жить - это значит не просыпаться врозь. В позвоночник врастает земная ось, я делаюсь прямой, я становлюсь самой верной. Ничего из загаданного не сбылось, одергиваю себя, скрещивая пальцы (брось, когда ты успела стать суеверной?..).

жить - значит верить твои словам, узнавать тебя по шагам, по первым гудкам, по родинке на бедре. Выцеловывать на губах губами - точка-тире-тире. Забывать тебя в январе, но снова отыскивать в марте.
жить - это соединять все наши точке на карте, гадать, где нас пересечет, высечет искру. Я улыбнусь тебе самой искренней, оставленной прозапас.
вот, ты по-прежнему ослепительно кареглаз. Редкий окрас, только бы не сейчас, только бы не наткнуться взлядом.
жить - значит где-то рядом ты так же бьешься в пустой квартире, выдуманные стены давят, и не уснуть.
жить - это ловить тебя в каждом ночном эфире. Вчитываться в тебя, выбирая суть, через себя пропуская грусь, шептать неслышно - я не боюсь.

жить - значит помнить тебя наизусть.

Все хорошо.

Я не верю тебе - ни за что, никогда не верю.
Но за каждой закрытой дверью жду тебя, засыпая под утро. Снится мальчик - каштановокудрый, удивленный, растерянный и живой.
Ножевая моя отзывается - на погоду, я накрываю ее рукой, сжимаю сильнее (пальцы белеют).
Обещай мне вечный покой (я тебе не поверю), главное - говори. У тебя внутри собирается попсовый дождь.
Ну чего ты ждешь?
Все хорошо, эта осень нас учит отыскивать верные кнопки, притворятся - буду канатоходкой, ты станешь продавцом сувениров с Арбата. Может, я виновата, может, я стала черствой - но через все наши версты голос твой жив у меня в устах.
Я прихожу поклониться знакомым местам (раньше сказала бы "нашим" - какая дура!). Лампа бросает тень прожженного абажура на мои руки, колени, поджатые под себя.
Все хорошо. Я нарисую красками ноября каждую дверь закрытую - за каждой я жду тебя. Ты не приходишь, но я так привыкла ждать...

Осень учит верить и забывать.

Эти шесть с лишним месяцев – двадцать десятков дней. Эта комната (три на четыре) – совсем тюрьма. Что ни вечер, на улице гаже и холодней. Когда ты станешь папой, начнется уже зима. Это лето, а значит, не спится и после трёх. Это утро, и значит, проснуться задолго до. Если горе – оно не щадит никаких дурёх. Если сдохнуть – то завтра. Желательно без следов.

Эти пять с малым месяцев. Дни убегут гурьбой. Но пока что от них огребу, получу сполна. Хотя в общем-то я хорошо. Увлеклась борьбой. Проверяю, что крепче: башка или та стена? Не иду у желания сдохнуть на поводу. Пусть и жить, откровенно, не хочется ни хрена. Но, стреляя в лицо, поцелуям хана в Аду. А куда-то в себя – я увижу, как мне хана.

Уже гадких четыре. Безжалостный календарь. Дни отменно противны, как скисшее молоко. Я сейчас уязвима, куда меня не ударь. И не важно, чем: молотом, дружеским локотком. Я сейчас уязвима, как небо в момент войны. Как солдатик при взрыве (живет или не живет?). Меня бьют наотмашь мои мысли, дела и сны. Но больнее всего лупит круглый её живот.

Три и два пролетели стремительно по кривой. Выпал снег, землю мёрзлую нежно в себе тая. Есть слова «голосить», «задыхаться». Есть слово «вой». Это, в общем, синонимы к местоименью «Я».

Этот месяц последний. Несносный, как никогда. Мы с ней схожи. Нам тошно от сладкого и людей. Только ей скоро радость, и лишь тридцать дней – беда. Ну а мне с каждым мигом несчастнее и бедей. Каждый вдох – эшафот. Каждый выдох – успей казнить. Каждый вечер в отчаяньи жги предпоследний мост.

Этот день. Он родился. Я буду тебе звонить:
- Поздравляю! Расскажешь, какой у вас вес и рост?

(с) Наталья Нечаянная

Я задыхаюсь - и каждый простейший слог имени твоего превращается в междометие.
Осень выводит под руку за порог, целуется в щеки.
“Так хорошо, что встретились”.
Пар изо рта складывается в голубей и улетает к перистым облакам.
Ты остаешься во мне - лунками от ногтей в ладонях, которые сам дико сжимал в желании удержать.
Я тебя вижу всегда, хоть глаза закрыты.
Если и правда сумеется не скучать, мы станем новым совсем бессердечным видом.

Я просыпаюсь в завтрашнем феврале,
Снег сделал город мой белым-белым.
Градусник замер на абсолютном нуле.

Эта осень желает тебе стать таким же смелым, как 500 дней назад - совершенно “да”.
Я растворяюсь снежинками на ресницах.

Ты научи, как мне быть, когда
Мне без тебя совершенно, совсем не спится.

Я задыхаюсь. И каждый любимый слог имени твоего возвращает меня назад.
В день, когда в пальцах прозрачный ток
Бил нас под ребрами наугад.
Я остаюсь дожидаться второго снега
(первый совсем не считается, вспомни, ну...).

Ночь начинается с нашего трека
И моих глаз, молящихся на луну.

Кристина загадывает желание на падающую звезду:
"Боженька, посели меня в отдельном от всех аду,
чтобы гулкая тишина мячом отскакивала от стен,
чтобы никто чужой не касался губами вен.
Чтобы главный мой аллерген,
от которого у меня второй год слезятся глаза,
из-за
которого, собственно, я угодила в ад,
ушел навсегда. И не нашел дороги назад".

Кристина подмигивает неоновым небесам,
Кристине кажется, что Бог улыбается сам,
вслушиваясь в нее.
*У Бога на них чутье -
чуть только дал, что просили, сразу бегут, дурехи.
Все боговы подарки для них неизменно плохи*.

Кристина закрывает руками уши,
у нее в голове играет лучший
трек с любимого диска.
Она поднимает лицо - небо близко,
прямо над головой инеем обрастает земная ось.

Телефон оживает аллергенным именем.
"Бог, спасибо, что не сбылось".

/день имён)

у Лизы соленые волосы и глаза -
море внутри расплескалось и вышло за
берега, разорвало границы и стерло "не"...
у Лизы отборный жемчуг на самом дне.
Лиза хочет смородины, штиля и
неизвестных непройденных новых высот.

темнота крадет звуки.
*Шепчи
в меня, я угадаю тебя с любой из известных нот.*

Лиза лежит, обнимает цветастое одеяло,
Лиза считает каждое слово, которое не сказала,
но собирается вскоре сказать.
Лизе через месяц исполнится двадцать пять,
а ее еще не научили врать.

Мама в детстве гладила ее по волосам,
утешала, совала конфеты - бери, бери...

Лиза смеется в лицо разверзнувшимся небесам.
Море заперто у нее глубоко внутри.

Я тебя жду.
Поздний слепой трамвай стаи упавших листьев спугнул и замер. Ты обещаешь мне собственноручный рай, украденный с кадров оставленных фотокамер в разных концах планеты.
Я жду тебя.
Вечер выводит па по искристым лужам, старые раны, чего уж тут врать, не спят, но мне иной исход ни за что не нужен. Время течет по стеклам уютных комнат, время стремится выдать меня.
Я жду.
Сердце-предатель непременно тебя запомнит, подбросит твой образ в предрассветном немом бреду.

Ранний трамвай остановится на исходной. Рыжие листья взметнутся ему навстречу. Я представляю тебя свободной, теплой, чуть сонной, пронзительной, доброй, вечной...
Не прячущейся за призрачные границы;
Спящей под колыбельные октября.

Если тебе сейчас кто-то снится,
То пусть это буду я.

Лучше тебе теперь обо мне не знать.
Если можешь - верь. Время вернулось вспять, распороло старые шрамы стальным ключом, раскидало нас в разные стороны...
Кто о чем. У меня тут сентябрь стремится в минус, я его провожаю в последний путь, собираю пожитки, час у камина, чтоб согреться прощальным пламенем. Как-нибудь появись внезапно, я буду рада. Появись, не раня и не коря.
Сентябрь погибает в агонии листопада.
Он-то знает, что следующей буду я.

Память услужливо бросит в огонь дровишек, поскребется в сердце ночным котом.
Мы сочтемся с ней хэппи-эндами старых книжек, позабытых в детстве. В моем пустом космосе звезды гаснут, и не рождаясь, забываются даты и голоса.
Время менять пароли, ответы, явки.
И ненавистные полюса.

Я люблю тебя.
Пальцами сквозь стекло, через острый воздух касаться кожи. То ли прокляли, то ли так повезло... Эта мелкая дробь неуемной дрожи рассыпается под ноги и блестит, собираясь в стаи за рукавами. У меня под кожей большой магнит, не буди его только теперь словами - улыбайся вслух, трогай пальцем губы, гладь большие пушистые облака.
Улыбайся, слышишь. Давай же, глупый. Еще раз - контрольный. Наверняка.

Я люблю тебя.
Три неделимых мига, три вкусных слова, я промолчу их, я их оставлю здесь.
Моя память - это моя основа. Пока помню твой каждый ответный выдох - я есть, существую, здравствую, порчу карму, нажимаю газ и теряю тормоз, дегустирую вкусы жизни (чуть-чуть, за маму), совершенствую почерк, хоть это спорно.
У меня в характере нет ни стали, ни других металлов, когда ты рядом. И мои ладони искать тепло твоих подустали. Провожаю взглядом, коплю немыслимые флюиды бесцельной нежности на потом.
Какие звезды на небе, видишь, мой астроном?..

Я люблю.
Осень красит окно акварелью, поет мне песни - их слова предсказуемы, я их заранье знаю.
"Мы будем вместе. Мы будем вместе."
На десятом повторе я выключаю звук, выхожу во двор, зажигаю свет - слышу, как ты летишь большими шагами.
Твоя близость определяется простым "привет" и невесомостью под ногами.

каждое слово тягучее выжжено на языке,
глупые провода забывают твой звонкий смех.
Я путешествую по граням города налегке -
нет тебе ни памяти, пригвождающий запястья к запястьям тех,
кто неосторожно шептал в бреду -
имя, делящее песни напополам;
нет ни шагов по тончайшему льду;
нет ни тебя, по моим шагам
считающего время до новых зим,
до новых болей в заживших ранах -
мы, говорю, у меня болим.
И тычу пальцами в стайки шрамов.
Ты припадаешь губами к краям листа,
ты собираешь из букв "навсегда" и "не".
Я совершенно, выверенно пуста,
можешь проверить, что у меня на дне.

перекроить бы смысл, переписать.
Выбелить бы бэкспейсом наверняка.
Чтобы из прошлого больше не ждать звонка,
чтобы вообще ничего никогда не ждать.
Я улыбаюсь - сердце дает "отбой",
"вольно" и оставляет еще один шрам на чай.
я говорю тебе - ладно. И Бог с тобой.
я напеваю тихо - you make me cry.

ты же останешься впечатанным плейлистом
в самую память самых недолгих лет.
Я оставляю музыку на потом,
прячу в шкаф самый большой скелет,
прячу твои автографы и глаза
с полок, со стен сдираю и рву, рву, рву...

кто бы мне раньше немного сказал,
каково расползаться по самому крепкому шву.



вот я пришла. Перроны дарят случайно забытый май. Яркие недостроенные ассоциации. Ближе не нужно, там темнота и край - а не сорвешься, так и проедешь станцию, так и пропустишь самое то плечо, на которое можно безропотно опереться.

если думаю о тебе - мне становится мучительно горячо
у самого сердца.

ну, закрывай глаза - щеки целуют ресницы, руки молчат. Я тоже, пожалуй(ста), не скажу больше тебе не слова. Просто найду все точки. Пальцами. Наугад. Буду по ним с проворностью птицелова бегать губами, кусать до крови и дуть, слизывать алые жгущие кожу капли.

ты поселился под кожей, терзаешь грудь - больно дышать, или легкие так ослабли... и я вмещаю твой запах в них до краев, глажу ладонями, пробую на язык - свежесть лесных ледяных ручьев. Ты говоришь мне "я не привык", я говорю тебе "тише, молчи, молчи", я накрываю ртом твой хватающий воздух рот. Я не умею быть сильной. Сложи мечи, к черту войну. У меня тут полно забот - как отложить рассвет и не думать "мы", как до краев заполнится темнотой.

мы параллельнее всех прямых. Ты остаешься вяжущей пустотой, всеми словами, которые не сказал... Я улыбаюсь, совсем не смотря в глаза, мне сегодня хочется помолчать...

ты остаешься оставшим чаем.
и именем, которое нельзя называть.

Бонни, ты не становишься ближе. Мне остается тихий звук твоего имени.
Помни, однажды увижу, почувствую тепло твоих рук. Просто ты подожди меня.
Знала бы ты, как меня дотла высушивает эта скучная корпоративная слякоть.
Бонни, послушай, только не нужно плакать.

Бонни, девочка, этот город раны не лечит, не даёт ни шагу ступить самому.
Я поднимаю высокий ворот туманам навстречу. И каждому твоему письму
Радуюсь, словно мальчишка, нашедший клад затонувшего век назад корабля.
Буквы целятся в сердце ракетой Земля-Земля.

Я закрываю зонт и сажусь за столик, не глядя тыкаю пальцем в меню.
В голове кино с тобой в главной роли - ты спешишь по Мэдисон-авеню.



****

Итан, ты не становишься ближе, слышишь? Мне остаются обочины и магистрали,
Пытки бессонницей, сорванная афиша, автоответчики, звуковые сигналы.
Нам не понять, почему все так странно вышло, сколько одеяло в руках не комкай.
Научи не сползать с кровати от этой ломки.

Итан, мой милый, в этом городе смог из лукавых «здравствуйте!/как дела?».
«Я не просила быть здесь» - стучит в висок, но исправить - в жизни не хватит зла.
Наши чувства вдруг потерялись и даже больше - совсем не угодны Богу.
Я сажусь за руль и стараюсь найти дорогу.

Не успеваю по тормозам. Мысли молчат. Гаснут огни габаритов.
Я открываю глаза в окружности твоего плеча. Доброе утро, Итан..

Эта пустая пленка длится и длится, переверни страницу, выдерни из сети. Стоило ли рисовать отчетливую границу – чтоб самому ее беззастенчиво перейти, и безнаказанно жечь и топтать мой берег, и оставлять на память свои следы… Мы не смогли сберечь, так давай оставим нас умирать у кромки большой воды. Память живет отдельно, живет вне тела, я б ее не пускала и на порог…
Это, наверно, все, что сказать хотела.
Пусть тебя охраняет теперь твой Бог.

поставь тут точку. Билет просрочен - ты опоздал на двенадцать лун. Каждый контрольный предельно точно касается самых запретных струн, рыдающей песней наружу льется и обрывается нотой "мы".
ну почему же тебе не живется в уединенье своей весны?

и небо струится водой сквозь пальцы, бьет звездным током мои виски.
я забываю тебя бояться, я отвыкаю твои гудки считать, загадывая на котором ты разорвешь их порочный круг....
я отвыкаю не спать ночами без твоих теплых послушных рук.

законы ведь непреложны - ты сам писал их, пока я там смотрела титры, врала безбожно, что никому тебя не отдам.
чти эти годы, как павших в битвах, как отслуживших давно свой срок.

ты будешь вечен в моих молитвах.
и между строк.

Ты тонка,
У тебя под кожей каждая вена - разливающаяся река.
Приворотное заклинание - каждое слово, слетающее с языка.
Каждый гортанный слог печатается в книги жизни.
Слышишь? Не кисни,
Это такие гонки без права на передышку,
Каждый контрольный метит между лопаток.
Ну кто оставит тебя, малышку,
Когда каждый стон твой так нестерпимо сладок.

Смелая, сильная. Космос зажат в ладонях,
Выпустишь, и накроет нас звездным тазом.
Мы превращаемся в вышколенных шпионов.
Требуем все и сразу.

Хрупкая девочка, я до тебя не мечтаю и докоснуться,
Кому не расскажу - они все смеются,
Я улыбаюсь в ответ.

Ты говоришь "привет",
Меня тянет выпить, только бы заглушить пульс в ушах звенящий,
Я представляю тебя курящий,
С прищуром и спутанными волосами.
Мне до тебя где-то пять, если мерить большими шагами.
Мне до тебя расти - если уж быть честным - и никогда не смочь дорасти.

Chéri, я устал и выдохся. Мне просто пора уйти.

мне будет, что вспомнить - запятые, расставленные кое как в полудюжине мурашечных писем; густые волосы, зачесанные назад; глаза, как расплавленный шоколад. Парочку фраз, почивших в сломанном телефоне. Незабываемую ночь в забитом людьми вагоне поезда Санкт-Петербург - Москва (ты прерывистым шепотом выдыхал на ухо мне - жива? А я смеялась, ты зажимал мне рот)...

бабочки в животе умирают и щекочут крыльями пищевод.

мне будет, о чем молчать в шуме летних дней. Я сканирую всех людей на наличие твоих глаз. Каждый чертов раз ошибочен - сердце пропускает удар. Я совершенно уверена, что у тебя есть особый дар, позволяющий оставлять за собой ослепительный свет.

ялюблютебя.
это был мой последний привет.

когда с предпоследнего пальца поспешно стягиваешь, будто знак прокаженного, тоненькое кольцо, растираешь отметины - чтоб ни следа, ни полосочки не осталось, - ты видишь ее лицо?..
и по-новому графику, расписанию ходят теперь поезда. У тебя два ее неотвеченных и память, сновно вода, - ничего не задержится, даже прощания, что теперь радостней встреч. /Кто придумал глупые обещания навсегда любить и беречь?/
у тебя тут работа и новая рыжая бАрменша из "Лимонника" за углом. У нее приготовленный ужин, чистые наволочки и вымытый дом, тот же чертов лимонник под горчащий ни кстати кофе. Ты жмуришься, лампа на тумбочке смотрит тебе в лицо, озаряет профиль. Руки запустишь в рыжие кудри - она мурчит, щурится, выгибается в притворной борьбе. Привлекаешь ее к себе, поцелуй сквозь зубы /тот же дурацкий кофе на языке/. Нет, она хороша - посмотри, как трепещут губы, выпивая всего тебя в едином глотке...
что такое прошлое - это судьбы, измененные под прицелом случайных глаз. Ты же знаешь, глупый, потом не будет подходящей момента вырваться, чем сейчас. И ты уходишь, позавтракать не успев, забывая футболку на батарее. Она просит последнего поцелуя - вот тут болит, два сантиметра на северо-запад, чуть-чуть южнее... ты бы и вылечил, ты же бывалый врач, никакого диплома не надобно для таких задач.

белая полоса на безымянном пальце отрезвляет, словно удар под дых. Ты представляешь себя с законной, лет через сорок, совсем седых, выбеленных, сколоченных очень прочно, севших смотреть закат на большое крыльцо...
когда вставляешь в спину лезвия - ты видишь ее лицо?

видишь, я стала правильной и гуманной - улыбаюсь вежливо, подаю нищим, шлю смски в полтретьего маме - "мам, не пугайся. Живая." Она все слышит - как вода в ванной льется не замолкая, как барабаню по клавишам оголтело, как убиваю взглядом каждый пиксель экрана и сбегаю курить без палева между делом.

нет, она понимает, - шестнадцать лет, возраст любовей первых и суицидов. Тревожно дергает за рукав, мол, готов обед и надо бы есть, а то скоро без всяких гидов по анатомии можно найти все ребра, пересчитать по пальцам, переломать... Она дергается меня обнять, но замолкает на полужесте. И я каменная. Я остаюсь на месте.

видишь, я стала взрослой и безнадежной, и у меня в глазах искры пляшут сальсу. Я притворяюсь выверенной и сложно
-сочиненной.
я говорю отрезвляющее "прощайся", мне уже и пора, мама спать не ляжет, будет ждать, пока я прокрадусь домой. Я напишу тебе завтра, как ты любой нужен мне до покалывания в ладонях, до рвотных позывов, до титров "the end".
я напишу тебе где-то в восемь.
будь в сети, пожалуйста, абонент.

Нежность живет у сердца. И ты - во мне. Выдохнуть осторожно, боясь проснуться и оказаться в чужой для тебя весне... Нежность колет кончики пальцев - не прикоснуться. Ты оживаешь всеми аккордами лета - струны мои отзываются. И нараспев я прочитаю тебя как с листа. Счастливым билетом ты оказалась, самую душу задев.

И я смотрю на тебя, понимая, что мне знакомы целую вечность омуты твоих глаз. Чувствуешь эти токи? Они невесомы и незаметны другим. Но сейчас я хочу быть для тебя самым значимым, самым важным, самым первостепенным и дорогим. В городе непобедимых многоэтажек жизненно необходим пульс, в унисон стучащий, улыбка, что так ценна.
Я для тебя. И я настоящий.
До самого дна.

/написала по просьба друга - для его девушки)

...Пальцы ноют желанием прикоснуться и ощутить, как же ладно ты скроен - без единого шва.

Я пишу, потомучто не знаю, как с этим жить.
Я пишу, чтобы чувствовать, что жива.

Память рук самый верный советчик - не даст соврать, отличает от всех похожих твой четкий профиль. Я отчаялась выжить - а значит, пока бежать. До ближайшей маршрутки, чтоб дома примерно в восемь на рипит завести Ассаи и - можно спать. Можно даже смотреть безобидные сны про большую силу, а она позволяет мне больше не ждать, когда сбудется все, о чем я еще не просила.

И дыхание ровное будет мне жечь плечо. Я взмолюсь "еще", точно зная - нужно остановиться. Я же сунулась, зная, как горячо...

Я же видела - нам ни за что не сбыться.

На тебе клавиш больше, чем на рояле. И я играю, срываясь в невольном крещендо. Ты живая, когда я к тебе прикасаюсь, изливаешься всхлипами, когда я в тебя вжимаюсь побелевшими пальцами, чтобы добыть нектар твоих звуков гортанных и переливов нот. Ты так смотришь упрямо, кривишь свой надменный рот, и огонь во взгяде сжирает, когда гладишь щекой живот. Девочка, ну же - будь хоть немного скромной, не хватай меня так, будто тонешь на глубине. Я же чувствую, как огромный, неумолимый жар накрывает тебя извне.

У тебя больше жизней, чем у бессмертных. Ты со мной умирала три сотни раз. Прекрати же так биться о прутья клетки - это руки мои, я держу тебя. И сейчас так боюсь отпускать, расставаться и быть обычным, без истории, без грехов, без неспешных слов. Я тебя... Это слишком тепло и лично, чтобы портить признаньями про любовь. У тебя необычный окрас, ты редка как феникс. Я б оставил тебя себе - ты ж умрешь в неволе. И поэтому давай как обычно возьмем по коле, по билету в невыговариваемые города... я не знаю, когда я сорвусь, но помни - я приеду к тебя туда.

Так что, девочка, извививайся вместо слов на прощанье и невысказанных обид.
И не бойся - сейчас уже станет легче.
Я точно знаю, где у тебя болит.

видишь - это зарево вдалике разливается кипятком по озябшему горизонту, заставляет его плавится и пылать. С рассветом все бывшие серыми кошки меняют облик - тебе ль не знать... тебе ль не запомнить всех глаз, пытавшихся заглянуть поглубже, чем ты пускал. Тебе ль не пропеть имен, которые ты нЕкогда всуе не называл. Видишь - это чужие страшилки и сказки из сундука. У тебя свои демоны, слава богу, что спящие. А пока я прокладываю новый маршрут вдали от живых и случайных лиц, чтобы случайно не выдать нас - ни взмахом ресниц, ни пульсацией в сильных венах, ни украденным поцелуем. Да, я отправлюсь с тобой, прекрасно зная, чем мы рискуем.

только дай мне еще минуту, чтоб отдышаться. Чтоб собраться с бегущими мыслями и подняться. Обещаю тебе быть рядом и не сдаваться. Обещаю тебе всегда, безраздельно быть.

видишь - как я всецело и слепо верю, если обманешь, я все равно останусь - мне без тебя ни широт нет и ни долгот.
потомучто все эти стены, двойные двери, слепые окна - миф, пока делишь со мной один на двоих кислород.

Нелетной тебе погоды.
/пожалуйста, оставайся/
и притворяйся
невыспавшимся, безразличным, насквозь больным,
немым, прожигавшим годы,
совсем отдаленно родным.
Мы ведь из одной породы.
Откуда такая мода
на мятные карамельки и сизый вонючий дым?

Другим
расскажи про холод,
что так от меня сквозит...
Ты так безнадежно молод,
мужчина в тебе еще спит
так сладко и беспробудно...

Мне трудно сказать тебе "здравствуй".
Прощаться же - невозможно.
Поэтому я безбожно
Смотрю на тебя и лгу,
что это - совсем не щипет, давай, заливай зеленкой
царапину на груди.

На чьей-то засвеченной пленке
покоится кадр, где у нас еще всё - впереди.

язык обжигается о звуки имени, я запинаюсь, но не кричу. Видишь, Эл, я стала большой и сильной, я могу ночевать, где хочу, но не хочу просыпаться в обнимку с чужими подушками или мужьями. Эл, послушай, как бьется в гортани сердце. Эл, мы были такими зверями... не задумывайся об этом, не могу выносить твой взгляд - я же знаю, как мои выходки тебя злили. И еще злят.

ты не виноват, я просто сменила адрес - Неверленд на промозглый Квинс. Шоколадку на обезжиренный йогурт. Взлеты вверх на паденья вниз. Я сожгла медвежат и денди, я купила себе гитару. Эл, я очень скучаю, слышишь? Почему ни одним радаром невозможно тебя найти? Я кусаю беленые стены тут взаперти.

стекла трясутся ночью от мимоходных звенящих фур.
Эл, тебе все еще 18 и, уверена, ты белокур, темноглаз и ясен, так прекрасен, что можно рыдать. А мы раньше мечтали бросить все и сбежать. Повидать полмира, пожениться - и еще пол, а потом умереть спокойно. Но мне все еще дико больно оттого, что ты первый нашел заменитель двойного детства, шариков и меня.

Эл, я без фотки твой в кармане не прожила с тех пор ни дня.
Тебе совершенные 18 - навсегда. А мне все еще 22, хоть и кажется, что прошло сто лет. Где бы ты ни был - пришли мне билет, я только гляну тебя и сразу уеду, правда.

Если ты собираешься когда-нибудь возвращаться, то почему бы не завтра?..

Хочется написать о море - большие волны к берегу подступают совсем несмело. И мои пряди ломкие и соленые ты пропускаешь сквозь пальцы. Какое дело может быть первостепенней, чем быть счастливым? Делать меня счастливой? Мечтать о счастье?
Море лишь притворяется большим и ленивым - надо, оно сейчас же отвесит сдачи за непродуманные слова и пустые руки, за мимолетность мыслей о ком-то третьем. Море скрадет поцелуев звуки, чтоб разнести их эхо по всей планете...

Пена на гребне тает, сонмом соленых брызг море рассвет встречает, пьяное снова вдрызг.

А у тебя смешные ямочки на щеках - ты и мальчишка, и (несомненно) взрослый.
Море уютно устроилось в берегах.

Ты понимаешь, что нам отпираться - поздно?

растворить бы тебя в этом воздухе и - дышать. И упасть на кровать, захлебнувшись случайными фразами. Я хочу тебя знать до последнего и вовсе не знать - заблудилась я между двумя неизменными фазам. Кроет ночь мой каждый "а может?.." козырями с коротким "бито", и я вроде бы понимаю - она права. Мне пора - все, что крепче воды, час назад допито, все, что сказано после - уже глава с обезличинными героями и без ветра, полный штиль, полный финиш и полный ноль. От тебя до меня - девять тысяч четыре метра, от меня до тебя - одна рваная рана и сверху соль.

тут же все не случайно, поэтому я и здесь. Бесконечность застыла, и мне б застыть. Хоть написано, что убьет, а попробуй - влезь, дай мне повод сейчас успокоиться и остыть, сохранить этот миг, отпечатать его в зрачках, чтобы было, что вспомнить и как-то жить, когда буду опять на чужих берегах.
подари мне хоть это. Хотя бы случайный взмах твоих длинных ресниц или протяжный вдох, чтобы знала, что наш рассказ все же есть. Чтобы верила в то, что он, в общем, не так уж плох.

я усну. Головой на руках, как на черной плахе. В твоей белой рубахе, забытой сто лет назад.
это грустная повесь, в ней не будет гремящего хэппи-энда. Только яркий и всепоглощающий ад.

Это все очумительно зыбко - жду падения каждый миг. Видишь, время летит так быстро - вот ты школьник, завтра старик, послезавтра крылатый ангел, а потом - повысят до Бога. Ну а мне - протянуть немного до десятого и - адью.
Кстати, мальчик, прости, я строго только с теми, кого люблю. Посему - доставай тетрадки, ручки, ластики, карандаш, я проверю, как научился обманывать, что не предашь.
Видишь глобус, там много точек нарисовано красным цветом? Это местости, где мы вместе не появимся следующим летом, ни последующими вёснами или зимами. Никогда. На двоих только пара улиц и всем известные города.
Мне идет этот строгий крой или выверенный строй фраз? Почему каждый чертов раз так предательски умираю?

Я десятого улетаю, - я не знаю другого средства, чтобы выключиться из сети.
Оставайся и будь счастливым.

P.S. Не пытайся меня найти.

мое нутро очень чутко слышит звук приближающейся беды. Я доверяю ему.
но все, что я вижу - ты. Ты. Ты.
туманом ластится под ногами весенний зеленый пес,
у него короткая шерсть и влажный блестящий нос.

лишь один вопрос:
когда пускаешь жизнь первый раз под откос,
как сохраниться и вовремя нажать alt+F4,
если некому страховать в совершенно пустой квартире?..

в тире по полу разбросаны старые пульки и разорванные объятья.
у меня на запястьях оковами твои поцелуи - снять бы.
выдумать бы тебя, а потом выдирать из памяти.
главное - отрывая, себя не ранить бы.

Мальчик, прости, ибо ведаю, что творю.
Руку дай, прогуляемся по самому острию.

Говорить, не молчать? Вот смотри - говорю; улыбаюсь, шучу попутно.Мне осталось еще немного - я досмотрю, чем закончится пленка. Ежесекундно проверяешь мой пульс, и его частоты резонируют с просыпающейся тоской. Воздух пахнет смеюсью азота с перцем и надвигающейся бедой.
Тут уже бесполезно вспоминать наугад молитвы и имена. Я не денусь совсем от тебя никуда. Железно. Хочешь душу мою, чтоб точно? Ну что ты? На...

Хочешь вечный покой, чтобы сердце стучало ровно и не ёкало так предательски, как сейчас? Без ножа меня резал и даже зашил бесшовно, чтобы мех не испортить и редкий подпалый окрас, - так и вырежь себе эту опухоль и посмейся, ты же думал она громадная, как Земля. А она оказалась песчинкой. Смотри не спейся, когда мир оборвется внезапно на ноте ля.

И на нотном стане еще остались пара самых высоких, давай, допой. Как бы связки слабые не сорвались на протяжный и истеричный вой. Мы на самых глубоких глубинах моря, ты уверен, что сможем всплыть? Ничего, что глаза закрою?

Мне не страшно тебя забыть.