Морозный узор. Филосовский репортаж.

О чем думает человек, когда едет в поезде? Наверное, в первую очередь о том, как трудно водить ручкой в качающемся вагоне по страницам блокнота, чтобы эти мысли записать. Да и на кнопки ноутбука нажимать не очень-то….
А вагон, вернее попутчики, попались хорошие. Главное – спокойные. Когда мы с женой и провожающим нас другом ввалились в купе, поддатый старичок убрал со стола почти пустую бутылку водки и крошки от закуски. Оказалось, он вообще в другом купе с семьей едет, а здесь просто свободнее было...
- Постель брать будете? – Проводница возникла перед нами через минуту после того, как вокзал за окном поехал куда-то направо.
Я заплатил за комплекты белья в смешных пакетиках. Ставя на стол бутылку Хенесси и закуску, заявил попутчику, что спать этой ночью не собираюсь, и немедленно вырубился.

Проснулся рано. Голова немного болела, организм требовал движения жидкости – как внутрь, так и наружу. Жена, услышав мои телодвижения и узрев, в каком я состоянии, улыбаясь принесла мне две кружки чая. И улеглась досыпать.

Когда немного полегчало, наконец-то обратил внимание на картину, двигающуюся за окном. Вокзала там, естественно, не было. Зато с одной стороны возвышались сопки Яблоневого хребта, а с другой простирались степи с редкими кустиками. Иногда эту картину пересекали мелкие речушки и маленькие стожки сена. Эти стожки сельчане обычно ленятся везти домой – или далеко, или сено летом намокло, и начало после смётки подгнивать. Зимой дикие козы и заблудшие коровы объедают эти стожки по краям, не трогая верх. Получается что-то вроде большого гриба из сена, уложенного рукой чудного крестьянина. Шляпка такого гриба покрыта снегом, что еще больше усиливает полуфантастическую картину. Возле грибов фермеры потом ищут своих заблудших зимой коров. Везде – житейская польза. Даже в человеческой лени привезти домой своими руками скошенное сено…


И тут я увидел Байкал. Не знал, что могу быть таким сентиментальным при таком виде такого количества воды. Дыхание, как говорится, перехватило - такая мощь!...Самое глубокое, самое чистое, самое близкое, наверное, людям озеро. Доброе и могучее.
Вода начиналась метрах в двадцати от железной дороги и казалось, что дальше она поднимается огромной голубой горой. А берега – в снегу. На снегу, между молоденьких березок – заячьи следы, ведущие к воде. Позавидовал в чем-то я тем зайцам.

На следующей станции к нам зашел попутчик. Высокий, поджарый, лицо в щетине, на голове – меховая кепка-аэродром. Хотя оказался вполне славянской национальности, работяга. Познакомились, его зовут Валера. Немного поразила его манера говорить – абсолютно без матов и немного тягуче. Будто в нем смешалось что-то забайкальское и очень далекое, словно не от мира сего. Через пару фраз пошли вопросы откуда и чем занимаешься:
- Я это…, - Валера немного замялся, - в общем, я храмы реставрирую, стены, потолки…
Оказалось, что он входит в чуть ли не единственную в России бригаду строителей-реставраторов.
- Попал я туда три года назад. Тогда просто занимался отделкой построенных домов. Наш подрядчик оказался человеком набожным. А в это же время неподалеку строился монастырь. Ну, он нам говорит – ребята, может, поможете, только на добровольной, так сказать, основе. Кормить они вас накормят, а боле – ничего. Ну, я согласился вместе с еще парой ребят. Приехали туда, нас приняли, накормили, чем могли. Ребята потом уехали, а я у них остался, еще несколько месяцев помогал, потом мне предложили другой монастырь подреставрировать, так и влился…

И Валера начал рассказывать истории о разных храмах и монастырях. Слушая его, я понял, почему он бросил со временем пить и курить, из его речи постепенно исчезли маты. На вопрос, попадались ли в стенах тайные схроны с золотом и прочим богатством, которые искали после революции большевики и за этим разрушили множество церквушек и монастырей – только засмеялся.
- Не, выдумки все это. Никогда у них такого добра не было. Вот когда под Иркутском Свято-Владимирский храм дорабатывали, мне там монах за обедом рассказал, что как раз после революции было. Красноармейцы действительно выпытывали у монахов, где их добро схоронено. Но им никто не сказал, да и не было, говорю же, ничего такого. Тогда большевики пообещали всех монахов расстрелять. Ночью все послушники выбрались из монастыря, и пошли к озеру. Утром все большевики увидели, что они стоят в десятке метров от берега по пояс в воде. А когда попытались вернуть монахов, то те просто ушли в воду. И не вернулись… Потом местные жители тела монахов достали, но одного так и не нашли. Самого старого. С тех пор то озеро так и называют Монашье.

Еще одна станция. И еще двое попутчиков. На это раз – отец с сыном. Оба геологи из Казахстана. Добрые и веселые, сразу же достали игральные карты. Вот только про работу свою почему-то ни словом не обмолвились. Наверное, тоже золото ищут. Сколько их таких людей в России – добрых, хороших, веселых, которые ищут свое золото. Вот только некоторые поняли, что давно его нашли. Наверное, такие, как Валера. А другие ищут, гоняются за картами, схемами в денежном виде, мотаются по стране и по своей душе. Дай им Бог, чтоб нашли до того, как успокоятся.

Вышел покурить в тамбур. Хотел посмотреть в окно, но сквозь замерзшее стекло ничего не было видно. Улыбнулся. Сначало грустно как-то стало, а потом подумалось: «Наверное, я свое Золото уже нашел. Не жалеть мне не о чем… Просто надо стремиться вперед. Видеть прекрасное даже там, где его на первый взгляд нет.» Вздохнул легко. И в первый раз увидел морозные узоры на окнах – окнах в тамбуре поезда №7.