* * *

Такова была моя участь с самого детства... Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я была скромна — меня обвиняли в лукавстве: я стала скрытна... Я глубоко чувствовала добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стала злопамятна; я была угрюма, — другие дети веселы и болтливы; Я была готова любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучилась ненавидеть. Вся моя жизнь протекает в борьбе с собой... Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хороню в глубине сердца: они там и умирают. Я говорила правду — мне не верили: я начала обманывать...
И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделалась нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезала и бросила, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины...