною тебе наслаждении.
И снова он устремил на нее взгляд, в котором были и вызов, и чувственность, и вся мудрость мира.
«Отправляйся к своему брату» — так, кажется, сказал. Что ж, она не стала просить себя дважды. Торопливо одев платье и туфельки, она бросилась из комнаты вон. Но, оказавшись у двери, все же не выдержала и оглянулась на странного этого человека, который со вчерашнего дня стал ее мужем.
Лишь в коридоре она позволила себе вздохнуть полной грудью.
Линни оправила на себе платье и, как могла, стянула на туфельках завязки. Прическа ее была в полнейшем беспорядке, а ногах не оказалось чулок. Что и говорить, она и впрямь походила на женщину, только что поднявшуюся с супружеского ложа. Слуги, во всяком случае, смотрели на нее во все глаза, не скрывая своего любопытства. Можно было не гневаться, что ее появление сделается главной темой разговоров в людской.
Линни, впрочем, было на это наплевать. Когда она спустиласъ по лестнице, потом шла по темному залу, пересекая двор, направляясь в караульное помещение, где находился ее брат, в голове у нее занозой сидела одна-единственная мысль — о золотых цепочках, свадебном подарке Экстона, которые касались внутренней стороны ее бедер при каждом шаге.
Кто она, в самом деле, такая? Худшая из грешниц? По-димому, так оно и есть. Ведь именно ей выпала доля выйти замуж за дьявола.
Тогда он зевнул и подумал, что было бы неплохо еще немного поспать. И сразу же вспомнил все. Рядом с ним его жена — дочь Эдгара де Валькура, а сам он находится в господских покоях в замке Мейденстон, который отныне принадлежит ему.
Взгляд его скользнул по силуэту лежавшей на черном меховом покрывале женщины. Она закинула ногу ему на бедро, а сам он сжимал в пальцах золотистую прядь ее волос.
И почему только он, Экстон, не наказал ее вчера, как она того заслуживала? Следовало дать ей понять, что противиться его воле смертельно опасно для кого бы то ни было — даже для жены. К тому же она пролила несколько капель его крови…
Он же сделал все наоборот. Он предавался любви с ней с такой страстью, будто это была последняя в его жизни женщина. Но она стоила того. Эта девственница так быстро постигла суть плотской любви, что ему оставалось только удивлятся.
Но он продолжал ее хотеть и сейчас, а это было достойно еще большего удивления. Или осмеяния. Грозный муж не должен до такой степени зависеть от слабой женщины. Как бы то ни было, сильнейшее напряжение в паху заставило его на время позабыть возложенных в него с детства истинах. Теперь существенным было другое — она его жена, он ее вожделел. А потому, к чему излишние умствования. Он может поступать с ней, как ему заблагорассудится, и ни кто не смеет его за это осуждать. А уж она — меньше всех.
Экстон повернулся на бок и откинул тяжелую медвежью полость, которой они укрывались. Что и говорить, с нею себя основательно потешил, правда, не совсем так, как ожидал. Он-то надеялся убить двух зайцев разом — насыть свою похоть и заодно привести ее к покорности и выместить на ней свой застарелый гнев на де Валькуров. Но вышло так, что гнев его куда-то улетучился. Помнится, когда она закрыла глаза и сделала попытку отстраниться от него, он пришел-таки в ярость, а когда она вытащила из-под перины кинжал, ему ничего не стоило ее убить.
Но каким-то чудодейственным образом его ярость превратилась в страсть. Что было тому причиной — мее мужество, слезы или пренебрежение к его оружию, — он не знал.
Его рука легла на ее спину и провела по впадинке позвоночника. Неожиданно спина под его пальцам покрылась гусиной кожей, и возбуждение, которое снедало Экстона, сделалось еще сильнее.
Пальцы Экстона скользнули по округлым упругим ягодицам, и он ощутил новый прилив желания. «Если пойдет так дальше, — подумал он, — очень скоро обнаружится, что не я главенствую над нею, а, наоборот, она — надо мной. Уж слишком сильное желание она в нем возбуждала».
Экстон нахмурился и убрал руку. Необходимо внушить этой женщине, что хозяин здесь он. Если не строгостью, то лаской. И начало этому положено, усмехнулся Экстон. Как полководец он знал, что секрет успеха во всяком сражении заключается в том, чтобы нащупать слабые стороны у не приятеля и повести атаку именно на эти позиции. Коль скоро это сработало в сражении с ее отцом, то сработает и в битве с дочерью. Совершенно очевидно, что жена его — женщина сильных страстей, стало быть, он поведет наступление на ее чувства.
Эта обретшая ясность мысль все больше нравилась Эсктону. Он привяжет ее к себе узами страсти, развив в ней хоть и вожделение к своей особе. Он превратит ее в рабыню собственной чувственности, пока она не успела сделать того же самого с ним самим. Их супружеская пастель сделается алтарем, которому она будет поклоняться.
Экстон снова усмехнулся. Супружеской постелью он не ограничится. Теперь, где бы он ни застал Беатрис, пусть даже на кухне или в саду, он будет стараться овладеть ею. Пусть все в замке знают: и как ему нравится предаваться любви со своей молодой женой, и что она при этом испытывает удовольствие.
Подобное поведение дочери явится ударом для Эдгара де Валькура, и вот тут-то он, Экстон, наконец-то будет отомщен. К тому же, как знать, возможно, эта женщина со временем его даже полюбит?
Заранее предвкушая успех, Экстон осторожно перевернул жену на спину и стал всматриваться в ее черты. Ее кожа отливала молочной белизной, а волосы блестели, как золото. Она обладала тонкой талией, пышной грудью и округлыми бедрами. Экстон решил, не мудрствуя лукаво, начать с ее полных грудей, украшенных розовыми бутонами сосков…
Линии пробудилась от странного, необъяснимого ощущения. Хотя вокруг стояла темная ночь, ее окутывало приятное тепло, которое человеку обыкновенно дарит солнце. И она нежилась в этом тепле, подобно спелому, готовому лопнуть от избытка сладкого сока, персику.
Линии выгнула спину, отдаваясь этой ласке. Она была больше возбуждена, нежели напугана, однако, ощутив прикосновение чьей-то руки, испытала первый укол тревоги. Впрочем, не слишком сильный. Ее внимание отвлек нежный поцелуй — чьи-то мягкие и очень умелые губы ласкали набухшие от возбуждения соски.
— Нет, боже мой, нет! — вскрикнула она, когда поняла: большое и тяжелое мужское тело прижимает ее к кровати. Кровать была не ее — это точно, да и мягкое меховое покрывало на ней тоже было чужим!
Она в ужасе распахнула глаза и увидела склоненное к ней лицо мужчины. «Это он! — мгновенно пришло осознала Линни — Экстон де ла Мансе, ее муж».
— Помоги мне, господи, помоги мне, прошу тебя, — торопливо забормотала она, стараясь не обращать внимания на настойчивые ласки, которыми Экстон одаривал ее грудь. Она не должна поддаваться на его уловки — да еще с такой легкостью!
Так-то оно так, но она уже была готова сдаться на его милость.
Стоило ему всего несколько раз коснуться ее груди жарким языком, как она поняла, что погибла. Эти прикосновения разожгли в ней пожар, а легкие покусывания, которыми он тревожил ее обнаженную кожу, заставили ее пылать огне с ног до головы.
Это запрещенный прием. Вернее, его следовало бы запретить. Впрочем, это ничего бы не изменило в ее отношении к происходящему. Когда он овладел ею, Линни восприняла это с радостью. Она встретилась с ним взглядом и уже не отрывала от него глаз, чувствуя, как плавятся и тают последние защитные барьеры, которыми она пыталась от него отгородиться.
Соединение тел уже само по себе было чудом, но возможность выдержать его взгляд и в нем раствориться была чудом вдвойне…
Его немигающий взгляд жег непереносимо, и Линни наконец все-таки сдалась и устало прикрыла веки, хотя осознавала, что он продолжал за ней наблюдать и все видеть — и ее пылающие от страсти щеки, и волнующуюся от прерывистого дыхания грудь, и неустанные движения бедер, приближавшие сладостный миг освобождения.
Их громкие стоны слились воедино, когда они одновременно достигли вершины блаженства. На этот раз он сразу же откатился от нее в сторону.
Так они и лежали вдвоем на одной постели, будучи при этом бесконечно далекими друг от друга. Им было жарко, оба они с ног до головы покрылись испариной, но от разделявшей их пропасти веяло леденящим холодом. От невероятной, почти невозможной близости они перешли к щемящему, пронзительному одиночеству. Линни вздрогнула неожиданно осознала, что лежит на постели, совершенно раздетой, и ей сделалось стыдно.
— Погоди-ка, — сказал он, когда она тоже придвинулась к краю постели и сделала попытку подняться. Он поймал ее за запястье и снова притянул к себе и внимательно вгляделся. Хотя в комнате было темно, а окна были занавешены тяжелыми шторами, у Линни появилось ощущение, будто ее выставили нагой перед целым светом.
— Мне нужно… выйти… — она не решалась продолжить, испытывая естественное смущение. Впрочем, он и так должен был это понимать — без слов. К ее большому облегчению, он выпустил ее руку и предоставил свободу действий.
— Потом сразу же возвращайся в постель. Я хочу продолжить наши игры.
Она повернула голову, взглянула на него через плечо.
— Продолжить наши игры? Но… но… но скоро наступит рассвет, — прошептала она.
Экстон скривил губы в ухмылке.
— При свете дня любовные игры возбуждают еще более. К тому же у меня будет возможность как следует рассмотреть прекрасное тело моей женушки.
Линии наконец удалось соскользнуть с огромной кровати, и она потянулась за рубашкой.
— Мне почему-то казалось, что ты уже получил вполне достаточно…
— Настоящему мужчине всегда не хватает… этого, — сказал он, передразнивая Линни. — Особенно в том случае, если у него такая хорошенькая жена, как ты. У тебя, женушка, чрезвычайно соблазнительные формы, мягкая кожа и полные груди. Волосы твои подобны шелку, а уж темперамент… Хотя ты еще вчера была девицей, смело можно сказать, что натура ты чрезвычайно страстная, чего я совершенно не ожидал от отпрыска рода де Валькуров. Его слова неожиданно встретили отклик во всем ее существе: тело словно расцветало от его похвал. Но стоило Экстону упомянуть о ее семье, как на Линни будто повеяло холодом и все добрые чувства в ее душе угасли. «Никто другой из де Валькуров не склонил бы по собственной воле головы перед Экстоном. А уж Беатрис наверняка отвергла бы с негодованием его греховные притязания», — подумала Линни. Но ведь она-то не Беатрис, а всего лишь ее сестра, над которой тяготеет проклятие. Так сказать, паршивая овца в стаде. Но при всем том, если бы она знала, что с такой страстью отзовется на ласки де ла Мансе, то вряд ли решилась бы сделать родственникам такое невероятное предложение. Впрочем, идти на попятный уже было поздно.
— У меня есть и другие обязанности, которые требуют моего неустанного внимания, — выдавила она из себя, просовывая голову в ворот сорочки.
— Твоя главная обязанность — следовать моим желаниям и исполнять мои прихоти, — последовал ответ.
— Но… кто-то ведь должен приглядывать за кухней.
— С этим отлично справится твоя бабка.
— Но… как же быть с братом? Я должна менять ему повязки. — Ее завораживали немигающий взгляд Экстона н его большое мускулистое тело. И в особенности — то громадное орудие, которое находилось у него между ног. Нет, орудие, а оружие, мысленно поправила она себя, вспоминая события предыдущей ночи. И слово «жалкое» к нему никак не подходило, поскольку Экстон продемонстрировал свои великолепные боевые качества всего несколько ми назад.
Когда она наконец осознала, куда устремлен ее взгляд вспыхнула и быстро перевела глаза на лицо мужа. Тот понимающе улыбнулся. Казалось, он совершенно точно знал о чем она думала.
— Так что же? — нетерпеливо спросила Линии, спеша переменить тему разговора. — Мне можно навестить брата?
Экстон с минуту молчал, но потом, к большому ее удивлению, утвердительно кивнул.
— Иди, только поскорее возвращайся. Мне необходимо насытить свою страсть после того, как я утолю голод в обеденном зале.
Горячий румянец залил Линни грудь, лицо и даже уши, но она продолжала гнуть свою линию. Уж если он так ее хочет, то, возможно, пойдет ей навстречу и вызволит Мейнарда из караулки?
— Экстон, не сочти мою просьбу чересчур смелой ? сказала она, стараясь облечь свои слова в почтительную форму, чтобы польстить мужу, — но я хотела бы, что бы Мейнарду отвели более подобающие его положению покои. Улыбка мигом слетела с губ Экстона.
— Если караулка для него недостаточно хороша, вели перенести его в амбар, — холодно бросил он.
— Но я прошу тебя, — взмолилась Линни, протягивая к нему руки. — Мейнарда нужно перенести в чистое, удобное помещение, чтобы его раны побыстрее зажили.
Экстон уселся на постели и спустил ноги на пол. Судя по всему, собственная нагота ничуть его не смущала.
— Если хочешь убедить меня в чем-то, приводи доводы повесомей. С какой стати меня должны волновать его раны? По мне, уж лучше бы он умер.
Заметив на ее лице выражение ужаса, он улыбнулся ей уголками губ.
— Успокойся, Беатрис, в мои планы вовсе не входит убивать Мейнарда. Задумай я такое, твой брат давно бы отдал богу душу.
Линни перевела дух. За одно это стоит возблагодарить господа. Тем не менее брата выручать надо. Как это сказал Экстон — «приводи доводы повесомей»? Интересно, что бы на ее месте придумала Беатрис? Линни постаралась придать лицу умильное выражение. — Я благодарю тебя от всего сердца за то, что ты позволил ему жить, — с неискренней горячностью сказала она. — Если ты исполнишь мою просьбу, обещаю тебе быть хорошей и заботливой женой.
— Ты, между прочим, уже обещала мне это. Перед богом, церковью и всеми жителями Мейденстона.
Линни пришлось прикусить язычок, чтобы не сказать Экстону в ответ что-нибудь язвительное. Она сделала шажок по направлению к нему и, молитвенно сложив руки, возобновила попытку:
— Прошу тебя… дорогой муж, не отказывай мне. Пусть это будет твоим свадебным подарком. — Она сказала это, повинуясь интуиции, хотя и понимала, что ее шансы на успех ничтожны.
— Свадебным подарком? — задумчиво повторил Экстон и уставился на нее своим немигающим взглядом рептилии. Потом улыбнулся: — Ты заговорила об этом, и я вспомнил, что у меня есть для тебя свадебный подарок. Подойди-ка… Линии замерла. Свадебный подарок? От Экстона? Наверняка это какая-нибудь грубая мужская шутка… что-нибудь связанное с его «оружием»…
К ее удивлению, он нагнулся, подобрал с пола свою парадную тунику и повторил:
— Подойди, прошу тебя.
В руке у него появился небольшой бархатный мешочек Линни послушно направилась к мужу, хотя продолжала опасаться подвоха с его стороны. Но ничего подобного не произошло. Он развязал мешочек и вытряхнул на ладонь изящное золотое ожерелье.
Вещь была на диво хороша. Даже в полутемной комнате Линни сумела оценить работу ювелира. Опытная рука мастера укрепила между звеньями цепочки фигурные розетки с кроваво-красными драгоценными камнями. И эта красота предназначалась ей — невероятно! У Линни никогда не было собственных украшений, но даже в шкатулке у Беатрис не имелось ничего подобного.
Линни перевела взгляд с красивой безделушки на лицо Экстона.
— Как красиво!
— Согласен. — Глаза мужа весело блеснули. — Ну-ка подбери подол.
— Что! — Глаза Линни едва не выкатились от удивления из орбит, но потом налились яростью. — Да как ты… Как ты смеешь предлагать мне такое?! Я не шлюха и не зарабатываю себе на побрякушки подобным образом! Теперь понятно, как люди вроде тебя добиваются женской благосклонности. И даже благосклонности жен!
К ужасу Линни, Экстон разразился хохотом. Но его еще больше разозлил девушку.
— Ты — законченный негодяй! Этому, что ли, тебя учил в детстве твой отец? Он что, и с твоей матерью так обращался?
Слова Линни в одно мгновение уничтожили веселое строение Экстона. Но ее не слишком обрадовало преобразившееся лицо мужа.
— Я отучу тебя, женщина, говорить подобные гадости. Не смей больше в моем присутствии дурно отзываться моих родичах, а не то я вырву твой поганый язык!
Экстон уставился на Линни свинцовым взглядом.
— Я же сказал тебе, подними подол. Живо! Поскольку она не подчинилась — не потому, что продолжала испытывать его терпение, а просто не могла пошевелиться от ужаса, — Экстон собственной рукой задрал подол тонкой льняной рубашки. Линни приготовилась к самому худшему и зажмурилась. Пусть так, пусть он возьмет ее плоть — это позволит ей по крайней мере освободиться от постыдной физической зависимости. Она сможет ненавидеть этого человека, как прежде!
Пока она внушала себе эту мысль, Экстон получил бесрепятственный доступ к ее обнаженному снизу телу. Никаких насильственных действий при этом он, однако, не предпринимал. Она лишь почувствовала прикосновение его руки к бедру, а потом — холодную тяжесть металла у себя на коже. Подумать только, он застегивал подаренную им золотую цепочку у нее на талии!
Линни совсем растерялась. Оказывается, ему пришла блажь надеть цепочку ей на талию — и ничего больше. А ведь он подарил ей эту цепочку, — неожиданно пришло ей на ум, — а она его оскорбила! Чувство вины затопило девушку. Желая искупить свою провинность, она ласково провела рукой по его черным как смоль волосам. Экстон вскинул на нее глаза, выражение которых не предвещало ничего хорошего.
— Я… я… не знала… — начала было она оправдываться, а потом заставила себя замолчать. Этот человек оставался врагом, поэтому не стоило слишком перед ним распинаться. С другой стороны, ей не свойственна была неоправданная жестокость — даже по отношению к заклятому врагу. Уж она-то, как никто другой, знала, как это больно и обидно.
— Даже если бы мне пришло в голову изнасиловать тебя, потом расплатиться драгоценностями, ты и тогда была бы обязана подчиниться мне, Беатрис. Ты должна быть мне и женой, и шлюхой, и всем, что находится между этими двумя понятиями. Но, прежде всего, запомни: жена не смеет противоречить мужу!
С этими словами Экстон снова склонился над ее обнаженным животом, протянул вторую цепочку у нее между ногами и закрепил на талии сзади.
Линни следила за его манипуляциями с известной долей любопытства, хотя и не без смущения. Она не могла не признать, что прохладный металл, касаясь ее обнаженного тела вызывал у нее чувство легкого эротического возбуждения.
Экстон посмотрел на нее потемневшими, словно вырезанными из обсидиана, глазами.
— Ты должна носить мой подарок всегда, Беатрис. Днем и ночью. Здесь две цепочки, ну а поскольку шея у тебя только одна, я решил украсить ими не шею, а твою промежность. — Экстон с загадочным видом провел пальцем по первой цепочки, огибавшей талию, а потом — вдоль второй спускавшейся золотой змеей у нее между ног.
Пока он все это с ней проделывал, Линни стояла неподвижно, словно статуя, и боялась вздохнуть. «И когда только успел достать и пристегнуть вторую цепочку? — думала она. — И почему каждое его прикосновение отзывается в теле дрожью? Как ему удается этого добиваться?» Впрочем, эти мысли не слишком ей досаждали. Все ее существо было поглощено процессом эротического действа, которое на глазах творил Экстон. Самое главное, он у него получался, а уж как он этого добивался — не ее ума дело.
Когда Экстон наконец оставил ее в покое и поднялся опустив подол рубашки, Линни трепетала, словно осиновый лист на холодном ветру.
— Отправляйся к своему брату. Можешь переносить его куда угодно, только не в главную башню. Я не потерплю его присутствия поблизости от себя. И еще, Беатрис, — Экстон со значением на нее посмотрел, и хотя его глаза просветлели, твердостью они по-прежнему напоминали вулканическое стекло. — Я хочу, чтобы ты почаще обо мне вспоминала. Скажем, всякий раз, когда будешь чувствовать у себя между ног мой подарок. Временами он тебе будет мешать, но скорее, однако, напоминать о подаренном мною тебе наслаждении.
И снова он устремил на нее взгляд, в котором были и вызов, и чувственность, и вся мудрость мира.
«Отправляйся к своему брату» — так, кажется, сказал. Что ж, она не стала просить себя дважды. Торопливо одев платье и туфельки, она бросилась из комнаты вон. Но, оказавшись у двери, все же не выдержала и оглянулась на странного этого человека, который со вчерашнего дня стал ее мужем.
Лишь в коридоре она позволила себе вздохнуть полной грудью.
Линни оправила на себе платье и, как могла, стянула на туфельках завязки. Прическа ее была в полнейшем беспорядке, а ногах не оказалось чулок. Что и говорить, она и впрямь походила на женщину, только что поднявшуюся с супружеского ложа. Слуги, во всяком случае, смотрели на нее во все глаза, не скрывая своего любопытства. Можно было не гневаться, что ее появление сделается главной темой разговоров в людской.
Линни, впрочем, было на это наплевать. Когда она спустиласъ по лестнице, потом шла по темному залу, пересекая двор, направляясь в караульное помещение, где находился ее брат, в голове у нее занозой сидела одна-единственная мысль — о золотых цепочках, свадебном подарке Экстона, которые касались внутренней стороны ее бедер при каждом шаге.
Кто она, в самом деле, такая? Худшая из грешниц? По-димому, так оно и есть. Ведь именно ей выпала доля выйти замуж за дьявола.
