Не моё, но волшебное... Мой Ангел. (1)

Я люблю ее, в этом моя беда и моя радость. Я возненавидел свою слабость, когда понял, что мне не удается избавиться от этих чувств. Я все время твердил себе, что она мне не пара, что несмотря на воспитание, она всего лишь крепостная. Моя крепостная. Моя Анна. Мой ангел.

Я помню тот день, когда она впервые появилась в нашем доме, словно это было вчера. Хорошенькая белокурая малышка с любопытными серыми глазенками. Мне стало неприятно, когда мама обняла ее и погладила по голове. Мне совсем не понравилось, что я должен буду делить мамино внимание с этой незнакомой девочкой, хотя я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы позволять обнимать и целовать себя прилюдно. Мне было уже восемь лет.
- Кто это, мама? – мое недовольство было заметно по голосу. Малышка прижалась к маме, словно ища у нее защиты.
- Это Анна. Она будет жить с нами.
- Зачем? – я насупился.
- Ей негде жить, и о ней больше никто не может позаботиться.
- Ну и что! Я не хочу, чтобы она жила здесь. – я ревниво поглядывал на девочку.
Мам грустно улыбнулась.
- Я всегда думала, что мой сын великодушный человек, как его отец, мне жаль, что я ошиблась.
От разочарования прозвучавшего в мамином голосе, я вспыхнул, а потом расплакался, как маленький, подбежал к маме и уткнулся лицом ей в подол.
- Не плачь! – услышал я тихий голосок. – Вот, возьми.
Я повернул голову, девочка протягивала мне старую потрепанную игрушку, то ли зайца, то ли собаку.
- Возьми, он умет рассказывать сказки. – сказала она, словно по секрету. – Не плачь.
Подумать только, меня утешает эта малявка! Я не знал, что делать, и взял это странное создание. При ближайшем рассмотрении это оказалось все же ближе к собаке, хотя длинные уши и придавали ему сходство с зайцем.
- Тяф! – я ткнул игрушкой в живот девочке, от чего она залилась смехом. – Тяф! Тяф!
Мне понравилось, как она смеется. Отдав малышке игрушку, я уверил маму, что она не ошиблась во мне, и что Анна может остаться, я совсем не против.
Анна оказалась неожиданно занятной. Я все больше времени проводил, возясь с ней. В свои четыре года малышка хотела знать все на свете. Про облака, про цветы, про речку, про рыб, про птиц. Ее вопросам не было конца.
- Володя, а это кто? А почему? А куда? А зачем?
Отвечая на вопросы, я чувствовал себя ужасно умным и взрослым.
Как-то я выстругивал кораблик из деревяшки, Анна наблюдала за мной во все глаза, по обыкновению засыпая меня вопросами.
- А он поплывет? А куда? А парус у него будет? А какое это дерево? А он не утонет?
Я с трудом успевал ответить на один вопрос, как на меня сыпались два следующих. Потом мы вместе торжественно спустили кораблик на воду. Он поплыл, покачивая белоснежными парусами, явно направляясь к середине пруда. Анна хлопала в ладоши и смеялась, а я гордился собой.
- Владимир, какой он красивый! – ее восхищению не было предела.
Мама учила Анну играть на рояле и французскому, девочка все схватывала на лету. Отец улыбался и кивал головой, наблюдая за ее успехами. Когда она не занималась, то ходила за мной как хвостик. Иногда мне это досаждало, я злился и прогонял ее. Потом мне становилось стыдно, и я приходил мириться. Она недолго на меня обижалась, с легкостью прощая мою грубость, мы снова становились друзьями.
После похорон мамы я плакал, уткнувшись в пушистые волосы, и Анна гладила меня по голове. Это был первый и последний раз, когда я показал ей свою слабость.
Потом для Анны наняли гувернантку, которая продолжила ее обучение.
Для меня было потрясением узнать, что Анна принадлежит мне, как обычная вещь, вроде рубашки. Она была моей собственностью. Ну, будет когда-нибудь. Меня все время готовили к тому, что я унаследую поместье и стану полновластным хозяином. И для Анны тоже.
Я никому не позволял помыкать ей или тем более обижать, мне это было неприятно. Я ее хозяин. Я, и больше никто! Эта мысль странным образом грела меня.
Мы впервые расстались надолго, когда я уехал учиться в Петербург в кадетский корпус. Именно там я понял, что люблю. Люблю девочку, оставшуюся в поместье.
Я был рослым и казался несколько старше своих лет, мне льстило внимание роскошно одетых дам. Я сам не понял, как оказался в постели одной из них. То, что мы делали оказалось чертовски приятным занятием.
Приехав на каникулы домой, я было заскучал, но быстро утешился в полузабытых детских забавах. Анна сперва дичилась меня, но потом оттаяла. В этот год мы в последний раз вместе ходили на рыбалку, и она смеялась, радуясь моей удаче, когда я голыми руками ловил в ручье юрких голавлей.
Еще через год между нами ледяной стеной встало слово – барин. Я сам приказал ей так называть меня. Не знаю, что на меня нашло, что вызвало мое неудовольствие, может быть мое растущее влечение к ней, а может любовь, которую я не мог побороть, но с тех пор она не называет меня иначе. Я навсегда потерял ее дружбу.
В последующие годы у меня было достаточно женщин, чтобы удовлетворить тело, но ни одной для души.
Анна с каждым годом становилась все краше, расцветая под опекой отца, как диковинный оранжерейный цветок. Если бы не некоторые слухи, я мог бы подумать, что отец любит ее не просто как ценитель красоты. Я узнал, что после смерти мамы он перенес удар, который лишил его радости обладать женщинами.
Я редко наведывался домой, и отец все больше сближался с Анной. Приезжая, я чувствовал себя лишним в их тихом мирке, терзаясь ревностью и стыдясь своих желаний.
Не раз и не два я представлял Анну в своих объятьях, я до каждого движения, до каждого слова знал, что хочу сделать с ней. Бесстыдно хотел и не смел коснуться. Она была моим ангелом - чистым и невинным.
Неожиданно умер отец. При этом известии внутри меня образовалась пустота. Я еще раз перечитал письмо, легкий затейливый почерк Анны сообщал жуткую новость: отца больше нет. Я вышел из казармы, в чем был, и побрел по ночному Петербургу. Редкие снежники падали мне на плечи, на волосы, я не замечал их, занятый одним вопросом – Как мне жить дальше?
Решение я принял той же ночью, не годилось оставлять поместье без хозяина. К тому же, там была Анна. Прошение об отставке я писал с легким сердцем.
Через пару недель после похорон отца Анна вошла в мой кабинет.
- Звали, барин? – бледное личико было бесстрастным, хотя глаза припухли от недавних слез.
- Да. – мне стало противно от того, что я собирался сделать. Я был ее хозяином, но она была не такой как другие. Ее близость раздувала нешуточный пожар в моем теле, который не загасить никому, кроме нее. – Сегодня вечером придешь ко мне в спальню. – твердо выговорил я.
Анна не сжалась, не вздрогнула, только обреченно вздохнула и опустила глаза.
- Даже до сороковин не дотерпели… - сказала, словно мысли вслух.
- Ступай! – я чуть повысил голос, мне было неприятно осознавать ее правоту.
Днем раньше, днем позже… это должно случиться. Анна должна стать моей. Может быть тогда мне удастся разорвать эту привязь.
Ближе к полуночи дверь отворилась, Анна не посмела ослушаться. Она молча вошла и прикрыла дверь. Я повернулся, унимая бешено стучащее сердце. Девушка была одета, но так даже лучше, мне нравится самому раздевать женщин.
Я приказал, - Подойди!
Анна сделала пару шагов и снова остановилась. Мое нетерпение возросло до немыслимых размеров, я сам подошел к ней и обнял тонкий стан. Вернее, попытался обнять, потому что от ее жалобного голоса руки сами опустились.
- Пожалуйста, не надо… - серые глаза заволокло пеленой слез.
- Не надо меня бояться, Анечка. – я старался быть нежным.
- Грешно это, барин. Мне даже к вам в комнату входить грех.
- Свои грехи я замолю как-нибудь, - усмехнулся я, все еще не решаясь прикоснуться к ней.
- Отпустите меня… пожалуйста… - обреченная мольба в тихом голосе показала, что она считает меня безжалостным чудовищем. Я почувствовал, как внутри зарождается злость.
- Хорошо, иди. Только тебе придется выбрать, Анна. Или ты остаешься сейчас со мной и живешь как раньше, или…
- Или? – в ее глазах зажглась надежда.
- Или ты будешь жить так же, как остальные дворовые, в людской. Будешь одеваться как все и работать наравне со всеми. Выбирай.
Я был уверен, что моя хрупкая изнеженная девочка выберет комфорт и беззаботное существование, поэтому был ошеломлен, когда она поклонилась мне в пояс, прошептала, - Спасибо, барин. – и выскользнула за дверь.
Теперь я был зол на себя. Я так привык к развращенному свету, что посмел усомниться в моем ангеле. Теперь мне придется выполнить свое обещание.
Наутро управляющий получил распоряжения, касающиеся Анны. Никаких привилегий. Я утешался тем, что чем скорее Анна поймет как это – быть крепостной по-настоящему, тем скорее я получу желаемое.
Дни шли за днями, слагаясь в безрадостные месяцы. Без света милых глаз все вокруг было тускло-серым, ничто не могло развеять мою тоску. Хуже всего было то, что я вовсе перестал видеть мою девочку, искать ее специально или справляться о ней мне не позволяла гордость. Я чувствовал себя так, словно меня поманили обещанием счастья, а потом обманули.
Зима прочно утвердилась в своих правах, на реках и озерах застыл ледяной панцирь, деревья и поля спали, укрытые снегом.
Я объезжал свои владения просто так, чтобы хоть как-то отвлечься, и вдруг на реке увидел… Анну. Сердце сдвоено стукнуло, я не ошибся, это была она. Что она делает? Неужели… Бог мой, да она стирает! Я вскипел. Как посмел управляющий послать такую маленькую хрупкую девочку на такую тяжелую работу?!
Я подъехал ближе, Анна, заметив меня, спокойно поднялась, поклонилась и снова потянулась к белью. Я спрыгнул с лошади.
- Оставь это! – приказ резко прозвучал в снежной тишине.
- Что вам угодно, барин? – Анна стряхнула капли воды и подула в озябшие ладошки. – Мне нужно выполнить урок, иначе управляющий выпорет меня.
Я словно очутился внутри огромного колокола, от неслышного удара мир раздвоился, растроился. Из-за моей похоти моего ангела в любой момент могли выпороть, а я бы ничего не узнал. Я постыдно мало интересовался жизнью поместья, замкнувшись в своей обиде.
- Анечка… - я взял ее ледяные ладошки в свои и только теперь заметил обветренную потрескавшуюся кожу, ранки и мозоли. Это я был всему виной, колокол ударил еще раз, земля качнулась под ногами.
- Аня, ты вернешься в дом, будешь жить как при отце.
Она отрицательно покачала головой, - Я ничем не смогу отплатить за эту милость. – Серые глаза строго взглянули на меня, и тут Анна закашлялась нехорошим сухим кашлем.
Я без лишних разговоров закинул ее в седло, сам сел позади нее и галопом помчался в поместье. Я всю дорогу надеялся, что мне просто кажется, что у девушки жар, что она дрожит просто из-за страха передо мной или из-за холода.
Дома я первым делом снял с нее намокший кожушок, все же, возясь в воде, трудно не облиться, тем более, если полощешь тяжелую непослушную простынь. К сожалению, мне не показалось, сейчас я видел болезненный блеск ее глаз и лихорадочный румянец, расцветший на щеках алыми маками.
Я немедленно послал за доктором, а Анну отвел в ее бывшую комнату и приказал лечь в постель. По моему приказу комнату прибирали, словно ее хозяйка ненадолго вышла. Я все же надеялся на возвращение Анны.
- Аня, я скоро приду. Я хочу, чтобы к моему возвращению ты лежала в кровати. – увидев испуг в ее взгляде, добавил, - Я не трону тебя, не бойся.
Сколько я себя помнил, у Вари всегда был чудодейственный бальзам от всяческих порезов и ссадин. Вытребовав пузырек, я вернулся к Анне.
Я постучал прежде чем войти, и дождался ответа из-за двери.
Анна лежала в кровати, до подбородка натянув одеяло.
- Скоро доктор приедет. – Я сел рядом с ней, делая вид, что не замечаю ее скованности. – Почему ты не сказала управляющему, что заболела?
Анна промолчала, я только вздохнул.
- Дай мне руку, - мой тон не терпел возражений, она осторожно выпростала одну руку из-под одеяла. Я стал осторожно втирать бальзам в поврежденную кожу.
- Что вы делаете? – Анна изумленно смотрела на меня.
- Хочу, чтобы твои ручки снова были нежными и мягкими. – так же бережно я нанес мазь на другую руку моего ангела.
- Зачем? Все равно на скотном дворе да в прачечной опять загрубеют.
- Туда ты больше не вернешься. – пообещал я, борясь с желанием поцеловать тонкие пальчики.
- Чем я тогда буду заниматься? Развлекать вас? – в ее смехе не было радости.
- Ты сначала поправься, потом решим. – я предпочел сейчас не обсуждать это.
Нашу беседу прервал доктор Штерн. Он осмотрел Анну, потом отвел меня в сторону, чтобы она не слышала.
- Мне очень жаль, Владимир Иванович, но я не могу обнадежить вас. Анна болеет уже не первый день, я опасаюсь ухудшения ее состояния, боюсь, что она слишком слаба, чтобы перенести болезнь.
Я похолодел, представив себе жизнь без Анны. Нет, я не мог ее потерять. Ни за что!
- Илья Петрович, я сделаю все, чтобы Анна выздоровела.
Он улыбнулся одними глазами и откланялся, оставив обычные рекомендации, пить лекарства, отвары и полный покой.
Пока мы разговаривали с доктором, Анна уснула. Пока готовили отвары и ездили за лекарствами, я бесцельно шатался по комнатам, не зная чем себя занять. Я никому не мог доверить ухаживать за моим ангелом, ее жизнь слишком много значила для меня.
Наконец отвар настоялся, я взял кувшин и отнес его в комнату Анны. Она спала беспокойно, металась, пересохшие губы выговорили – Пить…
Я поил ее с ложечки, как ребенка, она глотала не открывая глаз, дыхание со свистом вырывалось из груди, хрупкое тело сотрясал озноб. Я надеялся, что лекарства помогут, но и через несколько часов Анна металась в горячечном бреду, истощая свои и без того невеликие силы.
Варвара принесла обтирание, чтобы хоть немного сбить жар, я с трудом дождался за дверью конца процедуры. Обтирание помогло, Анечка лежала спокойно, хотя дышала по-прежнему тяжело.
Ночь прошла беспокойно, Анна то стонала, то затихала, открывая глаза, не узнавала меня. Когда она засыпала, я с тревогой прислушивался к слабому дыханию, не зная, что я буду делать, если оно окончательно затихнет. У ее постели я впервые в жизни молился истово и сумбурно, не заученными с детства молитвами, а просто просил, чтобы моя девочка выжила.
Из-за своего эгоизма и глупой гордости я вот-вот потеряю ту единственную, в ком смысл моей никчемной жизни. Я хотел доказать себе, что она такая же, как все остальные, что я напрасно столько лет боролся с собой, но доказал лишь то, что жить незачем, если ее не будет. И теперь не мог простить себе упрямство и жестокость.
Варвара уговаривала меня пойти поспать, но я не хотел отходить от моего ангела, словно мое присутствие что-то значило. Я находился рядом с ней почти все время, уходя только, когда Варвара приходила переодеть ее и обтереть. Я стоял на коленях возле ее кровати, касаясь ее руки кончиками пальцев, и просил не оставлять меня.
К вечеру Анне стало хуже, она устала бороться и теперь тихо уходила. Я слышал, как стихает дыхание, чувствовал, как холодеют тонкие руки, ноготки посинели, кожа стала восково-прозрачной. Тогда я обнял ее и впервые после похорон мамы заплакал.
- Анечка, не покидай меня. Я люблю тебя, слышишь, ты нужна мне… Анна… останься… - слова вперемешку с рыданиями рвались из груди. Я прижимался губами к ее щекам, глазам, губам, пытаясь хоть как-то удержать ускользавшую душу. Не знаю, сколько прошло времени, но отчетливо ощутил момент ее возвращения. Дыхание было слабым, но ровным, сердечко размеренно билось под моей дрожащей ладонью. Мой ангел остался со мной.