Возвращение Ангела (глава 69)

Не судите строго за слезливое настроение, с которым я писала эту главу и которое проскальзывает в каждой строчке, и за то, что покинула вас так надолго. Наверное, я в какой-то мере мазохист, потому что меня вновь потянуло в далёкое прошлое на поиски приключений…

Дурость человеческая неискоренима. Яркое подтверждение тому - эта глава.


Глава 69
Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

Туманная пелена, окутывающая моё сознание, спала, стоило только за окном забрезжить первым робким лучам восходящего солнца. Я всё никак не могла решить для себя, что за действо вижу перед собой – там, за толщей стекла – восход новой жизни или пробуждение так долго дремавшего старого, очевидного и незыблемого…
Стыд горячо и едко жёг щеки, окрашивая их в тот же розовато-алый цвет зари, что я безо всякого интереса наблюдала сейчас из окна спальни.
Заря разгоралась. Тусклая полоса света, показавшаяся на востоке, постепенно набираясь грозной силы от чего-то неведомого, окрасилась пурпурным цветом и, разрастаясь, заревом разлилась по небу. Всходило солнце. Лучи его коснулись черневших у самого горизонта сосен-великанов, окрасили в нежные тона вершины гор, и казалось, будто бы над самыми Карпатами кто-то невидимый водрузил алый стяг.
Так странно… Впервые в жизни меня не интересовало пробуждение природы, буйство красок не завораживало, и восход солнца не казался мне исполненной торжества картиной. Ну, солнце. Ну, заря. И что с того… Тайны, хранящиеся в извилистых закоулках моей души, интересовали меня куда больше, нежели рождение нового дня…

Что-то необъяснимое произошло сегодня. Слишком тяжёлое для осмысления. Слишком непонятное.
Это нужно было ещё пережить, «передумать», почувствовать… Это нужно было понять.
Так странно. Так непонятно, что по прошествии пяти лет, в течение которых я пыталась убедить себя в том, что прошлое никогда не повторится, я вновь здесь. С ним. В той же спальне… Время, которое, как я думала раньше, стремительно несло меня вперёд, описав огромный круг, вновь вернуло меня сюда, в этот дом, из которого Игорь ушёл, чтобы вновь вернуться сюда через пять лет… Невообразимо…
Так не могло быть. Такого не бывает…
Возможно. Тогда что же это было? Сон? Бред больного сознания? Миф? Нет…
Всё совершенно реально.
И эта спальня, и эта пурпурная заря за окном, и мужская рука, которая, не ослабляя силы даже во сне, обнимает меня так, словно он даже и теперь хочет мне доказать: «Ты моя. Никуда от меня не денешься. Никогда». И есть в этом какая-то необъяснимая, горьковатая доля истины, от которой почему-то хочется плакать.

Я забывала его пять лет. Но сумела ли забыть?
Мне хотелось ответить себе на этот вопрос утвердительно, но разве можно убежать от себя? К чему лгать? Я никогда не смогла бы его забыть, даже если бы он вернулся через десять лет, двадцать… Даже если бы вообще не вернулся… В тех мужчинах, которые были у меня после Игоря, я всегда пыталась найти какие-то его черты. Что-то общее с ним было и у Назара, и у Роберто, вот только я отчётливо понимала, что они – это не он… И стоило появиться ему – настоящему – я почувствовала, что проиграла борьбу с самой собой. Уже когда мы были в кухне, и он готовил эти свои ужасные пельмени, я вдруг отчаянно захотела вернуться назад, в наше с ним общее прошлое. Когда вода с шумом наполняла семилитровую кастрюлю, а он спрашивал, не хочу ли я услышать историю про какой-то «морской каравай», я уже всё знала наперёд. И про эту ночь знала, и про это утро, после которого никакого продолжения разговора не будет – оно не нужно ни мне, ни ему. Будет просто утро. Утро нового дня, после которого всё вернётся на круги своя – каждый из нас заживёт своей жизнью, так, как жил до вчерашнего вечера…
Он вернулся. «Бумеранг всегда возвращается»…

Но… Он вернулся лишь на миг, чтобы в очередной раз что-то доказать себе и мне, а потом – исчезнуть вновь. Сделать очередной красивый жест, оставив мне «с барского плеча» всё, что имел когда-то, и вновь раствориться в тумане небытия. Получается, он ни на что не претендует? Получается, не материальная сторона вопроса заставила его искать со мной встречи, а банальное желание успокоить, сказать, что больше он никогда не объявится в моей жизни. Он сам так сказал. Сам предложил оставить всё как есть. Возможно, в этом есть логика.
То, что случилось позже, не имеет значения. Это просто физиология, не имеющая совершенно ничего общего с чувствами. Всё просто. Если просчитать, сколько времени он потратил на дорогу до Вероны и обратно, можно сделать логичный вывод – у него какое-то время не было женщины, и то, что произошло, было просто рефлексом. Условным, безусловным – не знаю. Но было. А я, на секунду утратив над собой контроль, уже не смогла вырваться из того водоворота чувств и эмоций, куда стремительно толкнул меня Игорь. Мой «пока ещё муж». И, подчиняясь древнему инстинкту, заложенному кем-то и когда-то, я вновь почувствовала над собой силу его власти.
Одним словом, «физиологическая разрядка», как говорила одна из героинь фильма «Московская сага». Циля… Циля… Как же её фамилия? Не помню…
Или не просто инстинкт? Не просто рефлекс?
Нет… Хуже. Что-то другое. Гораздо глубже. Гораздо тоньше. И от этого нестерпимый ужас охватывал меня, заставлял дрожать мелкой дрожью и чувствовать озноб, несмотря на пугающую близость его горячего тела…

Хорошо. Ладно. Что прикидываться перед самой собой, когда и без того всё ясно.
Древний инстинкт какой-то выдумала, водоворот чувств…
Не было ничего – ни инстинкта, ни водоворота. Я просто его люблю… Всегда любила, даже когда считала, что он никогда не вернётся.
Вот так…

Он ровно и спокойно дышал во сне. Я слышала размеренные удары его сердца, и мне безумно хотелось провести пальцем по его груди, как когда-то давно, в совместном нашем с ним прошлом, когда я была счастлива рядом с любимым человеком. Мне хотелось коснуться тыльной стороной ладони его щеки, почувствовать прикосновение его жёстких, непокорных волос, прикосновение к которым всегда вызывало у меня фейерверк чувств и, склонившись над ним, тихо-тихо произнести: «Люблю»…
Но я лежала смирно, зная, что моя ночь прошла, и я уже не имею на это никакого права. Мне оставалось лишь разглядывать его лицо в утреннем мраке, пытаясь запечатлеть в памяти каждую чёрточку…
Я ненавидела себя за свою слабость, но ничего не могла с собой поделать… Отвращение к самой себе, смешанное с муками совести, не давало мне сомкнуть глаз, и остаток этой ночи, как и пробуждение утра, я встретила без сна…

Скоро Игорь проснётся, и, торопливо собравшись, заговорит о том, что ему нужно домой – к Ленке и сыну…
Эта мысль заставила меня горько усмехнуться. Я была его законной женой, но на эту ночь стала любовницей. Настоящая – пусть и неофициальная, но связанная с ним нитями, гораздо более прочными, нежели я – ждала его там, в селе Никольском, и, должно быть, не смыкала глаз, шагала из угла в угол, прислушивалась к каждому шороху, пока не забылась тревожным беспокойным сном. Я прекрасно понимала это состояние. Я была такой же пять лет назад. И четыре. И три. И два… И, кажется, всегда…
Он уйдёт. Обязательно. Уйдёт к семье, а я… Я навсегда останусь со своими воспоминаниями, среди которых особое место займёт эта ночь. Со временем воспоминания потускнеют, чувства притупятся, но так никуда и не исчезнут.
Лишь воспоминания… Больше ничего…
Ничего?

Я тяжело вздохнула и, освободившись от объятий Игоря, осторожно ступила на ковёр, подобрала валявшийся на полу халат и набросила его на себя. Затем медленно обернулась и застыла посреди спальни, вглядываясь в спокойное лицо мужа. Пока ещё мужа…
Свинцовая тяжесть сдавила грудь, и я не смогла сдержать горького вздоха. Слёзы подступили к глазам, и я быстро вытерла их дрожащей похолодевшей ладонью…
Вот и закончилась моя сказка…



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

Всё ещё пребывая в плену ночных фантазий, Игорь, не открывая глаз, медленно провёл рукой по кровати рядом с собой, ощутив ладонью прохладу простыни. Кончики пальцев, осторожно касаясь постельного белья, продвинулись дальше, стремясь поскорее дотронуться до нежной шелковистой кожи жены, притянуть к себе её расслабленное тело, вдохнуть в лёгкие дурманящий горьковатый запах волос, по которому он безумно скучал всё это время, от которого сходил с ума, когда тот восставал перед ним в неясных воспоминаниях…
Мягкая, расслабленная улыбка тронула его губы, когда обрывки картин пролетевшей как одно мгновение чёрной, словно тьма египетская, карпатской ночи восстали перед глазами. Невозможность противостоять сжигающей изнутри огненной страсти, дикий, первобытный инстинкт, безумное желание обладать женщиной, дороже которой для него не было в этом мире, адское пламя, поглотившее разум – какое угодно можно было дать название причине, побудившей его оказаться здесь, в её… Нет, в своей спальне…
Неважно. Главное, что это случилось. Главное, что даже времени не удалось вытравить из души эту любовь…
Он любил её. Знал бы кто-нибудь, как сильно любил…
Он хотел сказать ей об этом ещё несколько часов назад, но так и не смог. Он вообще ничего не успел, оглохнув и онемев окончательно и бесповоротно. Не успел, охваченный неукротимым порывом почувствовать горячую дрожь трепещущего женского тела, ощутить жаркое дыхание, опаляющее кожу, услышать лёгкий, как шелест листвы, шёпот, срывающийся с её пылающих губ… А потом это стало неважно. Неважно, потому что она и так всё поняла… И он тоже всё понял, когда её сердце отчаянно забилось в такт с его, и холодные ладони опустились на его плечи, но не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы стать ещё ближе…
Ведь поняла же она, Господи? Поняла?
«Моя… - подумал он, чувствуя лёгкое головокружение от своих воспоминаний. – Моя…»

Он шумно выдохнул, постепенно окунаясь в действительность. Плотный, горячий туман, окутывавший его сознание, расползался, перенося его из мира грёз в реальность, из короткой сказки в неминуемую явь…
Не о чем жалеть. У них впереди ещё множество таких ночей…
Время сделало виток, и вот теперь прошлое, наконец-то, возвращается. Возвращается бумерангом, про который он когда-то давным-давно здесь, в этой же спальне, говорил Ларисе, пытаясь втолковать ей, что никогда и никуда от неё не денется, как бы она не пыталась от него избавиться…
Время подтвердило эту несложную истину…
Он вернулся. Навсегда…
Теперь, после того, что произошло этой ночью – точно навсегда.

Игорь прислушался к наполнявшей спальню тишине и попытался среди её пронзительного звона уловить тихое ровное дыхание жены, но ничего не услышал. Рука медленно скользила дальше, пока не достигла того места, где, как он считал, должно было находиться плечо Ларисы. Пальцы царапнули пустоту, и, прежде чем успели сжаться в кулак, яркая, но при этом простая мысль озарила его сознание: «Сбежала».
В одно мгновение стряхнув с себя остатки сна, он широко распахнул глаза и рывком сел на кровати, беспокойно озираясь по сторонам. Не нужно быть гением, чтобы понять – его жены рядом с ним нет. Её нет в спальне, в доме и вообще, должно быть, она давным-давно покинула город – не зря же она всё твердила вчера про поезд и про то, что должна рано вставать…
«Сбежала… - эта истина расползалась по его сознанию, отравляя кровь и подбираясь к самому сердцу, причиняя острую, тягучую боль. – Сбежала, мать твою…»

Сквозь распахнутые шторы в спальню лились ослепительные потоки солнечного света. Солнечные блики, двигаясь в каком-то бешеном ритме, танцевали на стенах, отражались в зеркалах, отскакивали от блестящей поверхности мебели и замирали где-то на полу, застеленном огромным пушистым ковром. Золотистый поток лучей как будто отрезвил, сбросил с глаз сонную пелену, и в этом своём пробуждении Игорь почувствовал себя так, будто хлебнул отравы во сто крат превосходящей знаменитый Наташкин кефир…
Запрокинув голову, он с силой стиснул её ладонями, чувствуя, как частыми тяжёлыми толчками пульсирует в висках кровь, да свинцовой тяжестью наливается тело. Снова, по привычке, заныл под левой лопаткой старый шрам. Он горел острой, дергающей болью, хотя сам Игорь понимал, что это физически невозможно – всё, что могло, уже отболело и прошло.

Некстати вспомнилась Новогодняя ночь 2005 года. Он, словно наяву, услышал хруст битого стекла под ногами, перемежавшийся с разрывающими голову оглушительными звуками фортепиано, вырывающимися из колонок стереосистемы. «Я ухожу от тебя… - звенело в ушах. Я от тебя ухожу… Ухожу… Ухожу…» Как схоже то, что он сейчас чувствует с тем, что чувствовал тогда, когда понимал: она непременно уйдёт. Уйдёт по его вине… Тогда он смог её удержать, а сейчас… Что ему сейчас делать?

«Идиот… - еле слышно прошептал он одеревеневшими губами. – Идиот…»
Что толку от того, была в его жизни эта ночь или нет?
Какой же он идиот… Нафантазировал себе Бог знает чего, тогда как на деле всё было гораздо проще – она просто не могла от него отбиться, когда он, как одержимый, накинулся на неё. А он…
Раскатал губу, наивно поверив в то, что все эти годы она хранила в сердце любовь к нему.
Какая глупость…

Что он там думал про «виток времени»? Вот-вот…
Всё повторялось – он принуждал, она убегала. Вечная игра. Круг замкнулся…
«Я ухожу от тебя. Я от тебя ухожу…»
Ушла…

Горечь ядовитыми пузырьками поднималась из глубины его души. Он уже чувствовал её вкус на языке, на губах… Она отравляла его изнутри, и всё возрастала, возрастала, готовая вот-вот излиться, закапать мутными, желтоватыми каплями, с глухим шипением и клубами ядовитого пара…

Что ему делать? Сломя голову, мчаться за ней следом? Куда? – кто бы подсказал… Он бы помчался…
А смысл? Она опять удерёт от него ещё дальше – в какую-нибудь Сибирь или вообще на Чукотку, лишь бы не видеть его и не слышать… Нет. Это они уже проходили.
Наверное, она в чём-то права.
Что с того, что он вернулся?
«Бумеранг всегда возвращается к тому месту, с которого был осуществлен бросок, к своей «точке отсчёта». Моя «точка отсчёта» - это ты. И, что бы ни случилось, мы всегда будем вместе…» - так он сказал пять с половиной лет назад… Или подумал? Неважно. В этой теории есть одна неточность – бумеранг может вернуться, но… нужно ли это кому-нибудь?
Не факт…



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

«С добрым утром, Никитина!» - мрачно произнесла я про себя, спускаясь с лестницы и на ходу поправляя остроугольный воротник снежно-белой рубашки с коротким рукавом.
Настроение, которое и так было на нуле, стало ещё хуже. В гостиной негромко работал телевизор, и по интонациям, лившимся с «голубого экрана», я безошибочно угадала, что мне, возможно, придётся выдержать пытку каким-нибудь «мылом». К счастью, хоть на родном языке говорят – латиноамериканских страстей мне вполне хватило этой ночью. Причём, настоящих… Куда киношным до них?
Хотя, пожалуй, я сейчас с удовольствием выдержала бы любую «мыльную оперу», лишь бы быть избавленной от многочасовой лекции, которая неизменно начнётся словами: «Никитина, такого я даже от тебя не ожидала…» И так далее, и том подобное…

Надька сидела на диване, поджав под себя ноги, с аппетитом наворачивая что-то, облизывала пальцы и издавала звуки, которые красноречивее любых слов говорили о том, что еда вполне заслуживает её одобрения. За то время, что я провела в Вероне, я почти сроднилась с её утренними набегами на холодильник, и, кажется, даже соскучилась…
Ярко-розовый обруч на голове, из-под которого, «взрывом на макаронной фабрике», выбиваются огненно-рыжие завитушки, всё тот же розовый халат, делающий её похожей на свинку, и неизменное блюдо с едой. Прибавьте к этому растоптанные белые тапочки, белые носочки, и вы приблизительно сможете составить представление о моей подруге детства… «Знойная женщина, мечта поэта»… Нет, не то. Хм-ммм… «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт!» - вот это – точно про неё… Надька не то, что коня – падающий метеорит остановит, особенно – если он летит в её направлении…

- Никитина, ну такого я даже от тебя не ожидала! – голос подруги дрожал от возмущения, и огромная грудь колыхалась в такт словам и жестам. – Вечно ты ищешь приключений на свою задницу!
Кто бы сомневался в том, что именно это она и скажет? Хоть бы новенькое что-нибудь придумала…
«Поверь, Надь, не только на это место, - подумала я устало. – Хоть ты-то не трави душу…»
Тоже мне – лучшая подруга. Не видит, что ли, что мне и без её нотаций тошно? Видит… Всё она видит. Но продолжает давить «на любимый на мозоль».

- Как спалось, Надюша? - спросила я, присаживаясь рядом и непринуждённо взяв кусочек сыровяленой колбасы с её тарелки. Есть хотелось неимоверно. А ещё – спать…
Меньше всего на свете я хотела сейчас «мусолить» с ней подробности нашего с Игорем вечернего разговора, который перерос в ночь. Но Надьке, видимо, не терпелось поговорить именно об этом. И, кажется, разговор её вообще не интересовал. Гораздо больше мою подругу занимало другое.
- А как ты думаешь? – желчно спросила она. – Отлично спала… Особенно с половины второго ночи часов до шести утра… Думаешь, я принцесса на горошине? А нефига… Просто, знаешь ли, трудно уснуть, когда в соседней комнате скрипит кровать… Про твои вопли я вообще молчу!
Блин… А обещали хорошую шумоизоляцию, когда делали ремонт… Хотя, наверное, не в ней дело, а в том, что у Надьки всегда «ушки на макушке».
Простите великодушно, что я Вам спать помешала, Надежда Андреевна! Знаете ли, запамятовала, что в пока ещё моём доме нельзя шуметь, дышать и ходить…
Да нет, она, конечно, права. Как можно было забыть о том, что моя подруга ночует здесь? Надо же быть настолько безмозглой! Удивительно, что она не ворвалась ураганом в спальню, не схватила меня за грудки и выволокла из спальни, после чего не принялась бы «лупцевать» Игоря по всем прикрытым и неприкрытым местам, отстаивая, как она, должно быть, полагает, мою честь… Ох, Надька, Надька! Лучше бы ты это сделала. Глядишь, всем бы лучше было…
Да, Надя… Тебе нужно было прийти. Очень жаль, что ты не пришла… Я бы тогда ничего не понимала, и думала о нём как о своём прошлом, а теперь… Теперь – как о прошлом, у которого нет будущего…
Тошно, Егорова…

- А что за фильм ты смотришь? – спросила я, уловив в титрах знакомое лицо какого-то актёра, фамилии которого я никак не могла вспомнить. – Интересный?
Меня совершенно не интересовал этот фильм. И актёра этого я не любила.
Но обнажать душу перед подругой было выше моих сил… Хотя… Что я могла ей сказать? Мы ничего толком не обсудили, ничего не решили. Надька просто выдаст очередное: «Ну и дура ты, Никитина!» - и будет права. В своих умственных способностях я не сомневалась. Я могла безошибочно принимать решения в делах, касающихся бизнеса, но в своей жизни я разобраться не могла. Вчерашние события подтвердили это.
Если по-настоящему любишь человека, значит, нужно сделать всё для того, чтобы он был счастлив. Не так ли? Счастье Игоря – рядом с Леной и сыном. Так правильно. Да, я могла бы уговорить его остаться – надавать на жалость, шантажировать, угрожать… Но станет ли он от этого счастливее?
Да нет. Кому я лгу? Ничего бы я не стала делать. Игорь – не из тех, кто позволит с собой манипулировать. Он просто презирать меня станет, если я начну разливаться соловьём, рассказывая о своих чувствах. Пусть уходит спокойно…

- Никитина, тебе же нет никакого дела до этого фильма, - Надька с раздражением щёлкнула пультом. – Ну? Ты мне можешь объяснить, что вчера произошло?
Хотела бы я сама себе это объяснить…
Не знаю. Просто Земля сошла с орбиты. Просто вчера, наверное, было лунное затмение. Просто я сошла с ума… Просто я его люблю, Надька. Понимаешь? Люблю… Всегда любила…
Я сколько угодно могу твердить, что это не так, но разве можно врать самой себе? Нельзя…
Я дура, Надя. Самая настоящая… Он пять лет строил жизнь с другой – с той, к которой он сегодня вернётся – а я всё равно продолжаю его любить…
«Почему всё так жестоко? – с горечью думала я. – Ты – герой не моего романа, Игорь. Нам не суждено быть вместе. Никогда… И всё равно я продолжаю любить. Знаешь, есть такой термин – «без срока давности». Вот и моя любовь к тебе – тоже без срока давности. Наверное, я буду любить тебя вечно… Сегодня – день нашего расставания. Наши судьбы пересеклись в одной точке, чтобы вновь разойтись в разные стороны, и в этом, проклятье, есть какая-то логика. Ты вернёшься к жене и сыну, а я… Нет, я не проведу остаток дней в одиночестве. Просто не смогу… Когда-нибудь я выйду замуж за самого хорошего, самого лучшего человека на земле, для которого буду всем. Какой-нибудь Вася, Петя, Коля или Женя станет моим мужем – мне неважно, как его будут звать. Думаешь, по любви? Нет. Чтобы ты был спокоен за меня и думал, что я не мучаюсь… Мне не нужно твоё благородство, твоя жалость… Мне ты нужен. Но тебя не будет, так ведь? У меня появится другой. Он станет любить меня, потакать любым капризам, станет опорой в горе и радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности… Так обычно говорят у алтаря, да? Знаешь, я вдруг поняла, что совершенно не помню нашей брачной церемонии – только это дурацкое своё зелёное платье и твой белый костюм. Что мы говорили друг другу там, в столичном ЗАГСе? Ты не помнишь? И я не помню. Я тогда просто была счастлива. Слишком счастлива и слишком напугана своим счастьем. Я чувствовала себя Золушкой, которая встретила своего прекрасного принца. Но ведь принцев не бывает. И Золушек – тоже. И сказки не сбываются… Я должна была сразу понять, что мы не созданы друг для друга. А я не понимала. Я тогда маленькой была, Игорь, и очень глупой. И я тебя любила. Очень-очень любила… Глупо, правда? Глупо… Но ещё глупее – то, что я тебя до сих пор люблю. И мне тебя никто не заменит, даже самый лучший человек на свете, просто потому что ты – это ты, и мне другого не надо… Больше всего я хочу, чтобы ты был счастлив, и если для твоего счастья нужно, чтобы ты я забыла о тебе, я это сделаю. Всё сделаю, лишь бы ты был счастлив… Лена – так зовут твоё счастье… Лена… Кто бы мог подумать… Насмешка судьбы, твою мать! Нет, твоя. У тебя всегда было отвратительное чувство юмора, мой дорогой…»
Я заставила себя вернуться в действительность, и уставилась на подругу непроницаемым взглядом. Она хочет знать, что вчера произошло… Интересно, поймёт ли она меня, если я скажу ей, что вчера я сгорела. Целиком и полностью. Я – пепел, Надежда. Зола… Дунешь – и не будет ничего…
Вот так…

Непрошенная слеза прокатилась по щеке, и я, всхлипнув, уткнулась в мягкое плечо Надьки. Она – единственная, кто меня поймёт. Она неидеальная. В чём-то недалёкая, где-то – глуповатая. Где-то – просто наивная… Но она понимает меня как никто другой… Хотя… У меня и нет, того, что называется «другой»…
Она понимала меня без слов. Лучшая подруга – с детства, со школьной скамьи. Надёжная, как стена…
Надька…

- Эй… - Надька испуганно схватила меня за руку. – Эй, Лариска… Ты… Да ты не плачь! Он, наверное, тебя заставил, да? – в её голосе чувствовались жалобные нотки. – Силой взял? Я всё понимаю… Мужики – они такие скоты. Надо мне было всё-таки встать, да я думала – сами разберётесь… И что вы поговорили и решили, что теперь будете вместе. Я даже сказать тебе хотела, что так не бывает, потому что у любого чувства есть свой «срок давности», и когда-нибудь оно сойдёт на нет. Так у нас с Денисом получилось… Ох, так бы и прибила его! И всех мужиков. Но ты не плачь! Я ведь с тобой…
Да не заставлял меня никто! Неужели она не понимает? Я сама, сама… Господи, как же стыдно-то…
Вот сейчас он встанет с постели, оденется и спустится вниз… Как я посмотрю ему в глаза? Как?
Я не могу просто сбежать, как делала это раньше. Отбегала я своё. Выросла… И разговор не окончен… Ещё подумает, что я позарилась на его деньги, и в благодарность за то, что он мне всё оставит, откувыркалась с ним ночку… Ведь может, может подумать! Ума хватит… Мужчины всегда каким-то не тем местом думают… А мне ничего от него не нужно. Совсем ничего…

- Вместе мы как-нибудь с ним справимся, - твердила Надька, поглаживая меня по голове, успокаивая в той же манере, что и своих пацанят. - Хотя, на кой чёрт он нам сдался… Ты давай-ка вот что… Пока он будет спать – а мужики после этого дела долго бывают в «отрубе» - буди Линку, собирайся, и рванём отсюда подобру-поздорову. Оставишь ему визитку своего адвоката и записку о том, что ждёшь с ним встречи в суде…
Господи, я повешусь, если мне придётся вновь его увидеть. Не выдержу я этой пытки.
В суде… Да я вообще смотреть на него не могу, а она… Встреча… Какая встреча? Какой суд? О чём она? Ах да, о разводе… Она же ничего не знает. Не знает, что он решил всё оставить как есть… Я даже развестись с ним не смогу! Да что же за наказание такое?

- Нет у меня «моего» адвоката, - я истерически рассмеялась, размазывая по пылающим щекам слёзы. – Нет, понимаешь? Здесь всё его! И адвокаты, и дом, и машины… Мне даже уехать будет не на чем…
- Так мы на такси, - бодро сказала Надька. – Не дрейфь, Никитина… А что до адвоката, так у тебя мать – целая судья. Неужели, никого не подскажет?
Она-то подскажет. Подскажет, непременно – куда мне идти. Даже точный маршрут проложит мимо населённых пунктов, в названиях которых самое приличное слово – мать. Каламбур, б…дь!
Надька – наивная мечтательница. Воспитанная в дружной, крепкой, а главное – полной семье, она не знает, что такое иметь мать в виде строки в свидетельстве о рождении. А я знаю. Матери на меня плевать…

- Она по уголовным делам… - грустно улыбнулась я.
- Да какая разница? Они все в одном котле варятся! Давай, поднимайся. А то заявится сюда эта с…чка Ленка, доведёт тебя до истерики. Вставай, Лариска, вставай…
Ленка явится… Вот тогда я точно повешусь… Но сначала на тот свет отправится она. И не надо мне говорить о ревности – я знаю, что это чувство меня не красит, но ничего с собой поделать не могу.
С каких это пор я должна бояться какой-то убогой бывшей секретарши? Я Никитина, мать вашу так, бабку, деда и всю родню до первого человекоподобного предка, который сполз с пальмы, почесал свой косматый зад и сказал первое слово, какое-нибудь «угу».
Я Никитина. Пусть не по рождению, а по воспитанию. Никитина. А Никитины никого не боятся…

- Нет, - твёрдо ответила я.
- Что - нет? Не явится? – не поняла Надька.
- Никуда я отсюда не пойду, пока не поговорю с ним. А потом… Потом – хоть пешком, - решила я.
Я не могу сбежать отсюда как воровка. Хватит. Я пока ещё его жена. Законная, между прочим. Так и скажу его Ленке, если её нелёгкая принесёт.
Что бы ни говорила Надька, я дождусь его пробуждения. Мы должны обсудить то, что осталось недоговоренным вчера… Чувства? Нет, о чём вы… Бизнес. Только он. В конце концов, о делах я умею говорить… И ещё – развод.



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

Дверь в спальню тихонько приоткрылась, и Игорь, резко повернув голову, встретился взглядом с огромными чёрными глазами, глядящими на него одновременно с взрослой серьёзностью и детским любопытством. Этот взгляд, такой ясный, полный ребячьей непосредственности, проникал куда-то глубоко в душу, словно пытался что-то там разглядеть…
Горло свело судорогой. Дыхание сбилось. Острая боль полосонула по груди, отдаваясь пугающим звоном в ушах. Сердце заколотилось с немыслимой, отчаянной силой. Он чувствовал, как помертвело лицо, онемели губы, и только глаза продолжали жить, впитывая в себя сияние лучистых чёрных глазёнок, которые недоверчиво разглядывали его.
До боли знакомый взгляд – ясный, открытый, в котором не было ни тени страха, ни намёка на смущение, а одно лишь упрямство… Этот взгляд он часто представлял себе во сне и наяву, только глаза женщины, когда-то смотревшей на него так, были не чёрными, а зелёными…
Тяжело сглотнув, Игорь быстро скользнул взглядом по тронутому загаром личику, сосредоточенно, почти сердито сведённым чёрным бровям, вздёрнутому носику, который, судя по выражению на мордашке, его обладательница любила совать куда не просят. За короткий миг он успел разглядеть её всю – от крепких загорелых ножек, обутых в белые чешки, до ярко-синих летночек, вплетённых в толстые, как жгуты, косы…
Где-то в самой глубине его существа что-то надломилось, сдвинулось с привычной оси, и снова, в каком-то пугающем ритме зашлось сердце.

Он ясно понимал, кто стоит в нескольких шагах от него и так же ясно, каким-то шестым чувством, понимал – он ей не нравится. Совсем.
Вихрь воспоминаний шестилетней давности пронёсся в голове. Май 2005 года, Киев, скучающая, едва не зевающая, журналистка в чёрном костюме, у которой на лице было написано: «Мне плевать на тебя, на твои далеко идущие планы и на это интервью. Я вообще не понимаю, какого чёрта здесь делаю. И в политике я ничего не смыслю. И плевать мне на твою героическую биографию, которая у тебя нефига не героическая, а мутная какая-то… Давай, кончай трепать языком. Ещё пара таких ответов, и я точно усну…» А под конец интервью она, похоже, и вовсе его возненавидела… Точно так же смотрела на него сейчас её дочь. Его дочь… Их…
Как давно… Неужели, с ними…

С ними? То есть… Получается, она никуда не уехала, хотя и обещала? Получается…
«Нихрена не получается», - подсказал он самому себе, понимая, что окончательно запутался в своих мыслях и ощущениях. Но Лариска была где-то рядом – этого у него хватило ума понять…
Чёрт… Кто-нибудь может объяснить, что здесь происходит?

- Ты и есть мамина ночная встреча? – подала голос девочка.
Если бы до этого он сомневался в том, что перед ним – их с Лариской ребёнок, то после этих слов все сомнения отпали бы сами собой…
Здороваться она явно не любила, и тратить своё время на глупые приветствия смысла не видела. Поэтому сразу приступила к тому, что больше всего её интересовало – «идентификации личности» человека, каким-то чудом оказавшегося в спальне её матери. Даже больше – в кровати… И личностью этой, между прочим, был он.
Совсем не так он представлял встречу со своей дочерью…
Точнее, он её вообще никак себе не представлял. Главное место в его мыслях с тех пор, как память вернулась к нему, всегда занимала Лариса, и о дочери он если и помнил, то как-то вскользь, урывками, как о чём-то второстепенном и не имеющем к нему отношения. Девочка с фотоснимков, коей оставалась для него Лина в течение этих нескольких месяцев, не вызывала в нём никаких чувств. Есть и есть. Ему было больно и горько от этого своего безразличия, но заставить себя полюбить её или хотя бы проявить интерес он не мог…
Он часто вспоминал рассказ Ильи о том, как тот на «голубом экране» случайно увидел свою старшую дочь, которая искала его, и как-то мгновенно, стремительно осознал, что она – его, и он её любит… Игорь подозревал, что он лукавит. Нельзя полюбить просто так, «с бухты-барахты». Просто потому, что «это – твоё», и всё тут.
Должно быть что-то…
Лина не была нежеланным ребёнком. Нет. Он хотел её. Именно девочку… Уже в другой своей жизни, окутанной мраком неизвестности, он услышал странную мысль, высказанную одним из строителей его бригады, работавшей при монастыре. Слова надолго запали ему в душу и, перекладывая их на свой лад, он находил им подтверждение: «Если по-настоящему любишь жену, непременно хочешь, чтобы она родила девочку…» Хотел. Она родилась…
Он помнил её совсем крошкой – расплывчато и туманно. Наверное, потому, что видел лишь раз в жизни, да и то больше волновался за самочувствие жены. Игорь хорошо помнил своё смятение и страх, когда Лариса предложила ему подержать свёрток, плотно завёрнутый в одеяльце. Помнил недоумение, с которым вдруг осознал, что, кроме жены, появился в его суматошной жизни ещё один человек, которого он будет любить. Не меньше, чем Лариску, но… как-то совершенно иначе…
Не получилось. Не сбылось…
И вот теперь она стояла перед ним. Ребёнок, совершенно чужой ему. Ребёнок, которому чужой он.
Его дочь.

Нельзя полюбить после пяти лет отчуждения… Никаких «отцовских инстинктов» в душе не было. Ни одного…
Он понятия не имел, что ответить девочке и как себя с ней вести. Один на один. В пустой спальне…
Будь она чуть постарше, он бы непременно нашёлся, а сейчас Игорю оставалось лишь «глубокомысленно» молчать, ожидая ещё одной реплики девочки.
Лариска вчера несколько раз упомянула её в разговоре, но он даже не подумал о том, чтобы остановить её и спросить о дочери. Даже не задумался над этим…
Да даже если бы и спросил, что бы он получил в ответ: «Какое твоё дело? Ты ей никто…» Так и есть. Никто. Строка в свидетельстве о рождении… Если, конечно, Лариска не впихнула туда что-нибудь другое, например, жирный прочерк. Она может. Запросто…
Досадно…

Глядя на девочку, без стеснения разглядывающую его, Игорь с ужасом подумал, что вот, перед ним стоит его дочь, а в голове у него единственная мысль – чем бы прикрыться…
Знать бы, куда Лариска забросила халат! Хотя, у неё, пожалуй, хватит ума унести его куда-нибудь, лишив его единственной возможности выйти из спальни, а потом наблюдать его реакцию…
Да нет, вот он. Лежит в кресле…

- Значит, ты, - насупилась девочка, так и не дождавшись от него ответа и, топая крепкими босыми ножками по ковру, пересекла комнату и устроилась на краю кровати.
Определённо, он ей не нравится. Это видно невооружённым глазом… Другая бы застеснялась и убежала, увидев в спальни матери полуголого мужика, а этой, похоже, всё равно…
И что он должен ей ответить? «Да нет, Линочка, я Дед Мороз!» - наверное, что-то в этом роде. Правда, не исключено, что в ответ он получит: «А голый, потому что на дворе почти лето?»
Он совершенно не умеет обращаться с детьми… Тем более – что с ними делать в такой ситуации.
Одно дело – когда после бурной продолжительной с южной красоткой ночи тебя в таком виде застаёт муж-рогоносец (по крайней мере, объяснимо), и совсем другое – когда на тебя, как на барсука в клетке, смотрит твоя же собственная дочь, которая понятия не имеет о том, что ты – это ты… Ведь не имеет же?
На всякий случай, Игорь повыше подтянул одеяло и ляпнул первое, что пришло ему в голову:
- Значит, я… - он с досадой подумал о том, что до кресла ему, как ни крути, не дотянуться, а «светить» перед ребёнком определёнными частями тела не хотелось.
- Ага… - Лина сосредоточенно покачала головой.

Что «ага»? Что? Это что означает?
Что она сейчас подумала?
Вот наказание-то…

- А ночь уже закончилась, - чирикнула она звонким голоском. – Почему ты всё ещё здесь? Тебе, наверное, уже пора уходить.
Замечательно. Только этого не хватало! Теперь его ещё и выгоняют… Причём, в типичной «Никитинской» манере – без намёков, ясно и коротко. Типа: «Переночевал – вали». Интересно, все дети такие или это ему так повезло?
Вот тебе и встреча с дочерью… Чёрт бы подрал эту глупую ситуацию! А в фильмах всё как-то проще…
Ну уж нет. Никуда он отсюда не уйдёт… Это, в конце концов, и его дом тоже…
И дочь – его. Нужно только немного привыкнуть к этой мысли…
Смог же Илья спустя шестнадцать лет признать родную кровь? Значит, и он тоже сможет… Наверное, сможет…

- Наверное, пора, - согласился Игорь, чувствуя, как губы расплываются в дурацкую улыбку.
- Ты попроси Евгению Владимировну, чтобы она тебя накормила, - глубокомысленно изрекла девочка после недолгих размышлений. – Если, конечно, тётя Надя не съела всё, что было в холодильнике. А она может…
Тётя Надя? Её только не хватало! Особенно – после её триумфального появления в Вероне, когда он думал, что с ума сойдёт от переизбытка чувств, обнаружив на балконе Джульетты именно её…
О том, что мысли материализуются, он подумал слишком поздно…



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

- Лина, - строгий женский голос заставил Игоря оторваться от созерцания дочери и сконцентрировать внимание на женщине, появившейся на пороге спальни.
С одной стороны, она, конечно, в некотором роде сего спасла от разговора с Линой, но с другой… С другой, определённо, там, на небе, кто-то хочет его «добить». Иначе и быть не может!
Похоже, это утро нового дня он запомнит надолго. Возможно, даже на всю оставшуюся жизнь. А с тем, как стремительно проносится сейчас перед ним череда событий, жизни той осталось не так уж много…

Игорь с интересом оглядел изменения, произошедшие в лице Лины. Она недовольно скривилась, и выражение её скисшей мордашки можно было назвать не иначе, как: «Что надо?»
Переведя взгляд на женщину, застывшую в дверях, он вдруг не без удивления подумал, что думает то же самое…

- Линочка, спускайся вниз, - елейным голосом произнесла Надежда, потрепав девочку по голове. – Твой Уголёк тебя уже заждался, малышка…
Уголёк? Что ещё за уголёк? В его сознании это слово ассоциировалось со старым-престарым советским фильмом, в котором какая-то женщина пыталась отлынивать от «разгрузки уголёчка»… Нужно непременно выяснить у Лариски, чем занимается его дочь? Уголь, всё-таки, ребёнку не игрушки…
- Хорошо, - девочка пожала плечами и, взмахнув длинными косами, удалилась по-английски – не прощаясь. Впрочем, справедливости ради, нужно сказать, что она и не здоровалась…
Где-то в глубине души Игорь почувствовал лёгкое разочарование. Казалось бы, только-только начал завязываться разговор, и «получите, распишитесь».

- Доброе утро, Игорь Алексеевич, - чопорно произнесла молодая женщина, разглядывая его.
Почему-то от этого взгляда ему нестерпимо захотелось спрятаться под одеялом и набросить сверху подушку. Не дом, а проходной двор какой-то… И, главное, с утра пораньше…
- Доброе утро, Надежда… - твёрдо ответил он, поглядывая в сторону кресла, на котором, сложенный тугим махровым свёртком, лежал халат.
Ничего доброго в этом утре не было.
Принесла же нелёгкая именно её! Почему не Лариска? Почему она? Что за наказание такое, Господи?

- Лариса попросила передать, что Ваши вещи приведены в надлежащий вид и находятся в комнате для гостей, - равнодушно изрекла она. Не деть, не взять – администратор пятизвёздочного отеля. – Также она просила передать, что будет ждать Вас в кабинете…
- Благодарю, - сухо ответил он.

В кабинете? Опять? Что за чертовщина такая?
Как обухом по голове…
Короткий проблеск радости, вызванный тем, что здравый смысл восторжествовал, и Лариска не удрала от него куда-нибудь в Антарктиду, сменился непониманием. После того, что произошло между ними, было неимоверно глупо встречаться в кабинете. Могла бы дождаться, пока он проснётся или разбудить его. А тут… Ещё и «парламентёра» выслала. Да какого! Тяжёлая артиллерия, «баба-танк», как он про себя именовал Надежду.
И всё-таки, что происходит? Что, чёрт возьми?
- И от себя хочу добавить, - негромко произнесла Надежда, оборачиваясь через плечо, чтобы убедиться в том, что её никто не слышит. – Не мучайте её. Согласитесь на её условия… Она очень устала. Вы не даёте ей жить спокойно… Пожалуйста… - с этими словами она ушла, оставив его в ещё большем недоумении.
«Понятно, что ничего не понятно…» - в этом выражении, определённо, есть смысл…



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

«Ты никогда этого не прочтёшь. Никогда этого не узнаешь. И я никогда не пойму причины, которая заставляет меня помнить о тебе… Только одеревеневшими губами продолжаю твердить как молитву: «Забуду. Забуду. Забуду…» И верю в то, что забуду… Сегодня я загадала желание, и оно сбудется. День сегодня такой. Я тебя забуду. Забуду, слышишь? Нет, не слышишь. И не видишь…» - глаза остановились на этих строчках из моей любимой детективной истории под названием «Жестокие игры», которую я когда-то нашла на бескрайних просторах Интернета и теперь частенько перечитывала. Вот и сейчас я заново переживала вместе с главной героиней все перипетии её нелёгкой жизни, всякий раз находя в них что-то своей…
Правдиво, чёрт возьми…
«Забуду. Забуду. Забуду…» - упрямо стучало в висках в унисон с твёрдыми мужскими шагами, звук которых, всё нарастая, становился нестерпимым по мере приближения Игоря к кабинету…
Всё верно. Вот здесь мы вчера начали, здесь и закончим. Всё так. Всё верно.
Этот разговор будет коротким. Намного короче того, что состоялся у нас вчера.

Мне стоило нечеловеческих усилий сохранить «Олимпийское спокойствие» и поприветствовать Игоря будничной, немного холодной улыбкой, в которой не было ни тени робости или смущения.
Короткий кивок головы, чуть дрогнувшие в ироничной улыбке уголки губ, насмешливые огоньки в чёрных глазах – его ответ мне. Ну что же… Полагаю, мы друг друга поняли…
С Игорем у меня всегда ассоциировалось что-то демоническое, связанное с тайнами и мистикой. Вот и сейчас, уклоняясь от зрительного контакта с его глазами, я скользнула взглядом по его шее, на которой, словно сплетённая из солнечных лучей, сверкала массивная золотая цепь, оканчивающаяся золотым распятьем, мерцающим загадочным блеском на фоне чёрной рубашки с расстёгнутыми верхними пуговицами… Почему-то на этом православном кресте из жёлтого и белого золота я на некоторое время сконцентрировала взгляд, прежде чем начать разговор…

- Доброе утро, - произнесла я, приятно удивлённая холодностью в своём голосе. – Располагайся, - я небрежным жестом кивнула в сторону кресла.
- Доброе утро, - ответил Игорь, но на жест моей руки не прореагировал никак – вплотную подошёл к столу и, облокотившись об него своей сильной рукой, покрытой загаром, смерил меня изучающим взглядом.
Я вмиг почувствовала себя маленькой и жалкой, но, одновременно его поза, дышащая спокойствием и уверенностью, его взгляд, в котором читалось какое-то превосходство, раззадорили меня, заставили кровь прилить к щекам, а сердце в груди – заколотиться неровными толчками.

- Мы вчера не окончили разговор, - проговорила я, чувствуя, как волнение начинает понемногу утихать. – Извини, что сразу перехожу к делу, но, к сожалению, как ты понимаешь, оно не требует отлагательств.
- Такой официальный тон, - ответил он. – Что опять стряслось, Лариса? Каких глупостей ты успела придумать, пока я спал?
Неужели, непременно нужно было напоминать об этой ночи? Зачем? Хочет ещё раз доказать, какой он неотразимый, что такая идиотка, как я, не смогла перед ним устоять? Я и так это знаю. И нечего мне этим тыкать!

- Это не глупости, - испытывая острую, почти физическую боль от его присутствия рядом, я поднялась с кресла и, обогнув его, подошла к окну, из которого хорошо был виден непроницаемый забор, огораживающий территорию коттеджного комплекса. Стена. Глухая стена. Примерно такую же, только высотой до неба, я должна была сегодня возвести между собой и Игорем – между прошлым и настоящим. Тяжело… – Ты сам вчера сказал, что хотел бы продолжить разговор…
«Он его и продолжил, - мрачно добавил внутренний голос. – Не помнишь? У тебя в спальне…»
Помнила. И – что скрывать? – не забуду, наверное, до конца своих дней…

- Мне казалось, - я он мигом сократил разделяющее нас расстояние и оказался подле меня. – Мы всё уже выяснили. Вчера… - бархатный шёпот раздался возле моего уха.
Совсем как вчера, его руки легли мне на плечи, и я изо всех сил боролась с собой, стараясь не поддаться чудовищному наваждению, нахлынувшему на меня. Его дыхание обжигало мою шею, жар, распространявшийся от широких ладоней, был нестерпимым, и мне всё казалось, что ещё чуть-чуть, и я не выдержу, расплавлюсь, растворюсь в его руках. Я возблагодарила Бога за то, что стою к нему спиной, и он не может видеть моего лица, выражение которого, должно быть, было весьма однозначным…
Нет. Так нельзя. Я должна быть сильной.

- Не совсем, - я откинула голову, чувствуя лёгкое, едва ощутимое, прикосновение его губ к своей шее. – Я услышала твой рассказ, ты выслушал мой, но мы так и не пришли к общему решению…
- К общему решению? – с коротким смешком перепросил Игорь. – По-моему, между нами всё решено. Ты так не считаешь? Я считаю… - одна из его рук скользнула на мою талию, заставляя меня спиной ощутить ровное, размеренное биение его сердца. – Я считаю, что нужно оставить всё как есть. Ты не находишь, Лариса? Разве тебя что-то не устраивает?
Я почувствовала, как сердце, словно оборвавшись, полетело вниз, в какую-то бездонную пропасть. Уши заложило, и последние его слова долетали до меня как через вату…
«Не устраивает? – грустно переспросила я про себя. – Нет, ну что ты. Всё ясно. Всё правильно…»

- По-моему, всё так и должно быть, - продолжал он, теребя кончики моих волос, не представляя себе, какие муки заставляет меня сейчас испытывать. – Я видел утром Лину… Она похожа на тебя… Наверное, ты была такой же в детстве… Когда мы скажем ей, что я…
Это уже хамство. Появиться на день, чтобы потом исчезнуть, и при этом… Зачем что-то говорить Лине? Хочет оставить после себя яркий «след в истории»? В истории моей жизни – пожалуйста. Она и так превратилась в непонятно что не без его помощи. Но трогать дочь я ему не позволю. Как потом я смогу объяснить ей, что её папа ушёл к другой тёте?
- Никогда, - твёрдо ответила я, вырываясь из его объятий и разворачиваясь к нему лицом. – Никогда. Моя дочь считает, что её отец умер, и травмировать детскую психику тем, что он, пусть и не по своей воле, но всё же где-то был долгих пять лет, я не стану… - Игорь, я размышляла над твоим вчерашним предложением оставить всё как есть. Я не могу.
- Подожди… - остановил он, сведя на переносице брови. – Я что-то не улавливаю связи… Чего ты не можешь? О каком предложении ты говоришь?
Он издевается? Определённо, издевается. Конечно, он всё понимает…

- Я говорю о холдинге, - проглотив комок, подкативший к горлу, я вскинула голову, изо всех сил пытаясь побороть магическое оцепенение, в который всякий раз ввергали меня его глаза. – Есть два варианта. Первый – ты немедленно заявляешь о себе в соответствующие органы, возвращаешься к управлению своим бизнесом, после чего мы расходимся. Я обещаю тебе, что не стану ни на что претендовать. Я ведь тоже, в некотором роде, состоятельная женщина. У меня есть «Империя», доставшаяся мне от покойного отца, кое-какое имущество…
- А второй вариант? – перебил Игорь, что-то прикидывая в уме.
- Второй? – переспросила я. – Второй вариант состоит в том, что ты уходишь к Елене и сыну и…
- Куда ухожу? – уточнил он с улыбкой.
- Уходишь к своей… - я не могла дать точного определения его связи с бывшей секретаршей журнала «ХХХ», поэтому на короткий миг запнулась. – Ты уходишь к своей сожительнице и сыну, живёшь в Никольском до конца дней своих, но я, в этом случае, подаю документы на признание тебя мёртвым, вступаю в права наследования и переписываю всё на твоего отца… Итак, как я уже сказала, есть два варианта. Выбирай любой… Но я бы на твоём месте выбрала первый. Ты должен думать не только о себе, но и о двух самых близких тебе людях. Ты помнишь Китайский рынок в Абакане? К нам тогда ещё подошла цыганка и сказала тебе, что у тебя жизнь будет долгая. И про то, что у тебя будет двое детей… И четыре жены… Ты видишь, предсказания сбываются. У тебя двое детей. Осталось только официально оформить наш развод и зарегистрировать брак с Леной. Твой четвёртый и последний брак… Видишь, я стала суеверной… Я ни на чём не настаиваю, но первый вариант был бы более логичным. Ты не находишь?

Бесконечно долго мы смотрели друг на друга. Он – пристально, изучающе, с какой-то добродушной, снисходительной усмешкой, я – с вызовом…



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

Собраться с мыслями было нелегко, но надо. Жизненно необходимо это сделать, если он не хочет потерять её вновь… А он не хочет.
Цепочка в голове Игоря выстраивалась медленно, превращаясь во что-то длинное, разветвленное и непонятное. Кто бы научил, как постичь женскую логику? А уж если учесть тот факт, что у его жены она была поистине шикарной, то здесь, наверное, понадобится помощь ни одного специалиста…
Он восстановил в памяти подробности вчерашнего разговора, припомнил почти каждое своё слово и каждую реплику, полученную в ответ от Ларисы, но понять, что за выводы сделала для себя его жена, так и не смог. Наверное, никто бы не смог… А он должен постараться и «смочь», иначе всё обернётся грандиозным крахом, и ему только останется «отчалить» в домик в Никольском и благополучно повеситься, потому что жизнь будет кончена…

«Так, - подумал он про себя. – Она считает, что я сделал ей предложение. Деловое предложение, мать его так…»
Она ничего не поняла. Ни одного слова из того, о чём он вчера говорил… Он не делал ей никакого предложения… Или делал? Что она посчитала предложением? Неужели… Неужели, вот это: «Если хочешь, я оставлю всё тебе, а сам начну с нуля… Ты столько вкалывала на этот холдинг, столько труда в него вложила…» О чёрт!
С чем же она «скрестила» эти его слова, из которых сделала свои неподражаемые выводы? Судя по всему, вот с этим: «Ты хочешь спросить, была ли у меня другая? Была…» Нужно было объяснить, что это была за другая. Но нет… Куда там! Он надеялся, что его жена его поймёт без слов… Поняла. Поняла так поняла. Совершенно по-своему…
Вот в чём дело… Она вообще его не слушала! Не слышала ни того, что было до этих двух реплик, ни после, ни между ними. И, разумеется, подумала, что он собирается оставить ей свой бизнес, чтобы вернуться к женщине, с которой он жил несколько лет… К Наталье… Ну да, конечно. В село Свобода. Снова станет на стройке подрабатывать…
Он едва сдержал ироничную усмешку, каким-то шестым чувством угадывая, что Лариса воспримет её по-своему…

Итак, её «деловое предложение», больше похожее на ультиматум, продиктовано… Ревностью? Она ревнует? К Наталье? Бред… Нет, не к Наталье… Что-то она сказала о какой-то Елене и о сыне… Его, между прочим, сыне, как выяснилось…
Елена, Елена, Елена… Кто же это такая?
«Да нет. Не может быть… Чушь какая-то… И как только у неё ума хватило о таком подумать?» - отмахнулся он от догадки, обрушившейся на него.
Лена? Жена Ильи?
Никитина, честное слово, в своих выводах ты переплюнула даже саму себя!

Наконец-то всё стало на свои места. Сейчас он расскажет ей о том, что Лена – жена Ильи, что никакого сына у него нет, а женщина, с которой он прожил несколько лет – Наталья. Если понадобится, он заставит Наташку подтвердить его слова, и тогда…
«И тогда она заставит меня забрать назад холдинг, развестись, и выпрет под венец с Наташкой. Перспективы, б…дь!» - невесело резюмировал он, нисколько не сомневаясь в долбанном кретинизме его жены, которая стремится устроить чью угодно жизнь, кроме своей собственной.
О чёрт!
Всё было бы смешно, если бы не было так грустно…
Она всякий раз будет отыскивать причину, по которой они не могут быть вместе, верить в неё, а потом, когда недоразумение разрешится, будет с жаром придумывать новую.
Нет. Так нельзя. Нужно что-то короткое и действенное, чтобы она, наконец, прозрела и поверила ему окончательно, как это было шесть лет назад…
Она его любит. По-прежнему любит. Он в этом не сомневался. Но смертельно боится...

Что-то она ещё такое сказала… Цыганка, предсказание… Вроде, была какая-то цыганка. Да, точно, была. Она талдычила про четырёх жён, двоих детей и обещала ему долгую, счастливую жизнь…
«Моя родная… Чтобы добраться до своего счастья, ты выбрала самый длинный и самый кривой из всех существующих в мире путей. Ну что ж. Так тому и быть. Четыре жены, значит? – с какой-то весёлой решительностью подумал он, чувствуя, что верное решение найдено. – Двое детей? Радуйся, Никитина. Я согласен на твой вариант номер один. В суеверия, говоришь, веришь? Очень хорошо! Мы разведёмся. Обязательно. И у меня будет четвёртая жена. Догадываешься? Моя третья жена и четвёртой, и пятой, и десятой… Я готов разводиться и жениться на тебе каждую неделю, по мере того, как сумасшедшие цыганки будут возникать в нашей жизни и твердить о том, что впереди меня ждёт очередная женитьба. Но, думаю, ты избавишь нас от этого цирка. Не так ли, маленькая моя? Но имей в виду – я никуда тебя больше не отпущу. Думаешь, избавишься от меня? Не выйдет… А причина, по которой это случится… Причину мы подберём…»

Он смотрел в любимые, родные глаза, в которых горели яркие огоньки, и чувствовал горячее желание притянуть к себе хрупкое, нежное тело, с силой прижать к себе и пробормотать в розовое ушко: «Дурочка… Я люблю тебя…»
Но он слишком хорошо понимал, что она ему не поверит. Для неё его слова не имеют цены. Пока не имеют…
Что ж, не всё сразу.
Он ещё успеет это сказать. Обязательно. У него впереди – долгая, счастливая жизнь, предсказанная цыганкой. Жизнь с четвёртой по счёту женой – Ларисой Никитиной… Нет! К чёрту… Она возьмёт его фамилию. Если верить, что имя и фамилия – это, своего рода, судьба человека, то он избавит окружающих и прежде всего свою жену от такой сумасшедшей судьбы…



Наши дни (май 2010 года)
Западная Украина, г. ХХХ, коттедж Л. Никитиной

Бесполезная игра в «гляделки» окончилась вничью. Игорь, коротко улыбнувшись, отступил на шаг назад, окинув меня секундным взглядом целиком и полностью, почему-то задержавшись на белых туфлях, на которые невесомой складкой ниспадали белые летние брюки.
- Хорошо, - наконец, произнёс он, пожав плечами. – Я согласен на твой вариант номер один. Пора заканчивать с этой «кочевой жизнью», возвращаться в тот мир, который я сам и создал… Признаться, я скучал по нему… Да. Через пару дней я «выплыву из тени» и займу своё место…
Меня пугала необычайная холодность его тона и то равнодушие, с которым он произносил эти слова…

Жгучая обида тисками сжала сердце. Где-то в глубине своей беспокойной души я надеялась на то, что он успокоит меня словами о том, что никакой Ленки нет, и она – лишь плод моего воображения. Возможно, я бы поверила…
Мне безумно захотелось сейчас наброситься на него с кулаками, замолотить ими по его широкой груди и заорать, что он – сволочь и скотина, бесчувственный чурбан и придурок. И всё такое… Хотелось, вопреки тому, что говорила ему несколько минут назад, заявить, что я – его жена, и никуда он не уйдёт, а на предсказание цыганки мне плевать… Хотелось противоречить своим словами. Срываться на крик, плакать, хлестать его по щекам и твердить о том, что он не имеет никакого морального права оставить меня ещё раз…
Я молчала. Не могла заставить себя унижаться перед ним, отлично понимая, что после пяти лет разлуки невозможно рассчитывать на то, что любовь вернётся сама по себе… Если, конечно, он меня любил… Это я его любила. Это я, как ни пыталась, не смогла его забыть. А он… Он забыл. И у него другая семья. Они ни в чём не виноваты…
Мне оставалось лишь ждать его ответной реплики и проклинать уныло тянущееся время, которое, словно насмехаясь надо мною, всё растягивалось и растягивалось…

- Во всём этом меня интересует всего один момент, - задумчиво произнёс Игорь. Его губы озарила до боли знакомая мне улыбка, и я почувствовала, как мучительно больно сжалось в груди сердце. – Ты всё очень хорошо расписала, но не учла одного. Я всё понял и про холдинг, и про развод… Но позволь уточнить. Что с этого получу я?
- Ты? – я задохнулась, пытаясь разгадать смысл его слов по выражению его лица, но оно словно обратилось в каменную маску.
На что он намекает? На то, что не хочет развода? На то, что уйдёт от Ленки и вернётся ко мне? Ну конечно… Больше нечего…
Глуповатая улыбка медленно расползлась по моему лицу, щёки вспыхнули алым цветом, и я, не находя подходящих слов, терпеливо ждала его ответа, в котором уже не сомневалась: «Забудь обо всех этих глупостях. Я никуда от тебя не уйду…» Ну, или что-нибудь в этом роде…
Нет-нет. Он должен уйти. У него же Ленка и сын… Мы с Линой проживём как-нибудь. Мы пять лет жили без него и сможем жить дальше… Нет! Он не должен этого делать…

- Объясняю, - каким-то «железным» голосом произнёс Игорь. – Я вновь вернусь к той жизни, которую вёл до этого. Я дам согласие на развод. Но что с того получу я? Что ты можешь дать мне взамен?
- Взамен чего? – окончательно растерялась я.
«Ничего не понимаю. Развод, значит будет?» - я почувствовала, как, звонко разлетаясь на миллион осколков, жалобно зазвенело сердце. Адская, нечеловеческая боль пронзила меня с ног до головы, лишая возможности мыслить рационально.
Что-то взамен? О чём он? Неужели… Неужели, у него хватит низости потребовать назад «Империю» или те её две трети, что он когда-то подарил мне в качестве свадебного подарка – те самые, что после его исчезновения я переписала на отца, те самые, что после смерти вновь перешли ко мне… Неужели?..
И этого человека я люблю? И это его благородством я когда-то восхищалась?
Если так, то он ничего не получит. Я сегодня же «махну» в Одессу, поговорю с юристами, и всего через пару недель получу на руки свидетельство о его смерти. Посмотрим, как он тогда запоёт… А домик в Никольском… Подожгу его с четырёх сторон, чтобы горел синим пламенем…

- Взамен твоего спокойствия, - рассмеялся Игорь, запутав меня окончательно.
- Но… А… А что ты хочешь?
- У меня есть одно предложение, - губы его изогнулись в ироничной усмешке. – Хочешь договор на взаимовыгодных условиях?