Возвращение Ангела (глава 19)

Глава 19
Сентябрь 2004 года
г. Одесса, квартира И. Кондратенко

В моей памяти до сих пор живы воспоминания о том вечере…
Гостиная, освещённая неярким светом электрического бра, казалась огромной и совершенно пустой… Приглушённый свет не раздражал глаза, и я искренне радовалась тому, что у Игоря не возникло мысли щёлкнуть выключателем и включить люстру.
Гнетущая тишина обручем сдавливала голову. Лёгкий холодок пробежал по телу, заставляя сердце в груди болезненно сжаться… Мысли в голове путались и сменяли друг друга, не успевая обрести чётких форм и границ.

Зачем я только полезла со своими расспросами? Кому это нужно? Мне? Ему?
Вот оно, бабье любопытство!
Что он может мне такого рассказать, чего я о нём не знаю? Что-то не вошедшее в то достопамятное интервью… Он бывший офицер флота, оставивший военную службу в начале девяностых. Какое-то время занимался рэкетом, потом был осуждён, потом как-то заделался в бизнесмены. Был дважды женат… вот так - курсором по его жизни…
Так много и так мало одновременно…

Я опустилась на диван из тёмной кожи, вжалась в угол и вскинула глаза на Игоря. Он улыбнулся мне одними губами. Глаза его смотрели на меня безо всякого выражения – просто и прямо, словно обдумывая, что со мной делать…
Он остановился напротив окна и некоторое время вглядывался в вечерние пейзажи. Нет, не пейзажи он разглядывал! У него был вид человека, который хочет увидеть своё прошлое, встретиться с ним один на один, лицом к лицу…
Зачем я влезла со своими вопросами из серии «Как это было»? Гораздо проще было оставить всё как есть. Но нет же! Мы не ищем лёгких путей. Нам обязательно нужно схватить мужика за шкирятник, пару раз тряхнуть его и спросить: «Слушай, дорогой! А ты, вообще-то, кто такой будешь? Давай-ка, расскажи мне свою биографию, начиная с рождения и заканчивая планами на будущее, в которых главное место, естественно, должна занимать я. Что? Ты не думал? О чём? О том, чтобы рассказать, какого цвета у тебя был первый горшок? Или о том, что я теперь в твоих планах должна какое-то место занимать?»
Дура я… Самая настоящая дура…
Может, и получилось бы что-нибудь, будь я хоть немного молчаливее. К тому же, он сам мог мне о себе рассказать… Наверное, мог…

- Я родился в Баку. Там базировалась Каспийская флотилия, в которой когда-то служил отец, и от которой сейчас почти ничего не осталось… - будничным голосом, безо всяких предисловий начал Игорь. Этот тон ничем не отличался от того, которым он говорил, когда давал нам с Давыдовым интервью. Я начала предчувствовать, что он просто перескажет мне историю, которую поведал четыре месяца назад, и которая так и не попала на страницы журнала, позабытая и позаброшенная за всеми кадровыми перестановками. – Потом было несколько лет «кочевой жизни», связанной, опять-таки, с отцовской службой. Рассказывать о них слишком утомительно и неинтересно… Отличником учёбы, если тебя это интересует, я никогда не был, да и вообще учиться было проблематично – за десять лет я успел сменить одиннадцать школ и, как побочное явление, люто возненавидеть доблестный военно-морской флот. Моё отвращение к нему окончательно сформировалось незадолго до выпускного, когда я был уверен, что буду подавать документы на факультет международных отношений, а мой отец, к тому времени командир ракетного крейсера, грезил подводным флотом…
Его силуэт чётко выделялся в вечерних сумерках на фоне окна. Высокий, широкоплечий, в чёрной рубашке навыпуск с расстёгнутыми двумя верхними пуговицами, он казался тенью, фантомом. Я вновь поймала себя на мысли о том, что он, определённо, напоминает мне кого-то… Но кого – я всё никак не могла понять… Определённо, самого себя… До достопамятного Киевского интервью я точно видела его где-то. Он вот так же стоял у окна, тоже в чём-то чёрном… Тоже в сумерках…
Неясное воспоминание всплыло в памяти и, помаячив секунды две, испарилось, подобно лёгкому облачку на летнем небосклоне. Ох, до чего же вредная штука – девичья память!
Игорь стоял боком ко мне, задумчиво вертя в руках мобильный телефон, который зачем-то взял со стола… Интересно, он его себе оставит или, всё-таки, мне подарит? Нелепый он, конечно, но всё равно выглядит лучше, чем мой старорежимный А 50, который можно в музей сдавать… А этот – ничего такой. Даром, что китайский. Зато, судя по виду, довольно крепкий. Наверное, хороший «Китай»… Название бы только не забыть… Vertu…

- Может быть, я и уломал бы отца оставить меня в покое, - продолжал Игорь, - но на выпускном со мной произошёл досадный инцидент. Попросту говоря, банальная драка, - он усмехнулся и сделал шаг в сторону. – Что-то мы не поделили с бывшим одноклассником… Теперь уже и не вспомню, что именно. Но, как известно, в драке всегда виноват тот, кто меньше всего пострадал. А поскольку я отделался только парой ссадин и разорванной рубашкой, то уже вечером давал показания в районном отделении милиции. Отец скандал замял, а меня через две недели ждал путь в Севастополь… Выбор училища передо мною не стоял. Моим мнением вообще никто не интересовался. Отец, служивший в Николаеве, решил, что учиться я буду неподалёку, под бдительным присмотром его бывших сослуживцев и сдал меня в Севастопольское Высшее Военно-морское училище - СВВМИУ, оно же Голландия. О профиле этого учебного заведения я догадывался тогда смутно, и когда отец заявил, что учиться я буду на первом специальном факультете, в общем-то, не возражал. Я вообще не возражал, обдумывая всю дорогу план побега, но отец, кажется, и это предусмотрел - отобрал у меня паспорт, а заодно и всю наличность, сунутую матерью в дорогу. Судьба ведёт за собой желающих. Упирающихся, как известно, она тащит. Меня втащили в курсанты за уши, вопреки всем моим взбрыкиваниям…
Наверное, все отцы похожи друг на друга. Мой тоже свято верил в то, что его дочь ждёт карьера финансиста. И все пять лет моего обучения ни раз намекал на то, что, его стараниями, я получила «путёвку в жизнь»… Знал бы он, что калькулятор и пачку электронных денег я давным-давно променяла на затёртый блокнот и возможность «искать правду». И не важно, что моё «правдоискательство» подчас заводило меня в такие дебри, из которых без посторонней помощи и ущерба для себя было просто не выбраться… И вот теперь мне грозит Запорожский филиал его долбаной "Империи".
- Извечный конфликт отцов и детей, - кивнула я, силясь представить себе Игоря в тот исторический момент, когда он ехал в отделение милиции в каком-нибудь задрипанном УАЗике. Или плыл в училище на ржавом советском пароходике... Пыталась, но моё воображение упорно отказывалось воспринимать его семнадцатилетним парнишкой.
- Мне всегда казалось, что Тургенев очень точно его отразил, - Игорь поддержал тему.
Я непонимающе уставилась на него. На вкус, на цвет, конечно, товарищей нет, но… Я вот вовсе не считала, что Тургенев так уж хорошо описал конфликт поколений. Я перечитывала «Отцов и детей» несколько раз, но глубинный смысл произведения был от меня далёк. Тургенев, Набоков и Чернышевский всегда представляли для меня определенную трудность в восприятии… Что же касается упомянутого произведения, мне казалось, что автор сам не понял, что написал, а озаглавил своё творение первыми словами, которые пришли ему в голову поутру с похмелья.

- Оставим классику русской литературы на потом, - бархатный голос Игоря звучал в моих ушах, заставляя глаза слипаться. Похоже, он слишком хорошо умел подбирать нужный тон в разговоре с собеседником… Наверняка, как только он коснётся чего-нибудь интересного, я буду уже спать без задних ног. Уж не гипноз ли это? – Итак, бухта Голландия… Я до сих пор помню её, залитую июльским солнцем… Рейсовый пароходишко, маленький пирс с проржавевшей табличкой «Портпункт Голландия»… Сердитое сопение отца, одетого в парадную форму и изнывающего… нет, точнее будет сказать издыхающего от жары… Он мечтал, что его единственный сын продолжит славные традиции служения в морфлоте. То, что меня это мало интересовало, его совершенно «не колебало»… В училище я, естественно, поступил, и от безысходности даже умудрился его закончить…

- Ты женился в училище… Обещал рассказать, - напомнила я, заливаясь пунцовой краской.
Нехорошо, конечно, вот так в лоб допрашивать его о бабах, которые были у него до меня, но что поделаешь… Меня словно кто-то толкает в спину, тянет за язык и пинает в зад, нашёптывая в ухо: «Давай! Дава-ааай… А вдруг чего интересное узнаешь…» Ничего интересного узнать мне, как правило, не удаётся, зато у моего внутреннего голоса появляется ещё один повод надо мною поглумиться…
- Было дело, - обернувшись, Игорь полоснул взглядом по моему лицу и пожал плечами. – Ничего интересного. Женился по глупости… По глупости, повторяю, а не «по залёту», - он чуть повысил тон, словно прочёл мои мысли. – Детей у меня нет и никогда не было… Брак просуществовал три года, а потом благополучно развалился по обоюдному согласию обеих сторон…
Уф-ффф… Гора с плеч! А я уже начала было думать, что откуда-нибудь в ближайшее время появится какой-нибудь его сын, тоже «продолжатель традиций» и, покосившись на меня брезгливым взглядом, спросит: «А это ещё что? И что, папаня, оно тут делает?» И пойду я вон…
Так! Что-то я совсем уж размечталась. Я и так пойду вон. После этого разговора…
И что с того, что он в шутку мне предложил у него жить? Да ничего! Посмеялся и забыл, а я уже губу раскатала. Надо у него карандашик попросить, чтобы её обратно закатать… Или ручку… На худой конец – вилку…

- Она красивая была? – спросила я, заливаясь пунцовой краской.
«Заче-ееем?» – проорал внутренний голос так неприлично громко, что, кажется, его было слышно даже Игорю. Но слово, как говорится, не воробей. Вылетит – не поймаешь… Интересно, кто такой умный придумал эту поговорку? Кому было настолько голодно, что он на воробьёв охотился? У него, что, как и у меня, куча долгов была.
- Она дура была, - усмехнулся Игорь, повернувшись ко мне лицом.
В его голосе мне послышалась какая-то добродушная насмешка… Нет, не знаю, как описать… Ему, вроде, и смешно стало от моих слов, и в то же время они ему, определённо, подняли настроение. Понимает, дурак, что я его к прошлому ревную… А если оно вренётся, это прошлое? И не одно, а с каким-нибудь ребятёнком? Что тогда… Ясно что – и пойду я вон…
- Да и я не намного умнее… - добавил он. – Из-за развода вместо Москвы, куда меня активно тянул отец, я оказался на Дальнем Востоке, в 19 бригаде подводных лодок в месте под названием Малый Улисс. Прослужил, кстати, недолго. С Тихоокеанского флота меня выперли на Черноморский за очередной «косяк»…
О да! Вечно у него «косяк на косяке»… Как и у меня… М-ммм… Я, получается, к его годам ого-го чего добиться смогу! А что? Почему бы нет? У меня тоже характер мерзкий и упрямый. И папа в наличии имеется...
- Очередная политическая диверсия, как с «Лондестоном»? – спросила я, стараясь отвлечься от своих планов по порабощению человечества.
- Да нет… - улыбка озарила его лицо, а в глазах засветились мальчишечьи огоньки. – Одно досадное недоразумение с вилкой…
- С вилкой? – я удивлённо заморгала глазами. – Какой ещё вилкой?
- Мельхиоровой. Из свадебного набора… Родители второй жены на свадьбу подарили… Были раньше такие – наборы ложек, вилок и ножей катронных ящиках… Так вот… Да я ею воспользовался не совсем по назначению, и она воткнулась прямиком в задницу одному чудаку…
И мне ещё говорят, что я вещи разбрасываю! Интересно, хоть без жертв обошлось? Наверное, с жертвами, раз его с флота попёрли… Тогда, получается одно из двух – либо это была задница какого-то большого морского начальника, либо это была просто чья-то голая задница…
Спрашивать об этом было неудобно…



1989-1990 годы
бухта Малый Улисс

Игорю катастрофически не везло в личной жизни. Едва родители вздохнули с облегчением, избавившись от одной невестки, как он притащил в дом другую… Причём, её и искать-то особо не надо было – она вечно вертелась перед глазами… Игорь не просто женился на женщине, которая была старше его на сумасшедших 16 лет. Он умудрился отбить жену у двоюродного брата… Для чего ему вдруг понадобилась старая баба с двумя детьми – никто понять не мог. И меньше всего – сам Игорь, вдруг прозревший и понявший: вот она, его судьба!

Регина была типичной генеральской дочерью, и роль адмиральской невестки удавалась ей легко. Настоящая русская красавица с огненно-рыжими роскошными волосами и длинными ногами аж от коренных зубов, она, приехав в отпуск к дальней родне своего мужа, околдовала тяготившегося первым браком Игоря, который принципиально проводил последний курсантский отпуск подальше от Марты… На её мужа Сергея ему было плевать, и он стремительно атаковал женщину, которая по какой-то причине ответила молчаливым согласием на его ухаживания. Роман получился стремительным и скоротечным.
Игоря для решительного разговора позвал «на ковёр» отец. Он долго объяснял, что первый брак сына – это не такая уж ошибка. Он сам по молодости так женился, и ничего – живёт до сих пор… Хорошо живёт, между прочим! Скоро серебряную свадьбу отмечать будут… Со свойственной ему прямотой, контр-адмирал Алексей Дмитриевич Кондратенко объяснял, что старая, почти сорокалетняя баба – это не есть хорошо. И что, в конце концов, нельзя же так вот уродовать семейную жизнь двоюродного брата…
Может, и не приобрела бы эта связь таких последствий, если бы ни этот разговор. «Пофиг. Я её люблю! – заявил Игорь отцу. – И я на ней женюсь…» Адмирал в сердцах плюнул, обозвал сына всеми известными ему непотребными словами и, почесав седой затылок, ушёл обсуждать сыновий «заскок» с супругой. Но и та могла лишь беспомощно разводить руками. Если отец ничего не мог, она-то что сделает?

После выпуска, официально оформив развод с Мартой, Игорь появился в Москве и сделал Регине, которая к тому времени тоже разошлась с мужем, предложение… Свадьбу сыграли скромную и почти без гостей. Родители с обеих сторон на ней не присутствовали по объективным причинам – прах отца невесты давным-давно покоился на Новодевичьем кладбище, мать не явилась на свадьбу принципиально, а родители жениха в вежливой форме отказались от приглашения, отлично понимая, что ничем хорошим этот брак не закончится…

Идиллия и вправду долго не продлилась.
Вообразите: маленький городишко с населением многократно меньше, чем столица Советской Родины, да и то на треть состоящий из матросов, живших в казарме. Городок, где мужья, по меньшей мере, три-четыре месяца в году бороздят глубины Мирового океана в полной оторванности от женского пола. Городок, где женам работать негде, и они еле дождавшись лета и подхватив детей, катапультируются на Большую землю с мая по сентябрь, оставляя мужей на произвол судьбы и командования. Идеальная среда для приключений. Сюда привёз свою жену лейтенант Игорь Кондратенко, справедливо решив, что её детей можно оставить на попечение московских родственников.
Фамилия Кондратенко, сыгравшая, вопреки воле Алексея Дмитриевича, в судьбе его сына не последнюю роль, сделала своё дело. Молодожёнов поселили в общежитии квартирного типа, в отличие, например, от того Ильи, который попал по распределению в тот же Малый Улисс и вынужден был ютиться в убогой комнатушке размером шесть квадратных метров…
Регина с жаром принялась обустраивать «семейное гнездо». На это самое обустройство пошла вся имеющаяся у супругов наличность, включая подаренные на свадьбу деньги. Женщина совершенно не стеснялась вкладывать в домашний очаг все честно зарабатываемые Игорем «кровные», всякий раз «радуя» его тем, что через кого-то можно достать немецкую стенку Schwarz или дорогущие румынские сапоги… Она не стеснялась трясти сбережения мужа, просить о помощи у родственников… В общем, её жизнь мало чем отличалась от московской. Разница состояла лишь в том, что развлечений было маловато…
Хотя, нет. Развлечений было предостаточно. В отличии от большинства офицерских жён, Регина с удовольствием посещала всевозможные заседания женсоветов экипажа и дивизии, и даже умудрилась за очень недолгий срок войти один из них, проводя время в чаепитиях с женами командного состава…
Игорь был по-настоящему счастлив. Семейная жизнь застила глаза, и он, ничего не замечая вокруг себя, выполнял обязанности мужа, домработницы и машины для зарабатывания денег в одном лице. Неожиданно для самого себя он обнаружил, что его любимая жёнушка переложила на его широкие плечи все аспекты совместного существования. Ему приходилось решать всё – от "чего есть", до "чего носить"… И, затариваясь на городском рынке продуктами на неделю, он всякий раз добрым словом поминал советскую власть и начавшуюся перестройку, благодаря которой на прилавках стало всё труднее найти что-то съедобное. Благо бы – только найти! Ещё и приготовить надо – да так, чтобы жене понравилось… Причём, запросы Регины росли с катастрофической скоростью, и зарплаты явно не хватало. Обращаться к родственникам он считал зазорным, поэтому зарабатывал единственным доступным для моряка-подводника способом – ходил в автономки. Он, конечно, подозревал, что супружество требует жертв, но не таких же…
Но зато Регина его любила… Определённо, любила, что ни раз доказывала в двуспальной кровати, купленной за баснословные деньги…

Развязка наступила неожиданно…
Корабль уходил в море на контрольный выход. Схема отработанная и привычная. Десять дней тревог и нервотрепки плюс десять бессонных ночей. Рано утром Игорь попрощался с женой и, назвав день возвращения, отправился выполнять свой конституционный долг.
Но уже на седьмой день комдив принял решение идти в базу по причине массовой неисправности технической части корабля. При мысли о том, что теплый бок жены стал на три дня ближе, лейтенант сиял, как начищенный пятак.
Предвкушая скорую встречу с любимой, он домчался до дома, рывком поднялся на второй этаж и, в три прыжка преодолев коридор, затормозил перед родной дверью, представляя, как своим появлением сделает жене сюрприз и даже не догадываясь о том, что сюрприз ждёт его самого…
Было начало второго ночи.
Регина, судя по всему, не спала. Из-за неплотно прикрытой двери комнаты падал луч света и доносились какие-то звуки. Какие именно – Игорь не понял, и, не раздеваясь, даже не снимая фуражки, на цыпочках подкрался поближе. Прислушался и услышал крик... Женский... Пригляделся... И здесь во всей красе его глазам предстала картина, не снившаяся даже в кошмарном сне. На его супружеском ложе, бесстыдно раскинув ноги и раскидав по подушке огненно-рыжие волосы, лежала его жена, стонавшая в полный голос и не боявшаяся, что её сладострастные крики станут достоянием всей «общаги». Все остальное закрывала фигура какого-то "задохлика", ритмично задиравшего к потолку тощий зад. В нём Игорь не без удивления узнал своего бывшего сокурсника Илью…
Вся жизнь рухнула в одночасье.
Сколько Игорь простоял под дверью – никому неизвестно. Но когда «коматоз» чуть ослабил хватку, за свои поступки он уже не отвечал. В милицейский протоколах это называлось «в состоянии тяжелого душевного потрясения»… Охваченный пламенем мщения за поруганную супружескую честь, лейтенант начал судорожно искать кобуру на поясе. Её, естественно, не было, как, впрочем, и кортика. Страшно подумать, что случилось бы, окажись что-либо из перечисленных предметов у него под рукой...
Игорь ринулся в кухню. Первое, что попало под руку, была вилка. Красивая мельхиоровая вилка из набора, подаренного на свадьбу друзьями по училищу… Регина ещё злилась и говорила, что колюще-режущие предметы вообще не дарят – это к ссоре… «К ссоре, значит!» - угрюмо подумал он про себя, глядя на переливавшуюся в темноте вилку, которую перед злополучным выходом надраивал до нечеловеческого блеска. Зажав в крепкой офицерской руке это неуставное холодное оружие, Игорь метнулся обратно к спальне. Ворвавшись, подобно торнадо, в обитель изменщицы, которая, продолжала стонать и извиваться под худосочным телом его некогда друга, перехватив для верности вилку второй рукой, униженный офицер от души размахнулся и… Рука оскорбленного не дрогнула. Вилка, описав широкую дугу, почти полностью погрузилась аккурат посередине движущихся ляжек прелюбодея.
Оставив орудие мщения торчать в анусе осквернителя, Игорь резко развернулся и под оглушительные вопли Ильи, вмиг переставшие напоминать эротическое постанывание, почти строевым шагом вышел из спальни в сторону ближайшего кабака, откуда его в невменяемом состоянии и забрали в милицию.
Историю старались замолчать, но подробности всё равно стали известны, превратившись с течением времени в анекдот.
Задницу Илье заштопали. Военврач в госпитале, с трудом выдернув вилку, долго выражал восхищение богатырским ударом, а, закончив операцию, похлопал незадачливого героя-любовника по филейной части и обрадовал: «Геморроя не будет никогда!» Помолчал, и, хмыкнув, записал в журнале, что больной сел на гвоздь. Сидеть на стуле по-человечески Илья разучился надолго. Первое время, наверное, плакал, когда шел в туалет по большой нужде, и рыдал когда возвращался. Потом, возможно, привык. Регине расклинившиеся ноги сводили четыре медсестры и хирург. Свели с трудом. А заикалась она недолго – всего три месяца…
Отношения между супругами с этой ночи прекратили своё существование. Они оставались мужем и женой лишь фиктивно. У каждого была своя личная жизнь, наглухо закрытая от второй половинки. Игорь принципиально ночевал в кухне, не переступая порога супружеской спальни, где с вечера закрывалась от него блудная жена. Впрочем, иногда она вообще отсутствовала по нескольку дней…

Но в один прекрасный день прекратилось даже это.
Вернувшись из очередного выхода, Игорь с удивлением обнаружил, что в квартире остались одни стены, оклеенные обоями с нежно-жёлтыми розочками… Нет, не одни… В углу примостилась коробка из-под телевизора со всеми аккуратно сложенными вещами Игоря. У стены сиротливо приткнулась раскладушка… Вон сколько вещей!
Было ещё письмо от красавицы-жены. Короткими скупыми фразами Регина сообщала, что их союз был обречен с самого начала, но она его, по прежнему любит, хотя возврата к прошлому быть не может. Иссяк родник чувств, так сказать. «Заткнутый, надо полагать, вилкой», - хмыкнул про себя Игорь. Мебель же она продала в связи с тем, что ей начинать новую жизнь не на что, и все автономочные деньги выданные ему вперед, она тоже взяла вместе со всем содержанием сберкнижки Игоря, на которую он, по глупости своей, оформил ей доверенность. Кстати, тот злополучный набор вилок, в котором вместо двенадцати вилок осталось одиннадцать, она тоже прихватила с собой. «Целую и прощай навеки, твоя безутешная Регина».
Подавать на развод он не стал, не имея ни малейшего понятия о том, где носит его благоверную. Да и перед отцом было неудобно – предупреждали же его по-человечески…

Потерпев второе в семейной жизни фиаско, Игорь пустился во все тяжкие, после чего его подобру-поздорову выпроводили с Тихоокеанского флота на Черноморский, где он и просидел до самого распада Советского Союза…

Регина объявилась в его жизни ещё раз. В этой постаревшей, потерявшей человеческий облик женщине он с трудом опознал свою жену, красота которой некогда сводила его с ума…
Она умерла от банальной передозировки, оставив на его попечение двоих детей-подростков, которые приходились ему двоюродными племянниками. Игорь с удовольствием «спихнул» бы их двоюродному брату – отец всё-таки, но тот уже несколько лет как погиб в одной из «бандитских войн» начала девяностых…

Нет, не стоит о таком рассказывать Ларисе. Вряд ли она сумеет его понять…
Он и сам себя не всегда понимал.

Сейчас, например… Ему не хотелось разговаривать. Хотелось просто молча сидеть рядом с ней, смотреть в её зелёные глаза, сжимать в руках её вечно холодные ладошки… У неё жёсткие волосы… Такие же жёсткие, как у него… Они пахнут чем-то горьким… Какой-то странный шампунь с запахом полыни. Неужели, такие выпускают? У неё совсем крохотные пальцы, которые вечно мёрзнут… И перчатки она вечно теряет…
Сколько же он всего о ней знает?

Быстро стряхнув с себя наваждение, он тряхнул головой и, улыбаясь, продолжил повествование, которое неизменно должно было привести к тому, что она вылетит из его квартиры как пробка из бутылки, наутро напишет заявление по собственному желанию и умотает чёрт пойми куда, чтобы он никогда её не нашёл… А он, как дурной, бросится её искать…
Правда… Нужна ли ей эта правда? Нет, не нужна. Но ведь рано или поздно она всё равно вылезет наружу, и тогда она спросит, непременно спросит: «Почему ты молчал?» Что он сможет ей ответить? Да ничего… Пока не поздно, нужно будет это сделать… Нужно всё объяснить, попытаться её переубедить, пока не стало совсем поздно…
Или не стоит?

Глаза Ларисы загадочно светились в полумраке. Наверняка, раздумывает сейчас над тем, куда он воткнул ту самую злополучную вилку… Возможно, когда-нибудь он расскажет ей эту историю… Возможно… Если она не уйдёт…
«Найду, - мрачно подумал он. – Везде найду…»



Сентябрь 2004 года
г. Одесса, квартира И. Кондратенко

- На флоте я прослужил недолго, - продолжил Игорь после некоторого молчания, упорно обходя «вилочную» тему. – Уволился капитан-лейтенантом. Времена тогда такие были. Перестройка началась, этот дурацкий передел флота, безденежье. Одно спасение – идти к отцу на поклон, но, честно говоря, было просто стыдно. В форме ходить стеснялись – на китель куртку одевали, чтобы никто не вдел, что ты – офицер. Из флота я, конечно, ушёл…
- В криминал? – напрямую спросила я и вновь обругала себя за эту прямоту.
Нельзя же так сразу! С места в карьер… Кто же меня просил так вот «рвануть с низкого старта»?
- А куда было деваться? – в его словах не прозвучало ни злости, ни обиды. Скорее, усталость. Я мгновенно поняла, что затронула неприятную для него тему и печально вздохнула. Вот почему я такая нескладная? Всё что-то не то говорю. – В порт пойти грузчиком? Так и он встал… Многие спивались, особенно – высшее командование. Вот и пришлось… Сама мою биографию знаешь. Хвастаться мне нечем.
- Но ведь выход есть всегда, - я подала голос, удивлённо вскинув на него глаза. – Можно, например… Как мой отец…
- Ну да… - он утвердительно покачал головой. – Как Никитин начинал – вся Одесса знает… Самой-то не смешно? А можно, например, как твой шеф, по ночам цветами торговать, а днём протирать штаны в штабе. Самое то для здорового мужика!
Мой папа – гад и урод. Он исковеркал мне жизнь, но я почему-то продолжала его любить. Даже не любить – чувствовать себя обязанной ему. И оскорблять его – значит оскорблять меня.
Я мгновенно приняла «боевую стойку» и, с ледяным видом сбросив ноги с дивана, задрала голову на максимальную высоту. Лопатки непривычно соединились вместе, и от этого жеста плечи заныли…
- Но ведь то, чем ты занимался, - веско обронила я.
Договорить он мне не дал.
- Это хуже… - Игорь сверкнул глазами, и я съёжилась под его взглядом. Вот чёрт… И перед кем, спрашивается, я хотела выпендриться… – Что ты знаешь о той жизни? Короткие рассказы отца о рэкетирах и сводки новостей… - он фыркнул и, насмешливо улыбнувшись, подошёл ко мне. Затем, скользнув взглядом по моему обиженному лицу, с размаху опустился на диван рядом со мной. Прежде чем я успела подать голос, его руки обвились вокруг меня. – Это называлось «бандитизм», - зашептал он мне в ухо. – Статья… И за эту статью, маленькая моя, сажают…
Судорога пробежала по моему телу. Сердце, сжавшись в комок, жалобно заныло… Мне стало страшно…
И, как ни парадоксально, не далеко не от слова «бандитизм». Плевать мне было на это с высокой колокольни… Хоть кто… Хоть второй Чикатило... Дело было не в этом. Что-то он сейчас такое сказал, отчего я не могла заставить себя сделать вдох… Какое-то слово, которое я пропустила мимо ушей…
На миг я почувствовала себя так, как в самый первый день, когда приехала брать у него интервью. Тогда за каждой занавеской мне чудилось по вооружённому человеку… Вот и теперь…
Захотелось вырваться из кольца его рук и убежать куда подальше… Я даже сделала было неуклюжую попытку вырваться, но он лишь крепче притиснул меня к себе…
Хорошо. Пусть так. Я бы всё равно никуда не ушла. Но хотя бы попыталась…

- Ты же хотела знать… - его голос звучал глухо, и в нём сквозило явное нарастающее раздражение. – Хотела, как ведь? И тебя совершенно не интересовало то время, пока я мотался, бренча кортиком, куда наша ср…ная родина пошлёт, - он коснулся губами мочки моего уха, отчего мурашки стайками пробежали по спине. – Потому что никуда она не может послать. Только на х…й.
- Игорь…
- Тише, тише... Не бойся... - шепнул он. Его правая рука, соскользнув с моего плеча, опустилась ниже. Широкая ладонь прижалась к моему сердцу, словно хотела хоть на немного замедлить его биение, но вызвала тем самым противоположный эффект. - Я фильмы по бандитов как комедии смотрю… Нихрена они не понимают – те, кто это снимает… Ты «Бригаду» смотрела? Так вот… У меня своя «бригада» была. Настоящая, не киношная. Чем занимались – я тебе рассказывать не буду. Давно было… В кино пару шелудивых подростков автоматами машут и деньги сосут как пылесосы… Фигня, - его голос звучал нежнее, пропало, думаю, не без усилий, сквозившее в нём раздражение. – Деньги из оборота просто так не вынешь. На бумаге всё оформлялось как «охранные услуги». Так, спустя короткое время, у меня появилась своя охранная фирма, вполне благопристойная, если верить бумагам… Знаешь, я всегда смеюсь над этими киношными бандитскими войнами. В тот период отношения между нами были нормальные, потому что было какое-то уважение друг к другу. Каждый занимался своим делом, не вторгаясь в интересы друг друга… Как таковых, и разборок в тот период не было, хотя мы откровенно недолюбливали друг друга…
Я совсем потерялась во времени и пространстве. Соображала я туго, окончательно запутавшись в якорях, жёнах Игоря и бандитах...

- Ты сидел пять лет за убийство, - вспомнила я некстати. – Не за вымогательство… Я читала…
"Одно другого не легче, - вяло прокомментировал внутренний голос. - Вымогал что-нибудь и пришил кого-то... Всего-то дел..."
- За убийство, - что-то в его голосе мне определённо не нравилось. Он был глухим и бесцветным. – Я был осуждён на восемь лет, но в 98-ом ушёл на УДО. Белоцерковская исправительная колония строгого режима № 35 на пять лет стала мне «вторым домом»… Ты хочешь знать, как я оказался в тюрьме? По глупости. Были разборки. Погиб человек… Кому-то пришлось сесть. Этим «кто-то» стал я… Кто «удружил» мне сроком – я догадался почти сразу… Не буду вдаваться в подробности – тебе они неинтересны.
Вот тебе и «исповедь»! «Это я тебе не расскажу», «это тебе не интересно»…
То нет разборок, то были разборки, и он сел... Бредятина какая-то. Или это до меня "не допирает" что-то... Ох, ну что же я совсем тупая стала? Где-то он врёт, вот только где?
"Везде, - сухо ответил внутренний голос. - Везде, Никитина! Ни слова правды... Шла бы ты домой. Посидим там, потолкуем... Переварим эту сказочку, да и забудем его нафиг... А? Пойдём домой?"
Меньше всего мне хотелось сейчас идти домой.
Несмотря на эти рассказы... Собственно, не рассказы даже, а так, намётки, "огрызки" воспоминаний... Так вот, несмотря на его далеко не кипельно-белое прошлое, мне упорно не хотелось покидать его объятья. С ним было так спокойно, что я точно знала - за ним как за каменной стеной... Сейчас, в эту минуту, по крайней мере...

- Хочешь узнать, как там было? - прервал Игорь мои размышления. - Совсем не так, как ты описывала в своей статье… Сентябрём 2000-го года она датирована, верно? - он потёрся щекой о мою макушку.
Откуда он знал о моём первом "настоящем" интервью, которое я брала у начальника колонии? Прошивку, что ли, смотрел?



Сентябрь 2000 года
г. Одесса – колония «Белая Церковь»

Моё первое интервью...
Помню, как Костя пытался охладить мой пыл. «Лариска, нужно уметь проигрывать! - наставлял он меня, когда в моей голове возникала очередная бредовая идея. – Неужели ты думаешь, что всё так просто? Что достаточно прийти, сверкнуть удостоверением, задать вопрос, и тебе с радостью ответят: «Конечно, конечно, Лариса Александровна! Вот вам документы… Даже ксерокопии сняли – вот они, в файлике… Знали, что вы к нам приедете. Готовились заранее!» Нет, Лариса. Мы – журналисты, и нас не особенно любят…»
Впрочем, после первой же служебной командировки он замолчал надолго.

…Костя критически осмотрел мой наряд. Я надела строгий английский костюм белого цвета, сохранившийся со школы, а под него – гипюровую чёрную блузку. Аккуратные белые туфли на высокой шпильке и сумочка из мягкой кожи дополняли мой костюм. По моему мнению, именно так выглядели настоящие журналистки... Я искренне жалела, что не могла найти себе элегантной миниатюрной чёрной шляпки с лёгкой вуалью и золотой булавки, чтобы костюм был полным. Зато причёска и макияж полностью соответствовали тому, что я хотела видеть. А видеть себя я непременно хотела похожей на Одри Хепберн, какою она предстала перед американскими зрителями в фильме «Римские каникулы» в далёком 1953 году. Это сейчас мне кажется смешным образ француженки пятидесятых годов. Представляю, как нелепо бы смотрелась худенькая зеленоглазая девочка, неуклюже ковыляющая по территории, помеченной как «особо опасная зона», в промокшем белом костюме и шапочке-минингитке…

- И что тебе не нравится? – спросила я, насупившись.
- Ты представляешь себе, как выглядит колония? – ответил Костя вопросом на вопрос.
- Разумеется, - я уверенно кивнула головой. – Расслабься, Костя, мы же не лесоповал едем…
Костя не стал объяснять мне принципиальную разницу между колонией и лесоповалом. Недовольно крякнув, он галантно распахнул мне дверцу его видавшего виды Опеля Аскона, который был, кажется, моим ровесником.
- Смотри, не замёрзни, - посоветовал он. – У меня в машине печка не работает…

День и вправду выдался на редкость пасмурным. Мало того, что ветер то и дело норовил вырвать шпильки из моей причёски, сотворить которую мне стоило немалых трудов! Стоило нам с Костей выйти из машины, как началась гроза. Впрочем, запасливый Давыдов всегда возил с собой зонтик, который очень нам пригодился…
Нужно сказать, что эта поездка представлялась мне забавным приключением, шансом доказать всему миру, что я сумею пойти далеко… Об исправительных учреждениях я знала лишь понаслышке и, кажется, ни разу в своей жизни не видела ни одного настоящего «зека» (прошу прощения, если обидела кого-то этим словом, которое не принято употреблять за той стороной колючей проволоки).

А потом была встреча с начальником колонии.
- Здравствуйте, Лариса Александровна, - он приветливо закивал мне. – Как добрались? С чего бы Вы хотели начать? Я вот здесь подготовил некоторую информацию… Она на столе, в файлике…
У Кости после этих слов лицо вытянулось так, будто он проглотил шомпол…

Что тут сказать? Я чувствовала себя настоящей героиней! И пускай я сильно волновалась, задавала одни и те же вопросы по нескольку раз, но всё равно казалась самой себе профессионалом… Костя же сказал, что это мне просто повезло.
Везло мне, надо сказать, частенько. Я даже уверовала в свой фарт и принялась за небольшие журналистские расследования. Надо сказать, довольно успешно, если бы не злополучное дело о проститутках…



Сентябрь 2004 года
г. Одесса, квартира И. Кондратенко

– Там другая жизнь. Не та, что тебе показывали. И законы там другие. Простому смертному не понять. Можно только почувствовать. Пережить… - его пальцы с силой стиснули мои плечи. – Там, в тюрьме, не особо разгуляешься. Спасало то, что свободе остались друзья. Передавали передачи, деньги… Книги… От тоски даже научился на гитаре играть… Половина "дачек", правда, до меня просто не доходила, но, в принципе, всего хватало…
- Там… Тебе плохо там было, да? – наивно спросила я. – Я слышала, там процент суицидов был очень большой. И что там били ни за что…
«Вот идиотка! – задохнулся внутренний голос. – «Тебе плохо там было»? Нет, блин, весело! Сама попробуй пять лет в колонии строгого режима провести… Обхохочешься! Не умеешь говорить – лучше молчи…»
- Случалось, - просто ответил Игорь.
В тюремных порядках я, как оказалось, ничего не понимаю, поэтому в подробности вдаваться не стала. Стыдно было… Я чувствовала, что ему больно рассказывать об этих пяти годах, проведённых за колючей проволокой.
- Но не это самое страшное. И даже не то, что человеческая жизнь там ценится дешевле, чем сигарета с фильтром. Страшнее, когда выходишь на свободу. Думаешь, из тюрьмы выходят людьми? Нет… Всё человеческое там остаётся… В этом обществе мы никому не нужны, иногда даже своим близким. Отверженные… Покинув тюремные стены, многие не могут найти своё место в жизни…
- А ты? – испуганно спросила я. Почему-то мне упорно хотелось верить в то, что Игорь – не такой, как эти бедолаги, герои банальных историй с банальной моралью…
Он другой. Совсем другой! Я же это чувствую...
Эх, увидеть бы сейчас его лицо - я бы всё поняла... Но нет, моя голова покоилась на его плече, и отрывать её было страшно - вдруг это в последний раз. Вдруг мы сегодня видимся в последний раз? Вдруг он доскажет свою историю мне как журналисту и попросит написать статью... И всё... "Всё... - стучало в мозгу. - Всё..."
- Я? – переспросил он. – Я не знаю… Идти было некуда, и я вернулся к тому, с чего начал… Кое-какие связи имелись… «Попал в волну» и, как ни странно, выплыл… - он резко разжал руки, отстранился и посмотрел мне в глаза. – Тебе неудобно, наверное, так сидеть, да? Может, подушку дать?
- Удобно… - эхом откликнулась я, не сдержав в очередной раз за этот день дурацкой улыбки.
Какая подушка? И зачем он, балда, меня отпустил? Мне с ним удобно... Не нужно мне ничего... Только чтобы он был рядом...
"Но это невозможно! - пискнул в голове внутренний голос. - Так, Никитина, надо..."
Не дослушав, что именно мне надо и послав голос разума ко всем чертям, я, осторожно пошарив по гладкой коже дивана, нашла его руку и несмело к ней прикоснулась.

- Всё, что я тебе рассказал… Это, Лариса, ничего не значит, - он сосредоточенно перевернул кисть руки и просунул свои пальцы между моими, переплетая их. - Даже если ты сейчас развернёшься и уйдёшь, я пойду за тобой. Я… - он глубоко вздохнул. – Я ведь, на самом деле, другое должен был тебе рассказать… Чувствую себя как Сталин, который Наде Аллилуевой рассказывал о своих ссылках… Дряни какой-то наговорил… Ты всё это забудь. Тебе не это нужно знать… Просто…

Его слова были прерваны настойчивым звонком в дверь. Игорь удивлённо вскинул голову, словно очнувшись от какого-то сна…
Кто-то очень упорный отчаянно трезвонил в дверь…



* Воспоминания Игоря о вилке и супружеской жизни с Региной - не моё "творение". Найдено в бескрайних просторах Интернета и "подогнано" под общую стилистику рассказа.