Памяти Джерома Дэвида Сэлинджера...
The story ended there, of course. Never to be revived...("The Laughing Man")
Она так любила Нью-Йорк, особенно шестидесятые улицы -
Там по осени самые желтые листья - конфетные фантики...
Он их недавно вымел вон из пикапа, прищуриваясь:
Нет ли среди них ее фотографии в университетской мантии...
Она нервно-красиво курила свои сигареты:
Дым, обнявшись с духов ароматом выписывал кружево...
Он ненавидел ее вопросы, она - еще больше его ответы...
Слишком разные...Но дьявольски друг друга заслуживали.
Детство в костюме бойскаута как-то молчало предательски
В тени центрального парка, в ранец надежду пряча...
Откуда взялось умение так лицемерить мастерски
У него: " Ты ж знаешь, детство, не плачут команчи..."
Он был рад порвать к черту границу между Китаем и Францией
И, уничтожив улики, стерев отпечатки, прочь убраться из собственной сказки...
И чтоб напоследок, со свойственной ЕЙ кошачьей грацией
Убить в себе навсегда "человека, который смеялся"...
Она так любила Нью-Йорк, особенно шестидесятые улицы -
Там по осени самые желтые листья - конфетные фантики...
Он их недавно вымел вон из пикапа, прищуриваясь:
Нет ли среди них ее фотографии в университетской мантии...
Она нервно-красиво курила свои сигареты:
Дым, обнявшись с духов ароматом выписывал кружево...
Он ненавидел ее вопросы, она - еще больше его ответы...
Слишком разные...Но дьявольски друг друга заслуживали.
Детство в костюме бойскаута как-то молчало предательски
В тени центрального парка, в ранец надежду пряча...
Откуда взялось умение так лицемерить мастерски
У него: " Ты ж знаешь, детство, не плачут команчи..."
Он был рад порвать к черту границу между Китаем и Францией
И, уничтожив улики, стерев отпечатки, прочь убраться из собственной сказки...
И чтоб напоследок, со свойственной ЕЙ кошачьей грацией
Убить в себе навсегда "человека, который смеялся"...