Ты знаешь, а в моём городе снег.
Ты знаешь, а в моём городе свет.
Ты знаешь, а тебя в моём городе нет.
Шаг, ещё шаг… такой одинокий след.
Он один на этом снегу.
Как и я без тебя.
***
-Девушка, наденьте шапку, вам же надует уши!
Как же хочу я, чтобы через эти уши
Мне выдуло мою глупую душу!
И успокоило мой воспалённый мозг.
Сколько же было пролито детских, но честных слёз.
Я же всерьёз.
Да чёрт с ней, с шапкой!
***
Я когда-нибудь найду у тебя свою фотографию.
Это будет самый счастливый день.
Это будет значить, что всё не случайно.
Не просто так.
Не пустяк.
Знак.
Так отчаянно
Счастлива.
Лишь бы настал этот день.
***
В лете нет никаких понедельников/вторников.
В лете есть только сегодня.
92 дня счастья
Здрасьте
Сласти
Люди любой масти
По краю пропасти
Забытые чести
Без лести
Любой вопрос неуместен.
Если есть ты.
И летнее сегодня.

Не души меня.
Я мучаюсь, ты доволен?
Нет уж, теперь до конца смотри.
Ну что ты, мне не больно.
Что могу я вообще знать о боли?
О силе воли
О морской соли
О твоей доле
Я же глупая, что ли…
Не души.
Не трогай моей души.
Ты итак уже задушил.
Смотри.
Как тебе мой живой пока труп?
Он улыбается из последних своих сил.
Он хочет до конца быть со всеми мил.
Нет, ты скажи, чем мой труп тебе не угодил?
Разве он тебя хоть о чём-то просил…
А если и просил.
Ты бы просто простил.
Нет, надо же было душить меня.
И вот всё.
Я сижу на столе.
Утопая в своей вине
И в чужой войне.
Я не помню, на чьей я была стороне.
Но какое теперь дело мне?
Ты же меня задушил.

Здравствуй, здравствуй, ангел мой. Я с трудом без тебя смогла.
Эти одиннадцать дней длились дольше, чем вся моя жизнь.
Милый, милый ангел мой, ну как же твои дела?
Добрый мой, мой хороший, мой… ну пожалуйста, улыбнись!

Знаешь… знал бы ангел мой, это не та страна.
Здесь мало света и воздуха да вечно идут дожди.
Я боюсь признаваться, но, ангел мой, я без тебя одна.
Вы летаете, вы сияете, а мне вас внизу жди!

Милый мой, добрый, знаете, я чуть-чуточку вас люблю.
Но зачем же с таким отчаянием вы хотите меня лечить?
И ещё… без тебя, мой странный, я была бы равна нулю.
Не хотел, не старался, но всё-таки земную меня приручил.

Знаете, только знали бы, как мне далеко до вас.
Вот такой вот светлой и доброй мне никогда не быть.
Да у вас же самое небо смотрит из синих глаз.
Но и у вас есть «минус» - вас не учили любить.

Уважать, всем желать добра – это, право, мило.
Но ведь всех любить – это никого не любить.
Где учились вы целиться, если всё время мимо?
Да, я буду вас помнить, но мне так недолго жить.

Это тухлое слово прощай… навсегда, навсегда, мой светлый.
Знаешь, я не боялась, я умела всегда уходить.
Сожги свои крылья и посыпь голову пеплом!
Лучше быть мной. Быть тобой – не любить.

Как это – уезжать от тебя совсем?
Почему это так, что я не скоро вернусь?
Ты остаёшься им, навсегда им всем.
А мне остаётся одна только грусть.
Я боюсь.

Да, мне давно пора сделать этот шаг.
Да, мне пора измениться и стать взрослей.
Мы играли 11 лет и тут вдруг «мат».
Удаляйтесь немедленно с поля, сейчас же, быстрей.
А потом от вас никаких новостей.

Да, я боюсь, ведь память умеет врать.
Да, я боюсь, что забуду и запах, и цвет.
Ты теряешь, ты так привыкла терять.
Мы уходим впервые, мы не привыкли, нет.
Нам ещё что-то слышится, сказанное вслед.

Это не только стол и не просто окно.
Я помню вот это пятно, знаю трещину тут.
И отдавать их сейчас мне не всё равно.
Они были моими пять миллионов минут.
Я верю, что они помнят меня и ждут.

Мне слышится смех, и голос ночами снится.
До боли помнится ясное только нам слово.
Но кто-то крутнул колесо, в нём мелькают спицы…
И теперь всё не так, теперь всё ужасно ново.
Но ведь это не здание, это моя школа!

Как это – уезжать от тебя совсем?
Почему это так, что я не скоро вернусь?
Ты остаёшься им, навсегда им всем.
А мне остаётся одна только грусть.
Я без тебя боюсь.

Шесть утра. Радуга. Мокрый асфальт. Париж.
Он идёт и не дышит, ступает совсем тихонько.
Ему улыбаются голуби с каждой из крыш.
У Него глаза голубые как у ребёнка.

Этот запах улиц мокрых, тугой тишины…
Он был в его снах и знаком ему с самого детства.
Улыбается строгая Эйфель с своей вышины.
Она тоже безумно рада такому соседству.

Наконец-то он есть у Него, этот жёлтенький домик.
Голубые ставни открыты на встречу солнцу.
Он хотел его всю свою жизнь, сколько сам себя помнит.
Без Него и без дома Париж не обойдётся!

Говорят, что мечты у людей не всегда сбываются,
И что вообще им не часто дано сбываться…
Но так говорит только тот, кто совсем не старается,
Тот, кто даже не пробовал и стараться.

Он так много за эти улицы мог бы отдать…
Ему было пять, а теперь уже сорок восемь.
Сорок лет? Это чушь. Он готов был и больше ждать.
Плачет от счастья дождь в Его лучшую осень.

Шесть утра. Радуга. Мокрый асфальт. Париж.
Шагать бы и только дышать, дышать и дышать…
Город замер, и каждый шорох не слышим.
Целый мир ушёл в сторону и не смеет ему мешать!

Раз, два, три. Подбородок, спина, плечи…
Всё горит и снаружи, и изнутри.
Сегодня мы танцем празднуем встречу.
Чёрное танго бьёт током. Раз, два, три.

Раз, два, три. Кружится мир с нами.
Каждый шаг отдаётся эхом внутри.
Эту границу стёрли мы сами.
Жизнь и есть танец. Раз, два, три.

Раз, два, шаг… Даже дышать невозможно.
Чёткую линию этих изгибов сотри.
Мы давно одно целое. Неосторожно
Плавится платье тонкое. Раз, два, три.

Раз, два, три. Не отпускай мою руку.
Дыши со мной посекундно и сердцем смотри.
Пол устал от каблучно-сердечного стука.
Месяц – хрустальный шар. Раз, два, три.

Раз, два, три. Так могу я целую вечность.
Нам бы с тобой всегда, всю жизнь танцевать.
Каждый взгляд тянется бесконечность.
Три, два, раз… Я не могу устать.

Раз, два, три. Подбородок, спина, плечи.
Я горю и снаружи, и изнутри.
Чёрное танго – праздник случайной встречи.
Что же ты смотришь?
Танцуй!
Раз, два, три….

Шесть утра. Радуга. Мокрый асфальт. Париж.
Он идёт и не дышит, ступает совсем тихонько.
Ему улыбаются голуби с каждой из крыш.
У Него глаза голубые как у ребёнка.

Этот запах улиц мокрых, тугой тишины…
Он был в его снах и знаком ему с самого детства.
Улыбается строгая Эйфель с своей вышины.
Она тоже безумно рада такому соседству.

Наконец-то он есть у Него, этот жёлтенький домик.
Голубые ставни открыты навстречу солнцу.
Он хотел его всю свою жизнь, сколько сам себя помнит.
Без Него и без дома Париж не обойдётся!

Говорят, что мечты у людей не всегда сбываются,
И что вообще им не часто дано сбываться…
Но так говорит только тот, кто совсем не старается,
Тот, кто даже не пробовал и стараться.

Он так много за эти улицы мог бы отдать…
Ему было пять, а теперь уже сорок восемь.
Сорок лет? Это чушь. Он готов был и больше ждать.
Плачет от счастья дождь в Его лучшую осень.

Шесть утра. Радуга. Мокрый асфальт. Париж.
Шагать бы и только дышать, дышать и дышать…
Город замер, и каждый шорох не слышим.
Целый мир ушёл в сторону и не смеет ему мешать!

Без колебаний рвётся что-то странное очень.
Тонкая линия, жирная чёрная точка.
И, кажется, незачем, но шаг тошнотворно точен.
Мне нужен воздух. Срочно.

Выпускать, оставляя лишние сантиметры.
Чтоб ты смог вернутся, чтоб не заблудился ночью.
Надеяться до последней зажёванной ленты.
Мне нужен воздух. Срочно.

Верить в реальность ночных чёрно-белых прогулок.
Просыпаться и не понимать, почему в сорочке.
Мрак густой и каждый звук тесен, удушлив, гулок.
Мне нужен воздух. Срочно.

На каждый стук в дверь не смотреть в глазок, надеясь.
Открывать и видеть… всех. Но не ты, точно.
Я везде, но здесь, никуда без тебя не делась.
Мне нужен воздух. Срочно.

Память, она не спросит.
Мой первый весенний дождь
Куда-то меня уносит
Однажды, когда не ждёшь.

Дождь ничего не смывает,
Он только приводит в себя.
И вместе с водой всплывает
Всё то, что забыть нельзя.

Светлая, тонкая скатерть.
Солнце может упасть.
Я к тебе как на паперть.
Глухо захлопнулась пасть.

Что же за сладкие миги,
Горько аж до нельзЯ.
Такие колючие сдвиги.
Где-то за ними я.

Помню обрывочно жёлтый
Твой прикроватный шёлк.
Небо лизал кто-то потный.
Дождь через небо шёл.

Синего цвета рубашка.
Непонятного вкуса игра.
А дальше и вовсе тяжко.
К счастью, в мозге дыра.

Есть то, что нельзя не вспомнить.
Но как бы хотелось забыть.
Каплю памяти тронуть –
Может и затопить.

На мне кружево, ни намёка на вамповость нет.
А тебе, как я вижу, хочется острых моментов?
А если посадят? Твоей вамп ведь 15 лет.
Зато каблуки все 18 метров.

То есть если секс из меня не лезет наружу,
Это значит стразу, что его во мне нету?
А много ли ты понимаешь, что там, под кружевом?
Ты знаешь, девушки хранят свои секреты.

Почему ты каблук равняешь стальному характеру,
А тонкий шёлк относишь всегда к легкомыслию?
Красное – не всегда такое уж яркое,
А белое часто не слишком чистое.

Отличаешься ты отменным мужским дальтонизмом,
В любой девушке больше, чем в фотошопе, оттенков.
Глупый, путаешь ты кокетство с пофигизмом.
Это не скромность. Это , милый, моя от тебя стенка.

А если посадят? Твоей вамп ведь 15 лет.
Зато каблуки все 18 метров.
На мне кружево, ни намёка на вамповость нет.
Но кобель всегда ведь хочет острых моментов.

Я помню этот день как сейчас – двадцать пятое.
Четыре часа семнадцать минут.
Время остановилось, как будто распятое
И я целую вечность не мог вздохнуть.

Она выходила из тёмного моря светлая.
Жидкий розовый шёлк прилип к мокрым ногам.
Она вся была как будто из песен спетая.
В ту секунду я всего себя и отдал.

А она и не спрашивая, забрала меня всего,
Тонкими пальцами как кошку, волны лаская.
В голове как в раковине звучало только одно:
-Как зовут Вас?
-Я Морская. Насквозь Морская.

Морская, она вся насквозь морская…
Ровно через тринадцать дней исчезла.
Невесомая, лёгкая и святая…
Ей на берегу Ялты было тесно.

И только спустя полжизни понял я,
Что Морская – это, наверно, Марина.
Тринадцать дней, а потом всю жизнь не моя.
Искать её в Питере было, пожалуй, наивно.

Мне снится ночами жёлтого цвета шляпка.
И глаза безумного цвета кораллов.
А я и не знал, что солёное может быть сладким.
И что тринадцать дней – это так мало.

Уже перестал надеяться. Просто спасибо.
Я помню тебя навсегда. Марина.
Я с тобой, ты со мной, где бы я ни был.
Моя Морская. Такое солёное имя.

*впервые попробовала написать от мужчины

Я так люблю твой старенький тонкий свитер.
Он очень нелепо смотрится с каблуками.
Зачем-то о собственной грусти пишу в Твиттер.
Не лучше бы было просто позвонить маме?

Давай признаемся честно, ты был напуган.
И я сижу и жмусь к пустому дивану.
Тебе нравилось называть меня «просто другом».
А мне не очень хотелось обманывать маму.

А я-то ей сказки, как всё у нас прекрасно.
Что мокрый насквозь Питер мне греет душу.
Ты пуст как воздушный шарик. Всё так напрасно,
Что я без зазрения совести это рушу.

Каплями солнце стекает по тёмным крышам.
Солнце чихает, солнце сегодня простыло.
Но все в наушниках, и только я это слышу.
Стирай из памяти номер, вот тебе мыло!

Отпустить или… или, а что там дальше?
Отпустить – это слабость или что-то больше?
Отпустить своё самое. В одеяло из фальши
Влезть по самые уши. Разве есть что-то тоньше?

От самой себя мёрзнуть. Делать вид, что живая.
Что не стынут ни руки, ни душа вместе с ними.
Каждый метр с собой рядом шерстяным подтыкая,
Не забыть бы и фАльшевым подоткнуть все дыры.

И со всеми здороваться. Делать вид, что неважно.
Край невидим. И что с того, что стоишь на краю.
Быть предельно вежливой и ужасно отважной
И при встрече сдержаться и не крикнуть. Люблю.

Отпустить. Отпустить. Отпустить. Или… или?
Отпустить. Отпустить. Отпусти! Это я?
Отпустить. Пускаю. Пустила. Силы
Нет. Дайте кокон. Залезла. До свидания.

Так не любят, это формальность.
Никакой силы, страсти, опасности…
Меня запихивают в реальность,
Обещают мне чувство ясности.
Вот, вот, сейчас, только кровью распишемся,
И всё сразу поймём. А любовь нам – излишество.

Так не губят, это формальность.
Ненавидь так уж от души.
Бить слабых – банальность.
Нужна месть – задуши,
Убивать меня словом – ты не справишься.
А травить меня – сам отравишься.

Нет, я точно не так хотела.
А ты сам-то вот такого хотел?
И зачем мне стриптиз тела,
Когда тут сотни голых тел?!

(Стриптиз сердца. Это новое.
Только сегодня. А цены какие!)
Но только к голым телам готовые,
Господи, они настолько… глухие!

Стриптиз сердца.

Лёгкий, почти невесомый, шаг этот весит тонну.
Мне бы не разорваться. Я не вернусь.
Мне и страшно, и пусто, и странно, и очень больно.
Мне б ступить этот шаг. И больше не обернусь.

Снежинки толпятся и режут меня по живому.
Я чувствую, как жгётся твой взгляд.
А я примерзаю заживо к мокрому полу.
Не смотреть, только бы мне не смотреть назад!

Не смей ломаться.
Не обернись, не смотри.
Давай, босиком на пальцах
Раз, два, три
Раз. Два. три

Невесомый стотонновый шаг мне не удаётся.
На первый шаг всегда нужно много сил.
У меня внутри стухло, сдохло, раздавлено солнце.
Я тебя отпустила. Ну а ты меня отпустил?

Нет, всё, хватит, шагаю. О, как легко и как звонко,
И как нечем дышать… И как руки трясутся отчаянно.
И сразу как будто на двести лет больше ребёнку.
И рвёт развернуться и крикнуть: «Прости, я нечаянно».

Не смей ломаться.
Не обернись, не смотри.
Ты ушла босиком
На пальцах
Раз, два, три
Раз. Два. Три.

Мне этот лёгкий стоил, наверно, полжизни.
И хотя я иду, но, кажется, будто мчусь.
Секунды замёрзли, на стенах пустых зависли.
Красная лента. Финиш. Ушла. Не вернусь.

- По частям разрывается
Мается
- Тебе это нравится?
- Что-то ломается
Не получается
- Спи, моя умница
Что-то ещё с нами станется


Минус двадцать
Кто-то поит тебя чаем
Ночью отчаянно помню
И скучаю
Холод крепчает
Минус двадцать
А кто-то тебя там
Обнимает


И вроде бы всё уже сказано
Но срывается
«Не уходи»
- Милая девочка, что-то ещё с нами станется
- Всё давно уж рассказано
Но всё мнится, что мало, мало..
-Я запомню тебя, хорошая.
-Всё забывается.
-Но не ты
Милая девочка, что-то ещё с нами станется.
Спи.

Я хочу, чтобы каждый полчаса
Ты проверял, не звонил ли твой телефон.
Я хочу, чтобы по ночам
Ты видел меня – свой один и тот же кошмарный сон.

И прости же за каламбур, но я
В жизни твоей не буду сковородой или табуреткой.
Я хочу быть струной, и, звеня,
Быть самой тонкой, самой прозрачно-некрепкою.

Не женой, нет, самым гадостным ядом
Буду рядом.
О, милый, да, я буду слишком рядом!

Что-то неуловимое
Невесомое
Я буду в тебе. Это даже больше чем близко.
Мельчайшей частичкою.
Одной твоей хромосомою.
Милый, ты давно перешёл черту риска.

Я хочу, чтоб ты помнил меня!
Как я помню тебя - побуквенно, миллиметрово.
Я (…) тебя.
И это такая… фигня. Хотя здесь должно быть, пожалуй, покрепче слово.

Но нет, не женой, точно нет.
Самым гадостным гадом
я буду рядом.
О милый, я буду рядом!


Да пойми ты, дурак, мне самой этого надо!..

Нас научили стрелять, водить и носить брюки.
Нет ничего, чего теперь я не знаю.
Но лучше бы ты убрал от меня свои руки,
А то я их тебе, пожалуй, сейчас сломаю.

Это вроде бы называли мы равноправием.
«Равно.. чем?» - сказок лучше бы нам не рассказывали.
Женщина-стержень – правда, почётное звание?
Терминаторов в юбке разве вы не заказывали?

И болит-не болит – вовсе не в этом дело.
Не Шварцнегер, но отлично делаю вид.
Нужно делать как нужно, а не как захотела.
А какое там дело, болит или не болит.

Но ты знаешь, я тоже… тоже могу быть слабой.
Я стою и смеюсь над странным твоим вопросом.
О, мой Бог, я ведь просто… я просто баба.
Я чувствую это, утыкаясь в грудь тебе носом.

Я чувствую, что есть кто-то сильнее и выше.
Кто-то твёрже, чем я. Я от счастья смеюсь тебе в шею.
Я малявка. Я так… я считаюсь мышью.
Правда в мышей из железа я не очень-то верю.

Но на те пять минут, что объявлены «белым танцем»,
Я тебя не боюсь и себя не боюсь.
Расклеивается, по швам расползается панцирь.
Ну и пусть…
Ну и пусть…
Ну и пусть…
Ну и пусть…

Ну и пусть.

Послушай, а тебе не пора из меня вылиться?
Выняться.
Выплюнуться.
Прорваться.
Мне так надоело высасывать это из пальца.
Мне так надоело перед каждым вторым извиняться,
Что я тут с твоим путаю чужие лица.

Иногда мне кажется, что ты просто не существуешь.
Что тебя нет.
Я придумала.
Мне приснилось.
Мысли запутались, порядком поизносились.
Чужие лица, фразы, поступки забылись.
А ты всё так же на руке на моей рисуешь.

А ты всё так же для всех, всеми любимый
Всехний.
Всеобщий.
Всем и всегда улыбчивый.
Со всеми умеешь так, как будто их личный ты.
Такой распрекрасный, такой карамельно-влипчивый.
Что оторваться просто уже нет силы.

Ты так прекрасно читал мои мысли все.
Что я не удивилась бы
Если ты прототип Гарри Поттера.
И вежливый очень, и вечно со всеми заботливый.
А то вдруг ледышка, и крайне несловоохотливый.
А меня трясло. Я боялась, что дело во мне.

Без дозы мне плохо. А с дозой – ещё не лучше мне.
Не узнал.
Не сказал.
И даже не поздоровался.
Это словно 10 ударов. И все они - ниже пояса.
И руки трясутся, и что-то случилось с голосом.
И так хотелось, что бы всё не так, чтобы всё во сне.

И мне даже не нужно видеть твоего лица,
Чтобы ты
Всю ночь
Потом бы мне проснился
Втёрся, въелся, в кожу мою вдавился.
Поселился внутри. Вот сволочь, ведь поселился.
Слушай, тебе не пора из меня вылиться?!

Ч то говорить тому, кого никогда не увидишь?
Как прощаться, если слова застряли?
Если всё глупость… ты говоришь – и не слышишь.
Уши оглохли и больно двигать руками.

Если мечтаешь всё высказать, а получаются
Только все «эканья» да глупые слёзы,
Стоит слово сказать, как по щекам катятся.
Нет, не серьёзно… прощаться так – несерьёзно.

Потому что тошнит от собственного бессилия.
И голос, сволочь, дрожит, будто минус тридцать.
А на лице – болезненная идиллия.
То ли повеситься, то ли сначала напиться.

Нет, ну конечно, всё пройдёт и растает,
Как у Есенина, вместе с цветами яблонь.
Но только сейчас этого не понимаю…
Только теперь нафиг мне всё это надо?

Почему все давно для тебя уже заготовленные
Царапают горло, наружу не лезут – цепляются.
А мозг ещё капает: «Бред, Лена, всё… всё бредовое».
Но где же ты, думалка, есть, когда Лена влюбляется?!

А слова застревают так, будто хреном смазаны…
Горло дерут, горькие, даже думать страшно.
Все сюжеты избиты, и сказки давно рассказаны.
И мысли, кислоты, разъели… хотя неважно.

А самое… несмешное, обидное, позднее -
Это так трудно будет переварить,
И всё то, для тебя, теперь будет сказано воздуху…
Ну что же, что же, что тебе говорить?

И я снова вниз головой…
Я с тобой
Сон мой
Бог мой
Обернись и укрой
Тёплой нежной рукой
Или стой
Отвернись, дверь закрой
И по лестнице вниз – домой
Не с тобой…
Я хочу… постой
Ты прости мне весь бред такой
Просто снова вниз головой.
Это осень не будет другой –
Снова влезет мне в душу как гной
Спой
Я больна. Может быть, тобой.

Ну а осень сидит внутри
Она давит, что не говори
Я смеюсь тебе о любви
Ври
У окна горят фонари
Сладким стоном дрожат огни
Спи
И ты эти странны сны
Не смотри
Потому что они
Словно осень, сидят внутри

У меня
А я снова вниз головой
Беспрестанно хочу домой
Только дом мой теперь с тобой
Вариант этот и никакой
Не подходит мне больше другой
Сон мой
Бог мой
Страх мой
Пульс мой
Крик мой
Всхлип мой
Даже если ты будешь чужой
Мне плевать. Ты же мой
Мой
Мой
Всей душой
И до мозга костей
Верь!...

Представляешь, вот она, лежит у меня на ладони.
Простая снежинка. Секунд через пять растает.
А как ты думаешь, многое она помнит?
А она, наверное, много всякого знает.

А представь, говорят, что они все-все разные.
Что вот нет ни одной на неё абсолютно похожей.
Интересно, а они Новый год, как мы, празднуют?
Как ты думаешь, как ей на ощупь кожа?

Но тогда как же так – если нет среди них одинаковых
Или даже похожих, то как же они встречаются?
Никаких цветов, оттенков, признаков знаковых,
Покружились секунду, а потом навсегда разлетаются?

А какого же чёрта, вдруг они друг другу понравятся?
А свадьбы, детей и дома никогда не будет…
Просто бац – на ладонь. И в кожу мою впитается
Каплей льда. Хотя да… Как ты сказал? «Не люди».

Да, ведь люди – мерило для существенного.
А снежинок – сто пятьсот миллиардов. Им не убудет.
Высасывать проблемы из пальца нам так естественно,
А в принципе мы же так… всего лишь люди.

Потому что наверное есть что-то более значимое…
Ведь вот так по галактике – не имея никого близкого.
Сто пятьсот миллиардов… Ледяные, а настоящие
И их блеск изнутри. Значит они блестят искренне.

Нет, конечно, это я так, слегка раздумалась…
Это с людьми случается нынче не часто
Ну вот, что-то холодное по руке дунуло…
Она улетела. Значит, она так счастлива.

Доктор, милый, а Вы обещаете не смеяться?
Собачье сердце вымокло под дождём…
Доктор, пожалуйста, ну попробуйте попытаться.
Давайте мы вместе с вами его зашьём.

Я знаю доктор, что мне уже все восемнадцать.
И что сердцу из плюша не страшен дурацкий дождь.
Но объясните мне вот на этих вот самых пальцах
Пять причин, по которым не сможете нам помочь!

Доктор, смотрите, глаза у неё блестящие,
И нарисованный рот вовсю улыбается.
Доктор, она живая, она настоящая!
Просто она сейчас чуть-чуть притворяется.

Я уверена, доктор, что всегда по ночам.
Она просыпалась, чтобы ей не приснилось.
Она мёрзла и прижималась к моим плечам,
Но не спала – чтоб со мной ничего не случилось.

Доктор, да она про меня всё-всё знала.
Я всё горе шептала в её мохнатые уши.
Она знала мои секреты лучше, чем мама!
Доктор, она всегда умела так слушать…

Доктор, я не хотела, чтобы она промокла…
Доктор, я знаю, вылечиться – простит…
Я обещаю, мы будем сидеть на окнах
И в плохую погоду слушать на кухне «Трансмит».

Доктор, милый, Вы обещали мне не смеяться..
Я понимаю, что Вы выросли, давно не мальчик..
Доктор, ведь Вы всё же можете попытаться?!
Доктор, милый, тогда почему же Вы плачете?!

Я прошу тебя, Господи, запри нас с ним в тесной комнате.
Чтоб потолкАми давились и глохли от тишины.
Чтоб найти друг друга на ощупь в удушливой темноте.
И друг другу, не зная, кому, пересказывать сны.

Я признаюсь в любви на всех языках, что известны мне.
И не зная их, ты будешь всё понимать.
Мне без разницы, бред ли, явь это, или всё во сне.
Я согласна бред этот каждую ночь повторять.

Говорить с тобой так, будто раньше были немыми мы.
Каждый мелкий пустяк обсуждать как с самой собой.
Чтоб краснеть, чтоб язык костенел, но чтоб были смелыми.
А ещё ты мне скажешь, что ты без меня неживой.

А потом я в итоге не выдержу и начну рыдать.
А ты будешь пробовать мои слёзы на вкус.
Скажешь мне, что всю жизнь на море мечтал побывать.
А теперь и не надо. И это огромный плюс.

Я пропахну тобой - самый лучший из запахов на Земле.
Расскажи секрет – смогу выпускать парфюм.
Я тону в тебе. Я пьяна тобой. Я горю в огне.
О, тебе так везёт на полоумных дур!

Расскажи мне, Господи, почему так получается,
Что не получается ничего так, как захотел?
Почему люди в комнате в веке моём запираются,
Только чтоб натворить каких-нибудь… всяких дел?

Я уверена, Господи, что если бы нас с ним оставили,
Шутники узнали б, что многого не учли.
В темноте, тесноте становится близкими самыми…
Мы не выйдем! Да к чёрту эти ключи!

Ты знаешь, если ты уйдёшь, я выживу.
Возможно, изредка я буду задыхаться,
И небо будет остро пахнуть крышами.
Но знаешь, я упрямая, я выживу,
Хоть по ночам будет хотеться целоваться…

Меня будет тошнить от фильмов с эндами.
Хоть с хэппи, хоть без хэппи, это мелочи.
Тут вся любовь творится с «бой» и с «фрэндами».
Нет, не люблю я фильмы с хэппи-эндами -
Там через чур всё розово и девичье.

Ах, Господи, а можно познакомиться
С тем дураком, что пишет нам сценарии?
Ему тогда всерьёз не поздоровится,
Пожалуйста, ты дай нам познакомиться!
И я дополню наш сюжет деталями.

Пусть объясняет мне свои бредовые,
Обкуренные эти мысли-фразы.
Моя душа слегка чуть-чуть не новая,
Я не прощу ему его бредовые,
Что душу доводили до экстаза.

Так доводили, что уже не лечится.
Мой сценарист весьма фигов, пожалуй.
Ни нош-пой, ни касторкой не отвертишься…
Да к чёрту эту душу, пусть не лечится!
Здоровым не дойдёт никто к финалу.

Мы оба гордо задираем головы.
Но так недолго в землю «шмяк!» носами.
Да, два дебила – это сила. В стороны
Идём и гордо задираем головы.
Однажды нас столкнут с тобою лбами.

Послушай, сценарист уже научен…
Теперь в сюжете небо пахнет крышами.
Давай уже поверим в этот случай.
Ты жаждешь. Так обоих нас не мучай!
Уйдёшь – вернёшься, значит, точно выживу!

Защищайтесь, сэр! В двадцать первом другие традиции -
Защищают не девушек, теперь от них защищаются.
Контрибуции, договоры, отделенья милиции…
От острых когтей и улыбки таким не спасаются.

Дикий взгляд, волосы по ветру, капля иронии…
Да, дружок, тебе этой ночью достанется.
Никакого интима, только чуть довести до агонии.
И мальчик в слезах. Он не рад. Он уже кается.

На каждую сволочь в ковчеге было по паре.
Чтоб в одиночку сволочи этой не маяться.
Но из всех, из ковчеговских, люди – самые твари.
Ну что ж, Ной ошибся, но с кем иногда не случается?

Ромео, Джульетты и прочие Герды с Каями…
Мне бы забыться, а ему с ними там засыпается….
Люди – они собаки: живут отдельно. Но стаями.
И чуть что: в глотку, и лаются, лаются, лаются…

ФСБ рыдает над нашими переписками…
А я больше не стерва. У меня так не получается.
И я, как дура, реву над твоею запискою.
Стойкость из пальцев сочится, стойкость кончается.

Мне нужен холод. Стать, как Снежная. Всей, до дна.
Пальцы в лёд. Снег в глаза. И весною расплавиться.
Чтоб почувствовать, как это – таять, когда одна.
И от всей этой глупости в голове чтобы избавиться.

Наша последняя с Вами ночь. Защищайтесь, сэр!
И опять милый мальчик уже почти задыхается.
Я отрастила клыки и когти. Ах… я вас съем!
Ну вот, теперь мой. Всё банально - мечты сдуваются.

Уводят овец из стада ночными туманами.
А люди уходят сами, поплакав в подушку.
Только вот не бросайся своими «I lov’ами».
Теперь так ругаются и плюшевые игрушки.

Напоследок же сделай мне одно одолжение –
Свали из моей головы со своими вопросами.
Ваше Величество, Вы же мечты воплощение!
Как же, сегодня пятница, а Вас бросили!

Блин… Если нельзя нам матов, то будет блин.
А всё прочее, непечатное мозг не пускает.
И знаете, напоследок скажу Вам, что Вы кретин.
Вы хотели всего и сразу. Но так не бывает.

Бросили? Ну смирись, всё когда-то случается.
Меня такие ещё в прошлой жизни достали.
У меня с глухими баранами не получается.
Я так хотела, чтоб ночью меня похищали…

Я так хотела… Ну вот, вспоминаются мелочи.
А ты знаешь, пожалуй, было с тобой и неплохо нам.
Тогда почему ухожу? Это глюки и девичье.
Я просто пошла. Можно и без смс-телеграмм.

Неплохо – не хорошо, никак. В этом разница.
Любит, не любит – разве это печали?
Ромашке хочется жить. Но она обломается…
Когда женишься, приходи – выпьем чаю.

Ты женись, чтобы поздно стало красть меня.
Ты женись, чтобы не остаться кому-то, как мне, одной.
Ты женись, чтобы плакаться, что она – не я.
Ты женись. И в последний раз ты станцуй со мной.

Я молчу шестьдесят минут в час. Моя цензура давно невменяема.
В мыслях только команда: «Фас!». Искусать тебя, покалечить.
Когда рядом ты, меня нет. Я на допинге. Молодец - довёл меня.
Вырубаются пробки, и свет гаснет. Я достаю свечи.

Ты однажды ошибся. Сломал меня. И я теперь – ртутный шарик.
И теперь ломать буду я. Травить. Оставлю без шансов.
Что, влез ко мне в душу и заблудился? На входе забыл фонарик?
Заплатил за вход. Но кто сказал, что я даю возвращаться?

И не ври друзьям, что не скучаешь. Бросайся словами, мыслями.
А ночами рви и метай. И всё, что ни есть – в окно!
За глаза цвета моря ты пойдёшь ко дну вместе со всеми крысами.
Вот только не говори, что жалеешь. Мне всё равно.

Моё имя завтра будет носить смертельный шторм в Америке.
Но Америка переживёт. Ты мой шторм – нет. Ничего.
Все снежинки на сердце лопнули - живой. Так бейся в истерике!
Теперь моя очередь. Небо и провода – как в кино.

-я тебя… -не надо.
Я не любитель бросаться фразами.
Но ведь правда…
Ты замучил своими рассказами…
Лампа гаснет.
Мозг лопается от банальности.
Я в полусне.
Календарь застрял на августе.
Дура такая!..
Хотела сказать ещё лет сто назад,
Что так не бывает,
Что нам с тобой начинать нельзя.
Привычка?
Небо курить и задыхаться… Бестолочь!
Отлично!
Ты видишь? Нам не разбежаться… за полночь.

здравствуйте! я давно уже читаю ваши стихи, свои печатаю. нужна ваша помощь - найти стихотворение!!!
Помню там строчки " мой мальчик давно не читает мои стихи мой мальчик давно потерялся в моей истории"
очень понраивлось оно мне. было в компе, а комп пришлось переустановить. мне для себя, ни в каких других целях использовать не буду!!! спасибо