* * *

Всё забудется, переболит. И на рану найдётся бинт. И хороший придет Айболит – всё простит тебе – и исцелит. Может, будешь потом вспоминать: сосны, окна, трюмо и кровать. А быть может, забудешь, как знать, что вела себя, словно…
Гладь очертело чернящей воды. Окунаешь – не видно стоп. Ты, наверное, мизантроп, раз под пальцами видишь льды. Раз под нотами видишь холст, раз под деревом видишь пень.

После рук его будет день,
когда станет тебе не до сна.
После глаз его будет лень
выкарабкиваться из дерьма.

Губы – ягоды, пальцы – вешенки. из себя выжимаешь грешное, вытесняешь и гонишь, как лешего – он скребется в груди… ветра б свежего, чистой совести, стёжки ровной бы. Ото всех бы закрылась холодом – отлила сквозь кольцо да оловом –

Если б, кроме него, – запомнила б.

Это слабое, это вешнее. Становись для него нетленной. Самой чистою, самой нежною. На три дюйма выше колена.
Погружаешься в пьяную радугу и обрывки случайных слов.

Не виню тебя. Помню,
Как это –
На три сотни случайных стихов.