На грани. Конец

- Прекрати! – закричала Ода, вскочила с места, выдернула наушники из ушей и швырнула плеер в стену. «Так что мы с тобой одной крови, - ты и я», - послышался ей голос Веры.
- Нет! – Ода захлебнулась своим криком. – Нет! Не так.
Но голос не смолкал. «Я – это ты, а ты – это я».
- Неправда, нет, - выдавила Ода и рухнула на койку.
- Уйдите от меня, - прошептала она, давясь слезами. – Я никого не хочу. Слышите! Уйдите.
***
- С добрым утром, - услышала Ляля голос Рэма.
Девушка открыла глаза. В подвале с прошлой ночи ничего не изменилось. Всё так же пахло кошками и пылью.
- С добрым, - язвительно откликнулась она и, кряхтя, поднялась. Около окна, через которое они влезли прошлой ночью, сидела поджав под себя ноги Марго. Её лицо опухло от слёз.
- Поднимайся, - сказал Ляле Рэм. – Мы идём провожать Маргариту.
- Нет! – опередила последняя Олино «Уже». – Я никуда без тебя не поеду!
- Поедешь, - отмахнулся Рэм.
- Нет!! – ещё громче закричала Марго. – Я боюсь!
- Бояться надо, когда я рядом, - в рифму сказал Рэм. – А когда меня нет, как раз не страшно.
- Рэм, я никуда без тебя не поеду! – дрожащим голосом повторила Марго.
- Прекрати! – прикрикнул он.
- Почему она может остаться с тобой, а я – нет! – из глаз Маргариты полились слёзы.
- Со мной опасно, - принялся убеждать её Рэм. Оля поняла, что не в первый раз.
- Мне всё равно! – воскликнула Марго.
- Так! – прорычал Рэм, и Маргарита сразу притихла. Для острастки парень ударил кулаком по стене. – Ты едешь в город. Одна.
- Рэм, - пискнула было Марго.
- Всё!! – рявкнул он и повернулся к Оле. – Ты готова идти?
- Да, - кивнула она.
- Тогда двинули, - кивнул Рэм.
Они вылезли из подвала и кое-как, прячась от прохожих, добрались до вокзала. Здесь они помылись, и вышли на платформу, с которой отправлялись автобусы.
- Значит так, - развернул Маргариту к себе Рэм. – У тебя есть три билета. Один ты используешь прямо сейчас. На этом автобусе доедешь до Петербурга, - Рэм показал головой на автобус, стоящий на шестой платформе. – Там пересядешь на автобус до Липецка. Оттуда отправишься в Волгоград. Поживёшь там неделю. Ровно неделю, поняла? И только потом вернёшься в Красноярск. Всё ясно?
Марго не ответила.
- Рита! – Рэм схватил её за локоть. – Ты меня поняла? Только если ты выполнишь всё так, как я сказал, мы с тобой сможем встретиться снова.
- В Красноярске ты меня встретишь?
- Тебя встретит один человек и отвезёт ко мне, - ответил Рэм. Но только в том случае, если ты всё сделаешь правильно. Ты всё запомнила?
- Да, - кивнула Марго, едва сдерживая слёзы. Посадка на автобус уже началась.
- Вот и хорошо, - Рэм сглотнул. – Иди, - подтолкнул он её.
- Да, конечно, - торопливо сказала Марго, сделав шаг в сторону.
Повисло молчание. Из глаз Маргариты бежали слёзы.
- Ну, давай же! – поторопил её Рэм.
Марго вдруг метнулась к нему, обняла и, зажмурившись, произнесла:
- Я люблю тебя, Рэм.
- Я знаю, - ответил он. – Знаю.
Он кое-как оторвал Марго от себя и посадил на автобус. Девушка заняла своё место и прилипла к окну. Автобус тронулся. Рэм и Ольга стояли и смотрели вслед большой машине.
- Ты ведь её не встретишь, - проронила Оля.
- Мой друг сделает всё как надо.
- А что если она?..
- Он проследит, - покачал головой Рэм.
Уходя с опустевшей платформы, Ляля представила себе, как Марго будет стоять над могилой неизвестного человека, или просто пустой могилой и пытаться смириться с мыслью о том, что она потеряла самого дорогого человека на свете. Свою единственную любовь. И ей стало горько.
- Прости меня, - прошептала она. Она не знала, за что она извиняется. За то, что она будет с Рэмом, и Марго – нет. Или за то, что она знает то, чего не знает Маргарита. Ляля не знала. Она знала одно: она должна извиниться. И ей хотелось получить прощение.
Ей всегда хотелось невозможного…

- А где мы будем жить? – поинтересовалась Ольга, заталкивая вещи в чемодан.
- Увидишь, - Рэм отвернулся от окна и посмотрел на неё. – Тебе понравится.
- Это радует. Рэм, - после недолгого молчания сказала Ляля. – Я хочу заехать в родной город.
- Я знаю, - кивнул он.
- Спасибо.

Ярославль встретил их проливным дождём.
- Вот здесь живут мои родители, - показала Ляля из окна троллейбуса на розово-жёлтый пятиэтажный дом.
- Красиво, - Рэм улыбнулся.
- Я не хочу с ними встречаться, - опустила глаза Оля. – Только не сейчас.
- Конечно.
Они вышли на конечной остановке. Пересекли дорогу, немного поплутали во дворах и вышли к серой двенадцатиэтажке.
- Подожди меня здесь, пожалуйста, - голос Ляли вдруг сделался хриплым.
- Хорошо, - Рэм вошёл в беседку и сел на лавочку.
- Я скоро. – Парень кивнул.
Ляля вошла в подъезд. Поднимаясь пешком на седьмой этаж, она чувствовала, как холодеют руки, и подгибаются колени. С детства знакомый, этот дом вдруг показался ей зловещим.
Девушка остановилась перед дверью, обтянутой бордовой кожей. Наверху блестел медный номер «74». Ляля протянула дрожащую руку к звонку и нажала на кнопку. В квартире раздалась мелодия «Вот кто-то с горочки спустился…». Тоже знакомая Ляле с детства. Послышались лёгкие шаги. Сердце Ольги понеслось галопом.
Дверь открылась. На пороге стояла молодая девушка с тёмно-русыми волосами до плеч и карими глазами, в которых, как в калейдоскопе, недоумение сменилось растерянностью, затем страхом, радостью, болью и любовью.
- Ода, - прошептала девушка, оседая на пол.
- Здравствуй, Вера.
Ляля опустилась рядом с ней.
- Ты приехала насовсем? - тихо спросила Вера.
- Нет. Я через десять минут уезжаю.
- Я… - попыталась выговорить что-то Вера. – Я…
Ляля вопросительно посмотрела на неё.
- Я тебя боюсь, - трясущимися губами произнесла девушка.
- Я тебя тоже, - ответила Оля.
- Нет! – Вера взвилась на ноги. – Неправда! Так не будет!
Ляля поднялась следом.
- Ты уезжаешь? Куда ты уезжаешь? Опять туда? Или в другое место?
- В другое.
- С кем?
- С парнем. С одним другом.
- Он твой муж? – жадно спросила Вера.
- Нет, - покачала головой Ляля.
- А я вот замужем. Его зовут Валера. Он хороший. Добрый. Ему двадцать пять.
- Понятно.
- Нет, ничего тебе не понятно! Я тебя ждала, что ты приедешь! Мне по ночам они сняться! Я уже с ума схожу! Я уже и Мишку хотела убить, серьёзно хотела. И одноклассников наших бывших! Думала, брошу бомбу, и чёрт с ними со всеми! Туда им и дорога! Думаешь, я сошла с ума? Думаешь, я сволочь? Убийца? Ну и пусть! А ты можешь думать всё, что хочешь! Ты моя подруга. Слышишь? Подруга! Я тебя люблю! Только! И всё! Чихать на всех! Я чуть не загнулась. Валерка, дурак, и Машка, - помнишь Машку? – Ляля помнила. Машка была их одноклассницей. – Мы с ней теперь в одной фирме вместе работаем. Сволочи… А тебя я никому не отдам, слышишь? Ты моя подруга! МОЯ!!! Ты – подруга! – Вера захлебнулась слезами. – Меня никто никогда не любил, только ты. Ты моя… - девушка словно втолкнули обратно в квартиру. Она застыла на пороге, глядя на Ольгу безумным взглядом, и захлопнула дверь.
Ляля вышла из подъезда и подставила лицо холодным каплям. Её не удивило поведение Веры. Она знала подругу как свои пять пальцев. «Подруга… - подумала Ляля. – Я снова называю её подругой. А я переставала? А она?»
Вдруг сверху раздался голос Веры:
- Лови!
Вниз с балкона планировал в полиэтиленовом пакете листочек бумаги, вырванный из тетради в клетку. Вера тут же исчезла.
Ляля подняла пакет, разорвала его и развернула листок. Крупным, чётким, до боли знакомым почерком в нём было написано всего два слова: «Оленька, прости»…

Ворочаясь с боку на бок на неудобной койке в плацкартном вагоне, Ляля никак не могла уснуть. Она не знала, куда они едут, где они будут жить. Рэм не сказал. Но не это сейчас её мучило. Перед глазами стояло лицо Веры, ещё семнадцатилетней незамужней девчонки. Лицо, искажённое болью. Звучали слова: «Ты ничего не знала! Ты просто не хотела знать! Потому что ты маленькая лживая эгоистка. Я так любила тебя!» «Я тебе верила! Верила!» «Возможно, месть – это слабость. Но и побег – тоже слабость. Так что мы с тобой одной крови, - ты и я». « - И на какую же месть способна я? – Только на подлую. – Значит, ты – тоже. Я – это ты, а ты – это я».
Ольга сжала зубами край подушки. Грудь разрывало. Слова трепыхались в горле, причиняя невыносимую боль, и рвались наружу. Но почему-то в этот раз она не могла сказать «Нет»…




Тот, кто умеет жалеть других, часто сам нуждается
в жалости. Но ещё большей жалости заслуживает тот,
кто сам никого не жалеет.