Перерождение. Семнадцатая глава.

Глава 17. Закат.

Грани небосвода словно сливались с горизонтом в плотную шерстяную нить. Ночь приблизилась на опасное расстояние. В ее крепких сетях метался обезумевший город. Один из сотен точно таких же заснеженных, темных силуэтов на листе Земли. Ночами стираются различия между точками на политических картах, будь то Москва, Санкт-Петербург или Саратов — они все на одно лицо. Но только при свете луны.

Когда золотистые лучи пробиваются сквозь плотно занавешенные шторы, истончается разница не только между местностями. Становятся ближе люди. Горчат слезы, мерное дыхание согревает сердце. Шепот щекочет тонкую шею. В такие моменты, когда за окном осматривает владения полукруглый месяц, пропадают многие отличия социального статуса, исчезают пустые предрассудки и страхи.

К сожалению, после звездной ночи всегда приходит душное утро. Сегодняшний день не станет исключением. И пусть следующий рассвет не принесет 30 градусов жары, но в его тяжелых, липких объятиях быстрее обретется погибель. Он удушит не солнцем — событиями. Пока же можно нежиться в тепле чьих-то холодных ладоней и наивно, словно вновь вернувшись в детство, верить в возможное чудо.

Слезы на щеках давно высохли.

Вадим дышал через раз, будто боясь спугнуть неожиданное счастье в лице прижавшейся к нему Милены. Но он тревожился зря — женщине впервые за многие годы необходима была только чья-то теплая грудь да возможность просто вдыхать мятный аромат мазей.

С Сеней она никогда не чувствовала себя слабой. Желанной, интересной, единственной, приносящей вдохновение — возможно, но не той, которая могла бы просто разрыдаться на плече и знать, что этот порыв останется секретом. Да и не хотела Лена выглядеть мямлей, слезливой дурехой или истеричной девчонкой рядом с обворожительным мужчиной. Она презирала слабость. Но теперь, когда до « конечной точки» оставались какие-то часы, исчезали любые грани, забылись запреты.

Разве прогнившая мораль может властвовать над страдающими душами?

— Выдохни уже, — через какое-то время язвительно вымолвила Ми. — Я не растворюсь.
— Зная тебя, предположу, что нужно перестраховаться. — Вадим сильнее сжал негнущимися пальцами хрупкую спину.

Тело юноши еще отказывалось подчиняться хозяину, но с каждой минутой все сильнее ощущался явный дискомфорт. Кажется, Лена переборщила с перевязками или с лечебными средствами — что и неудивительно, если вспомнить количество принесенных ею лекарств. Но Вадим стойко терпел неприятные ощущения, потому как очень не хотел рассориться с прекрасной брюнеткой в, возможно, последний день их жизни.

— Почему ты так спокойна?
— С каких пор истерика на мальчишеской груди считается признаком спокойствия? — Мила наигранно шмыгнула носом. Молодой человек не видел ее лица, но предположил, что глаза иронично прищурились.
— Многие на твоем месте бы рвали и метали.
— Бесполезная трата времени. Сам-то почему не пытаешься спешно убежать?

Она отпихнула руки юноши и перелезла на другую половину огромной кровати, растворяясь во мраке комнаты, сливаясь с единым пятном темноты. Ночники давно были выключены, лунный свет хоть и силился, но не мог перебраться через заставу гардин, а человеческие глаза так и не привыкли к отсутствию света.

Вадим шумно вздохнул.

— Мы уже обсуждали этот вопрос. Побег как-то поможет нам? Нам, а не мне.
— Возможно. — Лена укуталась в легкое одеяльце, сворачиваясь калачиком, как в детстве складывая ладошки под щеку и заинтересованно рассматривая Вадима из-под опущенных ресниц.
— Глупости. Ты сама говоришь, что моя смерть менее тяжела, нежели твоя. Вытерплю. — Голос дрогнул. — Но почему не пытаешься вырваться ты? А связи, друзья? Ты ведь на хорошем счету у сородичей?
— Мария куда важнее и нужнее, поэтому ни один вампир не рискнет защищать меня от Старейшей. Это раз, - она помялась. – Два? Сама влипла – самой расхлебывать.

Пролежав еще некоторое время в молчании, каждый из героев сложившейся драмы обдумывал нечто личное. Первой сдалась, как ни странно, вампирша.

Миле надоела темнота, и она подлетела к окну, отдернула в сторону занавески и замерла, наслаждаясь видом ночного города. Стрелка часов застряла на римской цифре «два», Москва замерла вместе с ней. Мороз пробирал до костей уже при одном взгляде в окно: заснеженные деревья гнулись от порывов ветра, редкие прохожие ежились и спешили по домам, слепили звезды. Крайне не хватало узоров на стекле, какие украшали ту дешевую гостиницу. В этом месте, оборудованном по последнему слову техники, стекла не замерзали вовсе, а при включении специального режима — были теплыми на ощупь даже в сорокаградусный мороз.

— Красиво… — Донесся восхищенный голос.
— Да, — только и смогла ответить Ми. Она могла бы остаться у окна, но поспешила вернуться в чужую постель, временно ставшую собственной. Под босыми ногами в очередной раз хрустнуло стекло.

Звук резанул по ушам – Вадим поморщился.

— Редко замечаешь, как великолепен мир… Или кто-то в нем…
— Да, — в очередной раз согласилась женщина.

Юноша протяжно зевнул. Лена вернулась в кольцо его мерзнущих рук и сморгнула единственную слезинку. Очередного срыва она не допускала и с жестокостью пресекала любую попытку к подступающей истерике.

— Кажется, мы многое потеряли, мальчик. – Губы почти касались повязок на теле, словно играясь с молодым человеком мимолетными, неуловимыми поцелуями.
— Наверное… Почему ты называешь меня мальчиком? – решился задать волнующий его вопрос Вадим.
— Ты и сам знаешь, — горько хмыкнула вампирша. – Арсений заставил тебя вспомнить. Увы…

Да, он знал. Молодой человек вспомнил маленькую комнатку, разочарование в шоколадных глазах незнакомой тогда женщины, улыбку молодой длинноволосой шатенки с солнечными веснушками на носу. Ему тогда было всего одиннадцать. Как смешно решила поиграть с двумя людьми жизнь: не позволив себе убить ребенка четырнадцать лет назад, Милена спасла его гораздо позже. Только вот нынешнее спасение стоило дороже. Ценой уже двух жизней.

— И только?
— Нужны другие причины? Ты – мальчик. Хотя бы потому, что я застала твое детство.
— Ты никогда не думала, что это очень… странно? – Вадим в очередной раз зевнул.
— Я разуверилась в точности анализируемых ситуаций.
— Мила, — взмолился юноша, — скажи честно. Почему ты так спокойна?

Точный повтор вопроса проник гораздо глубже предполагаемого. Он забрался в самые потемки души, разворошил все до последней песчинки и заставил тихо прошептать правду:

— Я верю в возможное спасение…
— Но…
— Да, его не случится. – Ми помотала головой. – Но кто запрещает мечтать?

Вадим ничего не ответил.

— Знаешь, я… — начала было Милена, но прислушавшись к ровному дыханию мальчика, замолчала. Он спал.

И без того слабая хватка спала с плеч Милены. Женщина выбралась из рук молодого человека, грустно проводив его последним взглядом и так и не успев сказать самого важного.

Аккуратно прикрыв дверь, Лена спустилась к портье. Тот по первому же требованию выдал встрепанной азиатке тетрадку и ручку, потому как сама она давно уже не носила ничего в сумочке, кроме крохотных компьютеров или важных бумаг. Сейчас бы сгодился и старинный свиток, но не нашлось даже его.

Женщина вернулась в комнату и, усевшись напротив окна, подставляя лицо лунному свету, начала что-то писать. Скопилось столько размышлений, чувств, что их требовалось обязательно выплеснуть наружу, иначе можно было задохнуться до утра. Компьютер для этой цели не подходил – он оставался бездушной машиной. Ручка помогала передать каждый новый укол страха или печали завитками на концах букв, резкими очертаниями слов.

Исписанные листы скапливались на подоконнике пышным веером. Милена раз за разом выводила фразу, но сбивалась, зачеркивала, отбрасывала бумагу в сторону. Поток размышлений кончился часа через три. Последняя точка на выдержавшем испытание листе, довольная улыбка алых губ. Взгляд оставался холодным и мрачным. Мысли перескочили на бумагу, а в душе затаилась тянущая пустота. Теперь ни о чем не стоило плакать, никого не хотелось винить, последняя точка стала окончательной не только для обрывчатых строк.

Начиналось утро, а значит, счет до прибытия сподвижников Марии шел на часы, возможно, — на минуты. Лена легла обратно, закинула руки за голову и немигающим взглядом уставилась в потолок. Рядом неразличимо для человеческого уха, но очень громко для вампирского, дышал во сне Вадим. Медленно перетекали секунды, тикали крохотные наручные часики, оставленные в сумочке.
В те минуты Мила поняла, как сильно она ненавидит время. Время не умело молчать или останавливаться ради чьей-то прихоти. Оно стремилось вперед, с яростностью ветров стирая судьбы, жизни, голоса.

В окнах забрезжил поздний рассвет. Ало-рыжеватые краски покрыли мятежный мир. Слипались глаза. Несильно болели виски. Пересохли сжатые губы, на которых оставалась склеенная, неестественная улыбка.

Убегали сквозь пальцы минуты. Вдалеке послышались шаги. Может, это были всего лишь утренние постояльцы, спешащие на прогулку по Москве, но скорее всего – неприятные гости.

Последнее предположение оказалось истинным. К апартаментам кто-то приблизился. Женщина напряглась. Удивительно, но дверь не попытались взломать. Ее аккуратно отперли ключ-картой, словно извиняясь за ранний визит и не желая шуметь без важного повода. Одной секунды хватило Лене, чтобы одеться в платье и застыть у кровати в ожидании вампиров.

Тех оказалось двое. Оба были громадными и мрачными, их горящие глаза рассматривали посеревшее лицо с вызывающим удовольствием.

«Мария даже пожалела средств на Карателей, — пронеслось в голове. – Что за кичливые малолетки?»

Очевидно, нанятые сородичи тоже не испытывали особого счастья от встречи с жертвой. Они разглядывали ее с некой опаской, поигрывая мышцами, будто защищалась от Лены и показывая мощь. Вампирам было не более четыреста лет, они уже не пахли юностью, но еще не успели приобрести едва заметный запах разложения, присущий каждому стареющему сородичу. Удивительно, что за такой продолжительный срок жизни эти два «парня» — брюнет и блондин – не нашли себе призвания лучше, чем помощь в отлавливании беглецов для Старейшин.

Ми удивила вампиров не только спокойствием или отсутствием попыток к защите. Она предостерегающе выставила вперед указательный палец – брюнет осклабился, — но вместо попытки к нападению томно прошептала:

— Разрешите мне разбудить спутника…

Блондин напрягся, а его товарищ пожал плечами, неприятно усмехнувшись. Дескать, желание клиента – закон.

Самоуверенность губит. И странно, что вампиры забыли об этом правиле.

Закусившая губу Мила осторожно присела на краешек кровати. Она ласково, почти любовно коснулась щеки Вадима, едва оцарапав кожу длинным ногтем, но юноша мгновенно раскрыл глаза, словно движение было оплеухой.

— Что случилось?! — резко выдохнул он, усаживаясь на постели.

Милена улыбнулась. Теплая улыбка озарила ее задумчивое лицо, в глазах таял темный шоколад.

— Прощай. Мальчик, — весело шепнула она Вадиму на ухо, - я тебя люблю.

В следующую секунду вампирша обеими руками обхватила его шею и резко свернула ее. Хруст позвонков да сдавленный хрип стали последними звуками Вадима. Мертвое тело скатилось с кровати на пол и уставилось помертвевшим лицом в потолок, стеклянные зеленые глаза без страха смотрели вверх. Мила переступила через молодого человека, брезгливо отряхнула ладони и направилась к двум удивленным охранникам. Те стояли в немом изумлении, но оклемались достаточно быстро.

Светлый парень схватил Милену и, выкрутив ей руки, со страхом спросил:

— А с этим что делать?! Нам сказали доставлять живых…
— Нужно осмотреть. Вдруг у него камень, — пожал плечами второй.

Мила бессильно расхохоталась. Она скользнула прощальным взглядом по безжизненному телу, а потом ядовито ответила:

— Неужели вы думаете, будто я оставлю артефакт у мертвеца?

Брюнет все-таки подошел к телу и ощупал его карманы, осмотрел пальцы, зачем-то заглянул в рот. Вадим был пуст. Милена едва сдержалась от попытки ударить негодяя по лицу за издевательство над убитым. Непроизвольно помог в этом блондин, слишком крепко сцепивший запястья жертвы.

Недовольство, сливающееся с неким подобием испуга, читалось на лицах сородичей.

— А если она спрятала камень где-нибудь в бинтах? – неуверенно предположил блондин.
— Так посмотрите повнимательнее, — саркастически цокнула языком Лена, не особо пытаясь вывернуться из крепкой хватки. – Кто вам мешает?

Тщетные попытки противников найти в действиях Милы какой-то ложный умысел откровенно раздражали. Мертвое тело у кровати постоянно притягивало взгляд, поэтому Ми приходилось отводить глаза в сторону и часто смаргивать.

Деятельный сородич с неприязнью принялся разрывать бинты на теле. Лена прикрыла веки, пытаясь забыть о реальности, погрузиться в мир тиканья часов и кромешной темноты. Брюнет несколько раз выругался, затем в очередной раз пнул тело.

— Ничего.
— Эй ты, — светловолосый вывернул руки несколько сильнее, — признавайся, есть ли смысл нам разрывать твоего дружка на кусочки?
— По-моему, спрятать кольцо у мертвеца – это вполне логично, — издевательски «предположила» Ми.
— Почему? – насторожился блондин.
— Кому в здравом уме понадобится человеческий труп? Плохо смотрите, ребята. Оно непременно должно быть там.

Блондин с такой силой ударил Лену по лицу, что та покачнулась, едва не упав на пол.

— Оставь свои шуточки, тварь. Идем отсюда.
— Угу, — согласился брюнет, вытирая испачканные руки о занавески и сплевывая на пол.

Комнату словно настигла небольшая война. Или крохотный хаос. Разбитые склянки, упавшая посуда, высохшие капельки крови на полу. И завершал картину труп, наивно смотрящий изумрудными глазами в потолок.

За спиной Милены громко хлопнула дверь, послышался недовольный шепоток разбуженных соседей. Сородичи направились на улицу через черный ход, отпустив пленницу из захвата и пропуская ее вперед, но прожигая сведенные лопатки неприятным взглядом.

В небольшом закоулке, на который выходила дверь, стоял отблескивающий серебряной краской автомобиль. Милену толкнули внутрь салона. Когда женщина уселась на сидении, брюнет достал из кармана куртки шприц с длинной, выдвигающейся иглой и всадил ту в локоть не успевшей сориентироваться вампирше.

Перед глазами пробежала вспышка света, а после - туман. Звуки сменились однообразным шумом, тело обмякло, занемел язык. Казалось, кровь вскипает в венах, поэтому женщина со стоном пыталась вдохнуть воздух, но только сильнее закашливалась от жжения в легких.

Сознание, смиловавшись над Миленой, померкло приблизительно через минуту. Последняя мысль не отличалась оптимизмом:

«И это только начало».