Возвращение Ангела (глава 39)

А вот и я…
Прежде всего, хотелось бы извиниться за своё долгое отсутствие. Злобные люди в белых халатах вежливо сообщили мне, что обещанной выписки «на недельке» не будет, и моя муза сникла окончательно, а память парализовала «киношная амнезия» из серии «тут помню, тут не помню»… Результат борьбы с ленью, памятью и музой перед вами.



Глава 39
Октябрь 2004 года
Минусинск - Саяны

Конь да путник, али вам и туго?
Кабы впрямь в пути не околеть.
Бездорожье одолеть - не штука,
А вот как дорогу одолеть?
Хорошая песня. Душевная… И, что характерно – в тему. Дорогу бы подлатать не мешало. Рытвины, выбоины, а в самом городе – страшно подумать: открытые колодцы. И куда, спрашивается, местная власть смотрит? Нет, куда смотрит – это понятно… Совсем не туда, куда надо, бессовестно сваливая состояние дорожного покрытия на климат и скудное финансирование… Климат… Придумали тоже… Климат! Настоящий российский климат. Сибирский.
Нива-трёхдверка, смешно подпрыгивая и гремя своими железными потрохами, мчалась по ямам и ухабам. Её безбожно трясло и чудом не заносило на поворотах, перед которыми сидящий за рулём человек даже не думал снижать скорость. Какой русский не любит быстрой езды? Авось, обойдётся, и удастся ему избежать «нежного поцелуя» с придорожным столбом или жадным ГАИ-шником, который не упустит шанс спросить у него документы и пополнить свой и без того оттопыривающийся карман парой-тройкой мятых банкнот, а то и вообще опустошить его бумажник. Что ж, случается и такое. Деньги – дело наживное. Успеть бы… Успеешь тут! По такой-то дороге…

И у Черта и у Бога
На одном, видать, счету,
Ты, российская дорога -
Семь загибов на версту.
Ехидно усмехнувшись, водитель Нивы прибавил громкость в кассетной магнитоле. Дорога проклятая! И как только люди по ней добираются ежедневно на работу и обратно? Неясно… Вот в советские годы было, всё же, получше. И дороги ремонтировались исправно, и он моложе был… Да что там говорить – он и ездить-то самостоятельно начал только посте того, как вышел на пенсию. А так – всё больше на служебной Волге… Хорошие времена были! Сколько воды с тех пор утекло – не сосчитать. И Волги той давно нет, и он уже не командир части… Эх, годы, годы… Когда только успели пронестись?

Нет ухаба, значит будет яма,
Рытвина, правей, левей, кювет...
Ох, дорога, ты скажи нам прямо:
«По тебе ли ездят на тот свет?»
Нет. На тот свет ещё рановато. Раньше всё ждал, когда дети вырастут, потом – внуки. Теперь вот мечтает о том, чтобы до свадеб правнуков дожить… А что торопиться на тот свет? Жизнь-то одна, хоть и непутёвая…
Виктор Александрович нахмурился и бросил взгляд на притихшую в пассажирском кресле жену, намертво пристёгнутую ремнём безопасности. Знает, ведьма, его стиль вождения! Он по-доброму усмехнулся… И с каких это пор жена для него стала «ведьмой»? Наверное, с тех самых, ещё звонких курсантских годков. Не была она для него никогда ни «солнышком», ни «зайчиком», ни «лучиком». Как назвал ведьмой на втором курсе железнодорожного института, так ведьмой и осталась…
Теперь вот смена ей появилась. Тоже ведьма, только зеленоглазая. Лариска. Внучка. Непутёвая… Ох, непутёвая… И в кого только такая? Не их порода, не «Никитинская». В мать пошла. Такая же бестолковая, как Татьяна. Всё носит её по жизни, носит, и никак не прибиться девчонке к одному месту. А пора бы. Уже и муж есть. Ребёнок, вон, скоро будет. Вся в Таньку… Вылитая мать… Копия.

Но согласны и сапог и лапоть,
Как нам наши версты не любить?
Ведь браниться здесь мудрей, чем плакать,
А спасаться легче, чем ловить.
Вот уже и Енисей-батюшка показался… Немного осталось! Каких-то полсотни километров, а там – пешочком… Хотя, зачем пешочком? Пожалуй, далековато будет… Можно попытаться тихонечко «проползти» по лесу. Тем более, что машина хорошая, высокая.
Он снова скосил глаза в сторону жены, которая тряслась в машине по всем ухабам как в хорошем массажном кресле. Александр Викторович хихикнул… Надо почаще её вот так «вывозить». Ничуть не хуже антицеллюлитного массажа! И бесплатно… А то всё жалуется на какую-то там апельсиновую корку… В её-то возрасте!

Так, уверенно ведя Ниву по сибирскому бездорожью, Александр Викторович воображал себя участником какого-нибудь ралли.
Хорошо, что в такую рань ещё никто не смотрит вслед ополоумевшему пенсионеру, который, громыхая на своём «ведре с болтами», проносится по выбоинам и лужам неизмеримой глубины… Смешно он, должно быть, смотрится со стороны. Вспомнил молодость, старый чёрт…
Ну, Лариска! Вот приедет, вытащит из штанов ремень и собственноручно её отшлёпает, чтобы не заставляла их с бабкой волноваться… А с мужем её… С мужем он будет иметь серьёзный и, по всей видимости, продолжительный разговор…

- Эй, Андрюха! – он бросил стремительный взгляд в зеркало. – Ты живой там? Не укачало?
- Никак нет, Виктор Саныч… - безжизненным голосом отозвался с заднего сидения прапорщик Шейнов.
- То-то же… Скоро на месте будем… А ты как, друг любезный?
- Нормально, - угрюмо буркнул Володя…



Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

Я выбралась из-за спины Игоря, на всякий случай вцепившись в рукав его «дубовой» кожаной куртки, и с любопытством принялась разглядывать незнакомца, который явно не горел желанием отвечать на вопрос, заданный моим мужем. Он лишь нахмурил бесцветные, «линялые» брови и, уронив глаза в пол, смачно плюнул в сторону…
Господи, да что за мужики пошли! Бескультурье так и прёт… Один пьёт как сапожник, другой со слюнявыми поцелуями лезет, третий плюётся как верблюд… Хорошо ещё, хоть не сморкается, зажав пальцем одну ноздрю. И это – в присутствии женщины. Наверное, сибирские мужики настолько суровы, что и подтираются не туалетной бумагой, а наждаком. И этот, похоже, не исключение…
А чумазый-то какой, Господи помилуй! И разит от него острым запахом вонючего козла (да простится мне моё «масло масляное»)… Ему бы помыться не мешало… Колян как раз хотел сегодня баньку натопить. Надо его туда отправить, если, конечно, Игорь его не забьёт до полусмерти или не пристрелит… А ведь может…
Хотя, кого он сейчас пристрелит, с дикого перепоя? И револьвер-то, наверное, убрал только потому, что рука тряслась после вчерашнего… Н-да, не мешало бы и моего благоверного спровадить в ту же баню, что и таинственного незнакомца. С его опухшей физиономией на улицу-то выходить стыдно, не то требовать у кого-то поднять вверх руки… В темноте – ещё ничего. А как к свету лицом встанет – вообще кошмар… И обязательно нужно заставить его почистить зубы… Да. Непременно…
- Абдула, руки-то опусти, - насмешливо произнёс Игорь.
Это была цитата из старого советского фильма, название которого вертелось у меня на языке, но всё никак не могло сформироваться во что-то чёткое и ясное… Что же за фильм? Что-то про солнце…

Мне вдруг стало так страшно. Страшно этого буравящего нас недобрым взглядом человека. Страшно Игоря – его самонадеянности, бесшабашности, его странных, непонятных мне игр с судьбой… Зачем он убрал револьвер? А что будет, если у мужика окажется оружие? Он же нас обоих «положит» за милую душу…
«Положит»… Никитина, ну и лексикон. Ты становишься настоящей бандитской женой. И не говори, что это не так. Ты сама прекрасно понимаешь, что такая особь, как «бывший бандит» в природе не встречается. Разве что на кладбище, где вы с мужем вполне можете оказаться, если этот угрюмо молчащий бородатый «юноша» вынет из кармана обрез и пристрелит вас…
Игорь дышал ровно и глубоко, и я в который раз поймала себя на мысли о том, что этому человеку неведом страх. Самонадеянный дурак… Мог бы мне, например, отдать револьвер, чтобы я его подержала, пока он будет обыскивать незнакомца, а потом – его бить. Хотя, собственно, с чего бить-то? Или надо? В фильмах, например, всегда бьют… Но Игорь почему-то тянет. Может, подсказать ему, если он забыл, как в таких случаях поступают?
Надо было как в том фильме, названия которого я всё никак не могла вспомнить, припугнуть его наганом… Что же за фильм, Боже ж ты мой? Там ещё песня звучала жалостливая: «Не везёт мне в смерти, повезёт в любви…»

Но ни в одном, даже в самом кошмарном фильме мне не приходилось видеть того, что произошло в то злополучное утро.
Внезапно, без предупреждения, мой желудок болезненно сжался, и к горлу подступила тошнота, бороться с которой было оказалось невозможно. Голова закружилась, словно я только что побывала на аттракционе под названием «Американские горки», а в глазах неожиданно потемнело… Ослабнув настолько, что ноги вдруг отказались держать моё тело, я, зажав рот обеими руками, беспомощно рухнула на колени. При мысли о том, что меня может вывернуть наизнанку в присутствии двух мужчин – моего собственного мужа, которому я несколько минут назад собиралась сказать, что между нами всё кончено, и постороннего мужика, который оказался случайным свидетелем недвусмысленной сцены, разыгравшейся здесь этой ночью – мой лоб покрылся капельками холодного пота, а из глаз потоком хлынули слёзы…
Желудок сжался в мучительном спазме, и последнее, что я запомнила, прежде чем от боли потеряла сознание, было что-то небольшое, ослепительно блеснувшее в руках незнакомца…
А последняя мысль, как ни странно, была о том, что название этого фильма, который я всё вспоминала и никак не могла вспомнить, как-то связано с пустыней…



Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

Игорь бросил встревоженный взгляд в сторону жены и стремительно нагнулся к ней, чтобы успеть подхватить её на руки, пока она не ударилась головой он дощатый пол, забывая обо всём на свете, и в тот же миг пожалел об этом. Неизвестный не стал выжидать, пока он приведёт Лариску в чувство и отправит в дом, а сам решит выяснить его личность. Не совсем же он дурак… Нащупав в кармане финский нож, он сделал стремительный бросок и, широким взмахом описал полукруг, целясь в бок. Игорь едва успел отклониться, заслонив собою потерявшую сознание жену, и острие ножа, распоров рукав куртки, наткнулся на кость правой руки чуть выше локтя…
Боли Игорь не почувствовал, но, мгновенно поднявшись, что есть силы ударил противника левой рукой в лицо. Удар был настолько страшен, что второго не потребовалось. С противным булькающим звуком тот пошатнулся и, неловко взмахнув руками, повалился на грязный пол сарая…
Игорь перевёл взгляд на рукав и, проведя по нему рукой, почувствовал тёплую липкую влагу. Ругнувшись сквозь зубы, сбросил с себя испорченную куртку и вытер перепачканную ладонь о джинсы. По руке текла горячая кровь… По сравнению с пулевым ранением - царапина. Но глубокая, зараза…

Подойдя к Лариске, которая, к счастью, не видела всей этой короткой безобразной сцены, он легко подхватил её одной рукой и рывком закинул на плечо как мешок с картошкой. Правая рука стремительно немела, окрашивая рукав свитера в алый цвет… Этого ещё не хватало. И в чём он поедет в Минусинск? Голый? Или у лесника какую-нибудь ветошь одолжит?
«День не задался с утра…» - вспомнил он расхожую фразу и, ударом ноги распахнув хлипкую дверь сараюшки, сделал несколько решительных шагов по направлению к дому лесника Коляна…

А это, простите, что?
На горизонте замаячила чумазая Нива. Не обратить на неё внимание было невозможно – она издавала такое угрожающее тарахтенье, словно маскировалась под реактивный самолёт, готовый вот-вот взмыть в воздух. Крыльев только не хватало.
Ларискины родственники пожаловали, леший их принёс…

Глубоко вздохнув, он направился в сторону дома, где припарковал свой хлам начала девяностых годов выпуска Виктор Александрович. Сам пенсионер уже выбрался из автомобиля и, обойдя его вокруг, галантно распахнул дверцу и протянул руку, помогая своей супруге ступить на твёрдую таёжную землю. «Интеллигенция, твою б…дь, - подумал Игорь, с остервенением плюнув в сторону. – Их только не хватало с их мозгоё…ством…» А из задней двери, к немалому удивлению Игоря, вылез никто иной, как прапорщик Шейнов собственной персоной, а за ним, почёсывая занемевшую спину - Володя… Он-то как в эту «шкатулку с сюрпризом» затолкался?
Несколько нецензурных выражений, ярко характеризующих отношение к приехавшим, сорвалось с его губ…
Ну что ж, придётся «пообщаться с электоратом». Он усмехнулся и твёрдым пружинистым шагом зашагал к дому…



Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

Я бегу по лесу…
Под ногами расстилается ковёр из вылинявшего светло-зелёного мха, обезображенного заплатами тусклых осенних листьев, почти истлевших и превратившихся в ничто… Ноги по щиколотку утопают в склизкой осенней грязи. В ботинках, насквозь промокших, хлюпает вода. Ноги настолько промокли и замёрзли, что я уже не чувствую пальцев…
И всё же я продолжаю бежать… Какой-то страх – первобытный, звериный, гонит меня вперёд…
Невысокие кусты, словно ожившие неведомые существа из старых сказок, хватают меня своими скрюченными ветками, силясь расцарапать в кровь лицо, выстегать глаза, причинить как можно больше боли и не дать мне сделать ни шагу вперёд…
А мне нужно, мучительно нужно вперёд, ведь там, совсем неподалёку, моё спасение…
За спиной раздаются шаги. Они настолько близко, что, кажется, ещё чуть-чуть, и мой преследователь нагонит меня… Я сгораю от мучительного желания обернуться, и в то же время моё сердце замирает от страха при мысли о том, что за спиной – что-то страшное, необратимое… Кто этот человек? Или зверь? Или просто призрак? От кого я бегу? Чью тень вижу, стоит мне бросить взгляд вниз, под ноги?
Ярко освещённый дом… Моё спасение. Единственное пристанище…
Я резко распахиваю дверь, и мне вдруг становится так тепло и хорошо, что идти больше никуда не хочется… Несколько шагов по коридору, и я попадаю в просторную гостиную…
- Замёрзла? – раздаётся у меня за спиной… Я чувствую чьё-то ледяное прикосновение к моей шее. – Лариса…
Этот голос мне знаком. Мучительно знаком, но я всё никак не могу вспомнить, кому он принадлежит. Не выдержав, я оборачиваюсь… Ослепительно-яркий свет мешает мне разобрать что-либо. Только неясный контур – высокая мужская фигура…

Я глухо застонала от внезапной боли, пронзившей моё тело, и широко распахнула глаза. Голова кружилась. Меня тошнило… Всё ещё во власти своего сна, я, несмотря на страшную слабость, приподняла голову и испуганно натянула на себя одеяло. В ту же секунду я увидела склонившееся надо мною лицо бабушки… Ещё не понимая, в чём дело, я обвела глазами деревянные стены комнаты, останавливаясь на смутно знакомых предметах, и всё никак не мола понять, как из заколдованного дома на окраине леса сумела попасть сюда, в «избушку» Коляна, в тот самый закуток, в котором ночевала уже несколько дней, не считая безумной ночи, которую провела с Игорем…
События минувшего утра вихрем пронеслись перед глазами… Наш с Игорем разговор, появление неизвестного человека и что-то в его руках, блестевшее нестерпимым светом в лучах утреннего солнца…

- Как ты? – спросила бабушка, улыбаясь мне. – Уже лучше?
Сознание прояснилось окончательно…
- Погано… - произнесла я, адресовав ей вымученную улыбку… И вдруг, в одночасье вспомнив название фильма, фразу из которого произнёс Игорь, глядя на незнакомого мужика, добавила. – «Белое солнце пустыни»… Восток – дело тонкое…
Бабушка встревожено посмотрела на меня и на всякий случай положила свою тёплую сухую ладошку мне на лоб. Наверное, думала, что я брежу. А я не бредила… Мне просто было хорошо… Голова только немного кружилась. И есть хотелось. И ещё - спать… Но это ведь поправимо, правда?
Самое странное, что нахождение бабушки здесь, в лесном домике Коляна, показалось мне совершенно закономерным, как будто так и должно быть…
- Бабушка? – сонно спросила я, чувствуя, как с каждой минутой тяжелеют и наливаются свинцом веки. – А где Игорь?
Почему-то ужасно обидно было, что это не его лицо я увидела первым, когда пришла в себя.
Может, он вообще уехал?
Что-то он такое важное сказал утром… Что-то про ребёнка… Господи, я ничего не помню… Про аборт, что ли… Нет, не помню… Не помню, хоть убей… Помню только, что он обещал - всё будет хорошо. Да... Кажется, он разрешил оставить ребёнка...
- Да никуда он от тебя не денется, - ворчливо произнесла бабушка. – С дедом перекурить вышли. Разговор у них, - она равнодушно махнула рукой.
Я закрыла глаза и почему-то представила её такой, какой часто видела на старых фотографиях в фотоальбомах советского образца – кудрявой красавицей в военной форме… Красивая она… Не то, что я…
- Бабушка, - совершенно по-детски спросила я, с трудом фокусируя взгляд на её глазах. – А точно не денется?
- Да точно, точно… Спи давай… А я пойду. У меня ещё вас целый лазарет…
Я хотела было спросить, что это за лазарет, но не успела, провалившись в спокойный сон без сновидений.



Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

- Терпи, казак – атаманом будешь… - кряхтел старик Никитин, оказывая Игорю «первую медицинскую помощь».
Все они, Никитины, в какой-то мере связаны с медициной, либо с армией… И в кого только его Лариска пошла? Журналистка, мать её… Ей бы в разведке служить – лучше любого шпиона спрячется, хрен найдёшь потом. Нужно спросить, не было ли в их семье шпиона или какого-нибудь партизана…
Кровь всё шла, не переставая, в глазах упорно темнело и хотелось пить, но он заставил себя стоять, облокотившись о стенку и, стиснув зубы, выслушивать неторопливую речь Никитина-старшего, тоскливо повествующего о том, как когда-то давно, лет непонятно сколько назад, он клал в своём совмещённом санузле на съёмной квартире кафель и, не удержавшись, рухнул со стремянки прямиком в унитаз, который, естественно, раскололся, едва не превратив его в инвалида. «Не веришь? – спрашивал он с весёлым смешком. – Вот спущу штаны, и покажу тебе… Лично дорогая моя супруга мне ж…пу штопала. Штопала и плакала от радости, что я кастратом не остался…»
Игорь молча кивал головой, надеясь на то, что это скоро кончится… После вчерашнего голова нестерпимо болела, а тут ещё и рука… Нет, определённо, надо сматываться из Сибири, пока жив. А с Никитиными его жизнь явно в опасности…
Ему не хотелось, чтобы за ним ухаживали. Тем более – этот Ларискин дед, с которым он, за всё время своего пребывания в Минусинске, только здоровался по утрам, да пару раз, пытаясь окольными путями выведать информацию о местонахождении Лариски, играл в нарды, неизменно проигрывая. Но тот молчал, обучая его премудростям игры, за что Игорь злился и ненавидел его всеми фибрами души… Что-что, а проигрывать он не привык. Ни в чём. Никому.
Но, как говорится, на нет и суда нет. Приходилось терпеть и деда, и его «скорую медицинскую помощь»…

- Терпи, терпи… - бормотал Виктор Александрович, сильно прижимая к ране холодный мокрый бинт. Его плешивая макушка мельтешила где-то на уровне груди Игоря, и от этого ему было смешно и стыдно одновременно. Нестерпимо хотелось плюнуть на лысину деду, который видит его, всесильного Игоря Кондратенко, в таком жалком, унизительном состоянии. Сестра милосердия, мать его растак. Для чего эта перевязка? Бывало и хуже – всё заживало как на собаке… - Больно?
- Нет, - выдавил из себя Игорь. От боли он готов был орать, вырываться, царапаться и материться, но вместо этого делано улыбался, проклиная пырнувшего его м…ка и мысленно прикидывая, какой именно смертью тот умрёт. То, что не своей – это точно… Ему бы только руку перевязать, а завершить такое нехитрое дело, как убийство, проще пареной репы. Кто его искать в тайге будет?
Чёрные глаза Игоря зажглись мрачным огнём.

- Оставил б ты своё геройство, - покачал плешивой головой Никитин. – Взопрел весь… Хотя, Димке сейчас, наверное, не легче… Ты чем его? Бревном?
«Взопрел»… И откуда только такие слова? Бревном… Было б то бревно…
- Кулаком, - процедил сквозь зубы Игорь. – Откуда он взялся, этот недоносок?
- Откуда, откуда… - проворчал старик, отнимая бинт и огладывая рану. – Всё ещё идёт… Может, кинешь на что-нибудь свой зад? И тебе удобнее, и мне сподручнее будет.
Поначалу Игорь решил отказаться, но, справедливо рассудив, что Виктор Александрович «задолбает» его окончательно, оглядел глазами кухню. Табуреты были настолько низкими, что он, наплевав на старую примету – «не сиди на столе – денег не будет» - устроился прямо на кухонном столе.

- Заражения не будет, - тоном знатока произнёс Никитин. – Сейчас мы вот этой «огненной водицей» промоем, пластырем залепим, и всё будет… - он показал глазами в сторону захватанной жирными руками бутыли с самогоном, на дне которой трепыхались жалкие остатки мутной голубоватой жидкости. - Может, внутрь примешь, чтоб не сильно крючило?
- Вчерашнего хватило, - мрачно произнёс Игорь, с отвращением вспомнив вкус этой «огненной водицы».
- Ну, милый друг, как хочешь… - пожал плечами сердобольный Ларискин дед. – Помню, уехала моя Кланя как-то с ребятишками к родне, а я один остался. И, знаешь, так тоскливо стало – решили с мужиками сварить брагу. Выволокли из кладовки варенье – один хрен, его никто не жрёт, только засахаривается – начмед из санчасти здоровую бутыль, типа четверти, приволок, закидали в это дело дрожжей, натянули перчатку и оставили «доходить»… - и замолк. Думал, наверное, что Игорю будет жутко любопытно, что было дальше. Собственно, о продолжении можно было и так догадаться. Сам, ещё в весёлые старлейские годы, после того, как у него рванула такая же бутыль с брагой, делал ремонт в комнате…
- И как? Дошло? – нехотя спросил он. Всё равно не отвяжется со своими байками.
Неужели он так же глупо выглядел со стороны, когда рассказывал Лариске флотские анекдоты и басни? Н-да… Как там она говорит? После этого остаётся только повеситься…
Лариска…
Сердце как будто сдавило железным обручем. На мгновение физическая боль ушла, уступив место боли душевной… Как она там? Он должен сейчас находиться рядом с ней, а вместо этого, как самый последний идиот, сидит сейчас посреди «Коляновской» кухни и слушает истории, которыми, как автомат очередями, сыплет сейчас её дед. Хоть бы на минуту заткнулся… А что, если и его кулаком промеж глаз, чтобы помолчал? Нет, нельзя… Лариска не поймёт…

- Дошло… Терпи, Игорёк, сейчас больно будет… - и плеснул в рану остатки самогона.
От боли Игорь побледнел и прикусил нижнюю губу. Глаза вылезли из орбит, и пришлось прижать к ним ладонь, чтобы удостовериться в их сохранности. На месте… Слава Богу, не вывалились на стол…
- Дошло… Бутыль рванула так, что стену мне разворотила и кусок потолка, - не унимался Никитин. Меня Кланя потом…
Его не интересовало, что делала с ним Кланя. Хоть голой ж…пой на раскалённую сковородку посадила… Всё, что он хотел знать – всё ли в порядке с его женой и ребёнком и откуда, чёрт возьми, нарисовался этот, мать его за ногу, Димка?
Нет, Димка не особо интересовал. Гораздо важнее была сейчас Лариска.
Хоть бы старая хрычовка, её бабка, вылезла из этой конуры и что-нибудь рассказала. Нет же, потащилась в сарай, приводить в чувство этого Димитрия… А Лариска, может, сейчас проснулась… Хорошо, хоть Володя рядом. Хотя, толку от него? Проснётся – не дай Бог, испугается… Ей сейчас волноваться нельзя…
Только сейчас он вспомнил о ребёнке. О том, что волноваться его жене нельзя именно из-за того, что она носит его ребёнка… Так странно… Кажется, за эту неделю он не только привык к тому, что станет отцом, но и уже успел полюбить это маленькое существо внутри любимой женщины. Нет, не существо. У них будет девочка. Он уверен. Он просто не может ошибаться…

Кряхтение Никитина вернуло его к более «земным» мыслям.
Ну какого чёрта этот старый дурак так копается? Перетянул бы руку какой-нибудь тряпкой, и дело с концом. Секундное дело, а он развёл такую канитель!
- Так откуда он всё-таки взялся? – тяжело выдохнул Игорь. – Этот муромой Димка?
- Откуда-откуда… Сын это Кольки. Племянник Андрюхи… - наставительно ответил Виктор Александрович. – Они ж братья. Оба у меня служили. Колька, тот потом в академию поступил, в Афгане воевал, обе Чеченских прошёл. А вернулся домой ни с чем. Только пенсия военная, да орденов полна грудь. Квартира где-то в Абакане есть, так он её сдаёт, а сам тут лесником служит. А Андрюха – тот дурак дураком. Человек хороший, но дурно-ооой, - протянул он, смакуя это слово. – Слыхал, как он «Милую маму» поёт? Нет? Услышишь ещё… Так вот… У Димы судьба тоже нелёгкая. Забрали его в армию годков семь назад. В погранвойска, на границу с Монголией. Отслужил он, приглашали на контрактной основе остаться – отказался. Сам знаешь, что у нас за армия. Не лучше, чем ваш флот. Одна помойка. Вернулся домой, а с работой у нас тяжело… Помыкался, помыкался и уехал обратно. Там, в лесу, егерем был. А потом его обвинили в проводе нелегалов через границу. Он, дурачок, в бега подался. Сюда, к отцу. Тот, конечно, прикрыл, как мог. У себя оставить, ясное дело, не мог, но, поскольку лес знает, как свои пять пальцев, поселил его в какой-то охотничьей землянке. Там, сам понимаешь, какое «житие». Приходит к отцу раз в неделю, тот ему еды даст, баньку истопит, и так – до следующей недели… Ты бы, может, сделал что для парня, если действительно всё можешь? За просто так человек мается… А парень действительно золотой. Или это ты только там, у себя, такой всемогущий?
Всё, что он мог для него сделать – убить и закопать… Это по его вине он сейчас выслушивает весь этот бред сивой кобылы в лунную ночь, а не сидит подле жены, охраняя её сон. Стоит ли сказать об этом старику или лучше деликатно промолчать?
- Это он, что ли, оборотень? – догадался Игорь.
- Он… Только местный. А у нас свой имеется. Там, в леске, объект стоит… Вот и придумали сказочку для отвода глаз, чтобы поменьше любопытных заглядывало. Кому надо, тот знает. Кому не надо – пусть в оборотня верят… Так поможешь?

Белёная дверь, на которую Игорь в течение вчерашнего хмельного вечера, переросшего в ночь, бросал алчные взгляды, сглатывая слюну и нетерпеливо косясь на лесника, который всё никак не мог впасть в пьяное забытье, распахнулась, и на пороге появилась она. Уставшая, с глазами, обведёнными синевой. Одна щека мертвенно-бледная, другая – пунцовая. Отлежала, наверное, когда спала…
Ещё немного, и у него случится инфаркт… Сердце просто-напросто разорвётся в груди от избытка чувств… Господи, как же он её любит…
В зелёных глазах вспыхнул детский страх, когда она покосилась на огрызки окровавленных бинтов, которые Никитин расшвырял по всей кухне. Придурок. Мог бы сунуть куда-нибудь…
Он с тревогой покосился на Ларису, которая стала ещё бледнее. Она боялась крови – это он точно знал.

- Игорь… - её голос дрогнул. – Что с рукой?
Чего только не было в её голосе. Испуг. Тревога. Нежность. Любовь… Пожалуй, стоит поблагодарить Димку за это «боевое ранение». Так и быть, бесплатный поход к стоматологу парень заслужил… Хотя, кажется, зубы у него остались в целости и сохранности.
- Ничего, родная моя… Всё в порядке, - он поднялся со стола и подошёл к Лариске, обняв её здоровой рукой. Ну вот… Количество ласковых слов, которыми он называл жену, выросло до трёх. Неплохо… Прогресс, чёрт его дери…
Игорь никогда не умел говорить ей красивых слов. И не потому, что он их не знал. В его жизни было много женщин, которым он расточал комплименты направо и налево, не слишком разбираясь в том, что говорит, помня только одно: женщина любит ушами, и ей, в общем-то, всё равно, какую любовную околесицу ты несёшь. С ней всё было по-другому. Он много знал про любовь, про женщин, про эти самые, язви их в корень, уши, знал, когда и как применять эти выражения, но в присутствии Лариски чувствовал себя таким откровенным идиотом, что все слова начисто стирались из его головы… Ему всякий раз казалось, что, начни он лепетать ей что-нибудь проникновенно-трогательное, она, не задумываясь, подняла бы его на смех…
Слова «романтика» для его жены не существовало. Она была равнодушна к цветам, которые он, на первых порах, таскал ей охапками. Она, в отличие от большинства своих предшественниц, ненавидела походы в рестораны – ему хватило одного единственного раза, чтобы это понять. Её глаза не загорались факелами при виде ювелирных украшений, которых он, за время свадебного путешествия, купил ей на такую астрономическую сумму, что немногим уступали доле её отца в капитале «Империи». И что толку? Она таскала в ушах серебряные серёжки с жемчугом, которые он помнил ещё с тех пор, как она училась в школе, обручальное колечко и этот уродский кулон на шее…

Как же здорово – просто её обнимать.
Ему не было дело до Никитина, который вертелся под ногами и что-то лопотал. Пусть завидует!
Хотя, чему уж тут завидовать? Стоит посреди лесной «избушки», голый по пояс, с онемевшей рукой, залепленной лейкопластырем, гладит по голове растерявшуюся от такой неожиданной «публичной» ласки жену и в очередной раз чувствует себя законченным кретином. Странное чувство – любовь. Когда любишь, всегда чего-то стыдишься…
Лариска всегда мечтала о сказочном принце. А какой из него сейчас принц? Скорее, он больше похож на сильно побитого бригадой дядьки Черномора Змея-Горыныча…

Она, наконец, решилась поднять на него глаза, в которых застыли слёзы. Какой же он дурак, Господи помилуй! Она же волнуется за него, думает, глядя на это окровавленное тряпье, что с ним что-то серьёзное. А ей сейчас нельзя волноваться… Это может ей навредить. И ребёнку…
Что бы такое придумать?
- Ну что ты? – протянул он.– Зацепился за гвоздь, ободрал руку… С кем не бывает… Ты как? Лучше? – наклонившись к её лицу, Игорь коротко поцеловал её в нос. Рука соскользнула с её плеча, прошлась по спине и нерешительно застыла на животе. Он вопросительно заглянул ей в глаза.
- Лучше… - эхом отозвалась она и почему-то расплакалась.
- Всё будет хорошо… - пообещал он, снова притянув её к себе и зарываясь лицом в её волосы. Полынная горечь… Трёх вдохов хватает, чтобы сойти с ума…



Октябрь 2004 года
Саяны, где-то в тайге

Спустя некоторое время, когда все окончательно пришли в себя после событий того безумного утра, вся наша разношерстная компания собралась на веранде… Крохотная «Коляновская» веранда в этот обеденный час больше всего подходила под определение «как в бочке следок»…
Веранда… Люблю это место ещё с тех самых пор, как побывала однажды у отцовских знакомых на даче. Давно это было, ещё когда в Ленинграде жили… Оно какое-то душевное, уютное и по-семейному домашнее… Здесь пили по утрам чай, вели задушевные разговоры под ниткой развешанных сушеных грибов и даже ставили кровать, чтобы спать «на воздухе», пока позволяло лето. В наш век скоростей мы частенько не можем позволить себе так «бездумно» тратить время, а зря: завтрак на веранде - прекрасная возможность побыть вместе. Свежесть просыпающейся природы, радостное пение птиц навевает умиротворение и покой. И тогда мне казалось, что вернулись счастливые времена моего детства, когда можно было просто жить и радоваться жизни…




* На фото - прототип Димки