Единственной зови (глава 9)

Глава 9

Я сам не знаю до сих пор
За что мне это право слова,
Но..., я живу теперь как вор,
Укравший счастье у другого.
Она мне даже не жена,
Но перед нею я в ответе,
Все потому что мне она
Теперь дороже всех на свете.
Эта женщина, которую люблю я очень,
Эта женщина, которая мне снится ночью,
Эта женщина, которая глядит с тревогой и мольбой...
Эта женщина, которая подобна чуду,
Эта женщина, которую я помнить буду,
Эта женщина, которой никогда не стать моей судьбой.



Июль 2009 г.
Абхазия, Гагра

Крёстного я застала в дверях. Он обрадовался мне и огорошил новостью – мы едем в Жоэкварское ущелье…
В этом уголке Абхазии мы с дядей Серёжей провели около трёх часов (два из них верхом, около получаса - привал и пешая прогулка по ущелью). Находится ущелье около Гагры, недалеко от знаменитой Колоннады, которая, наряду с рестораном «Гагрипш», стала своеобразным символом этого курортного городка. Через всю Гагру шли пешком. Город, без сомнения, прекрасен: громадные эвкалипты, чудесные набережные и побережье, дивная природа, волшебный морской и эвкалиптовый воздух и постоянная близость моря, в которое всегда можно окунуться и идти дальше…
Жоэкварское ущелье с его густыми зарослями самшита, красного дерева, каштана, с величественными скалами, нависающими над рекой и покрытыми вековым мхом - чудеснейший уголок Кавказа. Словно сказочным великаном прорублено ущелье, на дне которого прыгает звонкая речка Жоэквара. Её название переводится как «Двенадцать родников». Она бежит среди вечнозеленого подлеска, то затихая в укромной заводи, то вдруг бросаясь вниз, то становясь покорной там, где ее подпирают бетонные берега и плотина… Бежит, меняясь… Бежит, так похожая на человеческую жизнь… У истоков Жоэквары сверкают брызгами водопады, пробивая себе путь рядом со старыми черкесскими тропами.
К сожалению, на словах не очень хорошо получится передать сказочную атмосферу ущелья и самшитовой рощи: постоянный полумрак – солнце сюда почти не проникает – громадные (и не очень) деревья, густой кустарник, пни, ветки, камни — всё покрыто мхом. На протяжении всей поездки меня не оставляло ощущение того, что вот-вот откуда-нибудь выглянет хоббит.
Проводник показал одно из традиционных места для поцелуев – через самшитовое дерево, чтобы семья была прочнее самшита.
Я лишь печально улыбнулась. Не будет у меня никогда семьи. Тем более – прочной. Не будет, пока жива память об Ильдаре… А забыть его почему-то невозможно…



Июнь 2003 г.
г. Барнаул
«Успею! Должна успеть! Пашка…» - эти три слова крутились в моём мозгу, словно мелодия шарманки…
Вечерняя улица была пуста. Как назло – ни одной машины… Вот невезение!
Я сунула руку в карман, чтобы достать мобильный телефон и вызвать такси, но поняла, что оставила его дома. Возвращаться же означало терять лишнее время… Я готова была сесть на асфальт и завыть от безнадёжности, но тут мне в голову пришла редкая по своему идиотизму мысль – отправиться пешком. Точнее, бегом…
«Ничего, я хорошо знаю каждый дворик, и обязательно успею…» - успокаивала я себя, понимая, что иного выхода у меня нет. Именно моя уверенность в конечном итоге чуть не привела к маленькой трагедии.

Довольно бодрой рысью я вылетала из-за угла и, экономя время, бросилась через пустынную дорогу, не потрудившись ни оглянуться по сторонам, ни, тем более, найти пешеходный переход. Мой принцип «водитель – не трамвай, объедет» никогда не давал повода убедиться в его неправомерности, а учитывая, что автотранспорт на улицах ночного города – явление редкое и вызывающее удивление, я точно знала, что ничего страшного со мной приключиться не может… И, как назло, именно в тот момент, когда я уже пересекла разделительную полосу, у меня подвернулась нога, и я брякнулась на асфальт…
Потирая ушибленное колено, я поднялась, и вот тут-то мне пришлось воочию убедиться в том, что в каждом правиле есть свои исключения. Прямо на меня на чудовищной, как мне тогда показалось, скорости несся громадный тонированный джип. И человек, сидевший за рулём, явно руководствовался принципом автомобилиста, не менее известным, чем мой принцип пешехода: «не столб – отойдёт». Но всё дело было как раз в том, что отойти я не могла. От страха меня как будто парализовало, и я не могла пошевелиться - просто молча наблюдала за приближавшейся машиной. Вместо того, чтобы отскочить в сторону, я смотрела на это чудовище как приговорённый к смертной казни смотрит на гильотину, которая должна будет через какие-то считанные секунды отделить его голову от туловища. Кажется, в этот момент вся моя короткая и никчёмная жизнь пронеслась перед моими вытаращенными от страха глазами… Совсем скоро я окажусь рядом с Пашкой… Мы встретимся на том свете, и он посмотрит на меня своими серьёзными близорукими глазами, в которых будет читаться осуждение. И я попаду в ад, непременно в ад – иначе и быть не может… А Пашка, как мученик, отправится в рай…
Сидя на дороге, я попыталась вспомнить слова хоть какой-нибудь православной молитвы. Но, увы, я всегда была атеисткой, и ни одной не знала. Поэтому, чтобы было не очень страшно, закрыла глаза, приготовившись к неизбежному…

Неизбежного почему-то не произошло. В последний момент водитель заметил меня и резко «вильнул в сторону»… Раздался визг тормозов, и через несколько секунд я лицом к лицу столкнулась с владельцем машины. По его лицу можно было читать как по открытой книге, и всё, что оно отражало, явно было неприличным. Наверное, будь я на пару лет старше, водитель джипа с удовольствием пустил бы меня по матери. Но, увидев перед собой девчонку, которой на вид больше пятнадцати не дашь, с перепуганными глазами, из которых в два ручья текли слёзы, только сжал руки в кулаки, молча сгрёб меня с асфальта и, сверля злым взглядом, поволок за собой на тротуар.
- Живая? – спросил он угрюмо, придерживая меня за плечи, опасаясь, видимо, того, что я могу упасть в обморок, и ему придётся тащиться со мной в больницу.
Я неопределённо кивнула головой. От пережитого страха меня продолжало трясти, а язык упорно отказывался повиноваться. Наверное, со стороны я смотрелась как глухонемая девочка, сбежавшая из интерната, чтобы побродить по городу в первый день нового года, но умудрившаяся, не пройдя и нескольких шагов, попасть в переделку. Зубы отбивали нечто, схожее с барабанной дробью, а сама я тряслась как эпилептик во время припадка. Впрочем, оно и понятно – не каждый день оказываешься на волоске от смерти.
- И куда мы так торопимся? – негромко, но очень строго спросил он. – На тот свет?
И тут я снова вспоминала о Пашке. Он там, в квартире, умирает, а я здесь точу лясы с каким-то незнакомым мужиком! «Успею! Должна успеть! Пашка…» - снова завертелось в моей голове.
- Там… Там человек умирает… - пролепетала я, с трудом разлепив искусанные губы.
- Авария? – строго спросил незнакомец.
- Нет… - я покачала головой и, захлёбываясь слезами, понесла какую-то тарабарщину. – Он… Он, кажется, сам… Я… Там… В квартире… Из Непала, а он звонит, и… Ой… Он же… Я же…
Не знаю, что он понял из этого невразумительного лепета, но, с каменным лицом, схватил меня за руку и втолкнул на переднее сидение своего джипа и заставил пристегнуться.
- Адрес? – потребовал он.
- Чей? – окончательно растерялась я.
- Твоего покойника. Какая больница?
- Не больница… Там… - я с трудом смогла вспомнить и, тем более назвать адрес дома, в котором прожила несколько месяцев. Мой мозг отказывался мне служить, а язык во рту распух и перестал ворочаться…
«Успею! Должна успеть! Пашка…» - пульсировало в моём угасающем сознании. На остальное было наплевать…

Автомобиль резко затормозил перед домом.
- Приехали, - сказал мой случайный попутчик. – Проводить тебя?
- Нет, - я решительно завертела головой. – Сама… Спасибо…
- Не за что, - он сдвинул на переносице короткие толстые брови.
- Я… Сколько я должна?
- Нисколько. Иди уже…
- Спасибо…



Июнь 2003 г.
г. Барнаул

Дрожащей рукой я вставила ключ в замочную скважину и попыталась повернуть. Ничего не выходило – ключ не двигался с места... Я нервно передёрнула плечами и приложила максимум усилий для того, чтобы замок поддался. Тщетно! Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем до меня дошло, что дверь открыта…
«Опоздала…» - эта мысль ударила в виски барабанным боем. К горлу подкатила тошнота, и я вдруг поняла, что сейчас лишусь сознания. И всё-таки, я заставила себя сделать шаг, потом второй, потом – третий… Квартира встретила меня гробовой тишиной. Ни звука, ни шороха…
«Опоздала…» - обречённо прошептала я.
Трудно передать ощущения, с которыми я переступила порог. Я готова была ко всему, вплоть до висящего на плафоне в коридоре Пашкиного бездыханного тела... Как наяву, я представляла себе посиневшие губы, скособоченную голову, безжизненно поникшую, вывалившийся изо рта язык чернильного цвета…
И с этим – жить? Как? Никак… Проще будет отправиться вслед за ним, чем взглянуть в глаза его родителям. Наталью Юрьевну это убьёт, а Вадим Васильевич, скорее всего, прикончит меня… И поделом! Я – убийца. Я убила их сына… Единственного сына…
Нужно только убедиться в том, что всё кончено, и, распахнув окно, просто сделать один-единственный шаг. И тогда уже никто не сможет меня ни в чём обвинить…
В коридоре тела не было, и я, осторожно ступая по выложенному кафелем полу, робко заглянула в ванную… Он наверняка там – плавает в воде, окрасившейся его кровью. Алая кровь, прилипшая к телу белая рубашка, окровавленные, изуродованные руки, вспаханные двумя продольными порезами…
Ванна была пуста. Ничего подозрительного, кроме заполненной бельём корзины, грязной ванной с разводами от пены для бритья, да приставшей щетины, оставшейся, видимо, после последнего принятия Пашкой ванной, не было… Последнего – как страшно это звучит… А-а, нет… На краю зеркала аккуратно висел один носок явно не первой свежести. Второй почему-то скромно покоился в раковине…
Мимоходом заглянув в туалет, в котором нестерпимо, до рези в глазах, пахло освежителем воздуха с лимонным запахом, я поняла, что Пашка может быть либо в комнате, либо в кухне. Третьего не дано…
Кухня была завалена грязной посудой. Кажется, Пашка за время моего отсутствия не утруждал себя её мытьём, а, учитывая, что готовить он не умел… Стоп! А это – что?

Описать разрушительную силу своего ночного вопля я просто не решусь. Одно то, что пенсионер из соседней квартиры, переживший Сталинградскую битву и штурм Берлина, проснулся к криком «Бомбы!» и поднял на ноги свою пожилую супругу, говорило о многом. Пожилая чета долго ещё носилась по подъезду, настойчиво звоня во все двери и убеждая полусонных людей в том, что началась война. В отсутствии убитых и раненых их убеждали всем подъездом ни один день…
- Твою б…дь, Суворин! – фарфоровые кружки в мойке протестующее задребезжали, вибрируя от моего визга. – Урод…
Женщина, а тем более – хрупкая девушка, не должна ругаться матом. Это противоестественно. Но бывают обстоятельства, в которых поневоле забываешь о своей половой принадлежности и мечтаешь только о том, чтобы у тебя появилась «силушка богатырская» - та самая, отведать которой Алёша Попович в мультфильме настоятельно просил «ворогов земли русской».
А как бы поступили на моём месте вы?
Мчаться через весь город, представлять картины одна страшнее другой, чтобы увидеть это!

«Виновник торжества» мирно спал, опустив голову на стол и громко сопя на всю кухню. Напротив него стояла полупустая бутылка коньяка «Старый Кенигсберг» и стопка с подозрительно темневшей на донышке жидкостью. Рядом со стопкой притулился потрёпанный жизнью гранат… Вот такой натюрморт… Коньяк и лимон – это я ещё понимаю, но коньяк и гранат – это, кажется, уже перебор… От Пашки изрядно разило перегаром, и я, сдерживая рвотные позывы, бросилась к окну, чтобы открыть форточку…
- Придурок! – бросила я на ходу. Мой крик способен был поднять даже мёртвого, но Пашка даже ухом не повёл. Он спал сном младенца, даже не подозревая о том, что его жизнь висит сейчас на волоске, ведь именно в этот момент я пожалела, что он, всё-таки, жив. Напряжение, терзавшее меня в течение этого показавшегося мне вечностью дня, схлынуло, и на смену ему пришла злость – сокрушительная, всепоглощающая.
«Зрячий? Сейчас будешь слепой!» - вспомнилась фраза из советского кинофильма. «Живой? – перефразировала её я. – Сейчас будешь мёртвый!» Задушу собственными руками, чтобы неповадно было так пугать… Утоплю… Повешу… Расстреляю…
Но это – лишь обещания. А по факту…

Откуда только силы взялись? Я кое-как спихнула Пашку со стула и, ухватив за ворот грязной, залитой коньяком рубашки, поволокла в ванную. Он и тогда не проснулся – лишь что-то досадливо забормотал, но расшифровывать его «алкоголический бред» мне хотелось меньше всего.
Сейчас я устрою ему головомойку в прямом и переносном смысле этого слова!
Кое-как дотащив Пашку до ванной, я глубоко вздохнула и, отерев катившийся по лицу пот, включила свет… Кто бы знал, каких неимоверных усилий мне стоило забросить в ванную это негнущееся, неповоротливое тело! Скажу только, что кривлялась я долго, устала смертельно, и когда мне, наконец, это удалось, за окном, наверное, забрезжил рассвет…
Оставалось самое сложное – вспомнить, как приводят в чувство пьяного человека. Что-то вроде «быстро и сильно потереть уши ладонями»… Я с сомнением посмотрела на его прижатые к голове уши и почувствовала острое желание их оторвать, чтобы неповадно было в следующий раз напиваться до поросячьего визга. Если бы до поросячьего! Нет, это, кажется, называется «в дрова»…
Толку от того, что я тёрла его уши, было мало. Они покраснели и стали тёплыми – не более того. Нет, здесь нужно что-то более действенное! Не потрудившись даже его раздеть, я включила холодный душ и направила струю прямо в Пашку. Он забормотал и открыл мутные глаза…
«Слава тебе, Господи! – подумала я с облегчением. – Ожил…»
- Саша… - безжизненно пробормотал он. – Саша… - и снова закатил глаза, готовый, кажется, снова провалиться в свою «нирвану».
Я с готовностью окатила его холодной водой, и он снова приподнял веки.
- Ты пришла… - он улыбнулся бессмысленной и одновременно счастливой улыбкой идиота.
- Пришла, пришла, - мрачно изрекла я. – Вылезай… - я протянула ему руку…

Ценой каких-то неимоверных усилий мне удалось, взвалив на себя Пашку, дойти до комнаты. Точнее, шла я, а он просто бестолково перебирал ногами, и норовя завалиться на бок и уснуть …
Я затолкала его в комнату, прислонила к платяному шкафу и для верности закрыла дверь на ключ.
И вот тут-то силы меня покинули… Кажется, от изнеможения и усталости, я готова была вот-вот лишиться сознания. Лучше бы удариться головой о какой-нибудь острый угол – так, чтобы наверняка… И пускай Пашка побудет в моей шкуре. Пускай! Соскользнув на пол, я закрыла глаза и упёрлась лицом в колени. Слёзы покатились по моим щекам…

- Саша… - Пашка, кажется, окончательно пришёл в себя, и, шатаясь подошёл ко мне. – Не плачь, пожалуйста… Не могу видеть твоих слёз…
Не может он, видите ли! А когда говорил, что умрёт, не предполагал, что я плакать буду? Чем он, вообще, думал…
- Ну что ты стоишь? – спросила я раздражённо, наблюдая за тем, как он, прислонившись спиной к стене, с трудом пытается сохранить равновесие. Получалось это у него отвратительно. – Садись в кресло…
Не хватало только, чтобы он упал и разбил физиономию… Какой же он всё-таки беспомощный и жалкий. Совсем как маленький ребёнок… Он беспомощно топтался на месте, глядя на то, как моё тело сотрясается от рыданий, и бормотал какую-то чушь из серии: «Может быть, водички принести?»
Наконец, мои слёзы высохли, и я медленно поднялась с пола.
- Сашенька, я люблю тебя… - Пашка грустно посмотрел на меня.
Любит он, как же! Эгоист проклятый… Себя он любит, а не меня… Любил бы – не стал бы так пугать.
- Это я уже слышала сегодня по телефону, когда ты собирался помирать, - напомнила я, садясь на край кровати и скрестив руки на груди. На всякий случай я проигнорировала то, что он в очередной раз извратил моё имя. – Дальше что? Что ж не сдох-то, Суворин?
- Не могу без тебя… - пошатываясь, он подошёл ко мне и сел рядом.
- Я же просила тебя сесть в кресло… - я упорно делала вид, что не слышу его слов. – Послушай, давай я твоим родителям позвоню, а? Они приедут, а я…
- Нет, - он уткнулся головой в моё плечо. – Я никому… Никогда… - он задохнулся, обняв меня обеими руками и прижав к себе так крепко, что у меня затрещали кости… - Я не могу без тебя… Просто не могу… - Пашка подозрительно засопел носом.
- Эй, Суворин, - я извернулась, чтобы освободиться. Не тут-то было – он держал меня слишком крепко. – Не вздумай хныкать! Из окна вылетишь… Честное слово – я отцу позвоню и попрошу его приехать, чтобы тебя утихомирить… Мне в одиночку с тобой не справиться!
- Делай что хочешь… - обречённо сказал он.
- Пашка, ты что, совсем сдурел?
Пашка в это время нёс какую-то околесицу. В этом пьяном бреде я не без удивления угадывала весь его словарный запас ласковых слов, причём, в алфавитном порядке… Рефлекс, наверное… Интересно, какой – условный или безусловный?
- Всё, всё, успокойся, - я погладила его по голове, надеясь отвлечь, но не тут-то было. Пашка на мгновение отпустил меня и толкнул на кровать…
Это нравилось мне всё меньше и меньше. Он прижал к кровати мои руки, и мне было или не пошевелить… На помощь, что ли, позвать?
- Эй, у меня так сотрясение мозга будет! – предупредила я, подняв вверх бровь.
- Если бы ты только знала, как ты мне нужна, - пожаловался он. – Я хочу, чтобы ты была со мной… Всегда, Саша… Пусть как раньше, без штампа в паспорте… Мне он не нужен, этот штамп. Лишь бы ты была рядом… Я не могу без тебя… Люблю тебя… Я с ума сойду, Саша… Сашенька…
- Павел, меня мало интересует, чего ты хочешь. Я на данный момент хочу, чтобы ты убрал руки, и… Подожди, что ты сказал? – только тут до меня дошёл смысл сказанных им слов. Бред какой-то. Поведение Пашки и так вызывало удивление, а тут ещё и это дикое предложение… - Ты ничего не путаешь? – переспросила я. Я жила с ним, не любя, я опозорила его перед всеми друзьями и знакомыми, сбежав из-под венца, и после этого он продолжает меня любить? Хочет всё вернуть?!
- Люблю тебя… Люблю… - он пытался поцеловать меня, но я ожесточённо вертела головой. – С первого дня, когда увидел…
- Твою мать, да слезь ты с меня! – ругнулась я, тщетно пытаясь освободить руки. – Отпусти, Павел, это уже не смешно…
- Я люблю тебя… - его голос стал тише, неувереннее.
- Ты это уже говорил, - напомнила я в очередной раз.
- Сколько раз нужно это тебе повторить, чтобы ты мне поверила? Сколько можно бегать за тобой, унижаться… Сколько? - он неловко поцеловал меня куда-то в шею и лёг рядом, закинув руки под голову. – Пойми ты, что я жить без тебя не могу. Не могу и не буду… - ни к селу, ни к городу добавил он.
- Сможешь. Будешь… - поправила я, демонстративно повернувшись к нему спиной. - Хотя, что тебе толку сейчас объяснять? Всё равно не поймёшь…
- Родная моя, - он неуклюже обнял меня слабеющими пальцами. – Я не могу без тебя…
Его речь стала сбивчатой, и я с трудом могла разобрать, о чём он говорит. Сердце в груди сжалось от жалости. До чего я его довела! И всё – из-за своей глупой любви к Ильдару…
Ильдар… Почему он – это не ты? Почему не ты говоришь, что любишь? Почему не ты страдаешь без меня? Почему не ты твердишь, что без меня умрёшь? Почему не ты? Почему?
«Потому что он любит другую, - подсказала мне память. – И он женат…»
- Спи… - тихо, как маленькому ребёнку прошептала я Пашке, силясь отогнать непрошенные воспоминания.
Он безмятежно улыбнулся и уснул…

Так я сделала свой выбор.
Приказала самой себе вычеркнуть Ильдара из сердца и памяти. Заставляла саму себя забыть его имя. Пыталась жить дальше. Жить с Пашкой…
Не скажу, что я была в диком восторге от наших отношений. Разве можно всерьёз относиться к человеку, у которого нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства? Пашка в прямом смысле этого слова оказался размазнёй. Он не просто простил несостоявшуюся свадьбу, но ещё и предложил начать всё сначала. Он унижался, чуть ли не валяясь у меня в ногах… Жалость, в конечном итоге, взяла верх, и я согласилась вернуться…
Он делал для меня всё – разве что на руках не носил. Его родители сумели достойно обеспечить своего сына, и всё, что имел, он старался потратить на меня. Достаток, цветы, конфеты, романтические ужины, путешествия по всему миру – любая девушка была бы на седьмом небе от счастья. Любая, но не я. Несмотря ни на что, я оставалась к Пашке по-прежнему холодна. Я равнодушно отдавалась ему, представляя, что совсем другие руки ласкают моё тело, другие губы шепчут ласковые слова мне на ухо и заставляют кровь приливать к щекам. Повернувшись к нему спиной и чувствуя, как его руки обнимают меня ночью, я мечтала только об одном – забыться. Этого забвенья Пашка не был в состоянии мне дать. Стоило ему появиться, как депрессия накатывалась на меня с всё нарастающей силой.
Пашка был мне интересен как человек, и я пыталась заставить себя испытывать к нему что-то большее. Он был приятным собеседником и просто интересным человеком. К нему можно было обратиться за советом по любому поводу и всегда получить логичный и точный ответ. Он согревал меня в постели. Наконец, он был мне симпатичен, и этого женщине порой бывает достаточно для того, чтобы начать верить в то, что он – и есть любовь всей её жизни… Но я не верила. Моей единственной любовью был Ильдар, и Пашка сильно проигрывал ему во всём…
Воспоминания о моей первой любви чуть потускнели и отступили на второй план, но убить в своём сердце это чувство мне не удавалось. Иногда, садясь за руль, я отправлялась по «маршруту воспоминаний». Не знаю, зачем мне это было нужно…

Ильдар в моей жизни больше не появлялся. Не скажу, чтобы я его ждала, но всё же, идя по улице, стала ловить себя на мысли о том, что разглядываю мужские фигуры, пытаясь разглядеть среди них его. Но он словно бесследно исчез, всколыхнув старые чувства…



Июль 2009 г.
Абхазия, Гагра

- А сейчас-то куда? – горестно кряхтел Эдик, натягивая цветастые оранжево-голубые шорты.
- В милицию, печать поставить… - Ильдар ожесточённо чистил зубы и мог только представить себе, как Эдик неуклюже переваливается по номеру в поисках майки, которую вчера вечером по рассеянности спрятал под его подушку.
Ильдар, которого раздражало безмятежное спокойствие друга, решил сделать ответный «презент», принёс из ванной носки, в которых Эдик проходил целый день, и сунул их под подушку мирно посапывающего друга. Не успокоившись на этом, и не в силах уснуть, он добавил к ним ещё и свои, решив посмотреть, что будет. Но его уставший друг спал как убитый…
- Точно, я и забыл… - промямлил Эдик и скрипнул дверцей шкафа.
На другой ответ рассчитывать было трудно. Эдик всегда останется Эдиком…
- Растяпа потому что… - Ильдар вытер лицо и вышел из ванной. – Ты готов?
- Мы на машине? – в голосе Эдика прозвучала трогательная надежда.
«Оптимист! – усмехнулся про себя Ильдар. – «Карету мне, карету…» Откуда это? Грибоедов, кажется?»
- Ещё чего! – рассмеялся Ильдар. – Прогулки пешком способствуют хорошему пищеварению. Давай, Эдик, столовская стряпня ждёт…
- Ох, не хочу я эту кашу и жидкий чай!
- Хочешь, чтобы нас с тобой опять искали по всему пансионату? Пошевеливайтесь, товарищ старший лейтенант. Ваша майка под моей подушкой…
- А что она там делает?
- Лежит, - спокойно пояснил Ильдар.
- Слушай, а… - Эдик с любопытством вытянул шею. – А что дальше было? После твоего отпуска? Мог бы поговорить с ней…
- Ничего, - Ильдар сухо поджал губы. – Этого так сразу не объяснишь… Мне в голову пришла совершенно бредовая мысль – все эти годы Леська была лишь мечтой, образом, воспоминанием. А какова она в действительности – этого я не знал. Боялся разочароваться. К тому же, она к своему бывшему жениху уехала… Я погоревал, покуролесил недельку и уехал в часть. Подписал контракт. Отец в шоке был – он думал, что старший сын продолжит его дело, а у меня не было желания заниматься коммерцией. И я остался служить в Екатеринбурге… Потом поступил в университет на заочку…
- И вы больше не виделись?
- И мы больше не виделись…
Ильдар прекрасно знал, что говорит неправду. Была ещё одна встреча. Встреча, которая разрушила всё, что только можно было разрушить. И, как ни печально признавать, в случившимся целиком и полностью был виноват он. Сколько ни убеждай себя в том, что его вины в том, что произошло четыре года назад, нет, здравый смысл подсказывал – есть… Они с Лесей давно могли бы быть вместе, если бы он так не торопился и не испортил всё. Сам испортил. Своими руками отдал своё счастье другому…