Возвращение Ангела (глава 41)

Не убивайте меня за долгое отсутствие!
Врачи совсем «загоняли», а тут ещё любимые коллеги с просьбами о помощи… Времени для рассказа не оставалось совершенно. Но, как говорится, "вода камень точит" - пока было время, нацарапала ещё одну главу.
После стольких дней молчания мне даже страшновато выкладывать продолжение, тем более – такое безрадостное…



Глава 41
Октябрь 2004 года
Одесса

- Во двор сверни… - попросил пассажир, не глядя на дорогу…
Что там можно увидеть за залепленным засохшей грязью окном Шкоды? Ничего, кроме осени…
Он никогда не любил осень… Возможно, оттого, что «тихое природы увяданье», воспетое Пушкиным, непроизвольно ассоциировалось у него со смертью. Его никогда в жизни не завораживало зрелище кружащихся в танце разноцветных листьев, плавно опадающих на землю и шуршащих под ногами. Ему никогда не доставляло удовольствие бродить по улицам под моросящим осенним дождём, когда прозрачные стеклянные нити катятся по щекам, словно слёзы, смывая с души накопившуюся боль. Он никогда не смотрел в осеннее небо и не наблюдал за лёгкими дымчатыми облаками… Он просто был слишком земным и стеснялся всякого проявления сентиментализма. И, тем не менее, был сентиментален…
Он вдруг ясно осознал, что осень жестока. Слишком жестока по отношению к нему.
А она этого не понимала, улыбалась ему сквозь автомобильное стекло, махала, как боевыми стягами, окрашенными в золотисто-алые тона ветвями деревьев. Листопад обрушивал на асфальт тысячи мёртвых листьев, и в тусклом фонарном свете ему казалось, что это не листья вовсе, а перья Стимфалийских птиц из мифов о подвигах Геракла, больно ранящие и приносящие смерть всему живому…

Автомобиль плавно остановился напротив около одного из «сталинских» домов. И вмиг гнетущее чувство, сдавливающее грудь, ушло, уступив место безотчётной тревоге.

Что-то должно произойти. Что-то страшное, тяжёлое. Что-то, что, возможно, раз и навсегда изменит его жизнь…
С этим странным чувством, которое мучило его вот уже несколько часов подряд, подчас сменяясь какой-то неясной меланхолией и приступами гнетущий тоски, он ступил на асфальт и поднял глаза вверх, на одиноко горевшее в темноте окно, освещённое, должно быть, светом одной только настольной лампы… Это окно сказало ему больше, чем что бы то ни было на свете… Там, за окном, находилась та, что была ему необходима как воздух…
Как же он обманывался, наивно полагая, что Лариса Никитина – это всего лишь временный «объект желания», интерес к которому он потеряет, стоит ей оказаться в его кровати…
Поездка в Минусинск отрезвила его, привела в чувство…
Наваждение под названием Алиса осталось в прошлом. И он, цепляясь за него как за спасательный круг, просто прятал от самого себя свои истинные чувства. Не об Алисе он думал все эти годы, а о Ларисе. И не потому, что Лариса была внешне похожа на ту зеленоглазую девочку-сказку из его безумной пропитанной кровью и порохом жизни, которая проходила под револьверные выстрела и трёхэтажный мат. Нет. О ней нельзя было не думать, потому что она была самой собой. Её нельзя было не любить…

Илья поправил светло-серый шарф, казавшийся в тусклом фонарном свете почти белым на фоне его чёрного пальто. Он никогда не любил пальто. Они ему не шли… Но их носил Игорь, а Игоря любила Лариса. Любила – это было очевидно. Она сама ему об этом сказала… Да что там – сказала. Не нужно было слов, чтобы понять: она любит его так же искренне, преданно и безрассудно, как он любит её. И так же безответно…
Он хорошо знал характер Игоря и отчётливо понимал – пройдёт время, и ей предстоит в нём разочароваться. Можно, конечно, ускорить этот процесс, но пускай лучше всё идёт так, как идёт… Игорь – человек увлекающийся. Кому, как не Илье, ставшему его тенью, это знать. И пусть сейчас он считает, что готов свернуть для неё горы, подарить ей несколько созвездий и завоевать весь мир. Пускай. Пускай верит в то, что он любит её. Так уже было. Ни раз. Пройдёт всего пара месяцев, и он обратит своё внимание на другой объект… А Лариса… Она, наверное, будет молча страдать, как страдает сейчас он…
Игорь Кондратенко не способен любить. Добиваться своего – да. Любить – нет…

Дверь подъезда резко распахнулась…
«Долго жить будет…» - подумал Илья, отходя в тень.



Октябрь 2004 года
Одесса

Я прижала ладони к лицу… Ладони ледяные, а лоб горячий… Что это? Последствия акклиматизации или просто нервы сдают? Или это какие-то процессы в организме, связанные с беременностью? Не факт. Наверное, всё же нервы…
Резко тряхнув головой, я подтянула колени к груди и, обхватив щиколотки руками, задумалась… Н-да, жизнь – то ещё г…но…
Мой муж ушёл… Ушёл и, кажется, вполне серьёзно собирается набить отцу физиономию… Господи, ну что же мне делать? Что? Неужели, он не понимает, что тем самым только делает хуже? Он не должен вмешиваться. Я сама могу решить свои проблемы. И с отцом я бы разобралась сама. Когда-нибудь… А так…
Господи, отец же меня возненавидит после этого! Я и так ему такого наговорила… Как я могла родному отцу такое сказать? И эта его фирма... Да пусть бы забирал, лишь бы нас не трогал! А тут ещё Игорь со своим дурацким заступничеством… Отец же подумает, что я сама нажаловалась, и…

Слёзы душили меня. В глубине души я понимала, что мой муж прав. Что любой нормальный мужик поступил бы на его месте точно так же… Но я боялась. Боялась за него. Боялась отцовской угрозы, которая нет-нет, да всплывала в моей голове…
Отец его убьёт… Да… Это было больше, чем домыслы испуганной женщины. Это была уверенность. Стопроцентная уверенность в том, что так будет. Так произойдёт. Так случится…
Я как будто видела Дамоклов меч, занесённый над его головою…
И виновата во всём буду только я…

Игорь появился в квартире только под утро. Улыбающийся, с привычной усмешкой, притаившейся в уголках губ, в строгом чёрном костюме без галстука… В общем, «всегдашний» Игорь Кондратенко, каким я привыкла его видеть. Нет, не «всегдашний»… Что-то новое сквозило в его взгляде, брошенном на меня. И это «что-то» заставило сердце в груди пугливо сжаться…
- Не спишь? – произнёс он, садясь на край кровати и вглядываясь в моё лицо напряжённым взглядом. Словно рентгеном просвечивал и решал что-то важное для себя.
«Казнить нельзя помиловать», - читалось в его глазах. Такое впечатление, что он всерьёз задумывался над тем, где поставить запятую…
- Нет… - выдохнула я, выбравшись из-под одеяла и устроившись рядом с ним. Я бессознательно, по привычке потянулась к нему, но он почему-то не обнял меня, как это делал всегда. Просто уставился куда-то в угол, как будто там было что-то, что интересовало его куда больше, чем законная жена.
Это удивило и напугало.
Так странно… Привычного чувства спокойствия и защищённости, которое я испытывала всякий раз, стоило ему оказаться рядом, не было. Наоборот, была какая-то смутная тревога и обречённость…
- Плохо… - тяжело уронил он, скривив губы. – Это плохо, когда жена не спит по ночам. Особенно если мужа нет дома. Тебе никто об этом не говорил, Лариса?
Я удивлённо повторила про себя эту фразу, силясь вникнуть в её смысл.
Как будто я могу спать, зная, что мой муж, отец моего будущего ребёнка, отправился к моему отцу выяснять отношения… И что причина этой «разборки» – я…
Он, что, наивно полагает, что я должна спокойно спать, в то время как между ними что-то происходит?

Игорь молчал.
Мне хотелось, чтобы он хоть как-то разорвал уныло повисшую над комнатой тишину. Хотя бы одним словом. Как-то поддержал, сказал, что всё будет хорошо… "Дурочка, ну чего ты боишься? - должен был сказать он. - Мы сами разобрались. Не беспокойся, всё будет хорошо..."
А он просто рубанул это своё «плохо» и понёс какую-то околесицу таким тоном, как будто я этой ночью летала на шабаш на Лысую гору, а не ждала его в пустой одинокой квартире, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся с лестницы, пытаясь уловить эхо его шагов.
На лестнице кто-то топтался. Долго.. Какая-то беспокойная душа. Очевидно, сосед, которого не пустила домой жена. Он почему-то не звонил и не стучал - наверное, был слишком интеллигентным и боялся разбудить подъезд. Встречаются же ещё такие... Мне даже хотелось выйти и пригласить его на чай, чтобы не было так одиноко и страшно, но я так и не поднялась с кровати, не в силах справиться с навалившейся на меня апатией. Потом сосед ушёл. Я слышала, как он вызвал лифт. Наверное, отправился к друзьям... И стало совсем одиноко... А через минуту появился Игорь.
Появился и уселся на кровати, какой-то взвинченный и злой как собака...

Была в этом нашем сидении на кровати какая-то обречённость. Пройдёт года три, и Надюшка, чтобы развеять мою апатию, притащит мне диск с фильмом «Жена Сталина». Особенно поразит меня сцена, рассказывающая о последних минутах жизни Надежды Аллилуевой перед самоубийством. Во взглядах актёров Ольги Будиной и Дуты Схиртладзе застыло такое же отчуждение, как и в наших с Игорем в тот день… И та же боль...

- Игорь… Ты был у отца? – спросила я, хотя и так знала ответ на этот вопрос. На костяшках его пальцев виднелись следы крови…
Господи, хоть бы с отцом всё было в порядке! Он же… У него же слабое сердце…
Как бы спросить…
А что, если он случайно его убил? Ох... Только не это, Боже мой! Пожалуйста, только не это... Пусть всё будет хорошо, а? Ну пусть... Отец - жестокий человек, но он этого не заслужил. У него и так жизнь нелёгкая была, а тут ещё со мной так не повезло...

- Мы уезжаем в Киев, – уверенно произнёс Игорь, не отвечая мне.
Это был голос совершенно чужого, незнакомого мне человека. В нём не было ни капли тепла. Одна сухая «констатация факта». Так не мог говорить со мной человек, который, бросив всё, помчался вслед за мной в Сибирь…
Неужели… Неужели, отец что-нибудь наговорил про меня?
Нет… Он не мог, да и Игорь бы не поверил. Он же всю мою жизнь знает…
- Напишешь доверенность юристу, чтобы он занялся переоформлением фирмы на тебя. Раз уж не спишь, я советую тебе начать сборы прямо сейчас. Поезд утром, - сухо произнёс он.
В его голосе звучала жестокость. Пугающая, отталкивающая…
Я удивлённо подняла голову вверх и встретилась глазами с его застывшим взглядом. Что-то страшное было в нём.
- Что-то случилось? – я почувствовала, как слёзы подкатили к глазам, готовые вот-вот пролиться, прокатиться по щекам прозрачными солёными бисеринками…
- Ответь сама себе на этот вопрос, - он поднялся с кровати и стремительно вышел из комнаты.
Я удивленно смотрела ему вслед…



Октябрь 2004 года
Одесса, квартира И. Кондратенко

Игорь молча распахнул дверь кабинета и, сделав несколько шагов по тёмному паркетному полу, тяжело опустился в массивное кожаное кресло.
Чего-то не хватало… Да… Свет нужно включить.
Он машинально потянулся к лампе и щелкнул кнопкой. Жидкий свет озарил письменный стол с методично разложенными и расставленными по нему немногочисленными предметами: компьютерным монитором, телефоном, письменным прибором и кое-какими канцелярскими принадлежностями…

«Зае…ло…» - произнёс он вполголоса, откидываясь на спинку кресла и уставившись невидящим взглядом в тускло освещённый потолок, на котором застыла тёмная тень.
Это был совершенно безумный день.

Нужно же быть таким идиотом… Он почти себя не контролировал, когда помчался отстаивать достоинство своей дорогой супруги…
«Тварь… - произнёс он с кривой усмешкой, чувствуя, как обида обожгла сердце. – Шлюха…»
На кой чёрт он попёрся разбираться с ей папашей? У неё и без него защитники найдутся…
Идиот…

Он закрыл глаза, вспоминая о своём коротком пребывании у Никитина, но эти воспоминания были жестоко вытеснены из его души другими…
Нет. Он сейчас не в состоянии об этом думать, иначе он просто сойдёт с ума. И так сошёл…
Хорошо, что быстро прозрел…
Правду говорят: от любви до ненависти – один шаг…
Маленькая лживая тварь… Как же он её ненавидел…



Октябрь 2004 года
Одесса, квартира А. Никитина

Он придёт… Обязательно. Если он всё верно рассчитал – а способность предугадать ситуацию у него ещё не пропала – Игорь сам прибежит к нему. Нужно только немного подождать…
Никитин задумчиво забарабанил пальцами по столу и, подумав о чём-то своём, презрительно скривил губы.
Любовь зла… Полюбишь и не такую, как Ларка.
Любовь – плохое чувство. Вредное. Губительное. Оно убивает всё, к чему прикасается. Разрушает…

Почему Кондратенко так привязан к этой девчонке? Что за странная сила заключена в ней? Почему все мужики вокруг неё начинают вести себя как идиоты, стоит ей только хотя бы немного сократить дистанцию?
Маленькая шлюха. Тварь…
Судорога прокатилась по его телу, сведя мышцы живота и заставив их онеметь. Это ощущение появлялось всякий раз, когда он думал о Ларисе. Впервые оно появилось, когда ей было четырнадцать. У неё тогда появился первый школьный ухажёр – Марко Лиманский. И сам факт его существования на свете заставлял Никитина скрежетать зубами и проклинать всё на свете… Он тогда запоздало понял, что Лариса выросла. Окончательно и бесповоротно… И она становится похожей на Татьяну. Та тоже любила собирать вокруг себя мужиков.

Он ненавидел её. Всю жизнь. С момента её рождения… Нет, раньше. С той минуты, как узнал о том, что его жена беременна… Ларку он ненавидел даже больше, чем её мать…
Дав сапога – пара. Продажная тварь, готовая, как блоха, скакнуть в постель к первому встречному, чтобы что-то урвать для себя…
Она похожа на Татьяну… Чем больше времени проходит, тем больше проступает это сходство… А ведь всё должно быть наоборот. Он должен был вытравить из сознания дочери все вредные задатки, но не смог… Не смог, как ни старался…
Дочери…
Никитин крепко зажмурился и покачал головой. Затем, с силой сцепив пальцы «замком», хрустнул суставами и уронил голову на руки.
Дочери…



1982 год
Воспоминания А. Никитина

Воспоминания жестоко отбросили его в далёкий 1982 год… Его жизнь в одночасье рухнула накануне Нового года… Да, где-то так…
Он привёз с полигона ёлку, распространяющую вокруг себя ни с чем не сравнимый хвойный аромат. Кряхтя, он ставил её в ведро с песком, с недовольством поглядывая на дело своих рук. Елка всё не устанавливалась, постоянно кренилась набок и норовила вывалиться из ведра и засыпать иголками чисто вымытый дощатый пол.
- Саш, я беременна… - тихо произнесла Татьяна, раскачиваясь в плетёном кресле-качалке.
Он замер, с силой сжав ствол чахлого деревца своей сухой ладонью. На лбу от напряжения выступили капельки пота, а по телу, всё усиливаясь, пробегала судорога…
Выпрямившись, он внимательно посмотрел в лицо своей жене. Оно хранило выражение безмятежного спокойствия, словно речь шла о погоде. Словно её слова ничего не значили. Словно не она только что сломала ему жизнь.

- И как это понимать? – он уставился в её изумрудно-зелёные глаза и почувствовал, что готов задушить её.
- Прости… Так получилось… - в её голосе не было ни тени раскаяния. Она, кажется, даже не представляла себе, каковы будут последствия её слов.
- Получилось? – насмешливо спросил он, подойдя к ней вплотную и наступив на ножку кресла, чтобы она перестала раздражать его своей идиотской манерой подражать маятнику. – И от кого он?
- Так… Человек один… - равнодушно произнесла я. – Ты его не знаешь…
Человек один… И у его жены хватает стыда говорить об этом? Просто так, буднично и прямолинейно, как будто тема её разговора – не будущее их семьи, а, скажем, покупка макарон…
Она знала… Знала, что у него не может быть детей. И он об этом знал. Честно сказал, когда жениться…
И вот…
Она только что не просто в своей измене призналась – она ему в душу плюнула…
- С…ка… - процедил он сквозь зубы и резко обернулся. Ёлка всё-таки вывалилась из ведра, и теперь лежала на полу – жалкая и растрёпанная. И уже совершенно ненужная… - Тварь позорная…
Шлюха. Дрянь. Мразь… Сколько матерных эпитетов он знал и готов был обрушить на голову своей жены, но почему-то кроме этих трёх слов не мог вспомнить ничего… Он обвёл глазами комнату, затем сделал несколько шагов к стулу и, подтащив его поближе к креслу, в котором сидела его жена, тупо уставился ей в глаза.
Что с ней делать? Как жить дальше?
Почему? За что она так с ним?
Он сам давно охарактеризовал такое поведение своей супруги как «бешенство матки»… Она и сама ему ни раз признавалась, что хочет «новых ощущений». А какие уж тут «новые ощущения», когда его по полгода дома не бывает? И пока он колесил по командировкам, его красавица-жена забавлялась с кем-то из своих оперов… Господи, да будет ли этому когда-нибудь конец?

- Я узнавала насчёт аборта, - она пожала плечами. – Ты же знаешь, мне нельзя по медицинским показаниям… Отрицательный резус-фактор… Может, сделаем как в тот раз? Полгодика потерпим, и никаких проблем…
Он поднял на неё удивлённо-насмешливый взгляд. Татьяна ответила ему безмятежным спокойствием…
И как только у неё получался такой взгляд? Она так спокойно рассуждала о будущем того урода, которого носила уже, получается, около трёх месяцев…
Полгодика… Полгодика терпеть, наблюдая день за днём, как чужая жизнь внутри её растёт и набирает силы, в то время как ему становится всё хуже и хуже от сознания того, что он должен ждать появления на свет ублюдка, которого его жена «нагуляла» от другого мужика… Ждать и изображать бурную радость, выслушивая поздравления сослуживцев…
Он мог вскочить с этого проклятого стула, обитого коричневым дермантином, затопать ногами, обозвать её по-всякому, но… так не хотелось двигаться. И напрягать голосовые связки тоже не хотелось…
- Саш, ну пойми… - обиженно произнесла она. – Ну… Ну так получилось… Оставим его в больнице. В прошлый раз же всё нормально получилось. И в этот раз…

Неужели, это обязательно? Обязательно напоминать ему о главной ошибке его жизни? О том, что он, ослеплённый любовью, как идиот, женился на беременной девке… И что с того, что она оставила ребёнка в больнице? Он все годы помнил о том, что где-то есть её дочь. Её плоть и кровь… Есть, если не загнулась…
Много позже, окончательно переехав на Украину и став состоятельным человеком с массой возможностей, он попытался узнать о той девочке, которую его жена оставила в больнице, но не выяснил толком ничего, кроме номера детского дома, где Алиса – так её назвали – провела всего несколько месяцев. Потом её удочерили… Кто - в детдоме не уточнили, ссылаясь на тайну усыновления, а потом коротко намекнули, что какой-то "большой человек"...
И вот теперь… Теперь на свет должна была появиться вторая Танькина «ошибка». И что? Опять оставить в больнице? Опять менять гарнизон, переезжать туда, где о них с женой никто ничего не знал? И куда? Из Ленинграда – в какой-нибудь Сыктывкар? Н-да, перспектива, мать её… Вся карьера - псу под хвост.
- Ты на самом деле идиотка или только прикидываешься? - выдавил он из себя.
Татьяна ничего не ответила. Просто бросила на него полный нежности взгляд из-под ресниц и улыбнулась. Так улыбается мать в ответ на бредни неразумного чада…
Он должен был показать характер. Должен был послать к чертям собачьим Татьяну вместе с её ублюдком. Должен был развестись, выставить её под забор… Но он продолжал любить жену маниакальной любовью, делающей его слепым и глухим…

И он простил. Простил ей не только измену, но и появление в доме крохотного орущего существа по имени Лариса. Оно носило его фамилию и отчество, но не вызывало в нём ничего, кроме отторжения, всякий раз напоминая о его слабости.
Он не пытался полюбить Лару. К чему? Это ведь не его ребёнок.
Его раздражало, когда она называла его папой. Он готов был схватить её за горло и сжимать его до тех пор, пока она не задохнётся… Лишь бы никогда с её поганого языка не срывалось это слово.
Он сотни раз хотел отправить её вслед за старшей сестрой, и только чувство гордости не позволяло ему этого сделать. Пусть видят в училище, как он мучается с этой «подзаборной» тварью. Пускай видят, как ему тяжело… Пускай…

У этой девки был единственный плюс. Если на Татьяну он никогда не мог позволить себе поднять руку, то её отродье можно было избить чуть ли не до полусмерти…

А потом Татьяна ушла. Тоже под Новый год…
Ушла, оставив ему свою «ошибку». Ещё один плевок ему в спину…
Кукушка улетела на поиски счастья… Наверное, нашла другого идиота…
А он остался с этой маленькой дрянью, которую надо было таскать в садик, кормить, одевать, тратить на неё деньги.

Звонок в дверь прервал его мысли. Никитин поднял голову и победоносно улыбнулся. Он уже знал, кто пожаловал к нему в этот «неурочный» час.



Октябрь 2004 года
Одесса

Они стояли в гробовом молчании, пристально разглядывая друг друга. Два заклятых врага. Два непримиримых противника. Оба знали, что наступит такое время, когда им придётся схлестнуться в смертельной схватке, в которой обязательно погибнет один из них.
Никитин непроизвольно вскинул голову, обхватив похолодевшими пальцами дверной косяк. Он был так поглощён своими рассуждениями о том, что рано или поздно добьётся своего, что не обратил внимания на опасный блеск в глазах Игоря… Ненависть застила ему глаза.

Кондратенко отобрал у него «Империю». Благо бы – просто отобрал… Так он ещё оставил его руководить, работать за зарплату и мизерную прибыть с его жалких тридцати трёх процентов. Уже несколько лет Никитин ждал того момента, когда Игорь споткнётся, и тогда, быть может, он сумеет «выдернуть» у него своё…
Но время шло, и ничего не происходило. Ненависть всё больше и больше крепла в душе отчаявшегося человека. И тогда он решил, что вернуть «Империю» - это слишком мало. Ему нужно большее… Так сказать, «компенсация за моральный ущерб». Вот только как истребовать эту компенсацию – он понятия не имел. Просто ждал и надеялся…
И дождался. В его руках – смертоносное оружие. Приблудная Танькина дочь… Он был уверен, что Ларка ему поможет. Он и сейчас в этом уверен… Пальцы она распушила, выйдя замуж за мешок с деньгами! Ха… Пальцы и пообломать можно… Он даже знал, каким образом.

- Догадываешься, зачем я пришёл? – Игорь первым нарушил молчание.
Никитин увидел рядом с ним двух мужчин и понял, что ошибся в своих расчётах… Игорь Кондратенко – не слюнявая баба, которая на эмоциях «рванёт с низкого старта» и бросится бить морду любому, кто прикоснётся к его шлюхе… Ах да, она теперь его жена… Надолго ли?
Нет. Он перестраховывается. Повсюду таскает свою охрану… А о его охране ходят легенды… Ну что ж...
Значит, сегодня не выйдет… Жаль… Жаль…
- Да, - кивнул Никитин, распахивая дверь. – Проходи. Один…
- Согласен. Это касается только нас двоих.

Никитину вдруг стало холодно. И дело вовсе не в том, что в доме вдруг отключили отопление или город внезапно атаковали сибирские морозы. Нет…
Нервы… Всё-таки, нервы…
И разочарование. Он приехал с охраной… Сегодня не получится…
Или попытаться? А вдруг…

Тяжелая обитая железом дверь с грохотом захлопнулась за Игорем. Никитин обернулся к нему, и в эту самую секунду в его глазах потемнело от боли. Скулу словно опалило огнём из преисподней…
- Это тебе за неё… - спокойно, с неизменной насмешливой полуулыбкой произнёс Игорь, придерживая Никитина за отвороты пиджака, чтобы тот не упал. – За девяносто девятый год… За аэропорт… - скривив губы в ироничной ухмылке, он нанёс ему сокрушительный удар в челюсть. Такой удар мог бы проломить голову, если бы Игорь задался такой целью. – А это – за сегодняшний раз… - холодный блеск в его чёрных глазах не предвещал ничего хорошего.
В ушах звенело отчаянно.

Его план с треском провалился.
Он хотел просто припугнуть Игоря. Хотел сказать, что если тот не вернёт ему «Империю», с его женой может что-нибудь случиться. Или с ним самим… Или с их ублюдком.
Он должен был всё понять. Такие, как Кондратенко, не умеют разговаривать. Им известен только один единственный язык – язык кулаков…
Их нельзя запугать, нельзя пригрозить…
Их нужно опасаться… Обходить стороной.
Старый дурак! Жизнь ничему его не научила…

Никитин, сжав пальцы в кулаки, принялся бить, куда попало. Большинство его ударов не достигало цели, руки бессильно молотили воздух, и он запоздало понял, что Игорь держит его за ворот его пиджака, не позволяя сделать лишнего движения…
Он смешон. И жалок...
От этого хотелось волком выть.
Никитин беспомощно опустил руки.
- Успокоился? – голос Игоря звучал раздражающе спокойно. – Теперь моя очередь…
Ещё один удар кулаком по лицу… Никитин почувствовал, как его глаз моментально заплыл. Из разбитой губы сочилась кровь…
Игорь легко разжал пальцы, и Никитин, тяжело дыша, повалился набок, цепляясь скрюченными пальцами за прихожую.
- Ещё раз прикоснёшься к моей жене – убью, - голос Игоря таил в себе скрытую угрозу.
Тысячи «убью» эхом разлетелись по его мозгу…
Тупая боль пронзила сердце…
Его обступал туман – густой, страшный туман, спасения от которого не было… Горло сдавил спазм. Грудь стремительно леденела...Такое уже происходило с ним однажды… Пять лет назад…
Это было… Было…
Сознание покинуло его…



Октябрь 2004 года
Одесса, квартира И. Кондратенко

Игорь неторопливо подошёл к замысловатому деревянному бару и вытащил из него бутылку виски. Chivas Regal. Крепость – сорок процентов. Золотой фонд, мать её, классики… На закуску «с рукавом» потянет…
Он вернулся к столу и налил себе полстакана. Потом, подумав, долил до целого и проглотил залпом, не чувствуя ни обещанного производителем запаха фруктовых деревьев и мёда, ни привкуса печёных яблок… Везде дурят народ. Даже здесь…
Хмуро усмехнувшись, он наполнил до краёв второй стакан и сосредоточенно повертел его в пальцах…

Маленькая, лживая сучка… К чему было всё это безумие? Этот скоропалительный брак?
Он, что, всерьёз рассчитывал, что она сможет его полюбить? Бред…
Достаточно было просто «отыметь» её пару раз и больше не заморачиваться. Результат всё равно будет один. Она всё равно скакнёт в постель к другому…

Игорь прикрыл глаза и вспомнил, как, выходя из дома, увидел одинокий силуэт, жмущийся в тени… Илья… Илья, мать его так…
Нужно было просто закатать ему в рожу, а потом проехаться по нему джипом, чтобы эта гадина не смела больше лезть в его жизнь… Нет же, он был слишком занят предстоящим «разговором» с Никитиным. Ему нужно было поставить его на место, дать понять, что этот урод не смеет прикасаться к его жене…
Б…дь… Лучше бы Никитин её прикончил. Всем было бы от этого легче… Нет же, она даже не это не способен…
Он сделал глоток. И это пойло называется виски? Даже не обжигает… Хотя, где там почувствовать жжение в горле, когда в душе всё горит… Ещё одним глотком он осушил содержимое стакана…
Всё. Хватит. Он не такое ничтожество, как Илья, чтобы нажраться «в ноль» из-за бабы.

Илья…
Он умудрялся оказаться в постели с каждой из его баб… Началось всё с Марты, а закончилось Лариской…
Проклятый рок… Она оказалась такой же, как все.
Он вспомнил, как, вернувшись домой, нос к носу столкнулся с выходящим из лифта Ильёй. Сомнений в том, что он только что побывал у него дома, не оставалось. Об этом красноречиво говорил его победоносный взгляд, распахнутое пальто, растрёпанные волосы…
- И куда мы направляемся? - спросил Игорь, смерив Илью взглядом.
- Почему "куда"? - тот лениво пожал плечами. - Откуда... Жена у тебя - так себе в постели, - и сквасил кислую физиономию.
Эта насмешливая рожа с искривлёнными губами, которые через секунду окрасились кровью, до сих пор стояла перед его глазами...
Какие же они...
Пока он бил морду Никитину, Илья кувыркался в постели с его женой…

Он с силой ударил по столу, даже не почувствовав боли.
Затем, замерев на миг, прислушался к звукам, доносившимся из коридора. Лариска… Она шла… Нет, только не к нему… Нет… Он не мог её видеть. Не мог на неё смотреть.
Слишком больно. Слишком закономерно…
Вжавшись в кресло, он непроизвольно выдвинул ящик стола. Его взгляд упал на лежащий в углу револьвер…
Что ж, пусть заходит, если не боится…

Шаги замерли у двери кабинета. Игорь потянулся к револьверу и взял его руку. Рукоятка приятно холодила ладонь… «Ну давай, Никитина, шуруй… - он мрачно усмехнулся. – Давай…»
Было тихо… Очень тихо…
Секунды превращались в вечность…
Нужно было чем-то нарушить эту тишину. Например, револьверным выстрелом… Оставалось только решить, в кого – в неё или в себя…

Нет… Так нельзя…
Её нельзя убивать. Хотя бы потому, что его посадят за убийство. И тогда – прощай политическая карьера. Признаться себе в том, что он не сможет без неё, было смерти подобно. Ни ничего! Он сумеет вырвать из сердца это чувство. Он справится с собой.
Ещё глупее – убивать себя. Это она «накосячила», а не он. Вот пусть и ответит… А он позаботится о том, чтобы она ответила как следует. Чтобы ей было больно, как и ему…

За дверью послышался тяжёлый вдох, затем – удаляющиеся шаги… Лариска поплелась в гардеробную…
Пусть идёт. Пусть катиться куда хочет…
Нет… Куда хочет – нельзя. Она попрётся прямиком к Илье. Нельзя допустить того, чтобы они были вместе. Эта парочка испоганила жизнь ему, и он постарается сделать всё, чтобы изуродовать их никчёмные жизни…
Их и того маленького ублюдка, которого она носит… Нужно же было поверить в то, что он – его…

Жаркая волна ревности поднялась из недр его души..
Она ослепляла и дурманила больше, чем Chivas Regal.
И всё же, ему было больно... Всё же, он любил её, несмотря ни на что, будь она проклята...