Не было бы счастья...

Стыдно признаться, но я уже наверно лет сто не была у бабушки. Просто для этого нужно было найти свободное время, сесть в машину или на поезд и проехать триста километров по не очень хорошей дороге. Бабушка жила в глухой деревеньке в очень живописном местечке у реки, недалеко от леса, куда я маленькой девчонкой бегала за земляникой.
Раньше я проводила там каждое лето, вплоть до того времени, пока не поступила в университет, а потом понеслось: новая жизнь, новые друзья, интересы, поиски работы и, конечно, постоянно бьющая ключом личная жизнь. На четвертом курсе я устроилась корреспондентом в женский журнал, и теперь, по прошествии трех лет, я – заместитель главного редактора. За все это время я была в деревне раза четыре, а в последние два года и вовсе не ездила. Конечно, были звонки, поздравления с днем рождения, новым годом и восьмым марта, но вдруг я с ужасом поняла, что очень смутно помню бабушкино лицо…
И вот, вняв зову совести и, честно говоря, безумно соскучившись, я села в свою «восьмерку», купленную родителями в кредит на окончание учебы, и поехала по сырому мартовскому шоссе в тихую деревню у реки. На всякий случай взяла атлас автодорог, чтобы не пропустить нужный поворот, и огромный пакет с гостинцами. Ехала, пытаясь придумать слова оправдания такому длительному отсутствию, и не могла. В конце концов, бросила эту затею и сосредоточилась на дороге.
Проехав километров двести пятьдесят, свернула налево, на развалившуюся проселочную дорогу. Колеса утопали в снегу, ехать становилось все труднее, и, наконец, моя легковушка утопла в весенней каше по самые дверцы и заглохла. Вот говорили мне, езжай на поезде! Просидев в ступоре минут пятнадцать, я, наконец, сообразила достать из сумки мобильник. О, нет! Я, оказывается, вне зоны покрытия! Посмотрела по сторонам – бескрайнее поле и ни одной живой души. Кто мне тут поможет? Что ж, так мне и надо.
Мне казалось, я переделала уже все свои дела: почитала журнал, освежила макияж, подпилила и без того идеально подпиленные ногти, попила кофе (хорошо, что мама убедила меня взять термос) и прокрутила раза три диск «Хиты 80-х». И что теперь? Скоро вечер, вон уже смеркается, а я одна посреди поля и даже газовый баллончик дома оставила. Кроме того, здесь ведь наверняка водятся волки… Мне хотелось зареветь в голос. Стесняться мне было некого и, уронив голову на руль, я дала волю слезам.

- Девушка, вам помочь? – спросил низкий голос, отчего я со вскриком подпрыгнула на сиденье.
В своем горе я не заметила, как рядом со мной остановился внедорожник, а его водитель теперь, высунувшись из окна, о чем-то меня спрашивал.
- Что? – промямлила я, лихорадочно вытирая слезы, - Вы ко мне обращаетесь?
- Ну не к машине же, - рассмеялся незнакомец.
Было уже темно, и я даже не рассмотрела его как следует, какого возраста и так далее.
- У меня машина заглохла, - пожаловалась я, на всякий случай, заперев дверцы машины.
- А куда едете? В Николаевку?
Я кивнула.
- Значит, нам по пути, - улыбнулся мужчина, - троса у вас, конечно же, нет, - убежденно сказал он.
- Вы правы, нет, - я вдруг почувствовала, что ему можно доверять, и открыла дверцу, к тому же его голос казался мне ужасно знакомым.
Он вышел из машины, покопался в багажнике, достал длинную веревку и ловко прицепил мою «восьмерку» к своей махине. Потом подошел ко мне:
- Садитесь ко мне, у вас в машине жуткий холод. Погреетесь, потом поедем.
И только сейчас я поняла, что замерзла: без шапки, в весеннем пальто и в осенних сапожках, естественно, без перчаток, а в машине, которая заглохла несколько часов назад, можно было морозить лед. Поняв, что выхода нет, я села в теплый салон, где пахло дорогим мужским одеколоном. Было темно, так что рассмотреть спасителя я, опять же, не смогла.
- И давно вы здесь стоите? – поинтересовался он.
- Часа четыре, - поежилась я, - скажите, а тут есть волки?
Он тихо засмеялся глухим, низким смехом, от которого мурашки побежали по коже:
- В семнадцатом веке были.
- Ясно, - улыбнулась я, - а то меня совсем не радовала перспектива стать чьим-то ужином…
- Вас как зовут? – спросил он.
- Василиса, - ответила я.
Последовало молчание, а потом он неожиданно остановился, повернулся ко мне и включил свет:
- Егорова? Внучка Елизаветы Матвеевны?
- Да, - остолбенела я, узнав своего спасителя, - а вы – Андрей. Андрей Соболев!
Он изумленно кивнул:
- Давно тебя не было.
- Да уж, - я, наконец, расслабилась, проигнорировав тот факт, что он сразу перешел на «ты».
- А я теперь тоже в городе живу, уже восемь лет.
Я не придумала ничего лучше, чем улыбнуться и сказать:
- Здорово.
- Но сюда все равно тянет… - продолжал он, а я потихоньку изучала его профиль.
Он забыл выключить свет, и мне были отчетливо видны крутой лоб, упрямый подбородок, прямой нос и полные губы. Андрей теперь носил короткую стрижку, но темные кудри все равно вносили некоторую романтичность его облику. Лицо было немного усталым, проступала едва заметная щетина. Мой взгляд скользнул по руке – на безымянном пальце кольца не было.
Через полчаса я наконец села в свою машину, и мы медленно поползли по раскисшей дороге. Я дремала и просыпалась, когда под колесо попадала очередная рытвина или кочка.
Когда мы приехали в деревню, была непроглядная ночь – глаз выколи, я даже с трудом узнала бабушкин дом.
- Давай, беги домой. Я зайду завтра посмотреть, что с твоей тачкой, - он усмехнулся, глядя, как я брезгливо перепрыгиваю через грязную лужу возле крыльца.
- Спасибо, - сказала я, - спокойной ночи.
- Пока, - улыбнулся он, сел в машину и уехал.
Я все никак не решалась постучать в дверь – бабушка наверняка испугается… Но руки начали мерзнуть, да и ног я уже почти не чувствовала. Прошло не менее минуты, прежде чем в ответ на мой стук зажглось окно, и показалось заспанное лицо в морщинах.
- Кто там? – раздался за дверью испуганный голос.
- Бабушка, это я, - жалобно пропищала я.
Послышался звук отодвигающегося засова, и на пороге в одной рубашке и старенькой шали появилась бабушка:
- Васенька?! – и она, как была, босиком, выбежала на крыльцо и кинулась ко мне на шею.
Через несколько минут я уже уплетала картошку с горячим топленым молоком, грея у печки замерзшие ноги. Бабушка сильно постарела: морщины стали ещё глубже, волосы совсем побелели, глаза выцвели настолько, что даже нельзя было различить их цвет… Какой у нее был цвет глаз? Я даже этого вспомнить не смогла. Она сидела у стола и молча смотрела на меня с выражением такой любви на лице, что у меня ком застрял в горле – как я могла столько не приезжать? Потом она долго расспрашивала меня о родителях, осторожно задавая вопросы и о моей жизни. Что ж, чего мне скрывать? И я рассказала ей, что человек, которого я любила (или думала, что любила?) изменил мне с моей собственной подругой, что в последнее время на работе все так опостылело, что я всерьез подумываю уйти, что мне просто все надоело, и хочется побыть вдали от этого всего.
Наконец, я оказалась в постели, в той самой, где спала давным-давно. Наволочка пахла мятой и печкой, лоскутное одеяло приятно приминало к перине, было так тепло и уютно, что я невольно улыбнулась. Так я и уснула под тиканье старых часов и, почему-то такой привычный, тихий бабушкин храп.

Проснулась я от неповторимого запаха свежеиспеченного хлеба. Открыв глаза, поняла, что уже далеко не раннее утро, посмотрела на часы – четверть одиннадцатого. Сладко потянувшись, я огляделась: солнечный свет лился в окна, занавешенные старенькими занавесками, и пригревал крашенный деревянный пол; все как всегда – комод с подзорником, бабушкина кровать с подушками, плетеные коврики на полу, старинные напольные часы с кукушкой, большая галанка, древняя швейная машинка «Zinger», на которой бабушка стегала одеяла, иконы в углу, стол, на котором стоял огромных размеров самовар… Из современных предметов в комнате были только радио, телевизор и сотовый телефон, который папа купил специально для бабушки, чтоб в любой момент позвонить ей. Она относилась к нему как к чему-то необыкновенному и держала в целлофановом пакете, чтобы, не дай бог, не испачкать.
Я спрыгнула с кровати и босиком прошлепала в кухню, где бабушка стряпала пироги.
- Доброе утро! – весело сказала я, целуя ее в щеку и усаживаясь на высокий табурет у стола.
- Доброе, доченька, - ответила, улыбаясь, бабушка, отчего я почувствовала себя маленькой девочкой.
Она проворно налила мне молока и разложила горячие пироги. На широком подоконнике в ряд стояли банки с луковицами, из которых торчали ярко-зеленые перышки лука. Я отломила несколько штук и, макнув в соль, засунула в рот. Дома я бы себе никогда такого не позволила – запах изо рта и все такое прочее… Но здесь все было по-другому.
Ничего нет на свете прекраснее бабушкиных пирогов, думала я, кое-как допивая молоко. Бабушка взяла ведро и вышла, а через несколько минут мне послышалось, что она с кем-то разговаривает. Наверно, встретила соседку, тетю Настю, и рассказывает о возвращении блудной внучки. Я сидела на табурете, поставив ноги на перекладинку, как любила это делать в детстве, рассеянно глядя во двор, где копошились куры, и накручивая на палец свои ещё непричесанные волосы. На мне была только моя старая ночная сорочка, из которой я давно выросла и которая едва прикрывала бедра. Да и кого мне тут стесняться? Огромного кота, развалившегося у моих ног?
Тут со скрипом отворилась дверь, и появилась бабушка, а за ней в избу вошел мой вчерашний спаситель. Бабушка вдруг растерялась, а он, казалось, был крайне смущен, потому что быстро отвел глаза. Только сейчас я поняла, что сижу тут почти в чем мать родила, и с криком бросилась в переднюю. Бабушка только робко крикнула в след:
- Там у стола твоя сумка… с вещами…
Захлопнув дверь, я попыталась отдышаться: спокойствие было нарушено. Черт! Он наверно машину чинить пришел, а бабуля его пирогами угостить решила. Почувствовав себя круглой дурой, я натянула старые джинсы, футболку и попыталась расчесать волосы. Но они так свалялись, что я мне пришлось потратить не менее пяти минут, чтобы привести их в порядок. Все подруги советовали сделать стрижку, но волосы всегда были предметом моей гордости: светлые от природы, длинные, почти до пояса, волнистые и блестящие. Я наспех завязала их в хвост под затылком и, набрав в грудь побольше воздуха, вышла в кухню, где бабушка и Андрей мило беседовали за чашечкой чая.
- Васюта, чай будешь? – встрепенулась бабуля.
- Я сама налью, баб, - сказала я, подходя к чугунному чайнику, - А вам, - я повернулась к Андрею, - ещё раз спасибо.
- Не надо на «вы», - улыбнулся он, - мы же друг друга с детства знаем.
- Хорошо, - я пожала плечами, - ещё чаю?
Он пододвинул свою чашку, пристально глядя мне в лицо. Внезапно бабушка вспомнила, что не накормила кур, и быстро одевшись, ушла. Мне вдруг стало неловко. Раньше он был просто соседским мальчишкой, который всегда защищал меня, водил на речку, а когда я выросла, носил полевые цветы… Он всегда относился ко мне, как к младшей сестре – пять лет разницы в возрасте. Я настолько привыкла к этому, что совершенно не замечала, что он не провожает никого из деревенских девчонок и всегда находится рядом со мной – когда я иду купаться, когда возвращаюсь из клуба… А мне тогда нравился Артем. Он приезжал к своему деду на каникулы из Москвы и был, по тогдашним меркам, самым крутым парнем. Но все проходит, все забывается.
И вот теперь, глядя на Андрея, мне вдруг подумалось, что вчерашняя наша встреча не была случайной. От этой мысли мне стало не по себе и, чтоб отвлечься от взгляда его откровенных серых глаз, я спросила:
- Что с машиной? – я села напротив него и сделала вид, что занята чаепитием.
- Вода в карбюратор попала, - ответил он, надкусывая пирог с картошкой, - ничего страшного.
- Ясно. А как твои родители?
Минута молчания, мне даже показалось, что он слегка удивился. Потом сказал тихо:
- Мама умерла. Два года назад.
- Ой, - мне стало стыдно, - прости пожалуйста, я не знала…
- Да и откуда? – усмехнулся он, - два года ты сюда и носа не казала.
- Ты меня упрекаешь или мне послышалось? – прищурилась я.
- Упрекаю, - без обиняков ответил он, непринужденно жуя.
- С какой стати?
- Имею право.
- И по какой, интересно, причине ты вообразил, что у тебя оно есть? – от удивления я даже привстала с места.
- По причине того, что скоро ты будешь моей женой, - сказал он, глядя в окно.
Я в замешательстве заморгала глазами, слова не шли с языка. Он что, рассудком тронулся?
- А с чего ты взял, что я хочу быть твоей женой и что вообще хочу замуж?
- Ни с чего. Просто вчера, когда я встретил тебя на дороге, плачущую и беззащитную, я решил на тебе жениться, - и он спокойно допил свой чай.
Я молчала, тупо глядя в пространство.
- Кстати, теперь я уже не тот деревенский парень, каким был раньше, так что тебе нечего меня стесняться.
- Я не стеснялась тебя! – горячо воскликнула я, поняв, что вру самой себе.
- Ну конечно… - он грустно посмотрел на меня.
- А почему ты решил, что тебе нужна именно я? – спросила я, чтоб поскорее сменить тему.
Он пожал плечами:
- Просто всегда знал это. С тех самых пор, как ты в первый раз приехала сюда маленькой пятилетней девочкой. Я и в город-то ради тебя переехал.
- Ну да, поэтому ни разу не позвонил, - усмехнулась я, теребя край футболки. Мне казалось, что я сплю, и все это мне снится. Этот взрослый красивый мужчина, сидящий напротив меня, предлагает мне руку и сердце? Что за бред? Может, я с ума сошла?
- Ждал подходящего момента, - улыбнулся он.
- Ну все, хватит, - крикнула я, - мне все это надоело!
Я перегнулась через стол и со злостью прошипела:
- За машину и за помощь спасибо, а теперь уходи.
Неожиданно он тоже привстал и, схватив меня за затылок, впился мне в губы. Я едва не задохнулась от такого нахальства и попыталась отпрянуть, но он держал меня крепко. Я и не заметила, как он обошел стол и прижался ко мне всем телом, гладя меня по спине. В этот момент послышался скрип входной двери и в комнату, держа охапку дров, вошла бабушка. Андрей опустил руки, и я отскочила от него:
- Кретин!
- А от тебя луком пахнет, - он покраснел и потянулся за курткой, - Елизавета Тимофеевна, - сбиваясь бормотал он, - мы тут с Василисой разговаривали и…
- Андрюша, - и моя бабуля улыбнулась ему, - да разве я против?
Я остолбенело молчала, пытаясь привести в порядок дыхание, а Андрей вдруг сказал:
- Погуляем?
Мне хотелось поскорее убежать от бабушкиных глаз, и я ухватилась за эту возможность и кивнула головой. Когда я натягивала свои модельные сапожки, Андрей усмехнулся:
- Здесь ведь не город, забыла? Другой обуви нет?
Я вспомнила, что захватила с собой свои старые «казачки» и, ненавидя его за то, что он прав, начала рыться в сумке. Заправив джинсы в широкие голенища, натянула свитер, куртку, и мы благополучно вышли на залитый солнцем двор.
Везде копошились куры, по дороге текли ручьи, пели птицы на голых ещё березах, росших в старом палисаднике. Все было настолько знакомо, что мне стало так хорошо, будто я перенеслась в детство. Я подошла к своей машине, заглянула внутрь, о, черт! Пакет с гостинцами! Мы вытащили огромный куль с конфетами, сыром и копченой рыбой, и Андрей отнес его в дом, чем заслужил очередной всплеск бабушкиного восхищения.
Пока мы добрели в полном молчании до околицы, моя злость рассеялась.
- А знаешь, мельница ещё стоит, - сказал он задумчиво, когда мы шли (или, вернее сказать, пытались идти) по дороге, изрезанной огромными лужами, каждая из которых была размером с озеро Байкал.
Я вспомнила старинное строение, где мы играли в детстве и вызывали духов. По деревне ходили слухи, что там живет привидение дочки мельника, которая повесилась, потому что отец хотел выдать ее замуж за старого помещика. Поэтому туда нас тянуло, как магнитом, и каждый вечер на мельнице собиралась молодежь.
- Давай посмотрим? – неожиданно для самой себя предложила я.
- Давай, - и мы свернули с дороги и пошли к роще.
Мои «казачки» утопали в грязи, я их еле волочила. В поле, по которому мы шли, по щиколотку стояла вода, так что ноги у меня быстренько промокли. Я даже пожалела о своем сумасшедшем желании. Наконец мы оказались возле крепкого деревянного строения, напоминавшего о временах доблестных рыцарей и дамах в кринолинах. Внутри оказалось тепло, везде было навалено сено – очевидно дополнительный запас, но самое главное – там было сухо. Вот уж действительно – раньше строили на совесть!
Я искренне удивилась, когда Андрей откуда-то достал циновку, постелил на нее свою куртку и сказал:
- Садись. Сейчас будем сушить твои сапоги.
- Сушить? – тупо повторила я, оглядываясь по сторонам в поисках источника тепла.
- Разведем огонь в печи, - пояснил он, забрасывая в топку заранее заготовленные дрова.
- А-а… - протянула я, усаживаясь на импровизированное кресло и снимая сапоги с заледеневших ног.
Андрей проворно разжег огонь, и очень скоро помещение наполнилось чудесным запахом березовых дров. Я исподтишка наблюдала за его четкими движениями, и мне невольно подумалось, что именно таким и должен быть мужчина – мужественным, хозяйственным и… понятным. Понятным для меня. Он неожиданно повернулся, и наши глаза встретились. Мурашки пробежали по коже от его такого искреннего и серьезного взгляда – никто никогда не смотрел на меня так… И вдруг я поняла, что все мои прошлые отношения были просто шелухой, ничем не отличающимися друг от друга периодами моей жизни, которые проходили, и которые я вскоре забывала. Но одно я знала точно: неважно, как сложится все потом, эту минуту я буду помнить всегда. Он снова прочитал мои мысли и сказал тихо:
- Я ждал этой минуты много лет…
Я промолчала, и он снова принялся за дрова. Когда огонь весело запылал, обдавая жаром мои колени, Андрей разгреб охапку сена и вынул небольшую сумку, в которой оказалось вино, виноград и два фужера.
- Так ты все подстроил! – рассмеялась я.
Он рассмеялся в ответ и уселся рядом со мной.
- Замерзла? – спросил он и, не дожидаясь ответа, обнял меня за плечи.
Я и не думала отодвигаться – было так уютно и спокойно рядом с ним…
Потом мы пили белое вино, ели виноград, а он рассказывал мне о своей жизни. Было интересно слушать, как он добивался успеха, потому что это можно было назвать если не «американской мечтой», то русской уж точно. Закончил университет, устроился на завод, а там понеслось… И вот теперь он – генеральный директор завода по производству металлопластика. У него был приятный низкий голос, бархатный, словно обволакивающий теплом. Наверно, я могла бы всю жизнь просидеть вот так на старой мельнице, босиком, черпая спасительное тепло от этого человека.
Говорят, нельзя влюбиться с первого взгляда, но ведь я знаю его тысячу лет… Почему я раньше не замечала, что он такой необыкновенный, и в то же время такой надежный и земной?
Засмеркалось. Сапоги мои подсохли, и мы, наконец, вышли на улицу под звездное небо. Вода на поле превратилась в хрустящую корочку льда, мы тихо брели в тишине, и могу поклясться, что слышала громкий стук своего сердца. Потом мы долго стояли у крылечка, держали друг друга за руки и молчали. Мне ужасно хотелось, чтобы он меня поцеловал, но он этого не сделал. Прислонившись губами к моему лбу, он шумно вдохнул аромат моих волос, смешанный с запахом гари и весны.
- Спокойной ночи, золотая моя, - и развернувшись, исчез в темноте.

Бабушка ждала меня, спокойно попивая чай с конфетами, которые я привезла из города. В кухне пахло топленым молоком и квашеной капустой, стоявшей на столе в деревянной миске. Бабушка достала из печки картошку и поставила на стол. Мне было так хорошо, что я села на свой табурет и с аппетитом поела этой картошки из чугунка, рассыпающейся в руке и обжигающей пальцы.
Я была счастлива. Но это счастье не имело ничего общего с тем, которое я испытывала, например, когда устроилась на хорошую работу, или когда завязывались очередные романтические отношения. Это было совсем другое – чистое, светлое, не отягощенное никакими обстоятельствами и ничего не требующее взамен.
Потом долго разговаривала с бабушкой, рассказывала о проведенном с Андреем дне, и мне действительно ХОТЕЛОСЬ с ней разговаривать. Я внимательно слушала ее рассказы про соседок, цыплят и огород и с удивлением обнаружила, что мне это интересно. Мне казалось, что я приблизилась в своей жизни к чему-то очень важному, что должен пережить каждый человек.
Я уснула, едва добравшись до подушки. Утром, открыв глаза, я уже знала, чем займусь. Порывшись в сундуке, я выудила оттуда свои старые шорты и папину клетчатую рубашку, в некоторых местах изъеденную молью, завязала ее узлом под грудью, налила в ведро воды и, не позавтракав, начала с энтузиазмом мыть полы. Бабушка, очевидно, ушла кормить кур, и со двора было слышно ее смешное «цып-цып». Я открыла форточку, впустив в комнату весну, и, мурлыча под нос песенку, с шумом водила тряпкой по крашеным доскам.
Потом пришла бабушка, и мы уселись завтракать. Она долго благодарила меня за помытые полы и с чувством гладила по волосам всякий раз, когда я оказывалась близко. Я чувствовала себя так, будто у меня началась новая жизнь. Как это, оказывается, приятно – доставлять любимым людям маленькие радости!
Причесавшись и одевшись, я решила позвонить домой, трубку взял отец:
- А, Васька! Привет! Как там бабушка?
- Хорошо, пап, и у меня все просто отлично! – улыбалась я телефону.
- Когда приедешь? Тебе тут Кирилл звонил…
- Пап, скажи, что я никогда не вернусь, - весело сказала я.
В трубке повисло недоуменное молчанье, и я объяснила:
- Просто я люблю другого человека! – засмеялась я, - Привет маме! – и я положила трубку.
Я долго вертелась перед зеркалом, а бабушка любовалась мной из кухни.
- Красавица! – охнула она, когда я, причесанная и надушенная, вышла из комнаты.
- Схожу к Соболевым, - с волнением в голосе сказала я, дрожа об одной мысли о встрече с Андреем.
Бабушка только молча кивнула и улыбнулась. Неожиданно я резко развернулась, стащила с себя все свои дорогие шмотки, купленные в бутиках за бешеные деньги, натянула джинсы, желтый пуловер и «казачки». Заново расчесала волосы и стянула в небрежный узел на затылке. Мне не хотелось, чтобы он видел меня такой, какой я была в городе.
Как только скрипнула калитка, мне захотелось развернуться и убежать. Я уже развернулась, намереваясь уйти незамеченной, но чей-то голос, который явно не принадлежал Андрею, заставил меня остановиться:
- Васюта, у нас больше нет собаки!
Это был отец Андрея – Николай Иванович. Он стоял на крыльце и улыбался. «Совсем не изменился» - подумала я.
- Здравствуйте, дядя Коля, - улыбнулась я, - как поживаете?
- Ничего, спасибо…
- А Андрей дома? – я от чего-то смутилась.
- Во дворе, дрова колет.
Я осторожно прошла через крытый двор и увидела его. Андрей в одной рубашке колол дрова. Очевидно, он не заметил, как я пришла, потому что не обернулся, а я решила понаблюдать за ним. Мне невольно вспомнился тот деловой человек в пальто на крутой машине, каким я встретила его позавчера и который так отличался теперь от этого мужчины, деревенского парня, любящего труд и свою землю.
- Привет, - сказала я.
Андрей резко обернулся и застыл:
- Золотая…
- Я вот проходила мимо и решила зайти… - с улыбкой произнесла я.
Его лицо озарилось улыбкой, а в серых глазах – я совершенно отчетливо видело это – плескалось счастье. Вдруг он подошел ко мне так близко, что от его дыхания задрожали волосы на висках. От него пахло морозом, мускусом и…мужчиной. Я, сама не зная, зачем, положила руки ему на грудь.
- Слышишь, как стучит? – хрипло спросил он, накрывая мои холеные руки своими – в мозолях и ссадинах.
- А мое послушать не хочешь? – дрожащим голосом прошептала я, борясь с искушением подняться на цыпочки и прижаться к его губам.
Он с шумным вздохом положил руки мне на грудь, и я едва не застонала от наслаждения. Мне казалось, я теряю остатки разума, но это только радовало меня. Как я жалела, что он не будет моим первым мужчиной, но точно знала, что будет просто моим. Андрей тем временем наклонил свою темную голову и коснулся губами моей щеки, обжигая дыханием нежную кожу. Я понимала, что пора это прекращать, пока мы не занялись любовью прямо здесь, на сырых опилках. И снова он прочел мои мысли:
- Лучше отойди на безопасное расстояние, иначе отец останется без дров.
Я рассмеялась, высвободилась из его рук и, наконец, расслабилась.
- Буду очень признателен, если ты попросишь отца поставить чайник… Мне немного осталось. И не стой тут на ветру без шапки, - и он нарочито строго кивнул в сторону дома. Я только сейчас заметила, что сегодня на улице холодно.
Войдя в сени, я разулась и постучала в дверь.
- Открыто! – раздалось в ответ.
- Дядя Коля, - сказала я, - Андрей попросил меня поставить чайник.
Пожилой мужчина встал, собравшись выполнить просьбу сына, но я его остановила:
- Сидите, я сама поставлю! – поспешно сказала я. Мне просто очень хотелось сделать что-нибудь для Андрея.
Пока чайник закипал, мы разговаривали с Николаем Ивановичем. И снова я чувствовала интерес и уважение.
Я уже собиралась пойти позвать Андрея, как дверь отворилась, и он вошел в комнату. Широко улыбнувшись, он принялся мыть руки. Николай Иванович разлил чай, и мы все уселись за стол. Я подумала, как было бы хорошо иметь такую семью, проводить вечера вот так, собравшись в тесной кухне. Андрей смотрел на меня с восхищением, а мне хотелось только одного – остаться с ним наедине. Но он, как назло, не торопился вставать из-за стола. Я с тоской думала о том, что завтра мне нужно возвращаться в город, а потом снова ходить на работу и все то, чем я так дорожила в последние два дня, рассеется, как утренний туман. От этого мне стало горько. Осталось так мало времени!
- Сыграем в карты? – спросил Николай Иванович.
Мы с Андреем пожали плечами. Следующие два часа мы провели за игрой в подкидного дурака, и я ни разу даже не выиграла.
- С меня хватит! – наконец сказала я, делая страдальческое лицо, - С вами вообще опасно связываться! – и я засмеялась.
Андрей не сводил с меня глаз:
- Погуляем?
Я кивнула. Пока он переодевался, я забежала к бабушке, надела на голову платок, так как шапки у меня с собой не было, и выбежала на крыльцо. Андрей стоял, прислонившись к забору и ждал меня, отчего мое сердце подпрыгнуло чуть ли не до горла.
- Куда пойдем? – нарочито весело спросила я.
- А куда бы тебе хотелось? – спросил он тихо, беря мои руки в свои.
- Мне все равно, - прошептала я, утопая в легком облаке его одеколона и растворяясь в нежности серых глаз.
- Тогда – мельница? Это единственное место, где не холодно и не людно.
- Пойдем, - согласилась я, и мы, взявшись за руки, побрели к роще.
Как глупо: двое взрослых людей прячутся в каких-то развалинах, чтобы побыть наедине…
Поле было покрыто коркой льда, так что сегодня мои ноги остались сухими, чего нельзя было сказать о руках. От непонятного волнения они вспотели, а спина покрылась гусиной кожей.
В мельнице было сравнительно тепло, но мы тут же развели огонь.
- Я уезжаю завтра, - сказала я.
- Я тоже. Поедем вместе, – просто сказал он, забрасывая в топку очередное полено.
- Давай помолчим? – предложила я.
- Давай, - и Андрей вплотную подошел ко мне, - но одну вещь я все-таки скажу.
- Какую же? – хрипло спросила я.
- Я очень рад, что ты сейчас здесь, со мной…
Я немного разочаровалась, но быстро прогнала дурные мысли.
- Я тоже…
Мы стояли друг против друга, я уткнулась лбом в его плечо, пытаясь унять дрожь в коленях. Он гладил меня по спине и что-то шептал на ухо. Мне хотелось кричать ему, что я готова, что больше всего на свете я хочу быть с ним. Здесь, сейчас, на этой пыльной циновке. А он, казалось, просто успокаивал меня, осыпая легкими поцелуями мое лицо. Я знала, как тяжело ему даются эти минуты, и не понимала, почему он медлит.
Когда он крепко обнял меня, с моих губ сорвался стон, и я принялась расстегивать его куртку, потом рубашку… В это мгновение мне было все равно, что он подумает обо мне – он просто был мне нужен, нужен, как никогда, как никто другой…
Он бережно уложил меня на циновку, зарываясь лицом в мои волосы, и я подумала, что наконец нашла единственного человека, с которым хочу быть всю свою оставшуюся жизнь… Я не понимала, когда это пришло, что послужило толчком, но знала одно: я люблю этого человека, как бы странно и невероятно это ни звучало. Он раздевал меня нежно и медленно, отчего я чуть не сошла с ума …
Потом мы сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на огонь. Он почему-то молчал, а мне так хотелось, чтобы он сказал что-нибудь… Я вспомнила вчерашний утренний разговор, хотя прекрасно понимала, что это была всего лишь шутка. От этого у меня упало настроение, но мне не хотелось портить вечер, поэтому я улыбнулась:
- А у тебя паутина в волосах…
- Да я весь в паутине! – деланно сердито воскликнул он.
Я недоуменно оглядела его голую спину и плечи. Он только закатил глаза:
- В твоей паутине! – засмеялся он, - и, боюсь, мне теперь никогда из нее не выбраться!
Мне показалось, что мир опрокинулся: он сказал, что мы будем вместе? Я боялась поверить в это и только положила голову ему на плечо.
Домой я вернулась за полночь. Мы снова долго стояли на крыльце, как два подростка, держась за руки. И опять это волнение. Я чувствовала, что просто не в силах отпустить его, расстаться с теплом его рук, его глаз. Мы поцеловались легко, словно в первый раз, а потом он сказал:
- До завтра… - и исчез в темноте.
Бабушка уже спала, у двери я заметила пакет, в который она сложила свои гостинцы. Моя сумка была аккуратно упакована, кровать расстелена, на столе стоял стакан молока, и лежали свежие ватрушки. Есть не хотелось, спать – тоже. Что-то тревожное поселилось в душе, омрачавшее счастье последних часов. Завтра я уеду отсюда и снова вернусь к той пустой, как мне теперь казалось, жизни. Я разделась и юркнула под одеяло. Скрип кровати разбудил бабушку:
- Это ты, Васенька? – раздался из темноты ее сонный скрипучий голос.
- Я, бабуль, - ответила я, едва не подавившись комом горечи, стоящим в горле. Уткнув лицо в подушку, я разрыдалась.

Утро встретило меня морозом и леденящим ветром, задувающим в окна. Я оделась и вышла греть машину. В салоне был невыносимый холод, руль, казалось, превратился в камень и отказывался слушаться. Настроение мое не улучшилось, я всю ночь проворочалась и заснула только под утро. Я ждала. Сама не зная чего.
Наконец, раздался рев подъезжающего автомобиля. Андрей вышел из машины и подошел ко мне:
- Привет, - сказал он, улыбаясь.
Все мои страхи развеялись, как дым.
- Привет, - ответила я, - я уже готова, только надо забрать сумки и попрощаться с бабушкой.
- Я принесу сумки. Иди, прощайся.
Обнимая меня, бабушка всплакнула, но я твердо пообещала приехать на Пасху. Садясь в машину, я видела, как она украдкой перекрестила меня, и на глаза вдруг навернулись слезы. Я долго махала ей, прежде, чем завести мотор. Андрей пропустил меня вперед, и мы поехали. Затылком я постоянно чувствовала на себе его пристальный взгляд, от чего потели руки. Сегодня он даже не приблизился ко мне, и меня это беспокоило. Вскоре я полностью сосредоточилась на дороге, включила радио, и только изредка поглядывала в зеркало заднего вида.
Наконец, мы въехали в город. Неожиданно Андрей выехал вперед и встал у обочины шоссе, я тоже остановилась.
- Мне направо, – сказал он, - я хочу поцеловать тебя на прощание.
- На прощание? – тупо повторила я.
- Я должен ехать на работу, - снисходительно заметил он. В своем пальто, галстуке и с гладко выбритым лицом он казался мне чужим.
- Хорошо, - сказала я, позволяя ему обнять себя за плечи и поцеловать долгим, томящим поцелуем.
- До завтра, - улыбнулся он, и надежда расцвела в сердце красными тюльпанами.
- Пока, - шепотом сказала я, садясь в машину, - я буду ждать…

Прошло два дня. У меня все из рук валилось, телефон молчал, словно вынося приговор. Я не могла есть, спать, работать, все вдруг потеряло смысл.
На третий день, придя домой и растянувшись на кресле, я закрыла глаза и вернулась воспоминаниями в минуты, когда он был рядом. Я тупо уставилась в потолок, из уголков глаз потекли слезы. Скоро я заплакала в голос, не в силах больше выносить тишину и одиночество. Скрипнула входная дверь, и я поняла, что вернулся отец. Но все равно не могла остановиться и продолжала плакать. Он испуганно вбежал в комнату:
- Васька! Что случилось? – он обеспокоенно присел на корточки рядом со мной.
- Папа, он не придет! – ревела я.
- Кто? Кто не придет?
- Андрей! – и я рассказала ему все, что произошло со мной в Николаевке, умолчав, естественно, про последний вечер.
Наконец, я успокоилась. Мы сидели с отцом на кухне, ожидая маминого возвращения, и пили кофе.
- Понимаешь, пап, я не могу жить без него, - с тоской сказала я, - он стал смыслом моей жизни…
- Ну, может, случилось у него что-то, - размышлял отец, - или уехать пришлось срочно…
- Он мог позвонить и сказать об этом, - тихо и обвиняющее сказала я.

Вечером я решила позвонить бабушке:
- Привет, бабуль, как дела? – спросила я.
- Потихоньку… Ты как доехала?
- Хорошо.
- А!? – очевидно, не расслышала.
- Все в порядке, только…
- Ну и слава богу! – отозвалась бабуля.
И только я хотела положить трубку, как она заговорила:
- А у нас тут чего произошло!
Я встрепенулась. Дурное предчувствие опалило сердце.
- Николай-то Соболев в город уехал, там Андрюша в аварию попал… да. Теперь в больнице какой-то лежит… Нога у него сломана и сотрясение мозга…
Но я ее уже не слушала.
- Пап, в какую больницу отправляют после ДТП? – почти прокричала я, забегая на кухню.
- Ну, смотря где произошла авария, - недоуменно протянул отец, - а зачем тебе?
- Пап, срочно узнай, в какую поступил Андрей Соболев! Пожалуйста! – и я убежала одеваться.
Через пять минут я записывала адрес больницы, в которой был Андрей. Схватив ключи от машины и сумку, я выбежала из квартиры.
- Осторожно там! – хором крикнули мне вслед родители.

Полчаса я ругалась с медсестрой, которая писклявым голосом говорила:
- Часы посещений закончились. Девушка, вы понимаете, туда нельзя…
- Мне очень надо, прошу вас, - умоляла я, всовывая ей в руки коробку конфет, купленных для Андрея.
- К кому вы?
- Соболев. Андрей Николаевич. Палата №18
- Кто вы ему?
Я замялась. Кто я ему?
- Я его невеста, - вдруг сказала я.
Медсестра завистливо поглядела на меня и буркнула:
- Идите за мной, только вон халат наденьте.
Я тихо вошла в палату, погруженную в полумрак. Андрей лежал на спине, правая нога висела на вытяжке, сам он был бледным и каким-то беззащитным. У меня сжалось сердце. Он спал, его грудь ровно вздымалась и опускалась. Я осторожно села на краешек постели и взяла его руку. Он открыл глаза и удивленно уставился на меня:
- Васюта? – тихо прошептал он. Голос его был слабым.
У меня потекли слезы.
- Почему ты ничего мне не сказал?
- Я разбил телефон, в котором был твой номер. Но как ты меня нашла, как узнала?
- Бабушка сказала, - ответила я, поднося его руку к губам.
- Я скучал по тебе, - слабо улыбнулся он.
- А я по тебе, - ответила я, - и вообще, я пришла сделать тебе предложение…
- Какое же? – в его глазах заплясали искорки смеха.
- Женись на мне пожалуйста, - заплакала я, умирая от любви, заполнившей сердце, - я буду хорошей женой, честно… Можешь сейчас не отвечать, я дам тебе время подумать…
- Я согласен, - и улыбка осветила его лицо, - если вы так просите, мадам… Мне больше ничего не остается…
- Заткнись, - предупредила я и, перегнувшись через него, прикоснулась к его губам.
Он целовал меня нежно и трепетно, лаская руками мой затылок:
- Я люблю тебя, - он оторвался от моих губ, - и всегда любил.
- И я тебя, - я потерлась носом о его небритую щеку.
- Хорошо, что ты пришла, -странным голосом вдруг сказал он, - знаешь, я вообще-то был первым.
- В смысле?
- Мне казалось, я вслух высказал свое желание жениться на тебе ещё в субботу утром, только ты, гордячка, мне отказала…
- Я исправлюсь, - пообещала я, осторожно укладываясь рядом с ним на больничную койку.




Ульяновск, 2007