мой личный кошмар
Ты знаешь, во мне поселился кошмар,
Волощением страшного ада.
Он во сне через душу сквозь поры и кровь,
Прямо в сердце с ногами забрался.
Из глазниц, вниз по скулам, беспокоя суставы,
Пробирался упорно и жадно.
Завтрак свой начинал с подогнившей любви,
Ударяя сквозь кожу молчаньем.
Неохотно, как будто в угоду судьбе,
Выпил слезы до рези, до боли.
Знаешь чей он ребенок, сатаны злобный сын?
Это спутник любви нареченный.
Он, лишь полночь наступит, начинал карнавал
Блюдом дня выбирая страданье.
Он читал мне стихи, сочинял даже сам,
Поглощая надежду кусками.
Он любил музицировать истерикой, страхом
И кричать изнутри что есть мочи.
Утром в сон безмятежный; или просто сбегал;
Безразличию даря полномочия.
Мы с ним даже сдружились, заключив хрупкий мир,
Данью стали желанья и мысли.
Эти постные блюда ему не нужны
Любит он лишь горячее, острое.
Волощением страшного ада.
Он во сне через душу сквозь поры и кровь,
Прямо в сердце с ногами забрался.
Из глазниц, вниз по скулам, беспокоя суставы,
Пробирался упорно и жадно.
Завтрак свой начинал с подогнившей любви,
Ударяя сквозь кожу молчаньем.
Неохотно, как будто в угоду судьбе,
Выпил слезы до рези, до боли.
Знаешь чей он ребенок, сатаны злобный сын?
Это спутник любви нареченный.
Он, лишь полночь наступит, начинал карнавал
Блюдом дня выбирая страданье.
Он читал мне стихи, сочинял даже сам,
Поглощая надежду кусками.
Он любил музицировать истерикой, страхом
И кричать изнутри что есть мочи.
Утром в сон безмятежный; или просто сбегал;
Безразличию даря полномочия.
Мы с ним даже сдружились, заключив хрупкий мир,
Данью стали желанья и мысли.
Эти постные блюда ему не нужны
Любит он лишь горячее, острое.
15 января 2010
мне нравится