Садовник

Мой добрый друг, Садовник юный,
Чей взор утоплен был в мечте,
Кто каждой ночью вязко - лунной
Летать верхом мог на звезде;
И не любя, влюбить мгновенно,
И проклиная, свет дарить;
Ему богини неизменно,
Плели судьбы златую нить.

Как сын весны, небес капризом,
Впитав божественный покой
Он жил на кущах Парадиза,
Что создавал своей рукой.
И в мире праведно-порочном
Цвели бушующим огнем,
Как дети солнца в доме отчем,
Творенья чуткие при нем.

И все струилось дивным светом,
Когда лежал, прильнув к корням,
В пучине сладостных заветов,
Под мерный звон святых полян.
И пенье птиц не умолкало,
А в аромате дивных снов
Сияли бренные опалы
Земли изнеженных даров.

И вот, творец непревзойденный,
На пару с солнечным лучом,
Любуясь негою покорной,
В тени листвы увидел он,
Как райским шелестам внимая,
В рассвете дерзкой красоты,
Цыганка гордая, младая
Зашла в приют его мечты.

Росы касаясь ручкой милой,
Ступая тихо меж цветов,
Своим сиянием затмила
Она блаженный свет садов.
И перед ликом гасли розы,
Пред одеяньем вял пион,
А ветер пел небесной прозой -
Ей о любви молился он…

Так каждый день подарком Божьим,
Она ступала в тот Эдем,
Со взором гордым и тревожным,
Как ходит царь в чужой гарем.
А там вплетя свое смиренье
В жасмина розовый туман,
Моля святым благоговеньем,
Был красотой Садовник пьян.

И только боль на сердце тленном,
Как будто пламень во крови,
Когда язвила так надменно
Она на клятвы о любви.
И нет больным страданьям срока,
Сводящим медленно с ума -
Порой с усмешкой и упреком
Вдаль уходила вновь она…

В своем греху - порочной страсти,
Он был лишен свободы жить,
Когда любовь звериной пастью
Мечтала голод утолить.
Но грянул день судьбы прозренья!
И вот, с надеждою, едва,
Услышал он на обреченье,
Цыганки томные слова:

«Ты называл меня богиней,
Что всех прекраснее цветов,
Милее, сладостней, любимей;
Так докажи свою любовь!»
И добавляла горьким ядом,
Как будто южная змея,
Так демонически и свято:
«Сожги свой Сад, и я твоя!»

И вот Садовник с приговором
Своим, и бледен и уныл -
Смотря ей в след потухшим взором,
В сырой душе по зверски выл…
И был уже горячий вечер,
И звезды в мир уже рвались,
Когда сметая свет зловеще,
Столб пепла, серый, грянул ввысь.

Горящий вихрь - адский трепет -
Сам черт, похоже вышел в мир,
То мигом он по травам реет,
То вьется весь в небес эфир.
И в этом огненном оплоте,
Как в окончании миров,
В своей диковинной природе,
Был уничтожен сад садов.

С безумным взором и во прахе,
Через лесов ночных плетень,
Садовник в выжженной рубахе,
К цыганам брел, как будто тень.
Но вмиг, последний луч разбился
В душе, за красной сетью век -
Там где недавно табор вился,
Сейчас лишь виден след телег.

И вот, теперь тоской гонимый,
Ни жив, ни мертв, как лунный свет,
Он слышит смех, цыганки, мнимый -
Вся суть бедняги – томный бред…
И вскоре пал. Но волей божьей,
Не став ни пеплом, ни песком,
Он у скалистого подножья,
Расцвел чернеющим цветком.