Возвращение Ангела (глава 36)

Глава 36
Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

Опавшая листва хрустко шелестела при каждом шаге. Буйство красок давно утихло, и остатки былой роскоши теперь расстилались под ногами поблекшим ковром. Изредка из-за низких серых туч проглядывало солнце, на короткий миг озаряя всё вокруг своим светом и так же стремительно исчезая…
На душе было пасмурно и темно. Моё настроение было таким же безрадостным, как унылое осеннее небо, простиравшееся над головой.
Деревья плавно покачивались из стороны в сторону, словно живые существа – таинственные стражи этого проклятого жителями места. Ветер обрывал с них последние листья и уносил их неведомо куда. Так вот и я бреду сейчас в неизвестном направлении за своим, с позволения сказать, «проводником», который ведёт меня в томительную неизвестность… Листья, подхваченные ветром, печально трепетали на ветру, а потом, когда ему надоедало с ними играть, плавно падали на холодную влажную землю, затихая навек… Умирающий лес… Умершая сказка о счастье… Как закономерно…
Ветви деревьев царапали лицо, и я совершенно серьёзно опасалась, что к концу своего вынужденного «путешествия» останусь без глаз.

Мой провожатый – если так можно было назвать это чудо-юдо в кризовых сапогах вытертом камуфляже с тремя тусклыми звёздами, выстроившимися в одну линию на погонах – чуть шатающейся походкой двигался вперёд, время от времени оглядываясь через плечо, чтобы удостовериться в том, что я всё ещё следую за ним. Редкостная забота, ничего не скажешь!
- Эй, Сусанин! Долго ещё? – я первая решилась нарушить «неудобное» молчание.
Не люблю молчать… Эх, как жаль, что нельзя было захватить сюда мой MP3-плеер, чтобы вставить в уши наушниками. Тогда будет не так тоскливо… Или поставить «громкую связь», и пусть нечистая сила, если таковая здесь действительно обитает, шарахается от криков «Ночных снайперов», «Мары» или «Короля и шута»… Самое то, чтобы поднять моё настроение – нечто бодрое, громкое и непонятное.
- С час ходу… - прозвучал ответ, сказанный таким тоскливым голосом, что было понятно – мой попутчик устал не меньше меня.
Хоть бы привал предложил сделать. Я же женщина всё-таки…
Как он сказал? Час? Да он с ума сошёл!
- С час? Да мы уже часа полтора топаем! – искренне возмутилась я и, споткнувшись о поваленное дерево, чуть было не «запахала» носом. К счастью, мой провожатый вовремя подставил руки, иначе не избежать мне глупой ситуации. Впрочем, всё закончилось ещё хуже – он обдал меня резкой смесью запахов чеснока и перегара, после чего я смертельно побледнела и, отвернувшись, не смогла удержать рвотного рефлекса… И зачем только обедала? Это всё Шейнов виноват – буду теперь тащиться на голодный желудок… Чудненько…
- Можем повернуть назад, - прапорщик равнодушно пожал плечами.
Назад! Как будто он не знает, что назад мне нельзя! Ну что ж, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. Ох, хорошо бы сейчас влезть в кузов какого-нибудь автомобиля и продолжить путешествие «на колёсах», а ещё лучше – за рулём. Но нет… Изволь переться за этим «Сусаниным» Минусинского разлива…

Похоже, план «Б» мне слишком дорого обходится. Хотя, это уже никакой не план «Б», а весь план «В». Мой дорогой, уважаемый и любимый дедушка! Моя замечательная бабушка! Неужели вы не могли изобрести что-нибудь менее опасное, нежели отправить меня в лес с мучающимся от похмелья прапором? Видимо, не могли… Хотя, какие вы теперь дедушка и бабушка! Скоро прадедушкой и прабабушкой станете…

Мои губы расплылись в улыбке.
Интересно, а чем сейчас занят мой муж? По-прежнему караулит меня возле здания госпиталя? Не замёрз бы… Надо было посоветовать ему надеть тёплые носочки или одолжить у дедушки подштанники… Я глуповато хихикнула, вообразив Игоря в растянутых светло-голубых подштанниках.
Интересно, а он догадывается, что военный госпиталь – это не «частная лавочка», и что аборты там не делают? И знает ли он, что начальник госпиталя – старинный приятель бабушки? Думаю, даже не догадывается… Иначе бы уже волок меня за руку на ближайший поезд, следующий в любом направлении…



Октябрь 2004 года
Абакан

Часы неумолимо отсчитывали секунды, превращая их в минуты и растягивая в часы. Игорь в который раз окинул долгим взглядом здание военного госпиталя, за дверями которого около трёх часов назад скрылась его жена. Время шло, а её всё не было… Почему-то не было…
Нехорошие предчувствия накатывали волнами, и освободиться от них не было никакой возможности.
Очередной взгляд на часы, и обратно – в сторону здания.

Лариска… Он ожидал более бурной реакции – слёз, воплей, скандала, заявлений о том, что она скорее разведётся, чем позволит сделать аборт. Но нет. Она была спокойна, словно речь шла не о том, двое или трое их теперь будет, а о том, в две или три пары обуви она себе купит…
Спокойна… Слишком спокойна…
И это ему не нравилось. Его жена никогда не была спокойным человеком. Маленькая, дикая, необузданная – она напоминала ему волчонка, которого ему нравилось раз за разом укрощать, демонстрируя своё превосходство. Это было интересно…
Но гораздо больше ему нравилось просто её любить, забывая об этих дурацких «дрессировках». Просто наблюдать за тем, как спокойно она спит, свернувшись калачиком у него под левой рукой. Просто прислушиваться к её спокойному дыханию. Просто слышать её голос. Просто знать, что она рядом. Что она существует…

Слишком спокойна. Слишком безразлична…
Наверное, она расстроена. Расстроена из-за его слов, но по-другому, к сожалению, нельзя.
Ребёнок – это ответственность. Слишком большая ответственность… К тому же, заводить его сейчас – слишком большой риск… Он не против ребёнка. Нет… Но не сейчас. Сейчас не время… Возможно, позже. Года через два или три… Какая разница – раньше или позже?
Она забудет. Отвлечётся на что-нибудь… Надо ей, действительно, что-нибудь купить… Может быть, шубу? Или новую машину взамен того красного урода, которого ей презентовал Илья? Нужно подумать…
В конце концов, время ещё есть. Ребёнок вполне может подождать… Это не делается так. Нужно всё спланировать, решить, и только тогда задумываться об этом шаге.

Да нет, конечно, не в выборах дело. Можно усилить охрану в триста раз. Можно увезти Лариску в Киев и запретить ей выходить из коттеджа, понавешав через каждые десять шагов видеокамер и выставить по всему периметру вооружённых людей. Можно… Сколько всего можно… Можно, в крайнем случае, выставить Илью пинком под зад из его дома в Карпатах, который лет семь уже ему не принадлежит, и переселить её туда…
Можно… Но это не решит главной проблемы.

Он боялся. Смертельно боялся и чувствовал себя ограниченным, тупым идиотом, зная, что дважды такое не повторяется…
А в ушах снова и снова раздавался истошный женский крик, леденящий кровь. Мученический… Нет, даже не мученический, а какой-то цепенящий вой. Он слышал его много раз. Крик мучил его по ночам и гораздо чаще, чем воспоминания о тюрьме, заставлял вздрагивать и просыпаться в холодном поту… Хорошо, что Лариска его не видела в таком состоянии, иначе бы пришлось ей всё объяснять…
Это было давно, в начале девяностых… Он просто хотел жить нормально, как другие люди. Хотел иметь семью, хотел детей… Он плюнул на всё, бросил вызов тому кругу людей, в котором вращался. И что? Он, стоя перед дверью больничной палаты, тогда не знал и не мог знать, что принесет в его мир еще человечек, готовый появиться, вдохнуть самостоятельно в легкие первый глоток воздуха. Ему просто хотелось, чтобы у него появился ребенок. Его ребенок, чтобы он мог любить его, и заботиться о нем, и знать, что это его ребенок…
Ничего не получилось. Только женский крик, сопровождаемый жалобным писком, да холодный голос врача: «Простите, мы сделали всё, что могли…» Его гражданская жена умерла во время родов. Ребёнок – недоношенный, шестимесячный и такой крохотный, что дотрагиваться до него было страшно и противно – не прожил и двух дней…
Тогда было проще. Можно было забыть и забыться. Просто перешагнуть через случившееся и жить дальше…

А сейчас…
Нет, сейчас так не получится. Слишком сильно он любит ту единственную, чтобы согласиться добровольно пройти через то, через что он прошёл десяток лет назад…
Когда-нибудь он объяснит ей это… Наверное, даже сегодня…

Он не может потерять её. Не может, чёрт бы её подрал вмести со всеми её дурацкими представлениями о жизни и о нём…
Не может. Особенно – теперь, когда до него, наконец, дошло, что именно в ней заключён весь смысл его существования. Смысл жизни нынешней и будущей. Его не интересовало ничего, кроме неё… Она стала его манией, его опиумом, его идолом… Она была для него воздухом. И поставить её жизнь под угрозу он не мог…
Весь его бизнес, политика, совещания, переговоры, деньги – всё отошло на второй план, поблёкло и казалось незначительным, лишним и ненужным. Зачем вся эта беготня, суета, если у него есть и без того неплохо построенная система, которая замечательно функционирует и без него? Есть в этой жизни что-то более важное.
Этим важным и была она, Лариска Никитина – его последняя в этой жизни любовь… Он точно знал, что последняя, и всякий раз испытывал какое-то унизительное чувство при мысли о том, что когда-нибудь она догадается, как велика её власть над ним… Он был от неё зависим. Если не во всём, то во многом. Страх её потерять так прочно угнездился в его душе, что он отметал любые попытки её навредить самой себе…
«Я не его не хочу… - признался он сам себе. – Я за неё боюсь…»
Ребёнок – это опасность. Ребёнок может её убить. Значит, никакого ребёнка не нужно… Всё просто, коротко и ясно. Логично.

Игорь стыдился своих мыслей, но никак не мог прогнать их. Особенно – сейчас, когда ей было так плохо… А в том, что ей плохо, он не сомневался. Женщины более чувствительны к таким вещам, чем мужчины. Она – особенно. Она думает, что сумела обмануть его своей улыбкой… Пусть думает… Он видит её насквозь.
Насквозь… Насквозь?
Перед глазами всплыло воспоминание – она, улыбаясь, махнула ему рукой и, не оглядываясь, направилась в сторону госпиталя… Что-то не так… Что-то такое было в её взгляде. Какая-то затаённая грусть, словно она прощалась с ним навсегда…

«Твою же мать!» - ругнулся он про себя, поражённый внезапно пришедшей в голову мыслью.
Сердце с размаху врезалось в грудную клетку и замерло. Дышать стало невозможно больно…
Всё как в тот день в Москве, когда она… Когда она…

Он бросил взгляд на часы…
Какой же он идиот! Он может сидеть здесь до скончания века, а она в это время…
Кретин! Он просто кретин… Разве можно доверять женщинам? Разве можно верить его жене? Глупое, маленькое, эгоистичное существо… Что непонятного он ей сказал вчера? Что?
Как же это ей удалось… Она одурачила его, обвела вокруг пальца… Эта девочка, которая была на шестнадцать лет его моложе, просто-напросто выставила его идиотом…

Что же опять пришло ей в голову? Что…
«Маленькая моя, ну куда же ты опять? - он стиснул виски ладонями. – Зачем? Неужели… Неужели, тебе со мной так плохо? Любимая моя… Родная… Только не…»
- Минусинск, - коротко произнёс он, обращаясь к водителю такси. Тот вздрогнул от неожиданности и окинул его вопросительным взглядом. – Минусинск… - повторил он, силясь предугадать, куда на этот раз заведут его поиски…
- Игорь Алексеевич… - неуверенно произнёс Володя. – Может быть, спросить на КПП…
- Спрашивай! – разражено бросил Игорь. – Там тебе ответят, что она ещё у врача.
«Поспрошай!» - насмешливо добавил он про себя, набирая её номер.
«Аппарат вызываемого абонента…» - слушать дальше было бесполезно. Всё и так понятно.
«Найду – убью…» - мрачно подумал он, хотя картина, которая пронеслась в голове, была совершенно иной, далёкой от кровавых сцен…



Октябрь 2004 года
Минусинск - Саяны

План родился стремительно – пока Игорь, как последний кретин, обсуждал с дедом новости политики, мы с бабушкой и Надюшкой собрали «экстренное совещание». Я коротко рассказала о разговоре с Игорем и о ребёнке, от которого мой муж собирается избавиться. Бабушка ахнула, а Надька, в свойственной ей манере, начала убеждать меня в том, что мне просто показалось, и нужно ещё раз переговорить с Игорем, чтобы прояснить ситуацию. Ничего прояснять я не собиралась. Всё и так очевидно…
Пока Надька уговаривала меня поговорить с мужем, чтобы «прийти к консенсусу», бабушка, со свойственной ей решительностью, приступила к действиям, и буквально в течение минуты изложила такой простой и, как мне показалось, действенный план, что я, вернувшись в гостиную, долго не могла понять, как подобные мысли могут прийти в голову добропорядочной женщине, примерной жене и образцовой матери.
Бабушка пообещала мне помочь – позвонить в госпиталь своему знакомому и заказать для меня пропуск. Чем и занялась, пока я, вжавшись в уголок дивана и стараясь не поднимать глаз на Игоря, размышляла над странными поворотами в своей глупой жизни.

Моя бабушка – гений. Что-то мне подсказывает, что ей передались какие-то качества от её отца, бывшего полковника НКВД, расстрелянного в 1937 году.
Я просто покинула госпиталь с другого выхода, вернулась в Минусинск, где меня ждали бабушка, дедушка и… почему-то прапорщик Шейнов.

- Вещи я собрала, - бабушка страдальчески поморщилась. – Иди с Андреем…
Вот, в принципе, и все напутствия. Ну, и ещё моя дорожная сумка в придачу…
Не было ни прощаний, ни слёз. Всё происходило так быстро, что, казалось, происходит не со мною. Я спешила… Слишком спешила, чтобы оставлять время для сантиментов. Маленькая чалыкушу вновь вылетела из гнезда, и куда направляется, она сама не знала…
План «Б» - сбежать от мужа в неизвестном направлении – трансформировался в план «В» - сбежать с пропойцей-прапорщиком в направлении, неизвестном даже самой сбежавшей…
Весело, как говорит Игорь.

Я и сама не понимала, куда бегу и зачем. Знала только одно – я спасаю сейчас маленькую хрупкую жизнь внутри меня.
Игорь… Он хотел, чтобы наш ребёнок умер только потому, что он не вписывается в его планы на будущее… Какая глупость! Какая страшная, жестокая глупость.
Сказка закончилась. А была ли она? Было ли правдивым то, что рассказал мне Игорь вчера – о тех пяти годах, которые я прожила, сама того не зная, в полной зависимости от него. Думаю, нет…
Я для него – никто. Любовница, ставшая почему-то женой. Не более того… Мне ни раз говорили, что если меня приодеть, причесать и «довести до ума», получится очень даже неплохо. И, наверное, этим «доведением до ума» Игорь решил заняться…
Как хорошо, что я никогда ему не доверяла полностью…
Как ужасно, что я всё-таки ему доверилась отчасти…

Он никогда не поймёт моего решения. Никогда до него не дойдёт, почему же я сделала выбор не в пользу мужа, а в пользу ребёнка… Сознательно отправить меня в больницу и надеяться на то, что я убью нашего малыша… Нет, я никогда этого не сделаю. Хотя бы потому, что так, когда Игорь уйдёт, у меня останется нечто большее, чем воспоминания. Нечто большее, чем акции «Империи»… У меня будет частичка любимого человека, а это значит гораздо больше всех материальных благ…
Он не поймёт. Но так даже лучше – проще будет при разводе. Мы вдвоём с малышом как-нибудь проживём… Сумеем… Сама не справлюсь с воспитанием – Полину попрошу. Не зря она уже несколько лет работает в детском доме в должности заместитель заведующего. Она поможет… Обязательно… И Надька…
Мы не одни…

«Твой папа – козёл и придурок, - мысленно обратилась я к своему ребёнку, отлично понимая, что он меня не слышит. Армейский УАЗик, в котором мы ехали, неимоверно трясло на кривых хакасских дорогах, и я, упираясь ногами в пол, думала только о том, как бы не вылететь через лобовое стекло на каком-нибудь очередном повороте. Наверное, будь я месяце на седьмом, родила бы прямо в машине… – Он думает, я от тебя избавлюсь… - продолжила я свои невесёлые думы, вцепившись в ремень безопасности. – Ха! Мы справимся вдвоём. Правда? Зачем он нам нужен, если он такой мерзкий? Он тебя не хочет, и думает, что я тоже не должна хотеть. Перетопчется! Не всё коту масленица…»
Я горько вздохнула. Игорь – дегенерат. Но, что бы ни случилось, я продолжала его любить, несмотря ни на что… Любовь, к сожалению, зла…

- Куда едем, Сусанин? – спросила я, обращаясь к своему попутчику. – К оборотню в лес? Так мы же его проехали… - я обернулась назад, указывая направление.
- Где ты лес увидала? - он только покачал головой. – Три палки и сказочка для отвода глаз… Нам дальше, в настоящий лес…
Настоящего леса я, надо сказать, никогда в своей жизни не видела. В Одессе его не было, а катиться куда-то в область, чтобы поползать по лужайке в поисках трёх грибов и горстки ягод – удовольствие сомнительное. Так что, Сибирский лес мне представлялся чем-то отдалённо напоминающим сказочную чащобу из детского фильма «Морозко»…
Детское воспоминание всплыло в голове…
- А Шушенское здесь недалеко? – я с интересом уставилась на дорогу, но ничего, кроме поросших пожухлой травой сопок не заметила. Моему взгляду просто не за что было зацепиться…
- Недалеко, - кивнул он.
- Это же здесь Ленин в шалаше сидел? – поинтересовалась я, вспоминая старый-престарый рассказ, который нам читали в школе на продлёнке.
- Он бы задницу отморозил, в шалаше сидевши, - хихикнул Шейнов. – В Разливе дело было… А здесь он в ссылке был. Аж три года. Эх ты, пионерка!
Пионеркой я не была никогда в жизни, но говорить об этом прапорщику у меня желания не было. Достаточно того, что я вынуждена была терпеть его общество и вдыхать исходивший от него запах перегара.
Отвернувшись к окну, я очень скоро уснула – сказывалась вчерашняя бессонная ночь, проведённая в размышлениях о будущем.

Вот так и оказалась я «незнамо где», в каком-то лесу, да ещё и под вечер.
- Дальше пешими пойдём, - сообщил прапор, распахивая дверцу УАЗика.
- Как это - пешими? – я неохотно потёрла глаза и вылезла из машины.
Сдурел он, что ли?
Вокруг меня, окутанные туманом, едва заметно шевелили ветками чахлые деревца. Булелом, ветровал и болото в совокупности с полудохлой рощицей доверия мне не внушили, как и желания двигаться вперёд… Тем более – пешими…
- Пешими – это не на машине, - пояснил прапор. – Давай, давай! До темноты бы успеть… А если не успеем, - он махнул рукой. – Если не успеем, в тайге ночевать придётся…
Ночевать в тайге мне совсем «не улыбалось», и я, горько вздохнув, потопала вслед за прапором, стараясь отвлекаться от мрачных мыслей о предстоящей ночевке в лесу. По-моему, он меня просто пугал…

«Игорь – сволочь… - думала я, обвиняя во всех своих бедах мужа. – Почему он такой? Почему? Мне казалось, он меня любит… А он… Он, оказывается, такой безразличный! Зачем он только женился? Просто так… По долбанному «праву первой ночи», о котором я так некстати вспоминала вчера… Вчера… Так недавно. Так давно… Почему же так вышло, что мне пришлось встать перед выбором? Для чего? Во имя чего? Что будет дальше? Со мной… С нами…»
Ответа на этот вопрос не находилось, и я стала думать о своём ребёнке… Прошлой ночью со мной что-то произошло. Наверное, сухим научным языком это можно назвать «переосмысление ценностей». До этого я жила только для себя и заботилась лишь о себе. А теперь… Придётся перестать быть эгоисткой и научиться жить ради кого-то другого – ради маленького живого комочка, который появится на свет ещё так нескоро… Что ж, у меня есть время, чтобы обдумать, как я буду жить…
Ждать помощи от родителей не придётся. Пользоваться тем, что дал мне Игорь – дарственной на «Империю»… Нет, уж лучше побираться в переходе, чем жить его благодеяниями… Хотя, переход мне тоже не подходит. Нужна работа. Но не в журнале, принадлежащем моему пока ещё мужу. Нет… Нужно что-то другое… Вот только – что? Куда я пойду? Тальманом в порт? Или продавщицей в газетный киоск? Как же всё непросто…

Тяжёлая капля сорвалась с ветки и, сверкнув в воздухе, ударила меня по носу… «Вот и душ…» - невесело фыркнула я и вновь вернулась к своим мыслям.
С чего вдруг я решила, что Игорь позволит мне оставить ребёнка? Глупо… У него, наверняка, было много женщин, и вопрос отцовства вставал перед ним, думается мне, ни раз. Он даже Майку и Назара не хотел усыновить, хотя они были детьми его жены. Что же тогда говорить обо мне и моём ребёнке?
Не хочет – его право. Принуждать Игоря становиться отцом - это деструктивный ход, и, как правило, ничего хорошего из этого не получается. Просто он… Как же это называют англичане? Слово такое… «Чайлдфри» - свободный от детей. Не ненавистник, а именно свободный…
Ну что ж… Пусть пользуется своей свободой. А мы и сами справимся…



Октябрь 2004 года
Минусинск

- Где она? – Игорь встретил появившуюся на пороге Надю лёгкой улыбкой.
Знала бы она, чего ему стоило мило улыбаться, глядя ей в глаза, хотя на самом деле он хотел совсем другого – оттолкнуть её, броситься в дом, перевернуть всё с ног на голову, обыскать каждую комнату, заглянуть в каждую щель, лишь бы найти свою жену. Если не получится… Что ж… Есть масса способов заставить человека говорить, если он того не хочет… Умом он понимал, что до этого не дойдёт, и потому улыбался – мягко, спокойно, будто ничего не произошло.
- В смысле? – глаза девушки округлились от удивления. – Кто?
- А Лариса разве не здесь? – спросил он с притворным удивлением.
- Не-еет… - протянула она, захлопав ресницами.
Врёт. Подло, низко и ненатурально врёт, чёрт её забери!
- Мы разминулись по пути, - произнёс он, делая шаг вперёд и заставляя Ларискину подружку нехотя попятиться. – И мобильник у неё молчит… Она тебе не звонила.
Отрицательное качание головой и опущенные глаза говорили лучше, чем что бы то ни было другое.

- Кто пришёл? – услышал он негромкий и радостный женский голос. Слишком радостный, чтобы быть искренним. – Лариса и Игорь вернулись?
«Вернулись»… Старая курица… Конечно. Вернулись. Вдвоём, за ручку держась. Как бы не так…
- Клавдия Прокофьевна! – голос Нади притворно дрогнул. – Лариса… Она потерялась…

Около часа Игорь вынужден был повторять весь тот бред, который сочинил – о том, что Лариса твёрдо заявила, что пробудет у врача не менее двух часов и попросила купить ей перчатки, взамен тех, что оставила дома. Он вернулся, подождал ещё час и набрал её номер. Телефон был недоступен, а в госпитале сообщили, что девушка уже ушла… Как-то так… «Потерялись», одним словом, чёрт бы её побрал вместе со всем семейством Никитиных, которое сейчас высказывает предположения одно другого бредовее.
За окнами темнело...

И чего только ему не советовали: поискать её в Абакане, спросить у таксистов, расспросить персонал госпиталя о точном времени её ухода…
- Она наверняка бродит городу, - сокрушалась Клавдия Прокофьевна. – У бедняжки, наверняка, нет денег на такси…
Игорь не стал разочаровывать женщину. Денег на кредитной карте его жены столько, что она вполне может купить несколько домов в Минусинске вместе со всем их содержимым.
- Может, ей стало плохо, и она попала в больницу? – тревожно спросила Надька.
Может. Но тогда он бы уже об этом знал… Он не был бы самим собой, если бы не перестраховался на этот случай. Россия и Украина одинаковы – везде любят деньги, и неважно, откуда они поступают и за какие услуги…
- Не оборотень же её утащил… - крякнул Виктор Николаевич, с шумом отхлебнув чаю с вареньем.
Оборотень… Единственный оборотень Хакасии – это сама Лариска! Так «оборачивается», что хрен найдёшь…



Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

«Долго дело делается, да недолго сказка сказывается. Шли они чистым полем, тёмным лесом, высокими горами…» - так обычно говорят в сказках. Вместо поля, правда, было смрадно пахнущее болото, а высокие горы, именуемые Саянами, скрыли он нас с прапором вид сопок, которые с очень большой натяжкой отдалённо напоминали русские поля… Именно русские, перестроечных времён – совершенно безжизненные и голые, покрытые одной только пожухлой травой…
Кстати, о сказках… Что там обычно говорится… Вспомнить бы что-нибудь такое…
Ага, «Финист – ясный сокол». Слова – народные. Изложение – моё…
Кхе-кхе..

«Птички веселыми песнями ей сердце радовали, ручейки лицо белое умывали, леса темные привечали. И никто не мог Марьюшку тронуть: волки серые, медведи, лисицы - все звери к ней сбегались. Износила она башмаки железные, посох железный изломала и колпак железный порвала…»
Долго, видать, до своего Финиста ковыляла. Я, справедливости ради, хоть в какой-то компании была. Пусть даже прапор-пропойца, но всё-таки… И сапоги не порвала, а всего лишь намочила так, что вода в них подозрительно хлюпала… Хорошо бы просушить. Да только где их в тайге просушишь?
Знал бы Игорь, как пригодилась мне то самое «овцекозие» пальтишко, в котором бабушка с дедушкой снарядили меня в путь-дорогу… Тёплое, между прочим, хоть и страшное, как смертный грех!

Шагая по еле приметной тропке, мы вышли к более-менее ровному и относительно сухому месту. Здесь было прохладно, но не так сумрачно из-за того, что деревья вдруг расступились…
«И вот выходит Марьюшка на поляну и видит: стоит избушка на курьих ножках - вертится. Говорит Марьюшка…»
Стоп! Какая ещё избушка? Откуда здесь избушка…
Действительно, избушка. Бревенчатая, покосившаяся, кривая, но… Из трубы валил дым, в окнах горел свет, вся строжка внушала ощущение чего-то родного и домашнего.
«Сторожка лесника!» - догадалась я.



Октябрь 2004 года
Минусинск

Оборотень… Оборотень… А ведь он слышал об этом оборотне от таксиста ещё вчера, когда ехал сюда. И этим оборотнем интересовалась его жена. Даже заявила таксисту, что поймает его, опросит и напишет очерк в журнал…
Игорь на мгновение закрыл глаза и резко тряхнул головой. Леденящий страх сковал сердце, не позволяя ему ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Лариска… Она сумасшедшая! Она сбежала от него, решив, что даже оборотень – лучшая компания для неё, нежели он… Она попёрлась в лес, дьявол её забодай!
Оборотень. Он живёт в лесу… Проклятый лес…
Нет, никакого оборотня, разумеется, нет. Она должна это понимать. Вероятнее всего, есть какой-то режимный объект, охраняемый горсткой солдат-срочников. И она потопала туда. А они, три рыла, сидящие перед ним и разыгрывающие сцены, превосходящие по мастерству исполнения те, что играют актёры БДТ в Москве, знают где она, но молчат…
У них мозгов нет! Они спровадили его жену в лес… Интересно, хоть с провожатым? С какой-нибудь деревенской бабой или с одним из этих же солдатиков?
Лариска среди солдат… Уроды… Они хоть понимают, что такое – солдат срочной службы? Они же… Всё, что угодно…
Так. Где здесь лес? Здесь же одни сопки и пара чахлых деревцев…
Речь явно шла не об этом лесе… А о каком?
Тайга. Она в тайге… В тайге, мать её! С солдатами…

Хорошо… Хорошо… А что, собственно, хорошего? Тайга здоровая… Пока всю облазаешь – она родить успеет…
Усилием воли он подавил что-то тёплое, подкатившее к сердцу и стремительно обрушившееся в низ живота, когда представил Лариску у детской кроватки. У них будет девочка, до безумия похожая на Лариску в детстве… Маленький ангелочек с фарфоровым личиком, чёрными локонами и длинными пушистыми ресничками…

Мираж растаял. Вместо крошечного ангелочка, свернувшегося клубочком на атласной подушке и засунувшего в беззубый ротик уголок одеяла, перед его глазами появилось другое лицо – заросшее, синюшное и грязное.
- Всё! – радостно сообщил мужик, который вчера показал им с Володей, где находится дом Никитиных, вваливаясь в заляпанных осенней грязью сапожищах в гостиную и оставляя уродливые следы на ковре. – Провёл… Я её…
- Володя! – резко произнёс Игорь, не без радости наблюдая, как начальник охраны, словно бультерьер, набросился на слегка обалдевшего и не ожидающего такого «приёма» прапора…



* На фото - нечто, отдалённо напоминающее прапорщика Шейнова