Мне без тебя темно (М.О.С.)

Дом. Дым. Сигаретный дым вьётся к высокому потолку, окутывая всё вокруг сизым облаком. Причудливо. Таинственно. Хочется остаться здесь навсегда и жить с тобой в этом странном старом доме в самом центре нашего душного города, где обитают духи, голоса, светящиеся фосфоресцирующие шары, кошки, собаки, тараканы – как вокруг, так и в головах у обитателей.
Этот дом – мой вишнёвый сад. Ты уезжаешь, ты продаёшь его чужим людям.. Ну забудь меня здесь, как чеховского Фирса, только не гони!
Ой, нет! Только не гони, не выгоняй меня из этого дома! Ударь, если хочешь, но не гони! Куда я пойду ночью? Впрочем, нет, ерунда, если бы это произошло днём, то и день показался бы ночью – нет времени суток, время останавливается для меня всякий раз, когда ты хочешь расстаться. Слёз ты не выносишь, поэтому я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не разреветься. Я – фальшивая нота. Я вру даже себе. И боюсь тебя. Вернее, боюсь потерять. Навсегда.
Мне кажется, что я нужна тебе.
Именно я. Даже больше, чем ты мне.
Боюсь всего и потому вру.
Вру, потому что всего боюсь.
А ты – мой вечный страх.
Мне без тебя темно.
Ты перестал отвечать на вопросы. Молчишь. На пятый день твоего молчания на меня свалилось белое безумие. Свалилось, как снежный ком с горы, сметя всё на своём пути. Мои белые ласковые руки стали казаться ненужными отростками – ведь ты не даёшь себя обнять. Деревья в темноте за окном превратились в белых скелетов и вяло поскрипывают костями под порывами ветра.
А ведь всё начиналось так славно! Город тонул в розоватой дымке заката, я потягивала «колу» из соломинки в нарядном «кусочке Запада» - единственном незагаженном центровом местечке. Стояло бабье лето, повсюду летали паутинки – разорванные цепи надежд, наших бабьих сетей, из которых вам так привычно вырываться на волю. Вырвался – и всё назавтра забыл, а мы, пока сплетём новые сети, сами чуть-чуть становимся похожими на них – паутинки под глазами, паутинки на ладонях, паутинки в сердце…
Я привыкла помногу думать, и поэтому через мой лоб пролегла глубокая морщинка. Хочется походить на осеннее дерево – с рыжинкой в зелёных кудрях. Всё же чёлку я, пожалуй, оставлю – она будет отвлекать от морщинки на лбу. Недавно спросила тебя, пойдёт ли мне светлая чёлка, а ты сказал, что теперь это не имеет никакого значения.
Ну да, осталось недолго, скоро уедешь, я потеряю тебя. Боюсь одиночества. Бегу от него во всю свою двадцатипятилетнюю прыть. А оно всё чаще наступает на пятки. У него протяжная одышка и тусклый кашель заядлого курильщика. Оно не пустит меня с тобой. Поэтому я иногда позволяю себе погрустить с другими. Получается именно – погрустить, потому что глупо прятаться от самой себя. Тебя не заменит никто. И тот, кто бредёт сейчас со мною рядом – просто заполненье пустоты, хотя с моей стороны это довольно жестоко.
Когда выпью, меня постоянно тянет пооткровенничать. Притом на свою любимую тему. Моя доминанта – ты, я могу говорить о тебе часами, не слишком задумываясь о тех, с кем в данный момент общаюсь. Хотя нет, общением это назвать трудновато, общение подразумевает общество или хотя бы что-то общее с собеседником, а я в эти моменты настолько ухожу вглубь себя, что лучше меня не трогать. Хорошо, когда моим излияниям внемлет кто-нибудь из близких друзей – те по крайней мере любят тебя и сочувствуют мне, но мужчины, которым я не безразлична, начинают психовать. Вот и Валерка не понял меня, когда я, внезапно опустившись на колени в центральном сквере города, простёрла правую руку вверх, подобно памятнику Кирову, и, всё ещё крепко сжимая в левой банку с «колой», принялась заунывным сопрано читать стихи, посвящённые твоему очередному отстранению себя от меня. При этом я потягивала приторный напиток из соломинки, заливаясь слезами и им.
С колен меня подняла Ленка, соседка, и последнее четверостишие я прорыдала на её груди. Колокольня пробила десять. Эх, уйти бы хоть раз молча, гордо встряхнув пушистой гривой! – так нет же – начинаются слёзы, истерика: « Не гони меня, мальчик мой!» Вся моя беда в том, что не умею уходить вовремя. От тебя. Другие-прочие или не гонят, или гоню их сама. А тут… ну видишь – не получается, обрыдла уже, осточертела – так сгинь, отвали восвояси. Нет! Висну на шее, сопли с тушью по щекам размазывая. Дурёха! Никогда, ни с кем такой не была! Выгоняла – да сколько раз! Убегала – так ещё больше! Себе-то самой противна, а уж ему, поди, тем паче. Любовь ведь – как спорт. Уходить нужно вовремя. И красиво.
Так сказать, уступить дорогу новой поросли.
Ленка вытерла слёзы с моих щёк и спросила, куда и с кем я иду, а вернее, пытаюсь ползти на четвереньках. И, к собственному изумлению, я сообщила ей, что иду к тебе, разом позабыв про окаменевшего Валерку.
Вспомнился наш первый день, тоже пьяный. Лето, жара, и Закир сделал мне предложение, и вот мы с ним уже целуемся на брудершафт под молчаливое согласие общих друзей, и вдруг вбегаешь ты – солнечный, лохматый. Дождя нет, но капли почему-то блестят в твоих кудрях, блестят глаза. И вот я уже целуюсь с тобой – ах, какой бесконечно томительный поцелуй! – твоя голова на моих коленях, ты – чистый, юный, ты тогда показался мне намного моложе, и я обречённо выдохнула: «Да, Закир, мы непременно поженимся, но…с ним!»
Другой дом. Другой дым. Другой год.
В этом году обещают хороший урожай слив.
Мне кажется, что я нужна тебе.
Именно я.
Даже больше, чем ты мне.
Мне без тебя темно.

P.S. Это было очень и очень давно, кажется в прошлой жизни, и всетаки я оказалась права....