Эту историю я писала от имени мужчины. Может, коряво и неправдоподобно, но мне кажется, что именно так чувствует молодой талантливый человек. Не судите строго, хотя выдержу любую критику. Заранее спасибо.

Художники тоже умеют любить…

1999 г, Сочи.

Самолет приземлился в сочинском аэропорту ранним утром, когда солнце находилось ещё на востоке. Я спустился по трапу и с удовольствием вдохнул свежий морской воздух – после пыльной Москвы здесь был просто рай. Бодрой походкой я направился к зданию аэропорта, попутно оглядывая пространство вокруг себя и не переставая восхищаться голубизной южного неба.
В здании было весело и суматошно: несмотря на ранний час люди, словно муравьи, сновали туда-сюда – кто-то приехал, а кто-то уже собирался покидать один из самых прекрасных курортов мира. Я люблю путешествовать налегке, поэтому в чемодане лежали только туалетные принадлежности, легкие брюки, шорты и пара футболок. В другой руке у меня была сумка с мольбертом и красками, так как, собираясь ещё в Москве, я заранее знал, что здесь буду не отдыхать, а работать.
В полном недоумении, что никто меня не встречает, я вышел к автостоянке и огляделся в поисках такси – что ж, придется самому добираться до Милославских. Но мой взгляд упал на высокого мужчину, небрежно прислонившегося к блестящему бамперу нового форда. Что-то в его облике показалось мне знакомым, он широко улыбался, смотря на меня. Тут незнакомец снял солнечные очки:
- Так и будешь стоять или все-таки поздороваешься со старым приятелем?!
- Эдик! – я устремился навстречу своему лучшему другу, - Не узнал тебя, черт! А тачка-то!
Мы обнялись.
- Сто лет не виделись! – Эдик радостно похлопал меня по плечу, - А ты все малюешь? – и он кивнул в сторону мольберта.
- Это теперь – дело моей жизни, старина.
- Вот оно как?! А как же медицина?
- Не моё это. Зато родители довольны – окончил-таки институт, - я привычным жестом провел по волосам.
- И прическа вон как у художника, - Эдик с улыбкой посмотрел на мои курчавые светлые пряди, достающие до воротничка рубашки, попутно укладывая вещи в машину, - в дни нашей дикой молодости за такую вольность тебя заставили бы стоять на горохе.
Я стоял и все шире улыбался, улавливая знакомые веселые нотки в голосе старого друга. Эдик подошел ко мне:
- Я чертовски рад, что ты приехал, - сказал он искренне.
- Я тоже, - сказал я, - честное слово!
- Но только я надеюсь, что ты не будешь, как и раньше, отбивать всех моих девушек?
- Сначала посмотрим на них, - отшутился я, привыкший к его шуткам насчет усиленного внимания ко мне женского пола.

Мы ехали по извилистой дороге прямо над морем и вспоминали прошлое. Мы учились в одной школе и жили на одной улице, пока Милославские не переехали в Сочи. Эдик остался в Москве с бабушкой, окончил школу, а потом уехал к родителям. Его отец занимался нефтяным бизнесом и постоянно находился в разъездах, поэтому в доме на побережье жили только Эдик, его мать и младшая сестра. Правда, в настоящее время все семейство было в сборе по случаю серебряной свадьбы родителей. Мать Эдика была англичанкой, со своим мужем они познакомились в лондонском музее, где она рассматривала предметы искусства, а он сходил с ума от тоски, жалея, что потащился за своим гидом вместо того, чтобы просто остаться в гостинице. Это была любовь с первого взгляда, сохранившаяся до сих пор.
И вот теперь я в первый раз приехал к ним в гости.
Эдик спрашивал меня об учебе, планах на будущее, о предстоящей поездке в Петербург, а я не мог оторвать взгляда от моря. Я обязательно напишу маслом этот чудный восход, и уже мысленно делал наброски, накладывал краску…
Мы, наконец, подъехали к дому. Вместо симпатичного дачного домика, который я ожидал увидеть, перед нами возвышался особняк в три этажа, огороженный белым забором. Вокруг росли пальмы и абрикосовые деревья, на лужайке перед домом возле бассейна стояло несколько шезлонгов, зонтики и столики. Эдик открыл калитку, пропуская меня вперед.
«Пух, ну где ты?!» - раздался звонкий голос, и перед моими глазами возникла пара загорелых упругих ягодиц, практически не скрываемых коротенькими шортами, в то время, как их обладательница находилась под столом и стоя на четвереньках что-то искала. Или кого-то? От неожиданности я встал как столб и, к великому моему стыду, встало ещё кое-что.
- Зося! – Эдик сконфуженно улыбнулся, выходя вперед и загораживая сестру.
Я не мог сказать ни слова – до того мне было неловко.
Девчонка быстро встала на ноги и улыбнулась. Казалось, она была нисколько не смущена, в то время, как мы оба пытались скрыть румянец.
- Здравствуйте, - сказала она, - а вы – Егор? – ее голос был высоким и звенящим, темные волосы заплетены в две тугие косы, карие глаза под идеальной формы бровями смеялись. Она была одета в малюсенькую майку и белые шортики, открывающие её длинные загорелые ноги. Я не мог отвести глаз и невольно вспомнил набоковскую Лолиту – мне всегда казалось, что она выглядела именно так.
Эдик встал позади неё и положил руки ей на плечи:
- Знакомься, моя сестра Зося.
- А я действительно Егор, - улыбнулся я, осторожно сжимая в руке протянутую ладошку. Тут я заметил, что в другой руке девочка держит котенка, - А это, наверно, Пух?
- Пух! – засмеялась она, запрокидывая голову и подставляя утреннему солнцу прекрасное лицо. Я уже мысленно рисовал её портрет, ласкал кистью холст, увековечивая юность и чистоту этого существа. Смутившись собственных мыслей, я отвел взгляд.
Эдик пригласил меня в дом.
- Милая у тебя сестренка, - осторожно сказал я, когда мы поднимались на террасу.
- И ей всего пятнадцать, - нарочито строго сказал Эдик.
- Намекаешь на мой преклонный возраст? – засмеялся я.
- Нет, просто так, к слову… - он широко улыбнулся, - А вот и мама!
Дверь в дом открылась и к нам навстречу вышла высокая стройная женщина в желтом сарафане:
- Егор! – воскликнула она радостно почти без акцента, - Наконец-то! – она обняла его и поцеловала, - Давно тебя не видела, как ты изменился! Правда, Эдик?
Эдик кивнул.
- Пойдемте скорей в дом, дадим Егору возможность помыться, поесть и отдохнуть с дороги. Зося! – она огляделась, - иди сюда, у нас гости!
- Мы уже познакомились, - сказал я, - вы, Элизабет, как всегда, прекрасно выглядите, - и я, со всей галантностью, на которую был способен, поцеловал ей руку.
- Спасибо, - улыбнулась она.
Появилась Зося. Теперь в руках у неё было два котенка.
- Зося, перестань мучить животных, а лучше покажи гостю его комнату, - сказала мать.
Девочка пожала плечами и отпустила котят, которые тут же принялись играть друг с другом.
- Пойдемте, - сказала она и вошла в дом.
- Идите, а я пока распоряжусь насчет обеда, - сказала Элизабет, и мы с Эдиком тоже вошли в прохладный холл. Обстановка дома была простой и ненавязчивой. Её оживляли предметы искусства, расставленные тут и там и придающие комнатам необыкновенно изысканный вид.
У Эдика вдруг зазвонил мобильник, и он сказал:
- Идите, я вас догоню.
Зося прошлепала босыми ногами на второй этаж и остановилась возле комнаты в восточном крыле:
- Мы подумали, вам здесь понравится, - сказала она, открывая дверь, - Эдик сказал, что вы – художник, а все художники должны любить восход, - она произнесла это тоном уверенного человека и мило повела плечиком.
- Ты права, - откликнулся я, с трудом отдавая себе отчет в том, что любуюсь её руками: аристократические, с длинными музыкальными пальцами и изящными изгибами…
- Я играю на пианино, - насмешливо сказала она, словно прочитав мои мысли, - заходите… - и она отошла, пропуская меня вперед.
Я не смог скрыть восхищения от того, что открылось моему взору: стены, обитые кремовыми гобеленами, широкая кровать, милые плетеные кресла и такой же столик, живые цветы в кадках, прозрачные шторы из органзы, скрывающие выход на большой балкон и много-много света. Из огромного окна открывался вид на море…
- Это потрясающе! – искренне сказал я.
Зося только кивнула, а потом сказала:
- Я люблю бывать здесь, когда приезжаю на каникулы.
- Разве ты живешь не здесь? – удивился я.
- Нет, я учусь в Лондоне, - просто сказала она, что-то чертя пальцем на паркетном полу.
- Понятно, - я не знал, о чем с ней говорить из-за непонятного волнения, охватившего меня, когда впервые увидел её.
- Вы покажете мне что-нибудь из своих картин? – вдруг спросила она, - я очень люблю искусство…
- К сожалению, у меня с собой ничего нет, все они остались в Москве… - мне почему-то очень захотелось показать ей что-нибудь из своих работ.
- Жаль… - вздохнула Зося, отводя взгляд и быстрым движением откидывая за спину косу. Я снова подумал о Лолите и улыбнулся.
Она улыбнулась в ответ:
- Я пойду, а то Эдик обвинит меня в том, что я вам надоедаю, - без обиняков сказала она и в следующую секунду исчезла в коридоре, оставя только едва уловимый аромат лимона, исходивший от её волос.
Я опустился в кресло и, наконец, впервые за последние двадцать минут, расслабился. Эта девчонка определенно сбила меня с толку!

В течение двух дней Эдик показал мне все красивые места в округе: побережье, дикий пляж, маленькую бухту, утес, но все они не смогли затмить красоту Зоси. Я стыдился и злился на себя за то, что постоянно думаю о ней, но не как о младшей сестре друга, а как о женщине. А ведь ей всего пятнадцать! Я старше на целых девять лет! Казалось, она была всюду: на пляже со своей доской для серфинга, около бассейна с котятами и собаками, на кухне, сидящая на столе, непринужденно жующая бутерброд и по-детски болтающая ногами, на террасе в гамаке, читающая какую-нибудь книгу… А я, сам того не замечая, пытался оказаться в том месте, где была она. Зося, казалось, совершенно не обращала на меня внимания, и мы лишь изредка перебрасывались фразами по поводу погоды или каких-нибудь других глупых мелочей. Мое присутствие нисколько не смущало ее, в то время, как я просто сходил с ума.
Несмотря на свой возраст, Зося была уже сформировавшейся девушкой – приятные округлости бедер и груди, правильный овал лица, узкая талия и длинные стройные ноги. Чтобы хоть как-то отвлечься, я постоянно рисовал, выплескивая все эмоции на холст. Одна картина мне особенно нравилась: море, спящее в лунном свете и одинокая фигура в волнах. Казалось, что это таинственная русалка, играющая с пеной, но, если приглядеться, можно было различить нежные, прекрасные черты Зоси.
Было воскресенье, всех слуг распустили, Эдик с матерью уехали встречать Георгия Александровича в аэропорту, а я бесцельно слонялся по дому. В заднем дворике на качелях сидела Зося. Она, очевидно, задремала, так как глаза её были закрыты, и пушистые ресницы покоились на щеках, а книга валялась на траве переплетом вверх. Она была в голубом платье, которое задралось, оголив её загорелые ноги, едва касающиеся травы. Среди пышной зелени сада, спящая, босая, с распущенными волнистыми волосами, в этом простеньком платье она была похожа на фею. Я стоял у окна и не мог отвести взгляд, руки сами потянулись к мольберту и краскам. Легкими движениями я наносил на холст её нежные черты, не замечая, как летят минуты. Вдруг она открыла глаза и взглянула прямо на меня, я от неожиданности отпрянул, тут же обругав себя за подобную глупость. Она спрыгнула с качелей, подняла книгу и, помахав мне рукой, убежала.
Приезд главы семейства был отпразднован ужином в шикарном ресторане в городе и маленьким фейерверком уже в особняке. Весь вечер я старался не смотреть на Зосю, мне было ужасно стыдно за утреннее происшествие, но за столом мы, как назло, сидели друг против друга. К счастью, однако, все внимание Зоси было приковано к отцу, которого она, очевидно, обажала, впрочем, как и он её. Она была одета в белый сарафан на тонких бретельках, одна из них все время сползала с плеча и Зося легким движением руки поправляла её.
В целом, вечер прошел неплохо, и к одиннадцати часам все, уставшие и сонные, разбрелись по комнатам. Я лежал в постели, но мне не спалось, легкий ночной ветерок шевелил занавески, наполняя комнату восхитительным ароматом ночного моря. Я решил пойти искупаться и, захватив полотенце, выскользнул из дома. Спускаясь по тропинке к морю, я с удовольствием вдыхал запахи магнолий и горячего песка. Неожиданно я увидел её. Её красная доска для серфинга серебрилась в лунном свете, а я восхищался плавными и ловкими движениями этого неземного существа. Я вспомнил свою картину – да, именно такой она и была – сказочная русалка в безмолвном море. Я тихо опустился на песок и принялся наблюдать за ней. Откуда-то появились волны – очевидно начался прилив – и она с азартом принялась ловить волну. Мне отчаянно захотелось окунуться в воду, дотронуться до её кожи, и я снова обругал себя за эти мысли. Надо было просто уйти, но какая-то сила держала меня.
Волны тем временем становились все выше и выше, и я все реже видел фигурку Зоси. Непонятная тревога шевельнулась в душе, я встал на ноги и принялся отчаянно отыскивать её глазами. Вот она очутилась на гребне, и вдруг волна выбила из-под неё доску и Зося скрылась под водой. Я лихорадочно сбрасывал одежду и через пару мгновений уже плыл к тому месту, где она исчезла. Я нырял и нырял, пока не увидел её безжизненное тело. Схватив её, я, что было сил, поплыл к берегу. Вытащив её на песок, я откинул мокрые волосы и посмотрел в её лицо – оно было совершенно белым. Перекинув её через колено, я выпустил из легких воду и, снова уложив на песок, принялся делать искусственное дыхание. Через минуту она закашлялась и открыла полные ужаса глаза. Я смотрел на неё, держал в своих объятьях, а страх потихоньку отступал. Из её прекрасных глаз хлынули слезы, и она уткнулась мне в грудь. Я гладил её спину, шептал какие-то слова, с силой прижимал её хрупкое тело к себе и чувствовал, что не в силах отпустить. Плечи ее сотрясались от рыданий, и я не знал, что сделать, чтобы успокоить её. Внезапно её руки оказались у меня на плечах. Тело ее дрожало, но уже не от страха, и эта дрожь тут же передалась мне. Она подняла лицо и посмотрела на меня:
- Вы сегодня рисовали меня, так ведь?
Я не стал врать:
- Да.
- Я вам нравлюсь? – она с надеждой посмотрела на меня.
- Да, - выдохнул я, чувствуя, как жар заливает тело, - очень…
И вдруг она приподнялась и коснулась губами моих губ. Они были теплыми и солеными. Я еле сдерживал себя, наверняка это её первый поцелуй. Я понимал, что нельзя этого делать, но только что пережитый страх за неё смел все рамки. И я поцеловал её по-настоящему – как мужчина целует женщину, сжимал её плечи, а она дрожала в моих объятьях, неумело возвращая страсть. Не знаю, как долго мы так обнимались, но я, собрав наконец остатки благоразумия, оторвался от её сладостного тела и заглянул в её лицо: смятение, возбуждение, интерес и… доверие.
Тяжело дыша, я встал и помог подняться ей, потом, взяв её на руки, понес к дому. Она обвила руками мою шею и положила голову на плечо. У дверей я опустил её на ноги.
- Не говорите никому, родители и Эдик не одобряют этого, - грустно сказала она.
Я не совсем понял, что именно она хотела скрыть, но кивнул.
- Спасибо, - тихо сказала она, и мы вошли в спящий дом.

Через два дня я уехал в Москву. Все это время Зося избегала меня и только однажды, когда семейство Милославских вышло провожать меня, я увидел в окне её бледное лицо. Ту картину, на которой была изображена русалка, я тайком оставил в её комнате.


2005 год, Лондон, Великобритания.

Над дверями огромного выставочного зала была приделана вывеска «The exhibition of Egor Kolesov. Past & future».
Я уже три года жил в Англии, где готовил свою вторую выставку. Приобретя некоторую известность в богемных кругах Лондона, я собирался в будущем покорять Париж, Милан и Рим. Квартира неподалеку от Пиккадили, которую я снимал последние три месяца, была завалена новыми картинами, незаконченными работами, пахло красками и сырыми холстами. Над кроватью висела единственная картина, которую я повсюду таскал с собой: юная девушка в голубом платье, уснувшая на качелях в саду. Я часто представлял себе Зосю – какой она сейчас стала? С Эдиком я виделся два года назад, когда в авиакатастрофе погибли их родители. Я приехал через неделю после случившегося в их осиротевший дом. Эдик, убитый горем, все время находился дома, Зоси уже не было.
Мы с ним прогуливались по тому самому пляжу, где шесть лет назад я обнимал Зосю, и сердце сжималось, как от внезапной боли. Я никак не мог забыть её, часто видел во сне и не смог заменить ни одной женщиной, которых за это время у меня было немало. Через десять дней я снова вернулся в Лондон, где меня ожидали срочные дела и мой агент, рвущий на себе волосы из-за того, что мы не укладываемся в сроки.
Открытие выставки было назначено на понедельник, и все выходные я провел в мастерской. В воскресенье я пришел домой уставший и злой, на автоответчике было семь сообщений. Я нажал кнопку и лег на диван, а через мгновенье раздался капризный голос Кейт:
- Почему тебя нет дома? Куда ты пропал? Обязательно мне позвони, или…
Я раздраженно выключил запись. Сколько можно объяснять этой женщине, что все кончено? Посчитав, что остальные сообщения тоже от неё, я решил проигнорировать мигающую на аппарате лампочку и пошел в душ.

Огромный зал был полон народа, туда-сюда сновали официанты, я смотрел на свои картины, развешанные на стенах, и думал, что жизнь удалась. Я пил шампанское и с улыбкой слушал поздравления совершенно незнакомых мне людей, когда сзади раздался голос:
- Мистер Колесов?
Я обернулся: мой агент Шон Кейси неуверенно переминался с ноги на ногу. Возле него стояла молодая женщина.
- Позвольте представить: Софья Милославская, ваша соотечественница…
Я ошеломленно поднял взгляд и встретился с янтарными глазами Зоси. Глазами ангела. Как часто я рисовал эту встречу в своем воображении! Она протянула мне руку, было видно, что она едва сдерживает улыбку:
- Как поживаете, Егор?
- Вы знакомы? – изумился Кейси.
Я кивнул.
- Ну тогда я вас оставлю, прошу прощения… - и он поспешно удалился.
Она стояла передо мной: элегантная, утонченная, бесконечно нежная и безнадежно красивая. Именно такая, какой я рисовал ее в своем воображении шесть долгих лет. Только сейчас она повзрослела.
Я не знал, что ей сказать:
- Я был в Сочи, когда произошло несчастье, чтобы выразить вам с Эдиком свои соболезнования…
- Да, я знаю, - ответила она, опуская взгляд, - если бы я знала, то не уехала бы…
-Правда? – в душе у меня зажегся сладостный огонек надежды.
- Правда, – просто сказала она.
И тут я понял, как обманчива внешность – она все та же открытая и нежная девочка, которую я спас из морской пучины. Я взял её руки в свои.
- Тебе нравится выставка? – с улыбкой спросил я.
- Нет, - с вызовом сказала она, - я бы хотела уйти, - голос её еле заметно дрожал.
У меня вспотели ладони, когда она посмотрела мне прямо в глаза. В них читалась мольба и обещание.
- Могу я предложить сестре лучшего друга свое общество? – серьезно спросил я.
- Я надеялась на это…
Я стоял и не верил своему счастью. Мы молча вышли из зала, не оглядываясь на оклики знакомых и поклонников.
Оказавшись в моей квартире, Зося сразу прошла в спальню. Посмотрев на свой портрет, висевший над кроватью, она подняла на меня свои прекрасные глаза:
- Я все время была с тобой.
- Да, – сказал я внезапно охрипшим голосом, боясь дотрагиваться до неё из-за глупой боязни, что она растворится в полумраке комнаты словно видение.
Зося вдруг вплотную приблизилась ко мне и зашептала:
- Я люблю тебя… - дыхание её прерывалось, - с самого первого дня…
- Зосенька…
- Молчи, пожалуйста, молчи… - она неожиданно заплакала, - все эти годы я ждала, что ты приедешь… Когда я узнала, что ты в Лондоне, пыталась найти тебя, но Эдик сказал, что у тебя есть девушка…
- Кейт? – я нервно рассмеялся, - она не…
- Мне все равно… Пожалуйста, Егор, пожалуйста…
- Зося! – я легонько встряхнул её, заставив посмотреть мне в глаза, - Выслушай меня. На этом чертовом свете нет человека, которого я любил бы больше, чем тебя. С первой минуты, с первого взгляда я с ума сходил от желания прикоснуться к тебе, ощутить сладость твоих губ… В тот вечер сам бог привел меня на пляж, но я был даже рад, что так случилось…
Она ошеломленно смотрела на меня:
- Я тоже…
- Иди ко мне, - хрипло сказал я.
Медленно, словно во сне, она распустила волосы, шикарное белое платье скользнуло на пол, и она шагнула навстречу мне. Я волновался так, будто это было впервые, хотя, в некотором смысле, так оно и было. В эту минуту я любил её как никогда и хотел так, как никогда не хотел никого. Ладони мои вспотели, когда я смотрел, как темноволосый ангел приближается ко мне. Она улыбалась своей теплой юной улыбкой, словно кроме меня ей был никто-никто не нужен…
- Люби меня… - тихо сказала она, откидывая голову.

Я смотрел, как она спит на моем плече, и благодарил Бога за то, что она вернулась в мою жизнь. Это было так прекрасно – гладить её волосы, обнимать и ласкать, а самое главное – знать, что стал первым мужчиной. Её дорогое белое платье лежало на полу, олицетворяя чистоту этой минуты…
- Я люблю тебя… - прошептал я.
Она открыла глаза и маленькая слезинка скатилась на щеку:
- Спасибо.
Утром она сказала, что ей нужно ехать домой, в бабушкино поместье в пригороде Лондона. И была такой счастливой… Когда она садилась в такси, в мозгу промелькнула мысль, что я вижу ее в последний раз, но я отогнал ее. Она нацарапала на листке бумаги свой адрес и телефон. Ее распущенные волосы буйной копной обрамляли ее прекрасное лицо, по ее облику было видно, что она провела восхитительную ночь любви. Она сказала, что вернется… Что всегда будет рядом…
Только тогда она не знала, что такси, в котором она уехала от моего дома, на полной скорости столкнется с автобусом…
Да, судьба вновь отобрала ее у меня. Но теперь уже навсегда. Я сидел на диване и без конца слушал ее сообщение на автоответчике, которое я тогда не захотел прочитать, думая, что оно от Кейт. Слушал ее голос, вспоминал аромат ее волос, почти чувствовал ее запах… Ложась в постель, представлял ее голову на подушке, и рисовал ее портреты – такой, какой я ее запомнил.
Через два года в Париже открылась моя третья выставка. Я назвал её «Моя София».