* * *

И, когда он вконец уставал от
чужих тревог,
от бесцветных слов и
бессмысленных обязательств –
он скидывал мир, как плащ, и
входил в уютный простой
мирок,
распахнув окно, где дрожали
звёзды в небесной смальте.
Когда он вконец уставал от
мирской возни –
он запирал свою дверь,
открывал сервант, где стояли
вина,
и вспоминал двух женщин,
которые были с ним,
двух женщин,
каждая из которых была ему
половиной.
***
У одной были тёплые руки и
преданные глаза,
у той, что вечно случались
рядом,
если от беды он на волосок.
А другая – стройная как лоза и
гибкая как гюрза –
ускользала меж пальцев, как
тонкий морской песок.
С первой – целую ночь пил
чай, говорил взапой,
не касаясь, - люди чем-то же
отличаются от зверей.
А другую сразу кидал на
лопатки и накрывал собой,
чтобы хоть на час, не навек, -
но сделать её своей.
Одна была вся – его боль, его
детский страх,
он бы мог убить её, если бы
был смелей;
но являлась другая - верная,
любящая сестра, –
и он снова дышал, и они
подолгу бродили навеселе.
На одну тратил жизнь и кровь,
и столько душевных сил -
только другая и знала, как он
после бывает слаб.
Ни одну, ни вторую он ни о
чём не просил, -
но одна его погубила, а другая
его спасла.
***
Где-то там, вдали от чужих
людей, на краю весны,
перед часом Быка, под
сверкающей ранней луной,
он вспоминал двух женщин,
которые были с ним, -
двух женщин,
которые на самом деле были
одной.
(c) Kaitana