Сергей Минаев, Videоты
Я больше не говорю о том, что Москва меня раздражает. Нервирует, бесит, доводит до отчаяния. Кажется, за последний год я даже ни разу не сказал, что ненавижу этот город. Потому что все вышеперечисленное – слишком сильные эмоции, а Москва у меня их не вызывает. Здесь нет цветов – только оттенки, здесь глаза случайных прохожих – незапоминающиеся, а девичьи лица – стандартно симпатичные, как у бабы на крышке сыра «Виола». Самая распространенная фраза в телефонных разговорах – «я тебе перезвоню». С нее начинают, ею заканчивают, с ее помощью, видимо, говорят.
Одна характеристика всему этому: утомительно. Все утомительно. Если до кризиса одни люди жили, а другие выживали, то сегодня кажется, что они все отбывают срок. Нефтяной Посейдон довел свои волны до пика и разом пустил их в отлив. И вода благоденствия, схлынув, не обнаружила ни одного выступающего рифа, ни одного осколка скалы, ни даже камня размером больше обычного. Остался среднестатистический песок посредственности. Где все эти дико талантливые интернет музыканты, манерные педики дизайнеры, продюсеры с безумными глазами, щенки из бизнесшкол с инвестиционными портфелями, томные галеристы и колонны вышедших на IPO «форбсов»? Тех, кого еще вчера смотрели, слушали и читали за деньги, сегодня не хотят даже бесплатно. Нет ни одного события, вспоминая которое можно сказать: «нихуя себе!», «если б не кризис, он бы...» и т. д. Оказалось, что не построено ни черта, а в некоторых сферах и того меньше. Ни в культурке, ни в бизнеске нет ничего такого, что можно было бы назвать символом нулевых. Пытаешься вспомнить – и только муть перед глазами, как в сломанном телевизоре.
Но бог с ним, со вчера. Казалось бы – сегодня пришло время воспользоваться случаем, приготовиться к прыжку, сделать что то другое (я не говорю новое , потому что все новое лежит в зоне «сом», а именно другое). И ничего не происходит. Одни ходят со снурыми лицами, другие – с этой вечной претензией на лице, какая бывает у вчерашних провинциалов, третьи просто забывают лица дома, выходя на улицу. Кругом потрясающая импотенция, глаза, состоящие из одних белков, и холодные руки. И только челюсти – жвалкжвалк. Во всем городе. В каждой гребаной подворотне. В каждой сраной квартире. Весь город превратился в одного толстожопого телезрителя, приросшего к каменному дивану и сипящему вечным похмельем: «А сёня чё по ящику?»
И даже та кучка людей, в прошлом истерично хлопавшая и неистово дрочащая на любую персону, способную сделать самую из ряда вон выходящую малость, – например, пернуть на людях в мегафон, больше не дрочит: не стоит. А те, кому по роду занятий положено созидать и возбуждать, видя, что дрочить не будут, прилюдно уже не раздеваются и уходят обратно в программисты. Апатия достигла максимума. Нет веры, нет стремления, нет злости, нет ненависти, даже желания нет. Все стало вдруг слишком утомительным. Говорят, теперь даже у Листермана блядей не покупают. Не потому, что дорого, а потому, что не стоит...
А кругом только и разговоры о том, что «многое сейчас изменится». Да, конечно, у вас, тех, кому глубоковато за тридцатник, – изменится. Завтра, в Москве 2010 года. Возьмет и вот так, не с хуя, без одного видимого с вашей стороны усилия изменится. Как у меня, например.
Я сижу и курю. Кажется, уже целые сутки в этом ресторане. Или двое. Чувствую, что все это унылое говно совсем скоро растворит меня. Адсорбирует. Пережует до плаценты. Сделает таким же, как они. Вытягиваю шею, оглядываясь по сторонам, стараюсь заметить чтото такое . Мелочь, яркую точку на горизонте или случайно выброшенную на песок щепку. Хочу напитаться чужой энергетикой, возбудиться на событие, личность, случайно брошенную фразу, едкий плевок. Хочется кому то подражать, но не получается. Не потому, что подражать стыдно – стыдно не хотеть подражать. Просто ничего не происходит. Никого нет.
Одна характеристика всему этому: утомительно. Все утомительно. Если до кризиса одни люди жили, а другие выживали, то сегодня кажется, что они все отбывают срок. Нефтяной Посейдон довел свои волны до пика и разом пустил их в отлив. И вода благоденствия, схлынув, не обнаружила ни одного выступающего рифа, ни одного осколка скалы, ни даже камня размером больше обычного. Остался среднестатистический песок посредственности. Где все эти дико талантливые интернет музыканты, манерные педики дизайнеры, продюсеры с безумными глазами, щенки из бизнесшкол с инвестиционными портфелями, томные галеристы и колонны вышедших на IPO «форбсов»? Тех, кого еще вчера смотрели, слушали и читали за деньги, сегодня не хотят даже бесплатно. Нет ни одного события, вспоминая которое можно сказать: «нихуя себе!», «если б не кризис, он бы...» и т. д. Оказалось, что не построено ни черта, а в некоторых сферах и того меньше. Ни в культурке, ни в бизнеске нет ничего такого, что можно было бы назвать символом нулевых. Пытаешься вспомнить – и только муть перед глазами, как в сломанном телевизоре.
Но бог с ним, со вчера. Казалось бы – сегодня пришло время воспользоваться случаем, приготовиться к прыжку, сделать что то другое (я не говорю новое , потому что все новое лежит в зоне «сом», а именно другое). И ничего не происходит. Одни ходят со снурыми лицами, другие – с этой вечной претензией на лице, какая бывает у вчерашних провинциалов, третьи просто забывают лица дома, выходя на улицу. Кругом потрясающая импотенция, глаза, состоящие из одних белков, и холодные руки. И только челюсти – жвалкжвалк. Во всем городе. В каждой гребаной подворотне. В каждой сраной квартире. Весь город превратился в одного толстожопого телезрителя, приросшего к каменному дивану и сипящему вечным похмельем: «А сёня чё по ящику?»
И даже та кучка людей, в прошлом истерично хлопавшая и неистово дрочащая на любую персону, способную сделать самую из ряда вон выходящую малость, – например, пернуть на людях в мегафон, больше не дрочит: не стоит. А те, кому по роду занятий положено созидать и возбуждать, видя, что дрочить не будут, прилюдно уже не раздеваются и уходят обратно в программисты. Апатия достигла максимума. Нет веры, нет стремления, нет злости, нет ненависти, даже желания нет. Все стало вдруг слишком утомительным. Говорят, теперь даже у Листермана блядей не покупают. Не потому, что дорого, а потому, что не стоит...
А кругом только и разговоры о том, что «многое сейчас изменится». Да, конечно, у вас, тех, кому глубоковато за тридцатник, – изменится. Завтра, в Москве 2010 года. Возьмет и вот так, не с хуя, без одного видимого с вашей стороны усилия изменится. Как у меня, например.
Я сижу и курю. Кажется, уже целые сутки в этом ресторане. Или двое. Чувствую, что все это унылое говно совсем скоро растворит меня. Адсорбирует. Пережует до плаценты. Сделает таким же, как они. Вытягиваю шею, оглядываясь по сторонам, стараюсь заметить чтото такое . Мелочь, яркую точку на горизонте или случайно выброшенную на песок щепку. Хочу напитаться чужой энергетикой, возбудиться на событие, личность, случайно брошенную фразу, едкий плевок. Хочется кому то подражать, но не получается. Не потому, что подражать стыдно – стыдно не хотеть подражать. Просто ничего не происходит. Никого нет.
