есенинское отродье.

я помню те дни, когда я смотрела снизу
вверх на родителей и восхищалась ими.
они терпели все глупости и капризы
и даже ни разу по-человечески не бранили.
теперь мама просит меня достать посуду
с верхних полок, потому что сама не может.
я дотягиваюсь. а мама моя почему-то
плачет. чёрт знает, что её там тревожит!

окружающее меня пространство - так широко,
что давит со всех сторон, гудит на уши.
хочется спрятаться в вакуум. глубоко.
ничего не знать, никого не слушать.
отдохнуть, поразмыслить и дух перевести.
но нет. лучше всего смотреть под ноги,
когда будешь их принуждённо плести
вдоль безутешной пыльной дороги.
глаза приоткрыты и заторможены чуть.
смотришь вниз, а там вместо груди - дыра.
руку суёшь туда. с настороженностью,
а она выходит насквозь. вот те на!

слова спустить с поводков, аж слюна.
бедные бледные янки - в кровавую крапинку.
всё и вся - истерзано, умертвлена.
остальные? посмотри, ни царапинки!
и я готова, как примерная, сидеть и ждать
или бегать по всем городам и странам -
среди сырости и небритости улиц тебя искать,
локти стёрты, коленки содраны. люди странные.
им всё равно: ищешь ты или прячешься.
взрослые прятки и головы в грязных траншеях.
игра затянулась, а ты всё ребячишься.
или кто-то крепко затянул игру на шее.

и меня вдохновляет это проклятое жжение
посередине, где лёгкие набирают богатый улов,
всего на три строчки, (дальше идёт отторжение)
и ладно бы удачных рифм, трепетных слов,
а то так. выходит какая-то гнусная проза,
чертова неудачница. с лёгкой руки
отправляет на бар монету на алкодозу.
"здравствуй, крепкий сердечный друг.
помоги!"