Когда я удалил номер твоего телефона…

И тогда я удалил номер твоего телефона…

Удалил тот день в слегка рыжеватом старом замке, когда ты стояла вдалеке, а я – не спеша приближался, и солнце подсвечивало твои светлые волосы и хотело навсегда запомнить именно этот день.

Удалил вечер тот, в столичном кафе, с открыто-смущённой музыкой так долго тосковавших друг по другу тел и близких душ, что наконец нашлись. И ту самую ночь удалил я: взрывался и брызгал виноград между губ, мои глаза перетекали в твои и пропадали в них, каждый твой шёпот был моим шёпотом, а каждое моё движение было наяву затаённым твоим желанием. И не хотелось больше ни вина, ни маслин, ни даже пошевелиться…

Да, ничего не оставалось больше. Нажимаешь единственную кнопочку – и нет больше лета. Лета, когда ты дуреешь от каждой звезды, и срываешь, достаёшь их пересохшими своими губами, чтобы вложить в твои – всегдашние летние губы. Чтобы в твоих волосах, на теле, в складках одежды – потом находить те звёзды, и радоваться каждой из них, радоваться просто тебе, поскольку собранные те звёзды – ты любишь не меньше, чем разноцветное мороженное, которое так мило и неторопливо ешь, когда мы снова сидим – может, в столичном, а может, в провинциальном кафе.

Нет… Того единственного дня, когда наконец ты по моей настойчивой просьбе всё-таки одела юбочку, а не брюки; и белые хризантемы просто снегом устилали пол – как же осторожно ступала ты между них, боясь затронуть, примять, поранить своими каблучками. Мы собирались с тобой тогда на прогулку – по вечернему городу, по нашим с тобой – да, уже по существовавшим на то время воспоминаниям; и в тех воспоминаниях ещё не было не тронутых тобой, ещё не пораненных хризантем.

Не было единственного танца, на Рождество, на наше первое и последнее с тобой Рождество. Непередаваемое, по-мужски гордое ощущение – ты в тонких, чёрных чулочках и невыразимо красивом белье: тихо касаюсь его, а больше – твоей кожи, тихо ловлю запах тела и где-то глубоко-глубоко уже знаю, уже чувствую, что вижу тебя – последний раз.

А сегодня… Сегодня просто взял телефон, старую верную «мобилку» свою. И вдруг привычно нажал ту самую кнопочку – где было всегда – твоё имя. И по буквам, торжественным, радостным, и одновременно простым, одновременно – впечатанным как жизнь и смерть – прочитал его.

И тогда я просто поднял глаза. Кресло в комнате стояло повёрнутым до окна. И кто-то сидел в нём…