Возвращение Ангела (глава 45)

Я наконец-то выкладываю эту главу с родного «домашнего» компьютера.
Хотела сделать сюрприз мужу и вернуться на два дня раньше, но «сюрприз» ожидал меня))
Как только устраню последствия вселенского бардака, обещаю вернуться к своим героям и приступить к главе, которой большинство читателей так ждали… Думаю, глава 46 позволит вам понять, кто же в этом рассказе точно не может быть Ларискиным «ангелом».
А пока – глава 45, «выстраданная» моим воображением, которое два дня было направлено только в одну сторону – как бы привести квартиру в человеческий вид после «сюрприза»…



Глава 45
Новогодняя ночь 2005 года
Киев, коттедж И. Кондратенко

Вязкая, липучая тишина наполняла спальню, освещаемую лишь фонарным светом, прорывающимся в комнату сквозь тонкую вязь лёгкого вышитого тюля.
Я плотно притворила за собой дверь и замерла посреди комнаты, не понимая, что должна делать дальше… Никаких чувств не осталось. Всё было выжжено, вытравлено из души. Одна усталость и сводящая с ума слабость… Так неправильно, когда человек лишается способности чувствовать, ощущать. Это говорит о том, что он давным-давно умер. А мне нельзя умирать. Из-за ребёнка…
Странно… За всё это время ни разу о нём не вспомнила, а тут… Ну какая из меня мать? Наверное, кукушка – лучшая родительница своим кукушатам. Она хоть их пристраивает по чужим гнёздам, заботится об их благе. А мой ребёнок обречён разделить со мной все тяготы и невзгоды предстоящей жизни…

Меня бил озноб, и я уже не понимала, было ли это последствие холода или просто у меня сдавали нервы. Только звенящая пустота и неясный страх перед неизвестностью и неизбежностью заставляли меня внутренне содрогаться, не понимая, что делать дальше и чем жить…
Я уйду. И что потом? Куда? Кому я нужна в этом мире? У меня никого нет и никогда не было. Есть друзья, но я не могу постоянно надоедать им со своими просьбами. А, может, они и не друзья вовсе?
Вокруг ложь… Одна сплошная ложь…
Страшно… А говорила, что ничего не чувствую… Значит, ещё живу.

Нельзя здесь задерживаться надолго. В этом доме нет ничего моего. Даже то, что на мне надето, принадлежит Игорю. Но мне нужно в чём-то отсюда уйти… Я всё ему верну. Обязательно верну, как только доберусь до Одессы.
Одесса… У меня там квартира, машина… Квартира… Чёрт! Она, наверняка, не оплачена. Или всё-таки оплачена? Как-то я об этом не задумывалась… Ну что же, на первых порах придётся влезть в долги, пока не продам машину и не устроюсь на работу.
Многообещающее начало, ничего не скажешь.

Грустно улыбнувшись, я стянула с себя промокшее и наверняка безвозвратно погибшее платье. Теперь оно бесформенной грудой валялось посреди комнаты – жалкое, ненужное… «Остатки прежней роскоши» - обычно это так называют. Чем-то похоже на остатки моей жизни, мои растоптанные иллюзии. Я присела на краешек идеально застеленной кровати и стянула с себя мокрые до самых коленей чулки.
Холодная волна прокатилась по всему телу, побуждая меня сжаться в комок и обхватить себя руками…
Безумно хотелось лечь, закрыть глаза и больше не просыпаться…
Нельзя… Даже умереть я не могу. Пока не могу…

Лёгкое движение руки, и спальня озарилась светом ночной лампы.
Всё, хватит себя жалеть! Я всю жизнь только тем и занимаюсь, что ною из-за своей незавидной участи. А ведь было и в моей жизни то, чему можно позавидовать – короткая, но удивительно яркая история современной Золушки. И пусть страницы книги, в которую она вписана, обратились в прах, пусть добрая фея превратилась в обычную, заурядную Надьку Егорову, пусть принц оказался не принцем вовсе… Пускай! Всё-таки, у меня хоть что-то было. Есть теперь и в моей жизни период, про который я могу сказать: «Я была счастлива. Я любила»…
Как же это тяжело – заставлять себя думать о любви в прошедшем времени. Вот бы вычеркнуть её, эту любовь, раз и навсегда из своего сердца, разорвать тонкую нить, связывающую меня с Игорем.
Но нет. Эту связь уже не разорвёшь… Пройдёт несколько месяцев, и она материализуется в крохотное беспомощное существо, которое встанет на ноги и вырастет только благодаря мне. А когда придёт время говорить об отце, я просто скажу… Я не знаю, что я ему скажу. Или ей… Просто не знаю… Надеюсь, что всё же ему. Двух неудачниц Никитиных мир точно не вытерпит, и на землю обрушатся все возможные катаклизмы разом.

Голова была чугунной. Было безумно холодно. Хотелось спать…
Я вновь опустилась на кровать, пережидая, когда пройдёт головокружение, и бросила отсутствующий взгляд за окно, за которым жидкими хлопьями кружился и опадал на землю первый в наступившем 2005 году снег…
Вот бы и мне упасть где-нибудь. Усталость кружила голову. Она клонилась всё ниже и ниже, пока не коснулась шелковистого покрывала… Чуть-чуть полежу, и буду собираться… Совсем чуть-чуть…
Замерзая, я съёжилась на кровати, обнимая тело трясущимися руками, не в силах открыть глаза.
Что-то мягкое, тёплое и пушистое заёрзало у меня в ногах, протяжно мяукая. Это Заур требовал, чтобы его приласкали или накормили, но ни на то, ни на другое, у меня уже не хватало выдержки. Немного повозившись, котёнок, неуклюже перебирая короткими лапками, подобрался к моей руке и принялся вылизывать её своим розовым язычком…

Хотелось спать… Очень-очень…
Документы надо взять… В гардеробную спуститься за джинсами и свитером… Пуховик и ботинки…
Как же хочется спать… Всего одну минуточку…



Январь 2005 года
Киев, коттедж И. Кондратенко

Игорь стоял в разгромленной гостиной, в которой уже не было ни её, ни Ильи, ни Володи… Никого, кроме него… Музыкальные отрывки из опер перемежались с ритмичным тиканьем часов. В воздухе витал отчётливый аромат мандаринов и корицы… Самый «новогодний» из запахов…
А вокруг него – словно Мамай прошёл. Причём, прошёл туда и обратно, судя по степени разрушения: ёлка повалена, игрушки разбиты, гирлянды содраны, на полу валяются раздавленные мандарины, переливаются крупицы битого стекла… Н-да… Наверное, на этот самом месте татарского воеводу догнали русские витязи, посланные Дмитрием Московским, и основательно ему накостыляли. Прямо в его гостиной и состоялась знаменитая Куликовская битва. Не хватает только убитых и раненых, но Илью с присущей ему «вежливостью» начальник охраны уже «сопроводил», и поэтому театр военных действий был неполным…
Да уж, эту новогоднюю ночь ему точно не забыть…
Он устало потёр лицо ладонями, пересёк гостиную и подошёл к лестнице… Битое стекло хрустело под его ногами, в голове тяжело отдавались звуки фортепиано, рвущиеся из колонок стереосистемы… Отключить что ли…
Потом. Всё потом…

«Я ухожу от тебя… - зазвенело в ушах. – Я от тебя ухожу… Ухожу… Ухожу…»
Сердце в груди болезненно сжалось при мысли о том, что её уход неизбежен.
Вот всё и закончилось… По его вине. Он сам – причина всех своих бед. Он и только он…

До скрежета стиснув зубы, он не смог подавить вырвавшегося из груди обречённого вздоха.
Какой он дурак! Каким же слепым идиотом нужно быть, чтобы не увидеть главного – она ни в чём перед ним не виновата. Наоборот, это он виноват перед ней. Это он оскорбил её недоверием, считая, что она могла поступить так же, как его предыдущие жёны…
Какое право он имел ставить её в одну линейку с этими с…ками, которым самое место – на трассе?
Красная пелена спала с его глаз в тот момент, когда Лариса тормошила Илью и всё твердила это своё жалкое: «Не было». Не было и быть не могло. Это он ясно понял сейчас. Почему же раньше это до него не доходило? Почему он, человек, который привык всё контролировать и анализировать, вдруг поверил словам какого-то проходимца? Не какого-то даже, а именно Ильи… Почему у него не хватило мозгов понять, что его Лариска – не такая, как другие?
Не такая… И уже не его…

От осознания того, что ничего уже нельзя исправить, Игорь тяжело вздохнул и опустился на ступеньку лестницы, закрыв лицо руками и низко опустив голову.
Всё кончено. Ничего уже нельзя вернуть. Нельзя заставить время обратиться вспять, чтобы хотя бы на миг вернуться в прошлое и исправить свою ошибку… Нет, жизнь нельзя переписать начисто. Что сделано, то сделано.
Нельзя… Нельзя…
Или всё-таки можно?
Перед ним, подобно нарезке из фильма, замелькали сцены из семейной жизни, одна другой отвратительнее. Его вспышки дурного настроения, застывшая боль в её глазах… Он вёл себя по отношению к ней чудовищно, а она терпела и всё пыталась как-то сгладить вспыхивающие постоянно конфликты – совершенно по-детски, неумело, наивно полагая, что сумеет тем самым разрядить ситуацию. А он ничего не видел и не хотел видеть. Его извращённое воображение рисовало ему картины одна другой красочнее, и он задыхался от скопившегося внутри себя яда, который постоянно изливал на неё. Ни одна женщина не станет терпеть того, что вытерпела по его вине она…
А она… Она почему-то терпела…
Ведь не из-за денег его – ей всегда было плевать на них и на их количество. Сегодня она в очередной раз это доказала своим «ухожу». И ведь уйдёт, непременно уйдёт, если он её не остановит. А как это сделать – он понятия не имеет. Женщины никогда от него не уходили – наоборот, это он всегда без сожаления рвал отношения с ними.
Что он должен сделать? Что сказать?
Взлететь по этой лестнице, вломиться в спальню и упасть ей в ноги с коротким слезливым «прости»? Подействует? Вряд ли…

Он повернул голову и мысленно пересчитал ступеньки. Их было двадцать пять. Впрочем, это он и без подсчётов знал – просто забыл…
Как бы одолеть эту преграду?
Преодолеет – и что? Потом с таким же успехом будет ковылять вниз. Только теперь к разрывающему сердце раскаянию будет примешено болезненное унижение. Впрочем, он вполне заслуживает такого отношения с её стороны…
Заслуживает, но…
Чёрт, ну как же всё исправить?

Пересилив себя, он решительно поднялся со ступеньки. Нет, он не будет здесь сидеть и терпеливо ждать, пока она спустится и, бросив на него полный справедливого негодования взгляд, навсегда уйдёт из его жизни.
Пока есть хоть мизерный шанс её остановить, он это сделает. За всё в этой жизни нужно платить. И за собственную слепоту – тоже.
Если любишь… Если по-настоящему любишь, нужно… Как это правильно сказать? Идти к своей цели? Нет, Лариска – это не цель. Скорее, смысл жизни… Как же поздно он это понял… Нет, понял давно, просто заставил себя забыть, предпочитая быть «униженным и оскорблённым».
Идти нужно не к цели. Скорее, идти за своей мечтой, пусть даже перешагивая через себя.

Каждая ступенька давалась ему с трудом. И не потому, что разыгравшееся в гостиной «побоище» лишило его сил. Нет. Илья давно нарывался и получил по заслугам. Нужно было ещё тогда, на Дальнем Востоке, не вилку ему в задний проход затолкать, а вогнать нож под лопатку… Одной мразью на этом свете стало бы меньше… Такой шанс был, а он его упустил. Зато Илья не упустил и воспользовался в своё время…
Старый шрам под левой лопаткой болезненно заныл, хотя Игорь и понимал, что болеть он не может – слишком много времени прошло…

Думать об Илье не хотелось и «не моглось». Все мысли занимала туманная неизвестность. Как сложится его жизнь? Что будет с ними дальше? Разойдутся как в море корабли или попытаются как-то наладить отношения.
От себя он сделает всё зависящее, чтобы сохранить этот брак, но Лариса… Слишком тяжело её будет переубедить. Сможет ли она его понять? Да вряд ли…
Впрочем, это – её право. Захочет уйти – держать не станет… Но лучше бы не захотела…

Тяжело признавать свои ошибки, когда ты никогда этого не делал.
Тяжело, но когда-то всё бывает в первый раз… Значит, нужно учиться. На своих ошибках. Хотя, предпочтительнее учиться на чужих…



Новогодняя ночь 2005 года
Сон Л. Никитиной

Зима… До того холодно, что перехватывает дыхание. Белый, отдающий голубизной снег, спокойно лежит во дворе, покрывает крыши придомовых построек. Иней затягивает стёкла кованых светильников, стоящих по обе стороны высокого крыльца, делая их матово-белыми… Во дворе, чуть припорошенная снежной вуалью, словно невеста на выданье, стоит настоящая живая ёлка…
Я стою на крыльце, стягивая замёрзшими руками ворот пушистой белой шубки и смотрю вдаль, на синеющие вдали верхушки гор…
- Холодно? – чей-то безумно знакомый голос. Чьи-то руки мягко обнимаю за талию, заставляя сердце биться с удвоенной скоростью…
- Нет…
- Да, - раздаётся над ухом бархатный шёпот…
Мне уже не холодно. Мне хорошо и спокойно в этом до боли знакомом и таком родном доме… В моём доме…
Где-то вдалеке играет музыка. Адажио к балету «Щелкунчик», Чайковский… На душе так легко, что я начинаю мысленно повторять про себя красивую мелодию, наблюдая из-под опущенных ресниц за танцующими вальс снежинками…
Я счастлива…



Январь 2005 года
Киев, коттедж И. Кондратенко

Игорь долго маялся под дверью, не решаясь поднять руку, чтобы постучать в дверь. Раньше он вошёл бы в спальню без стука, а сейчас… Не то… Не та ситуация, не то… Да что говорить – всё не то…
Затаив дыхание, он прислушался к звукам, доносившимся из спальни, но ничего, кроме тишины, не услышал. Странно… Может быть, она уже ушла, а он даже не заметил? Да нет, не может быть… Он бы почувствовал.
Он поднял руку, чтобы постучать, и тут же опустил её вниз.
Да что, чёрт возьми, происходит? Он, что, не у себя дома?
Прежде, чем он успел дать себе обоснование того, почему хочет поступить именно так, Игорь взялся за ручку двери и широко распахнул её…

Она спала, свернувшись калачиком на кровати. В свете ночной лампы её лицо казалось белее мела, хотя не могло быть таковым по определению… Причёска, которая когда-то называлась «карэ», растрепалась, и чёрная шёлковая прядка лежала на щеке, так знакомо матово блестя, что он невольно сжал пальцы в кулаки…
Он всегда любил наблюдать за тем, как она спит. Чувствовать, как тихонько дышит, как во сне обнимает его холодными пальчиками… Любил оберегать её сон и со временем научился манипулировать её сновидениями. Он не знал, как это у него получалось, но это – факт.
Больше всего на свете ему хотелось лечь с ней рядом, обнять её, согреть своим дыханием. Но он оставался недвижим, понимая, что тем самым потревожит её сон…
Он закрыл глаза… Ей снится зима. И там, в этом сне, ей безумно холодно… Он не понимал, откуда взялась такая уверенность. Просто знал…

Неужели эта ночь – последняя в их «семейной летописи». Неужели больше ничего не будет?
Что ж, если даже и не будет, всё верно. Всё так и должно быть. Он получил по заслугам…
Чёрт… Почему он раньше не понял, что ему наплевать на то, изменяла она ему или нет? Если даже и так… Он жил с этой мыслью два с половиной месяца и почти с ней смирился, но любить от этого меньше свою жену не стал. Наоборот, это чувство стало более острым, более болезненным…
Она нужна ему. Нужна… Она и ребёнок, которому уже четырнадцать с половиной недель, и про которого он точно знает, что это – девочка. Он всё про неё знает – ровно столько, сколько сама Лариса… И как он мог сомневаться в том, что этот ребёнок – его… У них даже резус-фактор крови одинаковый – отрицательный...

Игорь, бесшумно ступая по ковру, подошёл к постели и склонился над маленькой жалкой фигуркой. Одну руку Лариса, по привычке, засунула под голову, другой сонно обнимала котёнка, который чутко сторожил сон хозяйки и смотрел на него, подозрительно щуря глаза…
Она пошевелилась во сне и подтянула к груди коленки, как делала всегда, когда ей было холодно…
Ну вот… Она совсем замёрзла там, в своём сне…
- Холодно? – шёпотом спросил он, бережно взяв её на руки и на короткий миг прижав к себе, опасаясь, что своими прикосновениями нарушит и без того тревожный сон любимой женщины.
Лариса недовольно заворочалась и сонно произнесла: «Нет…» Услышала… Сейчас будет теплее… Сейчас…
- Да, - улыбнулся он, опуская её на кровать и укрывая одеялом.
«Завтра будем спорить… - подумал он про себя, проводя рукой по её волосам. – А пока – спи…»

Она должна его простить. Если нет… Что значит «нет»? Она простит его. В конце концов, если даже успела разлюбить, полюбит заново…
Ну не может он без неё. Не сможет, и всё тут…



Январь 2005 года
Киев, коттедж И. Кондратенко

Чайковский затих… На смену ему пришла обыкновенная утренняя тишина, нарушаемая лишь негромким сопением Заура, свернувшегося калачиком на подушке рядом. Косой солнечный луч пробрался сквозь незадёрнутые портьеры, призывая меня проснуться, и совсем неделикатно намекая на поздний, возможно, даже послеполуденный час. Всё ещё пребывая в объятьях сна, я, сладко зевая, потянулась и перевернулась на другой бок.
Сон медленно отступал. Белые вальсирующие снежинки растаяли, обернувшись мельтешением озорных солнечных зайчиков, скачущих по комнате. Врываясь в окно и рассеиваясь, они отражались в зеркальной поверхности мебели, сверкали в хрусталиках люстры, танцевали на полу, запутывались в волосах Игоря. Аромат чёрного кофе наполнял комнату, приятно щекотал ноздри и пробуждал аппетит, настойчиво заставляя меня вспомнить о том, что вчера я толком ничего не ела.
Что-то в этой спокойной обстановке было не то. Совсем не то… Что-то лишнее…
И, кажется, я начала понимать, что именно…
Мой муж…

Подробности минувшей Новогодней ночи атаковали мою память так решительно, что я на мгновение перестала дышать…
Сон как рукой сняло… Я резко подскочила в кровати, натянув одеяло до подмышек и окинув Игоря полным дичайшего, дремучего идиотизма взглядом. Как ни пыталась я объяснить самой себе его присутствие в спальне, у меня почему-то не получалось.

Заур, недовольно мяукнув, спрыгнул с подушки и скрылся под кроватью… Странное животное. Вечно оно куда-то сбегает или где-то прячется…
Мой домашний питомец никогда не походил на спокойное, мурлыкающе существо, способное мирно свернуться калачиком у меня на коленках и тихо урчать от удовольствия, когда его поглаживают за ушами. Активный (я бы даже сказала – чересчур), грациозный и притягательный своею дикой, непокорной натурой, он, однако, был единственным живым существом, которое меня понимало и, кажется, даже сочувствовало…

Игорь вальяжно развалился в кресле, облокотившись локтем о широкий подлокотник и подперев пальцами правой руки скулу. Левой рукой он держал чашку с кофе… Каждое утро начиналось для Игоря с кружки кофе. Непременно чёрного, крепкого, без сахара. И сейчас, со сдержанной улыбкой наблюдая за моими перемещениями по кровати, он, похоже, отдавал дань этому ритуалу, заведённому им, по всей видимости, ещё в незапамятные времена.
Но сейчас меня не интересовали его привычки. Единственное, что волновало и тревожило меня – что делает Игорь в спальне? Зачем пришёл? Что ему от меня понадобилось?
Мир сошёл с ума вчера ночью! Определённо, это самая кошмарная, сумасшедшая Новогодняя ночь в моей жизни, которая, к тому же, переплюнула все предшествующие ей по степени полученных эмоциональных потрясений. И закончилась она не менее ужасным утром, когда я проснулась и увидела напротив себя собственного мужа, от которого ещё вчера хотела уйти. Что и проделала бы, если бы не уснула…
Что происходит? Что за игру он затеял?
Ответов на эти вопросы у меня не было.

- Ты… Ты что з-здесь делаешь? – спросила я, вжавшись в спинку кровати.
Выражение его лица из сдержанного превратилось в самодовольное.
- Я здесь живу, - напомнил Игорь. В его голосе звучали всегда так раздражавшие меня насмешливые нотки.
Ах, спасибо большое, что напомнил! Он бы ещё сообщил по секрету, что является моим мужем. Кто знает, вдруг подобный факт биографии выпал из моей пустой головы, которая совсем перестала адекватно реагировать на происходящее
Он улыбался. Улыбался тёплой, «домашней» улыбкой, от которой я в последнее время совсем отвыкла. Лучшее, на что я могла рассчитывать – это тяжёлый, полный холодного равнодушия взгляд.
Тихая боль сжала сердце… Где он был раньше, когда за одну такую улыбку я готова была душу продать? Где, чёрт возьми?
Боль сменилась обидой. Дурочка, я опять что-то себе нафантазировала. Он, наверняка, пришёл в очередной раз унизить меня, изложив свой взгляд на связывающие нас с Ильёй отношения. И доказывать ему, что нас, по сути, ничего не связывает, было бы глупостью. Сизифов труд, если перекладывать на древнегреческую философию.
Обида переросла в пограничное с ненавистью чувство…

- Ты так редко бываешь дома, что иногда я начинаю об этом забывать… - произнесла я, изо всех сил пытаясь влить в свой голос побольше яда. Но почему-то даже мне самой мой голос показался каким-то отрешённым и усталым, и поэтому слова прозвучали не как насмешка, а, скорее, как жалоба…
Я опустила глаза вниз и, скользнув взглядом по ковру, едва не задохнулась от возмущения. Заур, щуря хитрые глаза, тёрся о ноги Игоря, тихо урча от удовольствия… Миг, и леопардовое тельце моего питомца оказалось у него на коленях… От такого предательства мне стало грустно, и я печально вздохнула, думая о том, что мужское непостоянство, оказывается, свойственно не только людям, но и представителям животного мира.
- Назови отличительную черту бумеранга, - продолжая улыбаться, Игорь аккуратно поставил чашку на лакированную поверхность тумбочки и опустил свою широкую ладонь на песочно-жёлтое, с чёрными леопардовыми пятнами туловище Заура.
Умел же он перескакивать с одной темы разговора на другую. Причём здесь, вообще, бумеранг?
Должна признаться, что бумеранга я в своей жизни не только в руках не держала, но и в глаза не видела. Что уж говорить об отличительных чертах? Я смутно представляла себе этот предмет в виде жирного уголка, который зачем-то кидают в воздух и ждут, что он вернётся… Меня никогда не привлекало это «углокидание». Вот вождение машины – совсем другое дело. А так… Ну, черты… Какие у него могут быть черты? Угол – он и в Африке угол…
- Бумеранг – это разновидность деревянной метательной палицы, - произнёс Игорь, понимая, что ответа от меня не дождётся. – В прошлом – боевое оружие в Древнем Египте, Южной Индии, Юго-Восточной Азии. Бумеранги бывают двух видов – возвращающиеся и невозвращающиеся. Возвращающийся бумеранг хорошо известен в силу своего свойства возвращаться к тому месту, с которого был произведён бросок…
Спасибо, конечно, за разъяснительную беседу, но… какая связь между моими словами и бумерангом?
- Бумеранг всегда возвращается, Лариса… - с заминкой сказал он, опустив глаза и, приподняв Заура за шкирку, пристально посмотрел в горящие как угольки кошачьи глаза.

Звонок его мобильного взорвал последовавшую за его словами тишину. Игорь разжал пальцы, и мягкое кошачье тельце с возмущённым визгом рухнуло ему на колени. Заур перевернулся и резко вскочил на все четыре лапы, возмущённо оглядывая Игоря пылающими от животного негодования глазами, и резко спрыгнул с колен своего обидчика.
- Да… - Игорь поднялся с кресла и отошёл к окну, как делал это всегда. Всё то время, что я его знала. Повернувшись ко мне боком и облокотившись свободной рукой о подоконник, он некоторое время молчал, прислушиваясь к раздававшемуся из телефонной трубки голосу. Затем, бросив короткий взгляд на часы, вопросительно поднял вверх бровь. – Ближе к шестнадцати… Не «желательно», а «нужно»… - его голос звучал холодно и отчуждённо, как звучал всегда, когда он не мог заставить какого-нибудь нерадивого зама расшевелиться и заставить выполнить его поручение (читай «приказ»).
В такие минуты мой муж напоминал мне генерал-полковника Ивана Варавву из советского фильма «Офицеры» с его легендарной фразой: «Выполнить и доложить!» Иногда он даже произносил её вслух, заставляя меня улыбаться про себя…

И всё-таки, я, оказывается, достаточно много о нём знала. По крайней мере, о его привычках. Знаю, что он всегда спит на животе, касаясь лба тыльной стороной ладони. Знаю, что с утра он заталкивает в себя чёрный кофе без сахара, хотя терпеть его не может. Знаю, что он не умеет завязывать галстук, потому что привык к тому, что в армии галстук на резинке. Знаю, что он почти никогда не поворачивается к человеку спиной, а если и делает это, то всегда сводит вместе лопатки… Кстати, о лопатках. Под левой у него резаный шрам – вероятнее всего, он остался после какой-нибудь «разборки»…
Сколько же всего я знаю, но не могу сейчас припомнить? Немало… Не знаю только, что он за человек…
А, может, оно и к лучшему? Может быть, так будет проще… Проще уходить…

Солнечное утро померкло, и мне невыразимо грустно стало от того, что совсем скоро я покину этот дом и навсегда уйду из жизни Игоря. Вчерашнее настроение и состояние обречённости вернулось, впившись в сердце острыми кривыми когтями, не знающими жалости…
Почему так трудно уходить навсегда? Почему нельзя выбраться из-под одеяла, натянуть на себя халат, который – я точно это помню – я вчера не снимала… Хотя, я и одеялом, честно говоря, не укрывалась… Впрочем, какое это сейчас имеет отношение? О чём я, вообще?
Ах, да…
Почему нельзя, как это делают в кино, гордо выйти из комнаты, хлопнув дверью и заявив, что я больше не намерена здесь оставаться? На телеэкране это так просто – разорвать отношения, связь с былой жизнью. Так просто – бросить всё и уйти…
Почему же в реальной жизни всё не так? Наверное, потому, что знаешь – там, куда ты уходишь, тебя никто не ждёт. Никто, кроме неизвестности, которая ещё страшнее безразличия.
Это только в фильмах главная героиня, удирающая от деспота-мужа, встречает своего принца «не отходя от кассы» в виде какого-нибудь сочувствующего охранника или случайного прохожего. А здесь… Всё не то и всё не так.
Слабая? – скажете вы. Но я никогда не хвасталась своей силой.
Глупая? – усмехнётесь и покачаете головой. Но я никогда не гордилась остротой своего ума.
Я обычная женщина, которая любит своего мужа. Любит, несмотря на то, что ничерта о нём не знает, не понимает, какой он – чем живёт, чем дышит, о чём думает…

О чём думает?
Действительно, о чём? Что творилось в его душе всё это время, когда он считал, что я с Ильёй… Я пыталась подобрать слово, которое бы характеризовало его внутреннее состояние, но почему-то в сознание настойчиво влезли лишь две буквы: «Ад…» А что, если это действительно был ад. Ведь как иначе назвать
Ему ничем не лучше было, чем мне всё это время. А, может, даже и хуже. Кто знает, что сказал ему Илья, чем убедил в наличии между нами каких бы то ни было отношений? Может быть, он ему в нос какой-нибудь фотомонтаж сунул… Кто его знает, на что он, вообще, способен?

Строгий голос Игоря отлетал от стен, расползался по комнате и заставлял меня вздрагивать. И в то же время, сердце щемило от какой-то неясной, пугающей тоски. Это чувство всё нарастало, мешая мне поступить так, как поступают киношные героини.
Но брать на веру весь тот бред, который показывает голубой экран, то, по законам жанра, он должен просто-напросто был выгнать меня из дома в чём была… А он… Странно как-то?
Может быть… Может быть, всё не так мрачно, как я себе представляю?
Ревность, которая, как выяснилось, была вполне обоснованной, застилала ему глаза всё это время. Кто знает – может быть, ему было не менее тяжело, чем мне? Может быть, он давным-давно хотел поговорить, но что-то ему мешает? Это «что-то» называется гордость. Нет, не гордость. Скорее, твердолобость…

Он ни за что на свете не полез бы в драку, если бы не был уверен в том, что Илья действительно этого заслуживает. Он – рассудительный взрослый человек, привыкший контролировать каждый свой шаг – никогда бы не опустился до мордобития, если бы у него не было на это веской причины…
А она была… Он просто ревновал… Безумно ревновал меня к Илье, который ввалился в дом со словами: «Я за тобой!» Он просто… Да нет, не просто! Он боялся меня потерять…
Боялся и боится до сих пор, иначе бы не пришёл в комнату и не дожидался бы, пока я проснусь. А он пришёл, потому что опасался, что я могу незамеченной проскочить мимо него и снова умотать к чёрту на рога…
И разговор этот дурацкий о бумерангах он завёл к тому, что пытался объяснить своё поведение, но просто не мог подобрать слов. Поэтому пустился в какие-то дебри и, кажется, окончательно запутался… И меня запутал, и себя. Разновидность палицы какую-то выдумал, а хотел всего-навсего сказать, что даже если я пошлю его куда подальше, он всё равно вернётся. Вернётся ко мне, а не к этой своей, что царапает ему спину…

Это воспоминание отдалось в сердце болью. Если любит, зачем тогда изменяет? Илья это объяснял физиологией. Но можно ли верить Илье? Можно ли вообще кому-нибудь в этом мире доверять? Не факт…

Я украдкой бросила взгляд на Игоря, который обещал оторвать кому-то голову.
Почему-то, неожиданно для меня самой, я неожиданно осознала, что моё семейное счастье сейчас зависит только от меня. Как решу, так и будет… Именно я, потому что Игорь уже всё для себя решил и пришёл узнать о моём решении.
Да, мне было больно. Но ещё больнее мне будет, если мы расстанемся. Какой смысл убеждать себя в том, чего никогда не будет? Какой смысл доказывать самой себе, что я прекрасно проживу без него? Никакого… Я не смогу без него. Уже не смогу… И, сколько ни тверди себе, что мы не пара, сердце отчаянно противилось голосу разума.
Если любишь… Если по-настоящему любишь, нужно научиться прощать… А я его любила. Как никого в своей жизни…
Нужно просто переступить через свои обиды и попытаться жить дальше.
Или уйти. Навсегда. Но так, чтобы потом ни о чём не сожалеть.
У меня есть несколько минут, чтобы обдумать всё и принять решение. Ровно столько, сколько длится его разговор… Но нужно помнить, что теперь я несу ответственность не только за себя, но и за ребёнка. А что такое означает воспитываться в неполной семье, я, увы, слишком хорошо знаю. Могу ли я обречь своего ребёнка на подобное?

Словно прочитав мои мысли, Игорь моментально свернул разговор, обернулся и пристально посмотрел в мою сторону. Затем, небрежным движением руки швырнув телефон на туалетный столик, подошёл к кровати и без колебаний опустился на её край, рядом со мной. Он был настолько близко, что рукою, даже не до конца вытянутой, я могла коснуться его волос, как всегда уложенных при помощи геля… Его спокойное ровное дыхание опаляло кожу и заставляло каждую клеточку моего тела волноваться и испытывать непередаваемую симфонию чувств.
Я приняла решение, почти не задумываясь. Просто знала, что оно – верное. Жизнь коротка. К чему ломаться и строить из себя невесть что, а потом самой же страдать из-за своей дурацкой гордости, которая и без того меня ни раз подводила?
Предчувствовала ли я тогда нашу дальнейшую судьбу? Понимала ли, что не так много нам отмерено быть вместе? Наверное, нет. Я просто любила…

- О чём мы говорили? – спросил он, чуть склонив голову и бросая на меня вопросительный взгляд.
Он совсем рядом. Можно сейчас сделать резкое движение, обнять его за шею и прошептать в ухо: «Кондратенко, ты идиот!» Интересно, знает ли он, что он именно идиот? Самый упёртый, твердолобый, несговорчивый из всех существующих в мире идиотов? Наверное, нет. А зря… Пожалуй, ему стоило бы об этом узнать.
- О бумерангах, - ответила я, сдерживая улыбку.
«О том, что они всегда возвращаются… - добавила я про себя. – Как и ты…» Именно сейчас он это и демонстрировал. Бумеранг полетал-полетал, и вернулся… Ко мне, между прочим, вернулся, а не к своей фотомодели с силиконовыми губами и блондинистыми патлами.
- О бумерангах… - повторил он. – Ну да… Разновидность деревянной метательной палицы…
Интересно, где он это прочитал? В умной книжке или в интернете? Или сам придумал?
- Ты это уже говорил, - я изо всех сил пыталась сохранять серьёзность, но получалось у меня плохо. Как первоклашка торжественной линейки, я ждала, когда же, наконец, он произнесёт те слова, которых я давно ждала и всё никак не могла дождаться…
Он молчал. Наверное, нелегко ему было произнести их… Для людей, подобных Игорю, признать свою неправоту – это не просто нонсенс. Это – сильный удар по самолюбию…
- А на чём закончил? – спросил он, вопросительно поднимая бровь.
Нет. Это не дело. Этот разговор будет тянуться бесконечно. Мы перетрём тему бумерангов, я узнаю, какие силы действуют на летящий бумеранг, а он так и не произнесёт этих слов.
Придётся брать инициативу в свои руки…

- На том, что хотел попросить у меня прощения, - произнесла я, глядя ему в глаза, в которых мгновенно вспыхнули яркие огоньки. - Но тебя спас телефонный звонок… - я вытащила похолодевшую руку из-под одеяла и накрыла его запястье своей ладонью. – Впрочем, ты никогда не умел просить прощения. Даже когда наступаешь мне на ногу, ты сваливаешь это на мою неуклюжесть и никогда не признаешься в том, что своим сорок пятым размером…
- Сорок шестым, - поправил он с лёгкой улыбкой.
- Неважно. Никогда, так ведь? Ты просто не знаешь, как это делается… - я придвинулась ближе к нему и перешла на шёпот. – Не знаешь и не умеешь.
- Не знаешь и не умеешь, - повторил он, опуская глаза и уставившись на свои наручные часы.
- И у тебя нет никакого желания этому учиться , как и желания доверять людям… Почему ты сразу не сказал мне о своих подозрениях… Нет, о своей уверенности…
Он молчал упрямым молчанием брянского партизана, которого изловил немец и поволок на допрос.
- Игорь, ну неужели ты действительно мог подумать… Мог…
- Мог, - твёрдо произнёс он, но совсем не то, что я хотела услышать. – Мог… Когда-то давно, ещё в курсантские годы, у меня не было друга ближе Ильи… Мы с ним познакомились в училище…



Январь 2005 года
Киев, коттедж И. Кондратенко

Ещё никому и никогда Игорь не рассказывал о своих отношениях с Ильёй. Об этом нелепом соперничестве, о постоянном стремлении Ильи занять его место в жизни… Обо всех его мелких пакостях, которые с годами переросли в подлость…
Мелено, шаг за шагом, случай за случаем, день за днём вспоминал свою жизнь, связанную с его некогда товарищем по училищу. Он никогда не был любителем воспоминаний, а сегодня вдруг разговорился. Плотина молчания, сковывающая его много лет, вдруг обрушилась… Плохо это или хорошо – он не понимал. Но почему-то скользящая в его словах горечь постепенно отступала…

Лариса слушала молча, не перебивая. Иногда лишь плотнее стискивала пальцы вокруг его запястья.
В этой нелепой позе у него занемела рука и заболела спина, но он упорно не хотел её менять, опасаясь в глубине души, что она возьмёт и уберёт руку… А так не хотелось, чтобы она это делала.
Она должна быть рядом с ним. Всегда.

Иногда, болезненно жмурясь, она закусывала нижнюю губу. Нервничала…
В такие моменты он досадовал на себя – на свою слабость, на то, что решился поведать ей эту историю. Может, и не нужно было? Ей же совсем другое сейчас нужно. Ей нужен разговор из серии «мы», а он «грузит» её бессмысленными россказнями об Илье. Женщины любят ушами. Она, наверняка, ждала от него других слов – красивых, насквозь пропитанных страстью и романтикой, а вместо этого получила очередную часть «Исповеди идиота». Какая там она по счёту? Третья…
Досадовал, но остановиться не мог. Говорил и говорил, и словно камень, многие годы висевший на сердце, вдруг стал легче… Разумеется, нет никакого камня в его организме. И души у него, возможно, тоже нет. Но боль, которую принято именовать «душевной», почему-то есть…

- Вот так… - произнёс он, рассказывая о том, почему Илье не поверить было нельзя… Действительно, нельзя. Он всегда говорил правду о женщинах, с которыми спал. Точнее, о тех, которых уводил из его постели. – Вряд ли ты хоть что-нибудь поняла, но…
- Я всё поняла, - твёрдо произнесла она, глядя ему в глаза. – Я не настолько упрямое существо, как ты. И я не могу тебе не верить… И если бы не твоя твердолобость и молчание, мы бы давно уже всё выяснили…
- Знаю, - ответил он, старательно отводя взгляд. И повторил. – Знаю… Что теперь? Уйдёшь?
Он должен был задать этот вопрос. Должен был спросить, выяснить всё от начала до конца. Сразу. Немедленно. Прямо сейчас.
Нужно было решить, что делать дальше и как жить… Нужно… Столько всего было нужно…

- А ты так хочешь от меня избавиться? – спросила она тихо. – Действительно хочешь?
Он поднял голову.
Она улыбалась…
Простила… Всё-таки, она его простила…

- Не хочу, - он отрицательно покрутил головой, понимая, что никуда она теперь от него не уйдёт. Никуда…
- Что будешь делать, если я уйду?
Он понял, что она спрашивала это просто так, чтобы «поиграть с ним». Она, как и он, просто не может произнести вслух каких-то важных, очень нужных им обоим слов. Нужных ли? И таких ли важных?
- Отправлюсь за тобой. Ты же знаешь. У меня есть выбор? - выговорил он, уступая правилам её игры и думая о том, что уже сегодня вечером их самолёт приземлится в аэропорту ХХХ. Его ждут дела – важные и срочные. Предвыборный штаб, компания, бесконечные мотания и поездки по ХХХ области.
А, может, ну их, эти выборы? Может, стоит от них отказаться и заменить чем-то другим?
Нет. Ели он ввязался в это дело, он не должен отступать. Он выиграет эту гонку, несмотря ни на что. Если уж ему удалось убедить жену поверить ему, то заставить избирателей поставить галочку в бюллетене напротив его фамилии он и подавно сумеет.
- Выбор есть всегда, - Лариса всё-таки отпустила его руку и несколько раз сжала и разжала онемевшие, по всей видимости, пальцы.
- Какой? – машинально спросил он, представляя её в недавно построенном коттедже, с балкона которого открывался ни с чем несравнимый вид на Карпатские горы. Ей понравится…
- Просто не отпускай… - прозвучал в тишине её голос.
Действительно, просто… И как он сам об этом раньше не подумал?
«Просто не отпускай»… Его девочка становится взрослой женщиной…
«Я люблю тебя, Лариска, - подумал он про себя. – Слишком люблю, чтобы отпустить от себя… И даже если когда-нибудь случится так, что я уйду, я всё равно вернусь к тебе. Как тот бумеранг… Бумеранг всегда возвращается к тому месту, с которого был осуществлен бросок, к своей «точке отсчёта». Моя «точка отсчёта» - это ты. И, что бы ни случилось, мы всегда будем вместе…»