08.06.10 Май, июнь, боль

1. Июнь

Вот так и сиди, высасывая тоску из пальца в палец, нервно теребя серёжку. Сиди, захлёбываясь тоской и задыхаясь в безнадёжности. Молча чувствуй, как что-то внутри гуляет и переворачивается, переставляется с место на место, перекатывается, врезаясь в бока и внутренние органы. Чувствуй, чувствуй, как прожигается всё изнутри недокуренной твоей немецкой сигаретой. Изнывай, скатывайся со стены плевком реальности. Изливай полукаменную душу свою слезами, которыми не плачется. Дергайся и реви, когда жизнь снова прокатывается по тебе катком. И узнавай, ведь где-то это уже было. Такое маленькое дежавю из комка боли. Ну что же ты, ну! Рыдай, крича в потолок. За что, почему, как же так, ведь... ах он подлец, да как он может нас не любить, нет-нет, граждане, да это же абсурд; вот так снова влюбилась не туда, о серьёзно что ли, разве первый раз, надо же удивила... Корчись на полу в позе эмбриона, обнимая подушку, зажёвывая безысходность губами. Смотри свои параноидальные картинки вперемешку с его фотографиями перед глазами в воспалённом твоём мозгу. Прокручивай в голове заляпанную кофем киноплёнку последней недели мая и думай, рыдая.: "какжетак", "какжетак", господи, господии.. А ты больше и ничего не сможешь. Что же ты, ну!? Где же всхлипы и рыдания, где же истошные крики отчаяния и тайфун истерики? Сидишь, молча покусывая губу, барабаня по клавишам любимого своего ноутбука. Ни слёз, ни криков, ни стонов. Такая тихая истерика внутри, которая выжигает органы, сверлит нейроны в мозгу. И сводит желудок. Невыносимо. А ты как хотела, детка, плати за тобой отвергнутые сердца и истоптанные чувства маленькими ножками 36 размера. Вот так и сиди, вдавливаясь в диван и чувствуя, как сводит пальцы. До умопомрачения. Сиди. И слушай отрывистый голос в голове
- Это. Тебе. За дело.

2. Май

Солнце светит, играя бликами в волосах и тенями на асфальте. Май в этом году природе удался как нельзя лучше. Он держит её руку, скрестив пальцы. Ведёт за собой. Первоклассница щурится от ярких лучей, впивается взглядом ему в тёмный затылок, шею, ворот рубашки. Это странное чувство, которое она встречает первый раз, передаётся в её организм через его пальцы тонкие. Тёплые. Бьющие не электричеством, а чем-то посильней. Тут даже не 220 и даже не вольт. Такая лёгкая молния через всё хрупкое маленькое девичье тело. Розовое платьице её колыхает ветер. Она останавливается поправить вечно сползающий правый гольф, а когда поднимается, поправив, встречается с ним глазами. О, что это было? Хрупкое девичье сердце бьётся всё чаще и кричит: эй, хозяйка, это что ещё такое, мы так не договаривались, тебе только семь, что ты там удумала. А в голове у первоклассницы только сердечное "бум-бум-бум". Он снова берёт её за руку, переплетает пальцы, и они идут дальше. Ни о чём не подозревает, подлец. А девочка в растерянности. Такое странное и незнакомое, невесомое, бестолковое, но счастливое Что-то разливается внутри, проникая в каждый орган, а сердце-предатель гоняет Что-то потом по организму туда-сюда по автобанам вен и артерий. Остановились. Руки расцепились. А у неё и щёки красны, и губы рисуются в непонятной полуулыбке, и руки холодные и мокрые, и коленки сейчас задрожат. Ресницами хлопает, а он смеётся. Зачем ты так часто моргаешь? А она только отводит взгляд в пол, делая вид, что рассматривает свои красные лакированные туфельки. Он разворачивается и идёт дальше; первоклассница подбегает, берёт его за руку и кладёт голову на плечо. И становится так хорошо, легко и горячо. И улыбка на детском лице с пухлыми розовыми щеками. Первокласснице уже 16, и нет никакого платьица, гольфиков и лакированных туфлей красных; на ней джинсы и кеды; а в нём позже она найдёт лишь безразличие и полную свою ненужность. Но сейчас в последних числах мая ей семь, её голова на его тонком удобном плече, и она ещё будто бы и не знает, что такое боль, и её даже не смущает выброшенное на помойку когда-то сердце. Сегодня май, ей семь, он рядом, и ей остальное не важно, и больше ничего не надо.

3. Есть в году такой месяц. Боль называется.

Мама, мама. У него глаза даже не зелёные - фисташковые. И пальцы такие тонкие, тёплые, и плечи удобные, и взгляд вечно добрый. Его невозможно прочитать или узнать или угадать. Невозможно. У него такие ямочки, мама, когда он улыбается. Такие маленькие ямочки моего счастья... две могилки его. Он такой нежный, мама. И одновременно такой грубый. Со мной никто никогда так не умел, а ведь именно так и надо. Мама, мама. Почему ты не предупредила, что будет так. Нехорошо, невесело, несмешно. Это совсем не смешно, мама. Совсем как не в детстве. Совсем сложно. А так хочется простоты. Зачем я так быстро выросла, мама. Если бы не, то может и смогла бы кое-чего понять. Когда снова возвращаешься в семь лет, потом так больно, мама, возвращаться в свои гнилые далеконешестнадцать в душе. Мама, мама. У меня не получится забрать его в свой мир: у него особый, криво построенный, но ему нравится почему-то. И я в этот особый никак не вписываюсь. Мама, мама. Почему и здесь я тоже, тоже не то и не та, и не такая. Здесь так одиноко, мама. И темно и пусто на самом деле. Мам, а где-нибудь учат счастливо влюбляться или это врождённый талант. На часах час ночи, и ты спишь, мама. А я уже разучилась жаловаться и плакать тебе в плечо. Я вообще плакать разучилась. Получилась такая особая система дыхания, когда не дышится. Мама, мама. О нём так часто пишется. Почему только не смеётся и не радуется, мама. Почему мы ему не нужны, мама? Почему мы ему теперь не нужны, если раньше были необходимы. Ещё вот, недавно совсем. Сознание раскалывается на две части и какой-то голос в голове. Вита, вита. Ты ведь знаешь ответы. И я: знаю, это мне, видимо... за дело.

К.В.С. |Neko-chan|