Птица счастья Глава 15

Мэг проснулась от собственного стона. Она лежала в темной комнате на широкой кровати поверх покрывала. Сердце колотилось так, что она задыхалась, а глаза были мокры от слез. Сон вернул ей Рэя, а потом грубо, безжалостно отнял. Она опять потеряла его и снова переживала ту самую оглушающую боль, как и три месяца назад, когда ей сообщили, что Рэй умер. Мэг села в темноте и сжала пальцами виски. Ее сон необычно ярко всплыл в памяти, накатил как океанская волна, поглотил, заставил захлебнуться, а потом схлынул, оставив чувство щемящей тоски, неимоверного одиночества и ужаса.

Ей снилось, что Рэй целовал ее, потом он умер, а потом… А потом в ее сне Димитрис и Рэй слились в одно страшное четырехрукое и четырехногое существо, которое смеялось над ней. А еще она видела Дейва, бледного и больного… Мэг зажмурилась, закрыла лицо ладонями и нажала большими пальцами на глазные яблоки, стремясь прогнать стоящее перед мысленным взором страшное видение. Когда она снова открыла их, в них прыгали разноцветные звездочки и кружочки.

Темнота казалась осязаемо плотной, густой и обволакивающей. Она давила на Мэг, словно пресс. Внутри нее разрасталось сильнейшее желание выплакаться кому-нибудь… кто мог бы успокоить и утешить, помочь своим сочувствием и просто присутствием. Она хотела свернуться калачиком, укрыться одеялом, воздвигнуть хоть какую-то преграду между собой и враждебным миром. Только дело было в том, что этот самый враждебный мир был не снаружи, а внутри нее: вселенская пустота и холод. Со смертью Рэя ее душа и сердце стали похожи на ледяную глыбу, все эти месяцы Мэг жила по инерции, как робот: разговаривала, что-то делала и едва осознавала это.

Светящийся циферблат ее наручных часиков показывал половину третьего. Пугливая тишина и духота южной ночи погрузили дом в зыбкую, неверную дремоту. Понимая, что не уснет, Мэг поднялась и вышла из комнаты, надеясь найти прохладу в саду.

Луна шла на убыль, но еще была огромной. Серебристый свет заливал все вокруг, делая призрачным и нереальным. Ажурные, едва колышущиеся тени, листва, словно припорошенная инеем. Все удивительно красиво и… искусственно, словно декорации. Мэг дошла до бассейна. Вода, подсвеченная донными светильниками, казалась зыбкой толщей лунного света, густого и мерцающего.

Мэг сняла платье и соскользнула с бортика, бесшумно погрузившись в воду. Она плыла медленно, ее движения были размеренны и совсем не создавали шума и плеска. Мэг вынырнула у лесенки и вышла, закутавшись в халат, забытый в шезлонге. Она медленно опустилась на сиденье.

Я хочу домой, вдруг сказала она себе, я хочу в привычную обстановку, на свою работу с ее вечными завалами и в свою маленькую квартирку с продавленным креслом и небольшой библиотекой, которую подарил мне отец. Несмотря на окружающую роскошь и безупречный сервис, гораздо уютнее я чувствовала бы себя дома. Я здесь совершенно чужая, и люди вокруг меня чужие, и даже поговорить мне не с кем. Димитрис меня пугает, Дорис раздражает, Елена вполне дружелюбна, но этого явно недостаточно, чтобы чувствовать себя в ее обществе комфортно.

Мэг обвела рассеянным взглядом бассейн и окаменела. Прямо напротив нее, на другой стороне бассейна, стояла черная фигура. Сердце подпрыгнуло к горлу, а крик застрял в груди. А потом Мэг узнала Димитриса. Сколько времени он здесь стоит? Видел ли он, как она плавала?..

— Вы напугали меня, — хрипло произнесла Мэг.

— Извините, я не хотел. Я стоял и раздумывал, что предпринять, чтобы привлечь ваше внимание, — негромко сказал он. — Но вы опередили меня.

Он медленно обошел бассейн и опустился на соседний шезлонг.

— Бессонница?

— Сегодня душно. И я решила прогуляться.

— Я сам часто брожу по саду, когда у меня бессонница, — коротко произнес он.

— Извините, я ничего не знала об этой вашей привычке, иначе не поступила бы так опрометчиво.

Он сделал вид, что не услышал этих слов. Это оказалось совсем просто, поскольку его лицо было скрыто платком. Он просто оставил их без комментариев.

— Мэг, вы сказали мне, — что не любите воду и не умеете плавать. Что потянуло вас в бассейн ночью?

— Поскольку уснуть я не могла, читать не хотела, а делать было совершенно нечего, я решила немного поэкспериментировать.

— Ваш эксперимент удался?

— Отчасти. Но поскольку я начинающий экспериментатор, то мои движения настолько далеки от грации, что азы плавания мне лучше постигать в гордом одиночестве.

— Я бы мог дать вам несколько уроков.

— Думаю, что справлюсь сама.

— Позволите ли мне тогда к концу вашего пребывания на вилле оценить ваши успехи?

— Если будет что демонстрировать, то обязательно, — отозвалась Мэг.

— И все-таки я настаиваю даже при видимом отсутствии успехов.

Она бросила на его профиль задумчивый взгляд.

— Деликатность не является одной из ваших добродетелей?

— По большей части мы, греки, горячи и порывисты. И немного бесцеремонны. Вас это смущает?

— То, что я англичанка, еще не означает, что я с пренебрежением отношусь к другим народам, — парировала Мэг.

— Я вовсе не это имел в виду, а только то, что вы должны признать, что у каждого народа есть какие-то только ему присущие особенности. Например, у скандинавов — флегматизм, у немцев — пунктуальность.

— Возможно. Тогда, следуя вашей теории, англичане пуритане и ханжи?

Он невольно рассмеялся.

— Может быть, но вы являете собой исключение.

— Вот как? — пробормотала Мэг, ожидая продолжения и почему-то начиная дрожать.

— Вы слишком… добросердечная.
— Что?

— Дорис постоянно подставляет вас, ставит в неловкие ситуации, но вы неизменно бросаетесь ей на выручку, как храбрая курица на помощь своему цыпленку. Однако вы не можете не видеть, что этот цыпленок гораздо сильнее, изворотливее и… наглее вас.

Мэг постаралась вспомнить, когда это она безоглядно бросалась на помощь Дорис, и не смогла.

— Это не так! — возразила она и тут же поняла, что Димитрис совершенно прав: она действительно бросилась на защиту Дорис.

— Вот видите! Что и требовалось доказать.

— И я вовсе не курица, — продолжила Мэг, словно не заметив его восклицания. — И мне не нравится ваша лесть.

— Конечно, вы не курица. Я извиняюсь за это сравнение. Но мои слова не являются лестью. Просто я во всех подробностях рассмотрел сегодняшнюю сцену в столовой. Когда Дорис попыталась отвлечь наше с Еленой внимание милым разговором, вы немедленно поддержали ее, хотя все еще злились. Или в вас просто взыграла женская солидарность?

— Отчасти, — буркнула Мэг.

— А к кому больше — к Дорис или к Марии, которую она оскорбила?

— Я знаю Дорис много лет, мы дружим с пяти лет.

— И ваша дружба выдержала проверку временем и всем остальным? Или я опять лезу в вашу душу со своей греческой неделикатностью?

— Дело не в вашей национальной принадлежности. Я все больше уверяюсь в том, что вы вовсе не тот человек, за которого себя выдаете. Ваши слова не более чем ширма, а на самом деле вы наблюдаете, выжидаете… Вы похожи на мурену, засевшую в своей норке и держащую под наблюдением все происходящее и готовую вцепиться в жертву при первом удобном случае. А сейчас мне кажется, что вы задались странной целью выведать мою подноготную. Зачем?

Он хмыкнул.

— Вы слишком проницательны, Мэг. Поэтому мне не остается ничего другого, как признаться, что в ваших словах есть доля истины. Я действительно наблюдал за вами. Вы мне просто интересны, Мэг. Очень интересны. Я чувствую в вас какую-то загадку… почти трагический надлом, и мне просто интересно, что сие означает.

Ему просто интересно! Скажите пожалуйста, каков экспериментатор! Мэг вскинула голову.

— Однако мне это не нравится.

— Но ведь вы тоже наблюдаете за мной!

Она отвернулась и стала смотреть в прозрачную голубую толщу воды. Все равно опровергать это заявление не имело смысла. Сейчас, как никогда, Мэг охватило тревожное ощущение надвигающейся катастрофы. С каждым мгновением час — или минута! — «икс» все более приближался, рождая в Мэг дрожь и стеснение. Она не должна была вступать с Димитрисом в этот разговор! Ей следовало обменяться с ним парой ничего не значащих фраз и быстренько удалиться!

— Вчера я был в клинике, — неожиданно сообщил он.

— Да, я помню, — отозвалась она.

— С меня сняли повязку, и я долго рассматривал свое новое лицо.

Сняли повязку? Но почему он все еще закрывает лицо платком?

— Вам не понравилась работа хирургов? — осторожно спросила Мэг, лихорадочно пытаясь понять, как себя может чувствовать человек в подобной ситуации и какие слова сейчас уместны.

— Нет, их работа безупречна. Мы можем просто прогуляться и поговорить? Или это вас скомпрометирует?

— Куда уж больше! — нервно сказала Мэг.

— Тогда вам нечего терять. Пойдемте. — И он добавил совершенно другим тоном: — Мне это сейчас просто необходимо.

В три часа ночи? — хотела спросить Мэг, но почему-то вместо этого послушно поднялась вслед с шезлонга.

Димитрис шел впереди, освещаемый бликами голубой воды бассейна с одной стороны и затененный нависающими ветвями олив — с другой. Он словно был разделен на две половины — светлую и темную. Некое олицетворение сущности человека вообще — и хорошего, и плохого пополам. Дрожь внутри Мэг усилилась, но она продолжала идти за Димитрисом, угрожающе огромным, ступавшим обманчиво мягкой походкой опасного хищника.

Потом он свернул на дорожку, ведущую в глубь сада, и Мэг, едва волоча ноги, двинулась следом. Приостановившись на границе тени от деревьев и света от бассейна, она посмотрела на небо, пытаясь обнаружить луну. Огромный надкусанный желтый блин висел прямо над домом.

— Ну что же вы?! — окликнул ее нетерпеливый голос Димитриса, уже вступившего в глубокую чернильную тьму ночного сада.

Мэг сделала несколько шагов, и темнота послушно поглотила ее в своем чреве, как несколькими мгновениями ранее — Димитриса.