КостяНика - время лета. Глава 16, 17 и 18.

ГЛАВА 16
Ника плотно прикрыла дверь своей комнаты, чтобы приглушить рев пылесоса и не видеть сердитой физиономии Полины, чистившей ковер. Отношения между девочкой и домработницей становились все более натянутыми.
Полина вслух не выказывала недовольства тем, что к Нике приходили гости, но ее вечно обиженный и раздраженный вид говорил сам за себя. Ника не могла понять, почему женщина так невзлюбила Костю, в чем кроется причина ее яростной неприязни. Полина и прежде не отличалась сердечностью, но с тех пор как в размеренную рутину будней нежданно-негаданно ворвался Костя, она постоянно ходила насупленная и сердитая. А сколько едких замечаний и косых взглядов было по поводу решимости Кости поставить Нику на ноги и ежедневных занятий с гантелями! Девочка едва сдерживалась, чтобы не отвечать дерзостью. Полина и так все уши прожужжала родителям, что Костя на нее плохо влияет.
Заметив, что Ника закрыла дверь, Полина еще яростнее принялась за ковер, будто вымещая на нем накопившуюся злость.
«Ишь, помешала принцессе. Вот уж поистине не родись счастливой, а родись богатой. Как сыр в масле катается, а тут так до смерти у сопливки в прислугах и проходишь», – с горечью подумала женщина.
Между страниц тетрадки с рецептами и полезными советами Полина, точно листки гербария, держала газетные вырезки, хранившие человеческие надежды и чаяния в засушенном виде: ищу спутницу жизни... возраст, рост, цвет волос, увлечения, вредных привычек нет... Сколько раз она собиралась написать по объявлению, но так и не могла решиться. Чем она хуже других, что ей не удается создать семью? Вон хозяйская дочка: упрямая, своенравная, да к тому же калека. Казалось бы, никаких надежд, и то парня отхватила! А теперь он еще компанию с собой водит. Ходят, сорят, прибирай тут за ними, будто других дел нет!
Нарыв недовольства зрел в женщине, готовый прорваться и выплеснуть мутный гной злобы.

Прежде по вечерам Полина ходила к приятельнице, а теперь чуть ли не каждый день к Нике являлись гости, и женщина, негодуя, сидела дома, чтобы не оставлять парней без присмотра. Она не слишком доверяла этой братии. Как-то раз она из окна увидела, что белобрысый, уходя, прихватил с собой бинокль. Это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Полина выбежала во двор и, нагнав парней у калитки, загородила своей грузной фигурой выход.
– А ну-ка постойте! – в сердцах сказала она. – Мало того, что вы повадились каждый день всем табором тут толочься, так хоть бы постеснялись вещи из дома таскать.
– Какие вещи? – недоуменно спросил Костя.
– А это что? – Полина выхватила у Степки бинокль.
– Мне Ника дала, посмотреть. У нее спросите, – смутившись и покраснев, пролепетал Степка.
– Мне и спрашивать незачем. У нее все можно выпросить, только не надо этим пользоваться.
– Что мы, по-вашему, попрошайки? На фиг нам нужен этот бинокль, – возмутился Мишка.
– Не нужен – нечего и брать. И не груби, молод еще так со старшими разговаривать. Ишь, воспитание.
Полина гордо развернулась и с чувством выполненного долга вернулась в дом. Потеряв дар речи, ребята оторопело смотрели, как она взошла на веранду и захлопнула за собой дверь. Первым молчание нарушил Мишка.
– Видали? За кого она нас держит? Больно мне надо, чтобы меня мордой об тейбл. Больше я сюда ни ногой, – процедил он, зло сплюнув.
– Я тоже. Че я стал бы этот бинокль долбаный брать? – обиженно шмыгнул носом Степка.
Увидев в руках у Полины бинокль, Ника спала с лица.
– Что это? Вы отобрали бинокль? – спросила она, будто не верила собственным глазам. – Зачем?!
– А затем, что, если пропадет, с меня спросят, – невозмутимо произнесла Полина, кладя бинокль на место.
Ника задохнулась от возмущения. Стыд пунцовой волной накрыл ее лицо. Что теперь подумают ребята?
– Я ведь сама отдала его! Почему вы не спросили? Это не ваш дом! Почему вы тут распоряжаетесь? – не в силах сдерживаться, выкрикнула девочка.
– Потому что меня наняли за порядком следить, а не всякую шантрапу приваживать.
– Они мои друзья! Как вы смеете?! Вы жестокая, злая! Вас никто не любит!
Слова задели Полину, попав в самое больное место. Женщина поджала губы и язвительно сказала:
– Меня не любят? А тебя? Кому ты нужна такая? Если б не я, кто бы тебя кормил и за тобой грязь выносил? Друзья – до черного дня. Они к тебе ходят пока не наскучило. Меня никто не любит! Кто бы говорил!
Она, насупившись, удалилась к себе в комнату.
Ника ненавидела Полину. Все в ней вызывало протест: начиная с рабского подобострастия домработницы перед родителями и кончая вечной гримасой недовольства в их отсутствие. Почему из всех людей именно с ней она должна делить каждый день своего существования? Ника не раскаивалась в том, что наконец-то высказалась, но слова не принесли облегчения. Разве это поможет вернуть друзей? Вдруг ребята обиделись и больше не придут?
День угрюмо влачил свои часы, нестерпимо медленно двигаясь к вечеру. Замурованная в глухую келью беспомощности, Ника не могла вырваться из нее, чтобы побежать к ребятам и все объяснить. Невидимая стена отделяла ее от мира нормальных людей, делая невозможным даже самое обыденное.

Вопреки опасениям Ники, Костя все же пришел, правда, без друзей.
– Миша и Степа обиделись? – спросила она.
– Да нет, чего им на тебя обижаться? Пацаны тебе привет передают. Но, сама понимаешь, после того как Полина на нас налетела, с ней встречаться неохота.
– Но ты ведь пришел.
– Я – другое дело, – улыбнулся Костя.
У Ники отлегло от сердца. Она даже обрадовалась, что вновь может побыть с Костей наедине. В последнее время этого почти не случалось. Ника чувствовала, что Костя отдаляется от нее. Уходит, как вода сквозь пальцы, неспособные удержать ее в жадных беспомощных ладонях. Он перестал приходить по вечерам. Каждый раз, когда она оставалась погруженной в пустоту огромного особняка, ее охватывал страх, что наступит день и визиты к ней станут ему в тягость. Что она могла предложить, кроме замкнутого пространства четырех стен, если ему был доступен целый мир, полный красок, звуков и ощущений? Мир, отгороженный от нее инвалидной коляской!
Она понимала: глупо ревновать его к друзьям, но нет-нет, а мысли о том, что прежде она была обязана его частым визитам лишь ссоре с Мишкой, будили обиду, притаившуюся глубоко под трепетным обожанием.

Рано утром в Костину резиденцию на чердаке влетел запыхавшийся Мишка.
– Скорей! А то опоздаем! Там кино снимают! – объявил он.
– Какое кино?
– Не знаю, вроде детектив какой-то. Может, и мы артистами заделаемся. Рыжего Дрона в массовку взяли.
– Правда, что ли? – не поверил Костя.
– А чего мне трепать? Вот умора будет, если мы – и вдруг на экране. Сдохнуть можно. Анька с Веркой, как про кино услышали, чесанули туда, как спринтеры.
Мишкино возбуждение передалось Косте. Не каждый день удается увидеть, как снимают кино. Ребята поспешили на площадку, но вдруг Костя спохватился, что его ждет Ника, и в нерешительности остановился.
– Ты чего? – спросил Мишка.
– Да я к Нике обещал зайти, – раздосадованно сказал Костя.
– Потом зайдешь. Че она не поймет, что ли? Тут такое дело, нас там ждать не станут.
Чуть-чуть поколебавшись, Костя принял решение. «В конце концов, когда еще посмотришь на киносъемки. Да и Нике будет интересно узнать, как там все происходит», – успокоил он себя.
Его немного мучила мысль о том, что он стал реже бывать у Ники, но ребята и так упрекали его, что он больше времени проводит у Ивановых, чем в их компании. Конечно, если бы не эта мегера Полина, можно было бы почаще бывать у Ники всем вместе, но ни Мишка, ни Степка не хотели идти в особняк художника, и Костя не мог их в этом винить.

С тех пор как Верка пообещала «заняться» Костей, Анька не на шутку забеспокоилась. Что и говорить, это тебе не больная дочка художника. Уж если Верка в себя влюбит – пиши пропало. Правда, ореол неотразимости вокруг подруги несколько померк после того, как киношники не отобрали ее для массовки. Анька, которую распирало от выпавшего счастья потоптаться в толпе перед камерой, искренне переживала, что Верке не повезло.
– Не обращай внимания, Вер. Многих знаменитых артисток тоже сначала не снимали, а потом они звездами стали, – словно извиняясь за свое везение, сказала она.
Верке и без того было обидно, а тут еще Анька со своими утешениями.
– Этого и следовало ожидать. В массовку же одна серость попадает. Там яркая внешность не нужна, чтобы не отвлекать от героев, – оборвала она подругу.
«Серость» осеклась и сникла, молча проглотив обиду, но в прежнее слепое преклонение перед Веркой закралась прохладца. Теперь Анька даже злорадствовала, что Костя по-прежнему ходит к Нике. Во-первых, хорошо, что разлюбезной Верочке хоть кто-то наставил нос, а во-вторых, к дочке художника можно не ревновать. Вряд ли у них с Костей любовь, иначе зачем бы ему таскать к Ивановым Мишку и Степку? Анька жалела, что сама поссорилась с девчонкой. Она бы тоже с удовольствием набилась в гости, брат говорил, у них на даче даже видик есть.
Подружки проходили мимо особняка художника, когда Анька, не поборов соблазна уесть Верку как бы невзначай бросила:
– А Костя все равно сюда ходит.
– Подумаешь, если бы я захотела, папенькина дочка уже давно бы от него отлипла.
– Ну да, – недоверчиво фыркнула Анька.
– Научить? Проще простого. Она ведь с гонором. Только намекни, что Костя не знает, как от нее избавиться, она его тут же турнет. А дальше – дело техники.
– Но ведь это неправда.
– Если ты такая честная, парня тебе не видать как своих ушей. Иной раз без хитрости не обойдешься, поняла?
– Все равно нехорошо. Ей же обидно будет.
Верка взглянула на подругу, будто та сморозила величайшую глупость, и, повертев пальцем у виска, сказала:
– Ну ты вообще пыльным мешком стукнутая. Кого жалеешь? Запомни: в любви жалости нет, тем более к сопернице. А слабо, я сама к ней схожу? – подначила она Аньку.
– Зачем? У тебя ведь со Стасом любовь.
– Ну и что? Пускай немножко поревнует.
Анька кляла себя за то, что затеяла этот разговор. Кто ее тянул за язык? Оставалось надеяться, что Верка сболтнула просто так и на самом деле к дочке художника не пойдет.

Ника пыталась заполнить вакуум времени чтением или рисованием, но взбунтовавшееся воображение безрассудно рвалось к Косте. Где он? С кем? Что делает? Ожидание длилось все дольше, а часы встреч становились все короче. Как назло, неподалеку снимали кино, и три дня Костя с другими ребятами пропадал на площадке. Он заскочил только на минутку, чтобы объяснить, почему исчез, и Ника опять осталась одна. Она ненавидела свои беспомощные, бесполезные ноги! Зачем они ей, если она не может пойти, куда захочет, и быть вместе с остальными? Как бы она ни старалась стать одной них, жизнь безжалостно все расставляла на свои места. Она вечно оказывалась изгоем.
Июль плавно перекатил в август, и лето стремительно понеслось к сентябрю, сжимаясь, как шагреневая кожа. Ника, подобно скупцу, чахнувшему над златом, считала дни до конца дачного сезона, когда ей придется расстаться с Костей, а судьба уже готовила для нее новый удар.
Косте предстояла поездка в город. Он знал, что Нику новость не обрадует, поэтому откладывал сообщение до последнего. Наконец, когда дальше тянуть было некуда, он нехотя объявил:
– Послезавтра мамин двоюродный брат с дочкой приезжают из Новгорода. Придется с ними по городу таскаться, достопримечательности показывать.
– Ты уезжаешь? – Ника задала бесполезный вопрос, хотя знала ответ, чувствовала каждым оголенным нервом.
– Всего на неделю, – успокоил ее Костя.
– На целую неделю, – печально усмехнулась Ника. – Для нас с тобой часы идут с разной скоростью. Мы вообще стали видеться реже. Теперь я тебе не так нужна.
Ника дала себе зарок не упрекать Костю, но помимо воли горечь, неотступно мучившая ее, облачившись наконец в слова, выплеснулась наружу.
Костя и сам чувствовал себя предателем, потому что после примирения с Мишкой не особенно засиживался у Ники, но его больно задело, что в ее словах была доля правды.
– Ну ты даешь! Выходит, я к тебе хожу, чтобы время убить? На безрыбье вроде как и рак рыба. Так по-твоему? – с обидой произнес он.
– Не знаю.
Ника отчаянно хваталась за любую соломинку, способную удержать на плаву ее веру в то, что она не была для Кости лишь суррогатом, заменителем друга.
– Нормально. Она не знает! – взорвался Костя.
– Прости, я не должна была этого говорить. Но я не могу притворяться и делать вид, что мне безразличен твой отъезд. Мне тебя очень не хватает. Ты даже сам не знаешь как, – она отвернулась, пытаясь справиться с подступившими слезами.
– Ну, ты чего? Обиделась, что ли? – Костя осторожно потеребил ее за плечо.
Ника боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть его руку. Она, как величайшую драгоценность, хранила в памяти каждое мимолетное прикосновение. Если бы он знал, как ей иногда хотелось дотронуться до него! Но она боялась, что Косте это будет неприятно, и подчеркнуто держалась на расстоянии.
Его рука вспорхнула, и плечо Ники осиротело.
– Извини, я не права, – тихо сказала она. И как сигнал бедствия, как мольба, как вопль, как стон вырвалось: – Ты правда вернешься?

Верке не давало покоя, что ее не взяли сниматься в кино. Она, как дура, вырядилась в надежде, что режиссер ее заметит и предложит роль, пусть даже для начала небольшую, а на нее никто и внимания не обратил. И что еще обиднее – Аньку взяли. Хоть бы этот эпизод вырезали! Ну ничего, она еще покажет, кто тут мисс вселенная! Теперь отбить Костю у всех девчонок стало делом принципа, но тут Верку начали преследовать неудачи. Костя, как назло, укатил в город. Она решила разобраться с дочкой художника, но к той, наоборот, совсем некстати притащились родители. Оставалось ждать, но в этом она была не одинока.
Чем ближе подходил день приезда Кости, тем мучительнее для Ники становилось ожидание. Она вся обратилась в живой хронометр, чуть ли не по минутам высчитывая, сколько осталось до возвращения Кости. Все валилось из рук. Ника рассеянно отвечала на вопросы, благо родители никогда не вели с ней долгих бесед. В назначенный день сразу же после завтрака она заняла наблюдательный пост на веранде. Там она могла встретить Костю на несколько мгновений раньше, чем в доме.
Верка шла мимо особняка Ивановых. Она уже решила, что ей не удастся до приезда Кости переговорить с дочкой художника, и на тебе – подарок судьбы – Ника собственной персоной, да еще одна.
Такого случая упускать было нельзя. Верка подошла к калитке и крикнула:
– Эй, Костя не у тебя?
– Нет. Он еще не приходил.
– А я думала, он у тебя. Он вчера говорил, что сегодня к тебе пойдет, – нанесла она точно выверенный удар.
Нику обожгло обидой. Значит, он приехал вчера, но не нашел времени заскочить хотя бы на минутку.
– Так он приехал раньше? – вырвалось у нее.
– Откуда? – с наигранным удивлением спросила Верка.
– Из города, – окаменевшими губами произнесла Ника, предчувствуя страшную беду, но еще отказываясь верить в нее.
– С чего ты взяла, что он уезжал? – пожала плечами Верка и вдруг, словно спохватившись, охнула: – Это он тебе сказал? Вот гад. И верь после этого парням. Все они такие.
Верка торжествовала. Все шло именно так, как она предвидела. Поразительно, до чего же все девчонки наивные простушки, да и парни не лучше. Она уже не раз замечала, что при умелом подходе ими можно вертеть как хочешь. Если теперь, к примеру, проявить к этой дурочке немного сострадания и женской солидарности, то она еще лучшей подругой станет, благодарить будет за науку. Окрыленная своей житейской мудростью, Верка уверенно зашла в калитку и, подойдя к Нике, доверительно начала:
– Да плюнь ты на него. И я сболтнула сдуру. Может, даже к лучшему, что мы его раскусили, а то мозги девчонкам пудрит. Он и мне, знаешь, сколько раз трепался. Я бы на твоем месте вообще с ним сейчас не виделась, послала бы его куда подальше.
Ника сидела безжизненно, словно изваяние, с отрешенным, остекленевшим взглядом. Верка осеклась. «Круто загнула. С ней ненароком еще припадок случится», – струхнула она, но тут, к ее удивлению, девочка повернулась в ее сторону и, в упор посмотрев ей в глаза, твердо и властно произнесла:
– Я предпочитаю сама решать, что мне делать на моем месте, и не нуждаюсь в советах.
Царственный тон и осанка девчонки так ошарашили Верку, что та от неожиданности оробела и пошла на попятную.
– Да ладно, чего ты на меня злишься.
Ника испытывала почти физическую неприязнь к этой накрашенной самодовольной девице. Надо же было именно от нее узнать о том, что Костя солгал про отъезд! И вдруг ее молнией пронзила мысль: а ведь Верка проболталась не случайно. Она была в курсе Костиной лжи. Она специально пришла, чтобы доложить о предательстве Кости.
– Если больше новостей нет, я тебя не держу, – Ника жестом указала незваной гостье на калитку.
Верка стояла как оплеванная: ее самым натуральным образом гнали взашей. Она передернула плечами, развернулась и, чтобы хоть как-то сохранить чувство собственного достоинства, не спеша направилась прочь. Уже у самого выхода она повернулась и, бросив: «Я не виновата, что тебе Костя натрепался», хлопнула калиткой.
В душе у Верки все клокотало: да как эта малолетка смеет так с ней обращаться?! Она что, думает, тут самая крутая? Ника оказалась куда более крепкой штучкой, чем можно было предположить. Пожалуй, впервые Верка встретила личность, перед которой спасовала. И ладно бы это был супермен, как из кино, а то девчонка, года на два моложе ее! Это злило больше всего.
Ника смотрела, как Верка, покачивая бедрами, вышла на улицу и, не оглядываясь, прошествовала домой. Она сейчас увидит Костю, ведь они живут по-соседству. Странно, но Ника не чувствовала боли. Ни боли, ни обиды – ничего, кроме пустоты, как будто ампутировали душу.
Боль накатила потом, когда стал проходить шок.
Зачем Костя лгал? Если она ему надоела, не проще ли прямо сказать об этом? Ника вспомнила, как он уже обманывал ее, сказав, что Мишка уезжал к бабушке. Что и говорить, Костя не особенно изобретателен. Все по одной и той же схеме. Солгавший единожды...
Ника вспомнила его улыбку, голос, интонации... Нет, Костя не может лгать! Он благородный, добрый. А может, поэтому и лжет. Он наверняка считает, что эта ложь во благо. Легче спрятаться за жалостью, чем в глаза произнести горькие слова. Ненавистная жалость!
В чем-то его размалеванная соседка права. С Костей лучше больше не видеться. Наверняка он еще придет, может быть, даже сегодня. И опять вокруг них будут стягиваться путы неправды, и тогда будет труднее вырваться из наркотического опьянения успокаивающих фраз и безнравственно лживых слов. Нужно быть честной хотя бы с самой собой. Она с самого начала знала, что ее любовь обречена. Чего она ждет от него? Крупиц унизительной жалости, чтобы опротиветь ему и стать пугалом? У их истории нет будущего. Что ж, конец наступил раньше, чем ожидалось, значит, пора ставить точку.
Решение пришло быстро. Ника не желала больше оставаться на даче. К счастью, через час родители собирались уезжать.
Просьба дочери забрать ее с собой явилась для них полной неожиданностью.
– Что вдруг так спешно? Ты ведь ждала возвращения Константина, – удивился Родион Викторович.
– Он не вернется.
– Ну, это еще не причина, чтобы уезжать.
– Очередной каприз – вот тебе и причина, – вставила Анастасия.
Ника оставила реплику мачехи без внимания и обратилась к отцу:
– Папа, я больше не хочу оставаться здесь одна.
– Почему одна? С Полиной. А с кем, ты полагаешь, будешь сидеть дома? И потом, мы дачу специально строили, чтобы ты как можно больше была на свежем воздухе.
– Папа, ну пожалуйста, – начала Ника, но Родион Викторович раздраженно перебил ее:
– Ты же взрослый человек и должна понимать, что с бухты-барахты ничего не делается. К отъезду надо подготовиться, упаковать вещи.
– Вещи можно перевезти потом, ведь у меня есть все необходимое в городе, – настаивала Ника.
– Это детский лепет.
– Уверяю тебя, как только приедет в город, она тотчас скомандует возвращаться. – вздохнула Анастасия.
На нее в последнее время и без того навалилась масса проблем. На этой неделе нужно было устроить два фуршета, чтобы Родион мог получить новый заказ. Не хватало, чтобы при этом под ногами путалась Ника, не станешь же ее держать взаперти, пока в доме гости, а вид инвалидной коляски не привносит непринужденности в обстановку вечера.
– Папа, возьмите меня с собой. Честное слово, я больше ни о чем не попрошу, – взмолилась Ника.
– Сейчас это невозможно. У нас тоже есть свои планы, – тоном, не терпящим возражений, сказал отец.
– Значит, я не вхожу в ваши планы? – горько усмехнулась дочь.
Анастасия недовольно взглянула на падчерицу. Что за упрямый характер! Ни за что не отступит, пока не настоит на своем! Она обратилась к девочке:
– Послушай, Ника, нельзя же быть такой эгоисткой. Отец и так для тебя в лепешку расшибается, а ты все время стараешься создать напряженность. Ты уже не маленькая и должна понимать, что светская жизнь для отца – это тоже часть работы, без которой никуда не деться. А твое присутствие подчас просто неуместно.
«Конечно, я шокирую гостей видом инвалидной коляски», – мрачно подумала Ника, и, будто подтверждая ее мысль, отец подвел под разговором черту:
– Настя права. У нас намечены некоторые мероприятия. Ты ведь не любишь гостей и приемов. И вообще будет лучше, если ты до конца лета побудешь здесь.
Они попрощались вежливо и вполне дружелюбно, как и подобает воспитанным людям. Закрылась дверь. Смолк звук удаляющегося автомобиля.
Полина поспешила к приятельнице. Костя был где-то и нигде.
Ника осталась одна. У каждого были свои планы, а она ни в чьи планы не входила.
Что держит ее в этом мире? Кому она нужна? Без нее всем было бы лучше. Внезапно сквозь сумятицу мыслей прорвалась одна краткая и ясная: нужно уйти! Это самое правильное, потому что за пантомимой, изображающей скорбь, последует всеобщее облегчение. И все будут свободны от притворной любви и жалости, от тошнотворно приторного участия, от лжи. От лжи!
Стоит отречься от ненужного тела, причины всех ее несчастий, и ее примет другой мир, где все равны: здоровые и калеки. Где бесполезность ног становится неважной. Где нет ни жалости, ни лжи, а только покой.
А вдруг там пустота? Ну и что же? Главное, не будет боли, унижения и... надежды тоже не будет. Пусть! Она устала от надежд-пустышек, лопающихся, как воздушные шары, когда ощущение праздника разлетается, оставляя в руке крашеную резиновую тряпочку. Здесь она чужая.
Приняв неизбежность того, что должно случиться, Ника внезапно успокоилась. Мозг работал четко. Она хладнокровно перебирала в уме все возможные варианты ухода, будто речь шла не о ее жизни.
Самое безболезненное – принять снотворное. Ника достала из аптечки упаковку люминала и стиснула зубы от досады. Пять таблеток! Всего только пять! В лучшем случае она проспит, как сурок, в худшем – все закончится унизительным промыванием желудка. Кто сказал, что ей уготован легкий способ уйти? У нее никогда не было легких путей.
Ника перевернула руки ладонями вверх, посмотрела на синие жилки, пульсирующие на запястьях, как будто видела их впервые, и тотчас поняла, что она нашла решение. Одно движение, один взмах лезвия – и все позади.
Разве? Ведь пройдет немало времени, прежде чем она потеряет достаточно крови. Неважно, это будет уже после.
Ника удалилась в свою комнату. Там Полина не будет тревожить ее, даже если вернется рано. Она достала из ящика стола резак для бумаги, выдвинула лезвие и попробовала его пальцем. Оно казалось не слишком острым. Бритвой было бы не так больно. Но что значит жалкая, мимолетная боль по сравнению с избавлением?! Голубые ниточки вен на запястье были слишком тонкими и ничтожными. Ника сжала кулак и напрягла руку. Жилки едва вздулись. Она медленно поднесла резак, вдруг подумала, что кровь оставит на ковре безобразное пятно, и удивилась своим мыслям. Почему в такой момент в голову лезут такие глупости? Какое ей теперь дело до ковра? Или она пытается оттянуть надвигающийся момент конца? Почему она медлит? Почему цепляется за жизнь? Неужели материальный мир так цепко держит ее?
– Всё! – одними губами произнесла она, проложив словами мост за черту страха и боли.


ГЛАВА 17
После недельного отсутствия Костя вновь с удовольствием окунулся в дачную жизнь. Он шел от станции петляющей тропинкой.
Стоило войти под зеленые арочные своды орешника, как садовый поселок тотчас отступил, будто находился в другом измерении. Птичий щебет вплетался в шелест листвы, и звуки леса сливались в такой гармонии, что воздух казался напоенным многоголосой тишиной. Вдруг Косте почудилось, что в кустах мелькнуло желто-зеленое платье. Он вспомнил о странном лесном двойнике Ники. Ника-Костяника. Удивительно, но за все это время он ни разу даже не подумал о ней, как будто ее вовсе не было. А существовала ли она вообще? За богатой событиями дачной жизнью ее образ выцвел и поблек, как призрак тает при свете дня. Может быть, она просто приснилась? Сейчас встречи с ней всплыли в памяти в малейших подробностях. Разве можно так отчетливо помнить сон? Но если она не сновидение, то откуда взялась?
Костя свернул с тропинки и стал продираться сквозь кусты. Потревоженные ветки хлестали его по щекам за беспардонное вторжение, а впереди все мерещился пестрый ситец легкого платья, и парень упорно продолжал гнаться за образом, сотканным из солнечных бликов и подернутым желтизной листвы позднего лета.
– Ника, – негромко окликнул он.
– Костя-Ника, – прошелестело в ответ.
Или почудилось?
Костя огляделся. Он был один. Наваждение прошло. Немного постояв, он повернул назад, предоставив лесу хранить тайну загадочного двойника Ники, как вдруг чуть поодаль увидел ее. Лесная Ника стояла вполоборота, перебирая в горсти спелые ягоды, похожие на рубиновые капли. В первый миг Костя остолбенел от неожиданности. Он почти перестал верить в существование Костяники и искал ее не потому, что ждал этой встречи, а скорее чтобы убедиться, что она – лишь игра воображения.
– Ника? – он неуверенно, словно на ощупь, сложил ее имя.
Девчонка тряхнула головой, отгоняя со лба непослушный вихор цвета майского меда, глянула на Костю через плечо, точно заметила его только сейчас, и напевно, разделяя одно слово на два, произнесла: «Костя-Ника», то ли говоря о ягодах, которые держала на ладони, то ли называя имена.
Костя порывисто шагнул к ней. Неожиданно девчонка с силой стиснула руку в кулак. Раздавленные бусины ягод брызнули соком. Алая струйка ягодной крови липким ручейком потекла по ее запястью, контрастно-яркая на молочно-белой коже. Внезапно Костю охватила смутная тревога. Он бросил беглый взгляд в сторону дач, а когда вновь обернулся к Костянике, та исчезла, растворившись в зелено-желтом мелькании солнечных пятен на листве. Но сейчас Костя меньше всего думал о ее загадочном исчезновении и том, чтобы бежать за ней следом. Перед глазами навязчиво стояла красная струйка на белом фоне. Не в силах объяснить причину безотчетного страха, Костя повернулся и, подгоняемый предчувствием неотвратимой беды, помчался к дачному поселку.
«Успеть... успеть... успеть...» – пульсировало в голове.
Куда и зачем успеть? Он не знал, и ему некогда было думать. Добежав до особняка Ивановых, он резко распахнул калитку. Гравий недовольно заворчал под торопливыми подошвами. Костя влетел в дом, казавшийся до странности пустым и покинутым. Не задержавшись, чтобы, по обыкновению, сбросить кроссовки, он поспешил прямиком в комнату Ники, словно незримый проводник толкал его в спину.
Инвалидное кресло Ники было повернуто вполоборота к двери. В руке она сжимала резак для бумаги, примеривая его к запястью: еще мгновение – и алый ручеек заструится по выбеленной до голубизны коже. Видение отчетливо накатило на Костю. Не помня себя, он одним прыжком оказался возле девчонки и с силой выбил резак из ее пальцев. Лезвие скользнуло по руке, оставив неглубокую царапину.
Ника в немом удивлении смотрела на жалкую розоватую черточку на запястье, все еще не в силах вернуться к реальности из мира небытия, куда собиралась взять бессрочный билет. Из оцепенения ее вывел окрик Кости:
– Дура! Ты соображаешь, что делаешь?!
Она обернулась к нему, и вдруг спрессованное в ней напряжение взорвалось истерическим смехом.
Вот и все, на что она оказалась способна: царапина, которую не стоит даже йодом мазать. Неудачница. Неудачница во всем! Вообразила, что разыграет трагедию! Комик из черной комедии. Зачем Костя вмешался? И почему именно он: не Полина, не родители, а он!
Слезы текли по ее щекам, с губ рвались то ли рыдания, то ли хохот над своей извечной патологической невезучестью.
Костя струхнул не на шутку: что, если у нее и правда крыша поехала? Говорят, неудавшихся самоубийц даже обследуют на предмет сдвига. И, как назло, дома никого из взрослых: родители, небось, в городе, а домработница с тетками язык чешет. Хоть бы позвать кого-нибудь, но не оставишь же Нику одну. Инстинкт подсказал Косте единственный способ ее успокоить. Он обхватил девчонку за плечи и крепко прижал к себе.
– Ну, все уже прошло. Все будет хорошо. Я буду с тобой. И все будет хорошо, – приговаривал он, как маленькую, похлопывая ее по спине.
В этом объятии было не больше ласки, чем в искусственном дыхании, внешне имитирующем поцелуй, но тепло Костиных рук, его близость и магическая формула «Я буду с тобой» подействовали. Захлебывающийся, лающий хохот скомкался, перешел во всхлип и затих. Нику бил мелкий озноб. Она безуспешно пыталась унять дрожь. Костя укутал ее в сорванный с тахты плед.
– Сейчас согреешься. Хочешь, я тебе чаю принесу?
Ника не желала расставаться с Костей, даже если он уходил просто поставить чайник, но он, не дожидаясь ответа, бросился на кухню, и тотчас чары его присутствия рассеялись. Воспоминание о том, что он солгал ей про свой отъезд, всплыло из темных глубин, круша столь хрупкое спокойствие.
Костя принес чашку чая. Ника сделала несколько судорожных глотков, расплескав кипяток. Постепенно дрожь утихла. Парень присел на тахту, чувствуя себя измочаленным и выжатым как лимон. Некоторое время они сидели молча, а потом Ника произнесла:
– Почему ты пришел именно сейчас?
Голос ее звучал обыденно, словно ничего не произошло.
– Если скажу правду – не поверишь. Меня Костяника прислала. Помнишь, я тебе рассказывал? Девчонка из леса.
Ника молча кивнула, и было непонятно, приняла ли она его объяснение всерьез. Сейчас она окончательно успокоилась и казалась трезвой и рассудительной. Костя решился спросить:
– Зачем ты хотела это сделать?
Ника пристально посмотрела на него. Разве он поймет зачем? Для этого ему пришлось бы выучить азбуку одиночества от А до Я: Ад, Безысходность, Виновность-без-вины, Горечь, Двуличность, Жалость, Злоба, Инвалидное Кресло... и фальшь, кругом фальшь!
– Ты хотя бы о родителях подумала? – продолжал Костя, не дождавшись ответа.
И тут Нику словно прорвало.
– Да, как раз о них-то я и подумала! Об их распрекрасной светской жизни. Это ведь только летом меня можно сплавить куда подальше, а зимой придется терпеть калеку на светских раутах, – с издевкой сказала она. – И о тебе подумала. Зачем заставлять тебя лгать и выдумывать несуществующие поездки в город...
Звонкая пощечина взрывом оборвала эту тираду, и стало невыносимо тихо. Костя, как в замедленной съемке, отступил от кресла Ники, удивленно глядя на свою ладонь, будто она действовала сама по себе. Сейчас казалось неправдоподобным, что он мог ударить Нику, но в тот миг, когда он услышал ее дурацкие обвинения, что-то в нем сорвалось, будто лопнула пружина.
Ника приложила руку к горящей щеке. Наверное, она должна была обидеться, но в ней поднималось лишь недоумение: человек, которого уличили во лжи, не отреагирует так, как Костя.
– Пожалуйста, давай никогда-никогда не лгать друг другу, – сказала она и, желая покончить со всеми недомолвками, выпалила: – Твоя соседка рассказала, что ты никуда не уезжал.
– Верка? Ей-то зачем трепаться? – искренне изумился Костя, и вдруг его обдало холодным потом. – И ты могла из-за Веркиного вранья перерезать себе вены?
– Нет, не то, – она энергично замотала головой. – Я устала быть обузой: для отца, для мачехи, для Полины. И я думала, что для тебя тоже, – почти шепотом закончила она.
– Не знаю, как насчет Полины и мачехи, а про отца ты зря. Он тебя любит.
– Любит? Он меня даже не замечает. Мне хоть из кожи вон лезь, думаешь, отец посмотрит на мои рисунки? Будь я хоть Пикассо, для него я – пустое место. Я для него как мебель. Диван он тоже любит не меньше, чем меня.
– Скажешь тоже. Придумала себе...
– Конечно, придумала! – зло оборвала его Ника. – Как и то, что на следующий день после похорон мамы я забежала в мастерскую и увидела, что он целуется с натурщицей! К несчастью, я тогда еще умела бегать!
Слова, так долго хранимые под гнетом, сами собой вырвались наружу. Она никогда никому не говорила об этом и сейчас, вдруг почувствовав стыд от признания, опустила голову и спрятала лицо в ладонях.
– С твоей мачехой? – ошарашенно спросил Костя.
– Нет, она появилась после. Их было много. Анастасия просто оказалась умнее других. Она делает вид, что ничего не замечает, и не устраивает сцен.
– Так он знает, что ты?..
– Нет. Я никому не говорила. Зачем? Будет только хуже. Ему станет противно меня видеть, и только, – пожала плечами Ника. – Сейчас между нами вежливое безразличие. На самом деле это нормально. Так живут многие. Все друг другу в чем-то лгут.
– Правильно. Верка наврала, а я оказался крайний.
– Ты – исключение, поэтому я и испугалась, что ты такой же фальшивый, как остальные.
– Ну вот, я исключение, ты исключение, а говоришь, что все врут, – усмехнулся Костя.
Ника хотела промолчать, но чувство справедливости заставило ее быть честной до конца.
– Я не исключение. Все это время я лгала тебе, что верю, будто смогу вылечиться. Этого не произойдет. Никогда. Просто я боялась, что если ты перестанешь заниматься со мной, тебе станет скучно, и ты уйдешь.
– Ерунда! Ты еще поправишься.
– Не надо! Я не хочу больше обманывать ни тебя, ни себя. В моей жизни чудес не бывает.
– Ну почему ты ни во что не веришь? Не веришь в то, что сможешь ходить. Не веришь, что мы друзья. Почему ты все время ищешь дурацкие причины? Разве я не могу ходить к тебе просто так? Дружить – значит верить, – сказал Костя.
«А любить – значит, все время сомневаться», – обреченно подумала Ника.


ГЛАВА 18
Костя просидел у Ивановых долго.
Когда он вышел и направился домой уже довольно стемнело.
И тут к нему подбежал пес с короткой черной шерстью. Это была дворняга месяцев четырех, уже не умильный маленький щенок, которого хочется потискать и приласкать, но еще и не взрослая собака. Жизнь уготовила ему незавидную судьбу общественной собачонки дачного поселка, когда в сезон летних отпусков дачники сообща подкармливают ее объедками со своих столов, а потом разъезжаются по городским квартирам, оставляя беднягу среди пустынных домов погибать голодной и холодной смертью.
Костя потрепал пса по голове, и собака благодарно потрусила следом.
– Ну что привязался, дурачок? Ласки хочется? Бедолага, никому-то ты не нужен.
Внезапно Косте в голову пришла отличная идея, и он, окликнув пса, повернул обратно.

Ника, как от наркоза, отходила от сегодняшнего дня, пресыщенного стрессами и переживаниями. Из ледяных глубин безнадежности ее вдруг вознесло к почти несбыточному счастью: Костя вернулся.
– Мой Костя, – сказала она вслух, смакуя слова, словно пробуя их на вкус, но, ощутив в них терпкость полуправды, исправилась: – Мой друг Костя.
«Мой Костя» звучало лучше, но она не имела на это права. Она никогда не имела права на лучшее. Ника не смела даже надеяться на любовь Кости и урезонивала себя, что должна быть благодарна за дружбу с ним, но душа едва подавляла безмолвный крик: «Если бы он знал! Никто никогда не будет любить его так, как я!»
Услышав во дворе шаги, Ника подумала, что Полина вернулась от приятельницы, и с удивлением увидела Костю.
– Пойдем на веранду. Я тебе кое-кого привел, – загадочно сказал он, подталкивая инвалидную коляску к выходу.
Возле крыльца вертелся, что-то вынюхивая, беспородный черный щенок. Увидев Костю, он завилял хвостом.
– Вот! Прошу любить и жаловать. Он дворняга, но пес умный. С ним тебе будет нескучно, – сказал Костя.
Пес, видно, чувствуя, что сейчас его собачья жизнь может враз перемениться, подскочил к Нике, встал на задние лапы и, уткнувшись мордой в ее колени, преданно заглянул в глаза. Ника осторожно положила ладонь ему на голову и погладила по короткой шерстке. Щенок взвизгнул от удовольствия и так отчаянно заработал хвостом-пропеллером, что, казалось, еще немного, и он взлетит.
Ника недоуменно посмотрела на пса, потом на Костю, и наконец губы ее дрогнули в неуверенной улыбке.
– Это ты мне? Насовсем? А его никто не будет искать?
– Не беспокойся, теперь он твой. Давай назовем его Бильбо?
Она просияла, словно Костя одарил ее несметным богатством, в которое трудно поверить.
-Конечно Бильбо! Разве может быть иначе?
Костя чувствовал себя джинном, исполняющим самые заветные желания. Он хотел было погладить собаку, но пес чуял, от кого зависит его дальнейшая судьба, и, посмотрев на Костю с таким видом, будто хотел сказать: «Не обижайся, брат, но ты же понимаешь...» – поплотнее прижался к Нике.
– Ишь ты! Он в тебе хозяйку признал!
Словно в подтверждение его слов, пес подпрыгнул и лизнул девочку в щеку.
– Ты даже не представляешь! Я так рада, что у меня теперь будет собака, – сказала Ника.
– А чего ты у родителей раньше не попросила, чтобы тебе купили? – спросил Костя.
– Я часто бываю в больницах или санаториях. И потом, разве друга покупают?
– Если друг – собака, то покупают, – улыбнулся Костя.
– Не я, – отрезала Ника. – Знаешь, один раз у меня были муравьи. Что ты смеешься? Протоптали дорожку на кухонном подоконнике, а я наблюдала за ними и подкармливала сахаром. Среди них был один такой шустрый, мой любимец. А потом их травили по всему дому. Я думала, что сумею спасти своих, но они тоже исчезли.
Ника тихонько засмеялась. Впервые за весь день у Кости отлегло от сердца и отступил назойливый вопрос, буравивший мозг: а вдруг снова придет отчаяние и никого не окажется рядом? Появление в доме веселого существа с живыми глазами и неугомонным хвостом-пропеллером разметало все страхи, сделав саму попытку самоубийства до смешного незначительной и нелепой.
Ника гладила Бильбо. Пес, повизгивая от радости, прыгал вокруг нее. Мысль о том, что Бильбо будет рядом, даже когда лето кончится и они с Костей разъедутся по разным концам огромного города, вселяла в Нику уверенность, что она сумеет пережить этот бесконечно длинный год до новой встречи.

Война новоявленному питомцу была объявлена тотчас же, как только Полина вернулась домой и увидела, что Ника на кухне скармливает бездомной собаке колбасу.
– Это что за грязь в доме? Пошел вон! – шуганула пса домработница.
Колобок поджал хвост и, кинув на Нику преданный взгляд, покорно потрусил из кухни. Он привык к тому, что собачье счастье не может длиться слишком долго.
– Это не грязь. Это моя собака, – жестко сказала Ника.
На пороге пес остановился в ожидании своей участи и прислушался, переводя взгляд с девочки на женщину и обратно, пока что не понимая, кто здесь главный.
– Этого мне только не хватало, заразу всякую собирать! Да у него блох полно! – брезгливо поморщилась Полина, глядя, как тот старательно вычесывает задней лапой за ухом.
– От блох есть специальные ошейники. Я попрошу родителей, чтобы купили. А пока он может спать на веранде.
– Лето кончается, скоро в город ехать. Чего его приваживать на пару недель?
– Я его возьму с собой.
– Кто это грязную дворнягу в городской квартире держит? – всплеснула руками Полина.
– Он вовсе не грязный. Его можно вымыть. И он не виноват, что у него нет породистых родителей, – резко возразила Ника.
– Ты научись себя обслуживать, а потом собак заводи. Приедут Родион Викторович и Анастасия Николаевна, они разберутся, что к чему, а пока что в доме собаке не место.
Сначала Полина была уверена, что родители не позволят Нике взять в городскую квартиру беспородного пса, но к вечеру ее уверенность поколебалась. Девчонка целый день торчала с блохастой дворнягой на веранде. Будь ее воля, она бы, наверное, и ночевать там осталась. Маленькая негодяйка умеет добиваться своего не мытьем, так катаньем. До чего настырная! Пока приедут хозяева, псина здесь и вовсе приживется.
Женщина с неприязнью подумала, что если так пойдет дальше, на нее повесят еще и выгул собаки. Хорошо бы эта дворняга куда исчезла. А может, ее завезти подальше?

Автор Тамара Крюкова.

...продолжение следует...