Шизофрения

ШИЗОФРЕНИЯ

Серый дождь вел за окном свою
надоедливую,
слякотную
жизнь. Природа
медленно умирала как тяжело больной
человек, и,
цепляясь
грязножелтыми,
в красных язвенных пятнах, лиственными
руками за
ветки
деревьев, медлен-
но оседала на волглую землю.
Непросыхающие стены
домов с
грязными, неря-
шливыми швами уныло заглядывали Ей в
глаза своими
похотно-любопытными
окнами. Это была Осень.
Боже, почему ты разделил год на
четыре части?
Зачем эти
переходы от
лета к зиме и обратно? Зачем нужны эти
проклятые
осень и
весна, давящие
душу и рвущие ее на части своей
чудовищной сутью,
сутью
змеи, меняющей
свою кожу?
В такое время Ей становится то
страшно, то Ее
охватывает
беспричин-
ная, всесокрушающая злоба, то апатия. Но
самое
страшное -
тоска. Жуткая,
беспричинная, глубокая и беспросветная,
как ночь на
кладбище.
Этой тоске
нет конца, она как вампир, сосущий соки
из Нее,
опустошающий Ее душу.
Единственное спасение тогда - карандаш,
листы белой,
как
больничные ха-
латы, мелованной бумаги и тушь. Все, все
- и злоба, и
апатия,
и страх,
и, что самое лучшее, тоска, легко и
просто
сбрасываются туда -
в пучины
белой страны, и выступают на ее
поверхности черными
фигурами. Тогда ста-
новится легче, правда ненадолго, но легче.
Вот оно опять. Тоскливо, тоскливо до
боли, до слез в
иссохших глазах,
до спазма в груди - тоскливо до смерти.
Быстрее,
быстрее, пока
измучен-
ное тело не забьется в судорогах, к столу.
К бумаге, к
белому
прямоу-
гольному лекарству.
Последняя мысль: как хорошо, что здесь
постоянно
дают
новую бумагу!

* * *

Доктор посмотрел на посетителя строго
и в то же
время
снисходительно.
- Господи, пятый рисунок! И все за
десять минут!
Поразительно...-
Пробормотал, посмотрев растерянными
глазами на
Доктора,
посетитель. - И
так каждый день? неужели она не устает?
Доктор еще раз посмотрел в смотровое
окошечко на
двери с
номером 15 и
взяв посетителя за локоток, повел его по
коридору.
- Она рисует каждый день осенью и
весной, во время
циклов
обострения
шизофрении. Естественно, она устает, но
припадки,
случающиеся с ней, ес-
ли она не рисует, истощают ее намного
больше. Ее уже
невозможно вернуть
к нормальному состоянию, к тому же
болезнь
продолжает
прогрессировать.
Мы держим ее на нейролептиках, давая их
лошадиными
дозами,
но это очень
мало помогает. С такой нервной нагрузкой
ей остался
год до
слабоумия, не
больше.
- Но Доктор, вы понимаете, она
гениальна! Вы должны
вылечить ее. Я
сам, как вы знаете, неплохой художник, я
достаточно
компетентен, чтобы
сказать - ее рисунки превосходят все
когда либо
виденное
мной! Они нас-
только мастерски выполнены, в них
заложены такие
великолепные идеи, что
их можно поставить в ряд с
произведениями таких
мастеров,
как Дали, Го-
йя, Гоген...
- Дорогой мой, смею уверить вас, в
нормальном
состоянии
она будет не
более гениальна в живописи, чем я. Она
начала
рисовать с
первыми присту-
пами шизофрении, и закончит рисовать с
последним
таким
приступом. Ее ге-
ниальность заключается в ее болезни,
шизофрения
пробудила в
ней способ-
ность к живописи, и шизофрения стоит
за каждым ее
рисунком. Теперь они
стояли перед дверями лифта, и Доктор
старательно
поглядывал на часы,
всем своим видом намекая, что ему пора,
но Художник
никак не
мог уйти.
- Выходит, ее болезнь - гениальность?
- Я бы сказал иначе: ее гениальность -
болезнь. И эта
болезнь
скон-
центрирована в каждом ее рисунке. Она
сбрасывает
излишнее
нервное напря-
жение на бумагу, высвобождая в рисунок
свою нервную
энергию, которая
иначе привела бы ее к припадку. Для нее
Это - просто
способ
борьбы с
проявлениями болезни. Чтобы это понять,
достаточно
посмотреть на ее ра-
боты - они настолько наыщены
шизофренией, что можно
сказать: эти рисунки
- переложенный на бумагу алгоритм
нервного
расстройства. Да,
кстати, я
думаю, вы изучали ее рисунки довольно
долго?
- Да, я примерно по полчаса изучал
каждый.
- Вы, вероятно, почувствовали после
этого себя не в
своей
тарелке?
- Д-да, доктор, у меня было ощущение,
как будто я
стал
воспринимать
иир по-другому. Минут через сорок это
прошло. А что это
было?
- Это был, если можно так выразиться,
отзвук болезни
автора
в вашей
голове. Алгоритм нервного расстройства,
заключенный
в ее
работах, нас-
только совершенен и реалистичен, что
если человек
рассматривает их долго
и при этом обладает неустойчивой
нервной системой,
то у
него есть до-
вольно много шансов стать сначала
шизоидом, а потом
и
шизофреником. Это,
конечно, только теория, на практике мы
еще не
сталкивались с
такими слу-
чаями, но все возможно.
- Доктор, вы знаете, у меня к вам
просьба. Один мой
друг,
писатель,
очень хочет познакомиться с вашей
пациенткой. Можно
ли это
устроить?
- Нет мой друг, зто абсолютно
невозможно. Мы и так
нарушили порядок,
позволив вам зто посещение. Вы же все
понимаете. Это
психическая лечеб-
ница особого режима и всякие посещения
здесь
запрещены. Так
что о вашем
друге не может быть и речи. Сюда
можно попасть, хе-
хе,
лишь очень
серьезно заболев. Да, кстати, ие забудьте
вернуть нам
рисунки...

* * *

Она изможденно откинулась на спинку
стула.
Напряжение
медленно отсту-
пало, оставляя в Ней чувство
опустошения. На
ослепительно
белом листе
просыхала тушь, знаменуя появление еще
одной
застывшей
части черно-белой
жизни. Той жизни, куда ушла вся тоска и
боль,
незаметно
растворившись в
двуцветных силуэтах людей. Мир, вид на
который
открывался
в окно рисун-
ка, был сложнее и умнее того, в котором
жила Она.
Чувствовалось, что в том мире тоска,
боль и апатия не
имеют
того зна-
чения и той сути, которую они имели
здесь, в зтой
комнате с
белой жепез-
ной кроватью и обитыми мягким
материалом стенами.
Ей
хотелось туда. Ту-
да, в те черно-белые просторы Ее страны.
Ей хотелось
бродить
по тем по-
лям, хотелось плавать в тех морях и
разговаривать с
теми
людьми.
Хотелось, но это было невозможно.
Она рассеянно посмотрела на стол,
заваленный
рисунками,
на стены, на
потолок и улыбнулась. Все было хорошо.
Тоска
отступала. Но
что-то мешало
ей уйти совсем. Что-то противное,
мокрое и шуршащее.
Она
посмотрела за
окно. Там, пропитывая землю влагой, шел
Дождь. Он
тупо
бился в окно, пы-
таясь проникнуть и сюда, в Ее комнату. Он
стучался и
шуршал,
шуршал, ШУ-
РШАЛ! Нет! У Нее сейчас лопнут
барабанные перепонки
от
этого шуршания.
Она резко выпрямилась на стуле и
схватила карандаш.
Подумала и отбро-
сила карандаш, схватив сразу перо и
окунув его в
баночку с
тушью. Рисо-
вать! Рисовать ТОТ мир. Быстрее!
Практически бездумно она начала
рисовать. Скорее!
Сбросить Туда
дождь, тоску, боль...И тут ей пришло в
голову, что можно
все
сделать на-
оборот: тоску, дождь, боль - оставить
здесь, а самой
попасть
Туда, в тот
мир.
Надо только оставить там для себя
место!
Рисунок был уже почти готов - поле где-
то недалеко за
городом, и до-
рога, уходящая вдаль. В пейзаже было
только одно
белое пятно
- женский
силузт...

* * *

Доктор был поднят с кушетки в
ординаторской, куда
он
прилег вздрем-
нуть, влетевшим в комнату санитаром.
Санитар
сообщил, что
палата под но-
мером 15 пуста.
- Вы что, пьяны, друг мой?
Доктор быстро шел по клинике. Пустой
коридор,
длинный ряд
ламп "днев-
ного" света, белая дверь с смотровым
окошком. Доктор,
проклиная косогла-
зого санитара, заглянул в окошко. Стол,
заваленный
рисунками,
стены, по-
топок, белая кровать, привинченная к
полу, окно, и
никого.
Тушь разлита
по белому стулу, перо лежит на полу. И ни
души.
Непослушные руки набирают код на
замке, дверь
открывается. Последняя
надежда исчезает. Побег. Непонятно
каким образом, но
побег.
Быстрая про-
верка: окно, замок на двери, стены, даже
вентиляционная
решетка. Все це-
ло, но больной нет. Палата 15 свободна. На
столе
рисунок -
поле, дорога,
и молодая женщина бредет куда-то... Тушь
еще не
просохла.
Непонятно...
- Оставайтесь здесь. Я пойду, напишу
обьяснительную.
Если
что-то смо-
гу обьяснить. Сообщите на вахту, пусть
проверят всю
клинику.
Она должна
быть где-то здесь...
Опять коридор, опять лампы. Усталость,
слабость и
растерянность, та-
кая непозволительная для врача. Доктор
в раздумьи
остановился у двери в
ординаторскую.
Подошла сестра. Стоит, чего-то ждет.
Не решается
заговорить.
- Что вам?
- В приемный покой поступил новый
пациент. Из
диспансера. 0ни там по-
ставили ему шизофрению, бред
преследования.
Похоже, на
этот раз они не
ошибпись.
- Замечательно... Вот и 15 освободилась,
похоже... А кто
такой?
- Художник иакой-то. Все о черно-белом
мире что-то
говорит.
Дорисова-
лся, бедолага...
За окном шел дождь, и холодные капли
падали на
опадающую
листву ста-
рых кленов...