запомнить
Войти
Найти Рейтинг авторов

КостяНика - время лета. Глава 3 и 4.

ГЛАВА 3
В ту ночь Костя впервые познал, что такое бессоница. Зоя Петровна глубоко ошибалась, когда восклицала: «Совести у этого мальчишки нет!» – ибо что, как не угрызения совести, заставляло его ворочаться без сна с боку на бок? Костя пытался мысленно рисовать мелом восьмерки на белой стене и до умопомрачения считал баранов, которые табунами бились об эту самую стену, – все без толку. Если ему удавалось забыться коротким беспокойным сном, его неотступно преследовала Ника. Она то обрушивалась на него с высоченного дерева, то гналась за ним, целясь из лука, то лук вдруг превращался в костыли. Отчаянно пытаясь вырваться из паутины кошмара, Костя просыпался и опять лежал без сна, тупо уставившись в потолок.
Надо же было ухитриться встретить девчонок, похожих друг на друга как две капли воды! Такого совпадения нарочно не придумаешь. Будто одно лицо, голос. Имена и то одинаковые. Правда, говор у них несхожий. Костя стал придирчиво сравнивать двух Ник и решил, что все-таки они очень разные. Постепенно ему стало казаться, что между бойкой лесной хохотушкой и холодной «дворцовой» Никой нет ничего общего.
Как ни крути, а из-за глупой ошибки он оскорбил больную девчонку, и нечего обижаться, что она его обругала. А если ей обо всем рассказать? Не подлец же он в самом деле, чтобы нарочно над ней смеяться!
Короткая летняя ночь готовилась упорхнуть на бархатных крыльях. Небо наливалось рассветом, когда Костя окончательно решил, что первым делом с утра пойдет и объяснит Нике все как есть. Ему сразу стало легче, будто камень с души свалился. Он повернулся на бок и тотчас заснул.
Костю разбудил громкий стук: Зоя Петровна вызывала его при помощи «шваброфона» – устройства, изобретенного, чтобы ей лишний раз не подниматься на чердак. Как и все гениальное, конструкция аппарата была проста в обращении и абсолютно надежна. Достаточно было взять швабру и колотить ручкой в потолок до тех пор, пока абонент не откликнется.
Ошалевший после сна, Костя разлепил глаза.
– Ты скоро наспишься? Десятый час уже! – крикнула Зоя Петровна.
– Мам, у меня же каникулы, – продолжая лежать, нехотя отозвался Костя.
– Да что же это такое? Сто раз на стол накрывать? А то мне без того дел мало! Скоро человек на примерку придет, а блузка еще не смётана.
И тут Костя вспомнил, что ему тоже предстоит довольно противное дело. Сон как рукой сняло. День начинался паршиво. Костя натянул джинсы и босиком прошлепал вниз. Пару раз плеснув из умывальника на лицо, он завершил водные процедуры, и тут, как всегда некстати, на ум пришло, что вчера он решил обливаться по утрам холодной водой, чтобы тренировать силу воли. Искоса поглядев на шланг, Костя вздохнул и принял поистине волевое решение: отложить тренировку до завтра. Сегодня и так забот хватает. Ему не терпелось поскорее отвязаться от неприятного визита. Наспех проглотив яичницу, он отказался от чая.
– Я потом, – сказал он, выскакивая из-за стола.
– Потом суп с котом. Поел бы по-человечески и свободен. Куда ты все несешься?
– Сейчас, ма, век скоростей. Слыхала?
– Все у тебя насмешки. Ладно, беги, – улыбнулась Зоя Петровна.
Костя побежал к Нике. Скоро, запыхавшийся и решительный, он стоял возле знакомой калитки. Утро еще не пришло в этот огромный дом. Напрасно солнце обрушивало на него потоки огненных стрел – задернутые шторами глазницы окон были слепы, а обитатели спали. Потоптавшись у запертой калитки, Костя поплелся домой. По мере того как он удалялся, его обуревали сомнения. А что, если Ника будет не одна и придется объясняться при родителях? Может, лучше отложить этот поход, а после подстеречь ее на веранде?
Вернувшись домой, Костя столкнулся со Степкой, Михой и его сестрой Анькой.
– Ты где бродишь? Пошли на пруд.
Предложение было заманчивым. Костя заколебался, но в памяти снова возникла неловкая сцена у Ники. Что скажет отец, если узнает, что он смалодушничал и не пошел извиниться?
– Я потом подойду. Мне надо матери в огороде помочь, – отказался Костя.
Он с тоской поглядел вслед ребятам, зашел во двор и нос к носу столкнулся с матерью.
– Никак медведь в лесу сдох! Что это вдруг в тебе трудолюбие взыграло? Говори начистоту, что натворил? – подозрительно спросила Зоя Петровна, глядя Косте в глаза.
– Ничего я не натворил.
– Не юли. Все равно ведь узнаю.
Костя смотрел на мать и думал о том, до чего же родители странные люди! Не помогаешь – плохо, а стоит предложить помощь, как тут же начинаются подозрения. Конечно, нельзя сказать, чтобы они были совсем необоснованными.
– Поругался, что ли, с кем? – допытывалась Зоя Петровна.
– Ни с кем я не ругался, – Костя отвел глаза.
Часто его удивляла проницательность матери. И как только она обо всем догадывается?
– Не хочешь говорить, не надо. Коли ты такой работящий, поди у клубники усы подергай, а то совсем заросла. Все прок будет, – мать повернулась и пошла в дом.
Только теперь до Кости дошло, на что он напросился! Это же полдня на грядке сидеть придется! Трудовой порыв в нем заметно поугас. Он безо всякого энтузиазма принялся за обработку клубничных кустов. Работа не отвлекала от назойливых мыслей о предстоящем неприятном разговоре. Он сто раз мысленно прокручивал, что скажет Нике, но с каждым разом речь получалась все более неуклюжей. А может, все-таки посоветоваться с матерью, как поступить?
Зоя Петровна перебирала обрезки кружев и тесьмы. Поглощенная работой, она не заметила, как в комнату вошел сын.
– Ма, я тут спросить хотел.
– Глянь, эти кружавчики подойдут? У меня как раз хватает. Все не покупать, – не отрываясь от работы, сказала Зоя Петровна.
Костя посмотрел на ненавистные кружавчики. Ему вдруг расхотелось говорить о своих проблемах. В конце концов, он уже взрослый, чтобы решать их самостоятельно.
– Пойдут, – буркнул он и повернулся уходить.
– А что ты там спросить хотел?
– Да так, может, я часть грядок сейчас оборву, а часть вечером?
– Наработался, горе луковое? Ты уж хоть к концу недели оборви, – вздохнула Зоя Петровна.
Когда Костя предпринял вторую попытку навестить Нику, шторы на окнах были отдернуты, но веранда по-прежнему пустовала. Нужно было на что-то решаться, не караулить же Нику целыми днями. Костя поглядел на звонок прощальным взором человека, идущего на казнь, и с такой силой нажал на кнопку, будто она была его личным врагом.
На крыльцо вышла полноватая женщина. Костя иначе представлял себе хозяйку «дворца». В строгом платье из темной материи, с волосами, стянутыми на затылке в старушечий узел, она была похожа на старую деву. Во всяком случае, Ника нисколько не походила на мать.
– Здравствуйте. Можно с Никой поговорить? – спросил Костя и для вежливости добавил: – Пожалуйста.
Женщина смерила его недовольным взглядом, молча подошла к калитке, открыла щеколду и, не произнося ни слова, провела его по дорожке до дома.
«Немая, что ли? – подумал Костя. – Вот семейка: немая и хромая».
Костя прошествовал в дом. Невольно подчиняясь царящей в нем тишине, он старался ступать как можно беззвучнее. Проведя гостя через веранду, женщина открыла дверь в гостиную.
– Ника, к тебе пришли, – монотонным голосом доложила она.
«Значит, не немая», – пронеслось у Кости в голове.
Он зашел в комнату и застыл на месте. То, что он увидел, не укладывалось в представление о дачном доме. Конечно, в кино показывают и не такое, но Костя не представлял, что люди могут жить так взаправду. Первое, что бросалось в глаза, – стоящий посередине рояль, и не какой-нибудь обшарпанный, как в школьном актовом зале, а белый, как в музее. Мебели почти не было, если не считать пары просторных диванов, нескольких кресел, старинных напольных часов и камина. В углу возвышалась огромная декоративная ваза. Паркетный пол устилал ковер в бело-розовых тонах. Среди этой немыслимой роскоши в инвалидной коляске сидела Ника. Она в упор смотрела на Костю и, судя по всему, радости от встречи не испытывала.
Боль от вчерашней обиды была еще слишком сильна. Ей не приходилось общаться со сверстниками, и сначала этот мальчишка ей чем-то понравился. Она инстинктивно потянулась к нему, как любое существо тянется к себе подобному. Зачем он нахамил ей? За что? Ника сердито сощурилась. Может, недаром ее ограждали от ровесников? Вчера она познала, что их общество живет по неведомым ей законам. У взрослых все иначе. Они корректны и вежливы, даже когда терпеть не могут друг друга. Для чего этот парень пришел теперь? Какую очередную забаву придумал? Что она ему сделала? Какое преступление совершила, чтобы весь мир ополчился против нее?
Костя застыл возле входа. Он с первого взгляда возненавидел белый ковер. На фоне нежных розовых лилий его видавшие виды кроссовки представляли собой поистине убогое зрелище. Протопать в них по ковру было бы просто кощунством, но разуться и продемонстрировать штопаные носки – такого унижения он вынести не мог.
– Зачем ты пришел? – резко спросила Ника.
Только глухому могло показаться, что в ее тоне есть нотка гостеприимства. У Кости со слухом все было в порядке. Он проклял момент, когда затеял этот визит. Но нет худа без добра. По крайней мере одна проблема решена: можно выпалить все с порога и удалиться, не снимая кроссовок.
– Я... – начал Костя, но, как назло, заготовленная речь вылетела из головы, и он, запинаясь, произнес: – Я... это... насчет вчерашнего. В общем, я извиниться хотел.
– Извиниться? – эхом повторила девочка.
В слове таилась надежда. Наверное, этот Костя не такой уж плохой. Только теперь Ника поняла, что она в самом деле рада его приходу. Она всегда была одна и считала, что любит одиночество. Гости, приходившие в их дом, раздражали ее своим фальшивым участием, жалостью, неестественно сюсюкающими голосами и явным облегчением, когда приличия были соблюдены и они могли отойти от нее и заняться своими разговорами. С людьми она слишком остро чувствовала свою неполноценность, поэтому предпочитала уединение. Вчера броня одиночества дала трещину. Костя заговорил с ней просто и естественно, и Нике захотелось войти в мир сверстников, который она знала только по книгам. Новый мир манил и пугал ее.
Самое трудное было сказано, и Костя продолжал более уверенно:
– Понимаешь, я тебя спутал с другой Никой, с твоей близняшкой.
– Ты что, сериалов насмотрелся? – язвительно спросила Ника.
– Не веришь? А я в лесу встретил девчонку, точь-в-точь как ты, и тоже Никой зовут.
Рассказ про близняшку казался надуманным, но в голосе парня звучала такая искренность, что Ника заколебалась. Какой ему прок обманывать?
– Это правда?
– Стал бы я тебе врать! Она меня сначала чуть не убила. Честно. У нее лук офигенный. Она стрелой жах – прямо у меня над головой. И знаешь почему? Я мухоморы сшиб. – Почувствовав, что его рассказ занимает слушательницу, Костя обрел красноречие и стал живописать свою встречу с лесной Никой.
– Все это было в самом деле? А откуда у нее лук? – недоверчиво переспросила Ника, когда он замолчал.
– Да она лесникова дочка, поэтому и по деревьям классно лазает, и носится по лесу так, что за ней не угонишься. В общем, все как у людей. Я же не знал, что ты... – Костя вдруг осекся.
Он почувствовал, что сморозил глупость. И кто его за язык тянул вдаваться в объяснения? Тысячу раз ведь долбили: молчание золото, так нет, полез разглагольствовать.
В комнате повисло неловкое молчание. Дверь в новый мир захлопнулась, оставив Нику в каменном мешке одиночества.
– Ну, договаривай. Что я? Нелюдь? – бесцветным голосом произнесла она.
Костя окончательно растерялся.
– Я совсем не то хотел сказать. Я просто хотел объяснить.
– Я все поняла. Ничего объяснять не надо. Уходи! – выкрикнула Ника.
Услышав возглас, тотчас прибежала мать.
– Кто просил пропускать его ко мне? – резко спросила Ника. – Я не желаю никого видеть. Никого, понятно? И незачем устраивать тут проходной двор.
Косте стало неловко за эту немолодую женщину. Как только она все терпит? Попробовал бы он выговаривать своей матери! Ника была ему отвратительна. Он не чувствовал ни сострадания к ней, ни былых угрызений совести. Зря он вообще полез со своими извинениями. Нужны они ей как рыбке зонтик! Если бы не ее мать, он высказал бы все, что думает.
– Я же не хотел ее обидеть. Я извиниться пришел, – сказал он, обращаясь к женщине, и осекся.
– Мне нет до этого дела, – брезгливо поджав губы, ответила та.
В ее пустых глазах не отражалось ни любопытства, ни осуждения. Ей было глубоко безразлично, обидел он Нику или нет. Неужели мать может быть настолько равнодушна к дочери? Косте стало не по себе, будто он попал в фильм ужасов, где вместо людей действуют бездушные манекены. Костя попятился к двери и пулей бросился прочь. Он бежал всю дорогу до дома, точно за ним гнался призрак, и лишь захлопнув за собой калитку, перевел дыхание.
– Явился, работничек! Ты что же чеснок между клубникой повытаптывал, горе луковое? – встретила его Зоя Петровна.
Услышав ворчание матери, Костя вдруг ощутил такой прилив нежности, что неожиданно для самого себя обнял ее, чмокнул в щеку и сказал:
– Ма, я тебя очень люблю!


ГЛАВА 4
Костя окунулся в привычную рутину летних будней, стараясь отогнать воспоминания о неприятном эпизоде в доме художника, который докучливой занозой мешал наслаждаться каникулами.
День сегодняшний услужливо предложил чистый лист. Солнце. Запах жареной колбасы, доносившийся из кухни. Наспех захваченное полотенце. Шелест велосипедных шин по гравию. Пруд. От ледяной воды захватывало дух. Она сначала обжигала, а потом становилось весело, хотелось дурачиться и смеяться. Вчерашний день уходил в прошлое...
Костя вышел на берег, обсыпанный бриллиантовой россыпью капель. Отфыркиваясь, он поскакал на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из уха, и трусцой подбежал к подстилке, на которой расположились друзья: Степка и Мишка с сестрой Анькой. Мишка, прыснув со смеху, обратился к Косте:
– Слышь, Костик, Анька говорит...
Он не успел закончить фразу, потому что Анька набросилась на него и, повалив на подстилку, стала молотить кулаками:
– Только попробуй скажи!
– А че тут такого? Костя, слыхал, ты на артиста похож.
Заходясь от хохота, Мишка катался по подстилке, пытаясь увернуться от ударов. Анька надулась и села к брату спиной.
– Да ну вас, – фыркнула Анька и, бросив в Степку пучком травы, побежала в воду.
Жизнь входила в свою колею. Хорошо, когда рядом есть друзья, с которыми не надо придумывать, что сказать и как себя вести. Ни тебе взрывов, ни неожиданностей. Каникулы продолжались, оставляя бурные переживания позади. В конце концов, Верка – потеря небольшая, она Косте никогда особенно не нравилась. Что до Ники, он свой долг выполнил, извинился, а если она такая психопатка, то это ее проблемы.
Солнце поднялось высоко. Пора было возвращаться. По дороге домой Мишка привычно повернул руль велосипеда на дорожку, шедшую вдоль обочины леса. Воспоминание о визите в особняк с башенкой неприятно шевельнулось в Косте, но он тотчас отбросил его.
– Поедем по центральной, – скомандовал Костя.
– Почему? – удивился Мишка, покорно разворачивая руль.
– По кочану. Я на той дороге шину проколол.
Вся компания покатила по центральной улице. Мишка нажал на педали и, поровнявшись с Костей, пробурчал:
– Будто в другом месте нельзя шину проколоть.
– Лучше бы там поехали, – вдруг вставил Степка. – Сегодня к художнику «скорая» приезжала. Говорят, у его дочки приступ был.
– Ага, она же припадочная, – по-женски благожелательно вставила Анька.
Стоило Косте начать забывать про Нику, как ее призрак неизменно возникал перед ним, портя все настроение. Ну почему, когда хочешь выкинуть что-то из головы, как назло, каждый так и норовит тебе об этом напомнить?
– Что вы ко мне с этой дочкой привязались? «Скорую», что ли, не видели? Дикари с острова Ни-бум-бум-бы, – взорвался Костя.
– Я думал, тебе интересно, – ретировался Степка.
– Тоже мне детектив остросюжетный! Пускай к ней «скорые» хоть в очередь встают. Мне эта Ника до лампочки! Ясно?
– Ее, что ли, Ника зовут? А откуда ты знаешь? – живо заинтересовалась Анька.
Костя понял, что дал промашку. Никто при нем не называл Нику по имени. Рассказывать о том, когда и как он познакомился с дочкой художника, ему совсем не хотелось, тем более Аньке. Однако если ничего не ответить, она все равно не отвяжется, поэтому Костя прибегнул к испытанному народному объяснению:
– Откуда, откуда – от верблюда. Уже уши отваливаются, только и слышу про художника и его дочку. Может, мне записывать, кто что про них говорит?
– Да ладно, чего ты сразу психуешь? – примирительно сказал Мишка. – Я, к примеру, и не подозревал, что она Ника. Ну и имечко! У художников свои причуды…
Анька с пренебрежением заметила:
– Подумаешь, Ника – Ника - Вероника. Ничего особенного. У нас в классе Колька- двоечник. Его все тоже Ника зовут.
Костя вдруг вспомнил о другой Нике. Интересно, что она скажет, когда узнает, что у нее есть двойник? А может, и не узнает вовсе. Может, они никогда больше не встретятся. Все это было слишком удивительно, почти нереально: встреча с одной Никой в лесу, а потом с другой Никой на даче. А что, если поискать черничную поляну? Она вроде недалеко от участков.
– Костя, после обеда махнем в деревню? – услышал он голос Мишки и неожиданно для себя выпалил:
– Не могу. Я занят.
Вообще-то никаких особых занятий у него не было. Разве что сходить в лес. Зачем? Искать Нику? Глупо. Все равно что искать иголку в стоге сена. Иногда ему казалось, что ее вовсе не было, что Костяника просто пригрезилась. Ведь черника не созревает в июне. Бред какой-то. Ну а вдруг... Косте даже не пришло на ум позвать с собой кого-нибудь из ребят. Ника была его тайной, и вовсе не потому, что она ему нравилась. Угловатая и нескладная, она вообще была не из тех девчонок, что нравятся. Просто она не такая, как все.
После обеда Костя отправился на поиски черничной поляны. Пойманный в невод тропинок, опутавших лес, Костя как заколдованный бродил по ним, потеряв счет времени. Чем больше он понимал тщетность своих поисков, тем настойчивее им овладевало упрямство во что бы то ни стало найти двойника Ники из поселка. Какая тайна скрывается в их сходстве? Он должен разгадать ее. Хотя зачем? Какое ему дело до этих двух девчонок?
Проплутав по лесу, он подошел к березе, где впервые встретил Нику. Как и в прошлый раз, он опустился на траву. Теперь, когда шум его собственных шагов не нарушал тишины леса, он с удивлением осознал, до чего она наполнена звуками: щебетом, шелестом, щелканьем. Вдруг до его слуха донесся шорох, словно кто пробирался сквозь заросли. В орешнике промелькнуло желто-зеленое платье и исчезло. Ника? Костя и не ожидал, что его охватит такое волнение.
– Ника! Подожди!
Он продрался сквозь кусты, выскочил на прогалину и остановился. Янтарные капли солнца падали на листву, придавая ей желто-зеленый оттенок. Ветка раскидистой лещины сильно раскачивалась. Ее-то он и принял за пробежавшую девчонку. «Померещилось. Крыша у меня, что ли, поехала? Нет, тут точно кто-то был. Не станет же ветка ни с того ни с сего болтаться. Может, ее кабан задел?»
Костя провел рукой по лбу. Ему стало жутковато. Он невольно отступил, развернулся и... лицом к лицу столкнулся с Никой. Она стояла, прислонившись спиной к березе, и молча смотрела на него.
– Привет! Как это ты здесь очутилась? – воскликнул Костя, стараясь скрыть волнение.
– Нешто ты не ожидал меня увидеть? А не меня ли ты тут искал? – лукаво улыбнулась девчонка.
– С чего это? – пожал плечами Костя, но, встретившись с насмешливым взглядом Костяники, тоже улыбнулся: – Хотя, если честно, тебя.
Как и в первую их встречу, Костю удивило, как с ней легко, не то что с другими девчонками. Она ничего из себя не корчила, ей можно было сказать все как есть и не бояться, что она возомнит чего не следует. У Кости было такое чувство, будто он знал ее давным-давно. Его вновь ошарашило невероятное сходство между ней и другой Никой, и он, не отдавая себе отчета, пристально разглядывал Костянику.
– Нешто я изменилась, что ты на меня уставился, точно баран на новые ворота? – усмехнулась она.
– Ну и в историю я из-за тебя влип! У тебя есть двойник. Вылитая ты! – сказал Костя.
– Да ну?
– Не веришь? Я тоже, когда увидел, сначала не поверил.
Костя поведал Нике о событиях последних двух дней. По мере рассказа затаившаяся горечь и обида на дочку художника выплеснулись наружу, и он только сейчас понял, как ему нужно выговориться.
– ...Ну, я тебе доложу, семейка. Не знаю, какой там у нее папаша знаменитый, но никакого богатства не захочешь, – завершил Костя.
Ника опустила голову и, погруженная в раздумья, слушала не перебивая. Когда рассказ был закончен, она вскинула глаза и, пытливо вглядываясь Косте в лицо, едва слышно спросила:
– А что потом?
– Ничего. Ушел и все.
– А что будет с ней?
– Мне-то какое дело? – зло фыркнул Костя.
Его задело, что в голосе Ники звучало не сочувствие, а укор, будто он виноват в том, что обознался.
– Худо ей одной, – неожиданно сказала Ника.
– Нашла, кого жалеть. Ты ее не знаешь.
– А разве ты знаешь? Ты ее видел всего ничего.
– Мне и этого за глаза хватило. Эдакая избалованная барчучка. Тебе легко говорить, а я, как идиот, перед ней извиняться пошел. А она на меня всех собак спустила.
– Не серчай. На сердитых воду возят. Пошли лучше по грибы. Я покажу тебе, где завсегда белые бывают.
Ника тряхнула головой, чтобы убрать вихор, который лез ей в глаза, вскочила и, отряхнув юбчонку, поманила Костю за собой. Казалось, она совсем забыла про свою двойняшку. Костя не ожидал, что она так быстро сменит тему разговора, но оно даже к лучшему. Призрак Ники из поселка еще некоторое время витал над Костей, а потом отступил перед сиюминутными ощущениями, звуками, красками.
Ребята зашли в загадочный сумрак ельника. Даже в погожий день солнечные лучи не просеивались сквозь сито ощетинившихся иголками еловых веток и не нарушали приглушенность тонов. Под ногами мягко пружинил ковер из прошлогодних побуревших прелых листьев. Трава здесь почти не росла, но и грибов не было видно.
– Вот туточки, – прошептала Ника.
– Наверное, давно все обобрали. За грибами народу прорва ходит, – громко сказал Костя, поддев носком кроссовки кочку-обманку, похожую на гриб.
– Тише, грибы распугаешь, – шикнула на него Ника.
– Что это, рыба, что ли? Можно подумать, они услышат и убегут, – засмеялся Костя.
– Рыба не рыба, а тишину любят. Когда в лесу много крика да шума, грибы уходят.
Ника наклонилась, вглядываясь в набухшие под коричневой палой листвой бугорки. Обойдя старую сосну, она окликнула Костю:
– Гляди-ка, а вот и хозяин нас дожидается.
Оценив найденный Никой боровик, Костя присвистнул. Вот красавец так красавец, настоящий царь грибов! Замшевая шляпка величиной с тарелку ладно сидела на крепкой белой ножке. Упавший с дерева лист, точно перо, прилепился к шляпке.
– Ух ты! Про такой гриб могут в газете напечатать как нечего делать! – восхищенно воскликнул Костя. – Жалко, ножа нет.
– А почто тебе нож? – удивилась Ника.
– А как же иначе? Грибы надо срезать, чтобы грибницу не портить. В лесу живешь, а не знаешь, – язвительно заметил Костя.
– Тоже мне знаток! Думаешь, звери по грибы с ножами ходят? – рассмеялась девчонка. – Если гриб срезать, то, что останется в земле гниет, вот грибница и портится. Ты гриб выкрути осторожно, а потом то место, где он рос, землицей присыпь, чтобы грибница не сохла. Попробуй.
Косте сорвал боровик и протянул его Нике, но она жестом отстранила его:
– Снеси его художниковой дочке.
– Не понял, – насупился Костя.
– Что тут не понять? Это ей гостинец из лесу.
Вернувшееся к Косте хорошее настроение тотчас улетучилось. Ника обладала удивительной способностью портить ему жизнь. Не хватало еще поссориться из-за нее с Костяникой.
– Если ты такая добренькая, сама и неси!
– Мне неможно. Тебе надобно, – настойчиво повторила Ника.
– Нет уж, мне это на фиг не надобно. Больше моей ноги у нее не будет. С меня хватит перед ней унижаться. – Костя демонстративно положил гриб на землю.
– Разве, сделав доброе дело, можно унизиться?
– Нужны ей твои добрые дела, как кроту видак. Ты бы послушала, как она с матерью разговаривает, тогда бы не так запела. И на меня налетела ни с того ни с сего.
– Но ведь ты сильнее, значит, должен уметь прощать.
– А чего ты сама не хочешь к ней сходить? Вот она и убедилась бы, что я не вру, – без прежней запальчивости сказал Костя.
– Вера на то и вера, что доказательств не требует. Снеси. От тебя не убудет, а ей – радость. Неужто больную девчонку испугался?
– Вот заладила, как зануда, – недовольно буркнул Костя и отвернулся, показывая, что разговор на эту тему закончен.
Ника не ответила, видно, обиделась. Костя тоже решил выдержать паузу, но когда молчание затянулось, примирительно сказал:
– Далась она тебе. Забудь...
Повернувшись, он осекся. Девчонка исчезла. На земле в том месте, где она только что стояла, лежал большой боровик. Костя ошарашенно озирался по сторонам: не могла же она сквозь землю провалиться! Вокруг только ели, да и те не слишком толстые, чтобы за ними спрятаться. Может, она бегает бесшумно, как ниндзя? Костя на всякий случай несколько раз окликнул Нику, хотя понимал, что она вряд ли отзовется. И все-таки он подождал, а потом нарочито громко сказал: «Ну и прячься, если тебе так хочется!» – сунул руки в карманы и зашагал прочь.
Гриб, оставшийся лежать на подстилке из еловых иголок, не выходил у него из головы. Костя был уверен, что упрямая как осел Костяника не заберет его, а бросать такой роскошный трофей было жалко. Костя остановился и повернул назад. Боровик лежал на прежнем месте. Постояв в раздумье, парень поднял его и крикнул:
– Ладно, отнесу я твой гриб! Выходи!
Тишина. Значит, Костяника в самом деле ушла. Костя нехотя направился домой, разглядывая небывалый гриб. Вот мать удивится, когда его увидит! Но ведь он обещал отдать боровик Нике. Если не отнесет, то получится вроде как украл. Уж лучше его выкинуть! Впрочем, какая разница: выкинуть или присвоить? Главное, что взял. Надо было оставить этот злосчастный гриб там, где лежал, тогда не пришлось бы идти на поводу у девчонки! А может, просто подсунуть гриб Нике под калитку? Подарок должен дойти по адресу, а как – неважно. Пожалуй, лучшего выхода из положения не придумать.
Костя с облегчением вздохнул и ускорил шаг.

Автор: Тамара Крюкова.

Продолжение следует.....
15 июня 2007 мне нравится

 
 

mescalina

Баден-Баден

Была 29 января 2011


О тебе.

Замедляясь, плывут дома за окном. Пятиэтажки сменяются высотками, и снова пятиэтажками… Деревья – яркими рекламными щитами и наоборот.
Чем ближе к твоему дому - тем медленнее давлю на педаль газа . А сердце – всё быстрее набирает темп.
Паркуюсь.
Пора выходить.
Морозный ветер в лицо. Взгляд зацепился за знакомую фигуру. По телу прокатилась волна жара. Сердце забилось в голове набатом.
Черная спортивная куртка, руки в карманах джинсов.
Сергей.
Сережка.
Сереженька…
Его взгляд останавливается на моем лице.
Подошел. Остановился напротив, улыбнулся. В чёрных чуть раскосых глазах – то ли печаль, то ли радость…
- Привет.
Я шагнула навстречу, обняла его, ткнулась холодным носом в шею, пахнущую лосьоном после бритья. Сильные руки сомкнулись за моей спиной. Сумка с глухим стуком упала наземь.
Молчание…иногда оно значительнее слов. Слова ограничены, молчание – всеобъемлюще.
- Идём.
Я покорно ухватилась за его руку. У него всегда тёплые руки, даже без перчаток. Заметенные снегом улицы, тёмные силуэты деревьев на фоне длинных пятиэтажек. Ноги разъезжаются на высоких каблуках, но Сергей держит крепко. И никуда не ускользает, как в беспокойных, болезненно-ярких снах.
Маленькая тесная прихожая обычной хрущевки. Поцелуй и – падение в объятия забвения.
Коньяк, лимон и пирожное тирамису… Смятая постель. Сережка мечтательно улыбается. И мое сердце наполнено щемящей тоской. Я думаю о нем.
Самый лучший – только это слово может охарактеризовать его более-менее достоверно.
- А давай убежим? – шепчет он, глядя в потолок.
Я молчу, прижавшись щекой к его груди, слушаю ритмичное биение его сердца. Почему он сказал это сейчас? Почему не тогда, когда я, очертя голову, готова была броситься в омут?
Разве так ведут себя те, кто заинтересован? И это его «давай убежим» - не очередной ли каприз?

*** ***
Автомобиль, снятый с передачи медленно покатился вниз по улице…Прижавшись лбом к стеклу, я провожаю взглядом отдаляющуюся фигурку, сиротливо стоящую на балконе второго этажа. Фигурка неподвижна. Темно-синяя спортивная кофта, руки в карманах джинсов.
Сереженька.
Сережка.
Сергей.
Чем дальше он, тем острее, мучительнее чувство утраты. С каждой минутой оно ширится, растёт как снежный ком.
Там, за несколько десятков километров – уверенный в себе, обеспеченный, взрослый мужчина. Скоро мы поженимся.
Зябкими осенними вечерами я буду вспоминать тебя, Сережка. Буду вспоминать, как любила смотреть на город из твоего окна, и как уплывала земля из под наших ног. Буду вздыхать, что не убежала с тобой. Вздыхать, но – не более. Потому что ты – мечта. А мечты имеют странное свойство умирать, воплощаясь...


Посвящаю Сергею.