Начнем с начала [роман. часть вторая]

Мы придумываем свои идеалы сами.
Как-то сгоряча, несерьезно, слишком молниеносно собираем образы несуществующих героев, мечтаем о счастье. О том, что случалось когда-то и с кем-то; причем, последнего может быть очень много. И все они будут разные. И не существующие. Мы просто приписываем качества людям, ожидая от них усовершенствования различных мыслей и желаний, не понимая, что такого никогда не будет.
Люди остаются людьми вне зависимости от наших снов и видений. Для них не важно, чьи ночные объятья остались в памяти. Им не важно, каких действий вы ожидаете.
Не важно, что те 11 часов 47 минут сохранятся в той части души, которая отвечает не за разрешения, а за запреты.
Она запрещает думать, любить, мечтать. Даже если тот, кто повинен в смерти чего-то хрупкого, только что рождающегося, когда-нибудь встретиться вновь.
Важно понять, что обиды – их прощение - возможно, но не буквально. Они слишком реальны, чтобы о них забывать.
А если все еще хочется жить, то последующие 24 часа изо дня в день нужно проводить так, словно ничего не было. Иначе боль раздавит своими осколками все то хорошее, что когда-то случалось, что когда-то было действительно важным.
- Анна? – голос секретарши Олеси, как всегда, прозвучал неожиданно резко, словно произошел взрыв вулкана, последствия которого предугадать невозможно. – Представители мебельной фабрики «8 марта» вместе с Владимиром ждут в конференц-зале. У тебя все готово?
Готово ли? Впрочем, возможно, и да. Жизнь постепенно разложилась по полочкам, словно только что перевезенные вещи. А аромат, окружающий все вокруг, навевает что-то новое, более легкое и прекрасное. То, на что надеяться нельзя. Ведь самое хорошее, неожиданно-прекрасное заканчивается. Остается в памяти стопкой зеленых бумажек и белой – слегка помятой – салфеткой с благодарностью за все.
Хочется провести рукой по волосам, окунуться в их тяжелю массу… Но кудряшек больше нет. Остались под тонной струйкой воды, смывающей остатки ранее прекрасного, светлого, но ошибочного. Хотя, кто – положа руку на сердце – может сказать, что не совершал ошибок? Даже младенец сожалеет о том, что испортил любимое мамино платье… Что же тогда говорить о человеке, у которого в жизни нет ничего прекрасного? Который последние 48 часов только и занимался тем, что разбирал свою жизнь по полочкам, по разным документам и банковским счетам?
- Добрый день, джентельмены, - автоматически произнесла Анна, заходя в кабинет и обращая свой взор на присутствующих.
Иногда, находясь в большом помещении, думаешь, что мира больше нет. Он соткан из лоскутков лжи и фальши. А человек, которого ты – в течении 11 часов 47 минут – считала лучшим, идеальным и вечным, которому ты – столько времени – пыталась найти хоть какие-то объяснения, оказывается ни кем иным, как… ничем?
Словно сон, перед глазами проходит идеальное сочетание цветов и красок, воды и пламени (кажется, что-то подобное было у Пушкина?). И вот – прямо напротив вас стоит не кто-нибудь, а… Антон? Нет-нет, это не он. Вернее, он, да вот только не Антон.
- Позволь представить тебе президента мебельной фабрики «8 марта» Кравченко Михаила и его верного помощника, вице-президента Шамиля Искандярова, - голос Байгильдина доносился как бы издалека, из непроходимой невесомости, - А это, дорогие гости, один из главных людей в нашей компании (после меня, конечно), моя правая рука и, возможно, будущий вице-президент, а пока что главный помощник президента компании «Эскада» Анна Смолецкая.
Пожатие рук, таких горячих, теплых, когда-то дорогих и почти любимых. Такие руки забыть невозможно. Их прикосновение остается в памяти надолго, если не навсегда. Когда их видишь – хочется прикоснуться, когда прикасаешься – хочется умереть. От страсти. От счастья. От того, что могло бы быть твоим.
Эти глаза… Они дарят четкое напоминание о жизни, о том, что могло бы быть. О том прекрасном, что уже случалось, но оказалось потерянным. Сожаления? Да, возможно. Нет, обязательно. Хотелось ли исправиться? Да. Но зачем, если все происходящее – ложь, фикция чего-то хорошего, долгого и вечного. Того одинокого, что более не прощается. Даже если сердце разрывается при мысли о том, что эти глаза принадлежат ей. Девушке, которая могла бы стать твоей.
- Для начала давайте обсудим моменты, которые необходимо отметить в договоре. Во-первых, это, конечно, те обязательства, которые…
Неужели эти – слегка полные – алые губы могут быть такими серьезными? А ведь совсем недавно, всего лишь 64 часа и 38 минут назад, были рядом и их трепет отдавался в сердце сотней тысяч мелких – но красивых ударов…
А глаза? Ведь буквально несколько секунд назад они были… были добрыми, чистыми, словно летнее небо. В них жила душа. Да, душа. Именно она сверкала своими яркими красками и соцветиями. Неужели то, что начиналось со лжи, так и останется, как «два по одному» (кажется, немного потянуло на лирику; извините). Все было случайностью с самого первого раза, с самых первых минут бесконечного спора и разбитой машины. Тогда зачем?
- Мы согласны со всем, что вы предлагаете. Но хотелось бы внести некоторые ясности в пункт 3 части 4, о которой было сказано две минуты назад. Основные изменения, конечно, связаны с теми моментами, которые обязуется выполнить наша компания…
«Обязуется выполнить»… Хм, такие словосочетания, зачастую, произносит нерадивый жених у алтаря. Или палач перед казнью невиновного. Но ведь человек действительно невиновен. А если и виновен, то, интересно, в чем? В том, что его руки слишком мужественны, а ночь была слишком прекрасна? Это не повод. Грешить можно научить, но не позволять своим грехам становиться чужими. Они не должны распространяться на тех, кого видишь впервые. А человек, сидящий напротив, тебе совершенно незнаком. У него даже имя другое. И принадлежит оно не тому, кто мог бы быть твоим. Прости.
- Вот, в принципе, и все. А теперь приглашаю вас на чашечку кофе в мой кабинет, пока Анна подготовит все необходимые документы для подписи.
Владимир на удивление спокоен. Да и что ему волноваться. Это ведь не у него только что украли мечту о возможном исправлении ошибок. Он знает толк в бизнесе, в своих ненаглядных детях, но никак не в твоем сердце. Последнее останется для него извечной тайной, головоломкой, решать которую незачем, да и некогда.
- Документы будут готовы через полчаса. Попрошу Олесю приготовить кофе, - взгляд на часы, - До свидания, господа. Было очень приятно находиться в вашем обществе, но мне уже пора.
Холод когда-то небесно-голубых глаз становится больше. С ним не может соперничать даже сорокаградусный мороз, останавливающий всю работу, движение и жизнь. Вот только время бежит слишком быстро. Вы знакомы более 66 часов, а, кажется, что уже вечность пожимаете друг другу руки, теряетесь в поисках помощи…
Просто иногда мы перестаем ждать счастья и стыдливо прячемся за занавесками лжи и безразличия.

- Нет, мама, я хорошо себя чувствую. Чем питаюсь? В данный момент готовлю картошку по-французски… да… да… именно так, как ты учила…
Иногда ложь необходима. Она просто является благом для человека, которого обманываешь. Ведь не скажешь же ты родной матери, которая счастлива только тогда, когда счастлива ты, которая плачет, если в глазах дочери появилось хоть немного воды, которая слепа, когда дело касается ее любимого дитя… Не скажешь же ты ей о том, что любимый (а таким ли он был?) муж ушел к девушке с огромными глазами? Что дело о разводе и разделе имущества, возможно, затянется надолго, так как он желает оспорить брачный договор? И, что самое главное в данный момент, ее дочь испытала самые светлые чувства за какие-то 11 часов 47 минут, но потеряла за умноженное в шесть раз время? И что сейчас она сидит на самом лучшем диване, поедает килограммами ванильно-клубничное мороженое, слушает тишину и думает о времени? Это лишне. Об этом можно умолчать. Ненадолго. До окончательного решения проблем.
- А как вы с папой? Хорошо? Что говорят врачи?... Что? Прости, я отвлеклась – в дверь позвонили, и…
Время заставляет терять себя. Окунаться в бесконечную свежесть темных переулков и громких звонков. А ведь это так нелегко – признавать, что был когда-то не прав. Извиняться за то, чего не понимаешь. Во что не веришь. Но что удалось узнать. За короткое время. За несколько быстротекущих секунд, когда в дверном глазке появляется тень, но сама дверь до сих пор закрыта. Когда сердце ожидает бури эмоций, километры шторма, а в ответ получает тишину, разрываемую легкими удаляющимися шагами…
- Мамочка, подожди, пожалуйста, пару секунд… Ладно, хорошо, я передам привет Александру… да, и спрошу его, почему у нас до сих пор нет детей… все, пока, целую... Я тоже тебя.
А иногда можно постепенно отходить от двери, понимая, что она никогда не откроется. И не важно, что у тебя имеется ключ, - ведь ты никогда больше им не воспользуешься.
Потерянного, случайно обретенного, счастья не вернешь. Особенно, когда все испортил сам.
- Вот, держи. Это все вещи, которые ты здесь оставил.
Откуда ей все известно? Глупо так смотреть на человека, специализирующегося на контрактах, особенно на их составлении. От таких людей не ускользает ни одна буква, ни малейший пробел или лишняя запятая. Эти люди помнят все, каждую незначительную мелочь, каждый пункт. И не только в договорах, но и в жизни.
И не нужно удивляться, когда вместо приглашения слышите:
- Да, чуть не забыла. Скидку на квартиру делать было не обязательно, хоть и приятно. Чемоданы никто не трогал, можешь проверить.
- Аня, я…
- И еще. Отдай, пожалуйста, оставшийся у тебя дубликат ключей. Я думаю, он тебе больше не понадобится.
Если верить кино, в такие моменты обязательно должна зазвучать музыка. Какая-нибудь несерьезная, направляющая героев на нужный лад.
Вот только в жизни этих мелодий нет. Они застряли где-то между эпох, между глыбами льда, зарослями зеленой травы и той близостью, которая была возможна на перекрестке двух планет, двух сердец и рук, которые…
Их невозможно забыть. Тавтология? Верно. Но где найти слова, чтобы описать то, что могло бы быть твоим? Как рассказать о прикосновениях того прекрасного, того нежно-грубого, что может исходить только от настоящего мужчины? Вот только жаль, что он принадлежит не тебе.
И только позже, когда все слова будут забыты, заперты в дальний ящик, а мысли отключены – только тогда появится музыка. Она будет светлой и чистой. Прекрасной и нежной. Той, появления которой вы ждали какие-то 63 минуты назад. Она должна была зазвучать тогда, когда вы – словно небо и земля – были рядом. А не сейчас, когда тучи разъединяют, а мороз охлаждает сердце.
Вы лежите в разных уголках планеты, в различных квартирах, сворачиваетесь клубочком, словно на улице идет дождь. Вы его чувствуете. Он рядом. Его холодные мокрые струйки стекают по лицу, словно слезы. Они такие мягкие и нежные, что вы боитесь открыть глаза и понять, что все реальное – лишь сон. И капли дождя растают на ладони, как снег, как счастье, удержать которое просто невозможно.
Станет холодно. Конечно, ведь на улице зима, а какая-то бредовая часть головного мозга заставила настежь открыть окно. Ветер раздувает все, что попадается на пути. А вы? Вы замерзаете. Словно последние полтора часа находились на Северном Полюсе и гладили белых медведей…
Вот только небо там не такое голубое, а зеленой травы нет и никогда не будет…

- Ты опоздал, – пальцы с идеальным маникюром постукивали по белоснежной поверхности стола.
- Твоя извечная констатация фактов все равно не приводит ни к чему хорошему. И вообще, здравствуй, - Александр Рузский взял меню из рук официанта.
- Я уже все заказала. Можешь не беспокоиться.
- Интересно, когда людям выносят смертный приговор, голос судьи такой же, как у тебя?
- Хватит шутить. Тем более, тебе, как прокурору, это известно лучше.
- Так же мне известен тот факт, что ты проиграешь дело. Я не отдам тебе дом, и сделаю все возможное, чтобы брачный договор был признан фальшивым.
- Ты волнуешься. Твои ладони слишком вспотели, а глаза бегают. На заседаниях в суде ты ведешь себя так же? – голос собеседницы оставался бесстрастным.
- Я раньше не замечал, какая ты…
- Строгая?
- Стерва.
Возникнувший рядом со столом официант ненадолго расслабил возникшую обстановку.
- Я хочу познакомиться с ней.
- Зачем?
Молчание.
- Я задал тебе вопрос – зачем?
Молчание.
Резкий удар о стол гулким звуком разнесся по помещению, заставляя посетителей поднять головы от своих блюд.
- Ты, как всегда эмоционален. Александр, пойми, нужно жить проще. И понимать все слова так, как их произносят. Мне не нужен дом. Мне не нужны деньги. Все это, как ты знаешь, имеется в достатке.
- Тогда что?
- Я хочу посмотреть на девушку, которая смогла осчастливить тебя на столько, чтобы забыть те семь лет, которые мы прожили вместе и…
- Пожалуйста, не начинай…
- … И из-за которой тебе придется покинуть страну.
Иногда кажется, что слова бывают не просто жестокими. Они бывают настолько сильными, что, словно камни, падают в душу человека, разбивая жизнь на кусочки.
- Пункт 4 части 3 брачного договора. Тебе, как адвокату, переросшему до прокурора и сделавшему свою карьеру на бракоразводных процессах, следует повнимательнее читать документы, которые подписываешь.
Тишина.
- Стерва.
И все. Как, оказывается, все просто. Год ухаживаний, семь лет счастливого брака, сто восемьдесят секунд на потерю последнего и двадцать одна минута, чтобы восстановить душевное равновесие за счет морального убийства человека.
- Я бы, конечно, поспорил на этот счет.
А иногда разбить это самое равновесие может звук голоса. Легкое прикосновение мужских рук и зелень весенней травы.
- Ты явно сильно задела этого человека, раз он вылетел из ресторана с такой скоростью, - улыбка мужчины, садящегося за стол, могла бы растопить любой лед, любой камень. Но не сердце, которое затронула ложь.
Михаил подозвал официанта, быстро освободившего стол от лишней посуды, принявшего заказ и удалившегося так же незаметно, как и подошел.
- Я хочу объясниться. Ты можешь меня выслушать?
Но девушка молча продолжала свой обед, не обращая внимания на собеседника. Казалось, что она холодна, словно айсберг – движения были четкими, верными, правильными; черты лица – словно высечены из камня, слишком великолепны.
- Ладно, можешь не говорить со мной. Хотя бы посмотри.
Тишина.
- Пойми, я не могу разговаривать со стеной! Мне нужно тебе…
Некоторые желания понятны без слов. В абсолютной тишине. Не важно – горит свет или кромешная тьма. Не важно, есть ли кто-нибудь рядом.
Чувствовать можно так сильно, так трепетно-нежно, что даже удары сердца кажутся слишком громкими, слишком сильными, слишком…
Отношения людей складываются не годами, их нельзя исчислять данными отрезками. Они возникают внезапно, словно порыв ветра, сорвавший только что выросший листок. Такое нельзя убить. Нельзя исправить. Это появляется только в те секунды, когда не хочется думать, не хочется соображать. И даже мечта прекращает свое существование, дабы не испортить мгновения, выпавшие на жизненный путь людей.
Двух людей, которые оказались заперты в собственной лжи и обмане. Они запутались настолько, что боятся открыть глаза, - а вдруг все происходящее – сон? Телефонный разговор, которого никогда не было? Цитата из еще ненаписанной книги, страницы которой уже разлетаются по свету?
Это те секунды, когда разрешено все. Когда запретов не существует. Когда все двери открыты. А морозы превращаются в мягкий белоснежный снегопад.
Чувства обостряются на столько, что хочется кричать, рвать вещи и… прикасаться. Осторожно. Еле-касаясь разгоряченной кожи. Нежно гладить изгибы тела, вырисовывая их линию и, как бы «между прочим», называть это «своим».
И не нужно думать, что этого нет. Что страница когда-то ненаписанной книги помята и изорвана. Ведь уставшие огни ночного города светят только для двоих. Для мужчины и женщины, чьи желания внезапно соединились во что-то вечное и нереальное.
Остановиться уже невозможно. Чувства слишком накалены, в глазах слишком много страсти, губы слишком…
Боже, к таким губам хочется прикасаться постоянно. Они настолько неповторимы, их вкус настолько сладок и нежен, они… Хочется провести по ним кончиком языка, чтобы очертить их идеальную линию и осознать, что теперь они принадлежат тебе. И душа человека, владельца этих прекрасных губ, тоже принадлежит тебе.
И не важно, что вы не рядом.
И не важно, что все это было днем. Семнадцать часов и тридцать две минуты назад.
А сейчас – утром – сидя на пустой кровати ты держишь в руках белый конверт.
И холодно не потому, что на улице зима, а твое окно по-прежнему открыто.
Просто ее рядом больше нет.
От исполнения желаний остался лишь чек на десять тысяч долларов, мятая салфетка с написанной когда-то твоей рукой благодарностью и белый листок с четкой подписью: «Анна Смолецкая».