Возвращение Ангела (глава 52)
Глава 52
Ноябрь 2005 года – июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
В Закарпатской области, в живописном ущелье Карпатских гор, расположилось старинное село. Здесь, среди сосен-смерек, на скале над рекой стоит монастырь 19 века. Основан он был, по легендам, беженцами из Киево-Печерской лавры. Хотя, по мнению архимандрита Георгия, наместника монастыря и моего хорошего знакомого, большинство монастырей были основаны в таком порядке, что наводит на мысли о некоторой легендарности таких рассказов…
ХХХ монастырь отличается своей строгой диковатой и какой-то немного суровой красой. Расположенный на скалах среди девственных лесов, он производит завораживающее действие. Живописные окрестности привлекают своей первобытностью, так что это удалённое от городской суеты место никак нельзя было назвать безлюдным до того злополучного дня, когда вспыхнувший здесь пожар уничтожил значительную часть построек. Теперь же монастырь практически безлюден – кому интересно смотреть на пепелище?
Моё знакомство с церковью состоялось четыре года назад. В храм меня привело банальное малодушное отчаяние. Тогда я ещё не была всесильной госпожой Никитиной, способной заставить мир вращаться в единственно нужном ей направлении, а именно – вокруг себя, любимой. Нет. Тогда я была отчаявшейся женщиной, которая бросалась из одной крайности в другую…
Должна сказать, что до той поры я, атеистка до мозга костей, относилась к церкви нейтрально. То есть, интересовалась ею скорее, с «исторической» и «архитектурной» точек зрения. В конце восьмидесятых – начале девяностых годов, на которые пришлось моё детство, все вокруг были атеистами. В существование Бога не верили, зато с удовольствием смотрели по телевизору «колдунов» Кашпировского, Чумака и других, пили «заряженную» воду. Помню, в училище, где служил мой отец, даже продавали «живую» и «мёртвую» воду, прилагая к ней отпечатанную на машинке «инструкцию по применению. Ничего, кроме смеха, у меня эти занятия оккультизмом, помнится, не вызывали, и церковнослужители представлялись мне такими же полудурками, как «экстрасенсы», маячащие глядящие на голубом экране.
До двадцати двух лет я не знала ни одной молитвы, а о существовании каких-то там заповедей слышала давно, ещё в школе. Вбитое в мою голову «религия – опиум для народа» считала непреложной истиной и искренне не понимала, какая такая сила заставляет людей толпами переться в церковь, ставить свечи, долбиться лбом об пол и тянуть заунывные псалмы, которые можно было разобрать разве что при помощи переводчика.
Когда Игорь пропал, а все, начиная с его охраны и заканчивая нашими доблестными правоохранительными органами, беспомощно разводили руками, я пыталась не поддаваться отчаянию. Частное детективное расследование, ход которого лично контролировал муж Надюшки, тоже ничего не дало… Тогда я решила, что вернуть моего мужа может только чудо и ринулась на поиски этого чуда… Так я оказалась в церкви при ХХХ монастыре в Закарпатье…
Я хорошо помню тот день …
Отлетали в вечность последние осенние деньки. Осень тихо умирала, а вместе с нею умирала и моя надежда… Прошло больше полугода со дня исчезновения Игоря, но поиски не дали никаких результатов.
Если раньше родные и близкие советовали мне не терять веры в то, что всё будет хорошо, то теперь всё чаще говорили: «Жизнь продолжается, Лариса. У тебя есть дочь…» Утешали, не понимая, что тем самым причиняют мне ещё больную боль, и всячески пытались поддержать…
В день моего приезда в ХХХ монастырь выпал первый снег. Не просто выпал – он валил от души… Это зрелище было настолько завораживающим, что я на какое-то время отвлеклась от тягостных мыслей и стала смотреть за окно автомобиля, где, как по мановению волшебной палочки, облекались в белый саван окружающие предметы.
Снег падал и кружился. Девственно белый и чистый. Тонким пушистым ковром он покрывал вершины Карпатских гор – таких далёких и недоступных…
Автомобиль остановился на стоянке перед монастырём и, несмотря на уговоры охраны, я отправилась в церковь в одиночестве.
Мороз щипал щёки, и я невольно подняла выше воротник чёрной собольей шубки, накинула на голову чёрный газовый шарф и робко тронулась по расчищенной дорожке. Снег заметал мои следы, оставленные замшевыми сапогами. Они затягивались, словно зияющие чёрные раны на израненном теле.
Белое снежное полотно, тонкое, словно вуаль, загадочно мерцало и искрилось на солнце…
Мне не было дело до этой красоты вокруг меня. Я ничего не замечала. Страшная боль жгла меня изнутри, и если бы могла излиться, то, вероятно, расплавила бы весь этот снег, превратила бы его во влажный тягучий туман…
Почему я приехала в церковь? Я уже говорила – по своему малодушию. Я никогда не ходила в храм, не считая нужным тратить своё время на совершение ненужных «религиозных обрядов». Но едва несчастье постучало в мой дом, я помчалась туда со смутной надеждой на чудо…
Не скажу, что церковь приняла меня с распростёртыми объятьями. Скорее, наоборот. Такое впечатление, что какая-то потусторонняя сила выталкивала меня из храма. Мне даже чудилось, что я ощущаю необъяснимое, неумолимое давление на меня со стороны.
Мне было наплевать. Душа горела в адском пламени…
Служба уже закончилась, и церковь казалась безлюдным экскурсионным объектом, куда время от времени забредают от нечего делать зевающие туристы… Я долго, бесконечно долго стояла на коленях перед иконой, про которую слышала, что она – чудотворная. И молилась. Молилась неумело, не зная слов и обращаясь к изображённому на иконе Иисусу, который, как выяснилось позже, оказался Николаем Чудотворцем, умоляя его вернуть моего мужа…
У меня страшно разболелась голова, затекла шея, свинцовой тяжестью налилась рука, пальцы которой, сжатые в щепоть, неустанно творили православный крест. Я задыхалась от непривычного запаха ладана и воска, но тогда мне было на всё плевать…
Кажется, я уже ничего тогда не соображала и отчаянно шептала онемевшими губами слова сочинённой мною бесконечно долгой молитвы…
Из этого состояния меня вывели шаркающие шаги, звук которых эхом вздымался к сводам храма.
Я неловко обернулась и увидела его…
В своей длинной сутане, волочащейся по полу, он казался мне посланником небес. Изборождённое морщинками лицо лучилось добротой, а ясные серые глаза вызывали странное желание смотреть в них, не отрываясь…
Вот таким предстал передо мною архимандрит Георгий, ставший для меня просто отцом Георгием…
Не скажу, что я переметнулась в ряды ярых сторонников церкви. Нет… Просто там, в почти дружеских беседах с архимандритом, я могла как-то облегчить груз, давивший мне на грудь. И когда становилось совсем невмоготу, я, бросив дела на своих замов, на денёк выбиралась в ХХХ монастырь, где меня ждала встреча, как я это именовала со своим «личным батюшкой»…
Должна сказать, эти самые «беседы» сильно отличались от разговоров пастыря с заблудшей овцой. Отец Георгий упорно пытался обратить мой взгляд к Господу Богу, я же, как истинная атеистка, упиралась всеми четырьмя конечностями и доводила его антропогенезом человека до «белого сияния». Единственное, чего он смог добиться, так это того, чтобы я окрестила Алину.
В монастырь я обычно приезжала не с пустыми руками – время от времени делала небольшие пожертвования, которым отец Георгий был необычайно и, кажется, совершенно искренне рад, как и моему приезду…
После пожара, полыхнувшего здесь в рождественскую ночь, и бушевавшего более пяти часов, монастырь превратился в огромное пепелище. «Факел был до самого неба…» - сокрушался отец Георгий. Огненная стихия уничтожила почти все деревянные постройки, и лишь треть их удалось отстоять пожарным и монахам. К счастью, пострадавших не было, а вот купол церкви провалился вниз…
Причина пожара была так банальна, что лично мне, когда я о ней узнала, хотелось схватить отца Георгия за шиворот и пару раз стукнуть его лбом о мощёную дорожку, ведущую к сгоревшему храму. Неисправная электропроводка. Столько денег собирать за счёт пожертвований, драть втридорога за продаваемые в церковной лавке сувениры, иконы, лампадки и прочую утварь, просить баснословных денег за твёрдый, как кирпич, монастырский хлеб, но при этом не заменить проводку… Нет, ну кто такой после этого наместник монастыря?
Впрочем, отец Георгий и сам, видимо, понимал, кто он такой, поэтому и обратился ко мне за помощью лишь месяц назад. «Хотел своими силами справиться, а тут рабочим платить нечем… По минимуму расплачиваемся, чтоб только работали…» - обречённо произнёс он в трубку.
Высказывать ему что бы то ни было я считала напрасной тратой времени. Поэтому довольно солидную сумму, несмотря на кряхтение замов, на счёт монастыря перевела, а спустя месяц решила сама наведаться в монастырь. Лично.
Знала бы я, что за поездка мне предстоит, ей Богу, осталась бы дома, в родной и горячо любимой Одессе…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Тот июньский день выдался настолько знойным и безветренным, что даже я, при всей своей нечувствительности к жаре, чувствовала себя так, словно попала в гигантский котёл с раскалёнными добела стенками. Жара стояла неимоверная. Оранжевый шар солнца повис над монастырём, немилосердно палил поникшую изумрудную зелень, словно грозя обратить её в такое же пепелище, каким некогда были сгоревшие постройки, затянутые в строительные леса или лежащие в руинах. Сосны, вытянувшиеся, словно бойцы на параде, выглядели мрачными стелами, кои некогда устанавливали на могилах военнослужащих…
Угрюмая тишина, опять же какая-то кладбищенская, наполняла воздух. И лишь отдалённый шум стройки время от времени разбавлял её дробным звуком, заставляющим вздрагивать и нервно оборачиваться по сторонам, не надеясь на «прикрытие», которое обеспечивает один-единственный Николай.
«Избаловались Вы, Лариса Александровна, - насмешливо подумала я про себя. – Уже и звука молотка боитесь. А дальше – больше. Так уж и до шизофрении недалеко… Нервишки-то сдают, сдают…» Что есть, то есть…
Мысли текли сонно и лениво. Я всё никак не могла настроить себя на серьёзный лад и слушала отца Георгия вполуха. Вот о чём, а о делах мне совершенно не хотелось сейчас думать. Абсолютно… А надо. Не зря же я сюда приехала, в конце-то концов…
- … Вот и полыхнуло. Факел до неба был… - закончил отец Георгий свой невеселое повествование, которое мне уже доводилось слышать от него же. Про факел я точно слышала… Основной смысл ясен: на всё воля Божья. И на то, что пожар произошёл, и что купол провалился, и что без жертв обошлось. И, разумеется, на то, что я не отказала в помощи… Разумеется.
Можно не прислушиваться. Просто подумать о том, что у меня сегодня более-менее свободный день, не считая этой поездки и того, что нужно сделать ещё порядка десятка звонков. Нельзя же оставить свой бизнес без присмотра, а замы имеют свойство грызться между собою…
Ну вот, снова я о пресловутом холдинге, пропади он пропадом, прости Господи. Неужели, нельзя подумать о чём-нибудь приятном? Например, о том, что дома меня ждёт Алина, которая вместе с Полиной сейчас смотрит по телевизору какой-нибудь диснеевский мультик… Давненько мы с дочуркой никуда не выбирались. Может, в Диснейленд сгонять? А что? Я в четыре года мечтала о Диснейленде, хотя у отца денег не было иногда даже на проезд в электричке… Точно! Оставлю дела на своих придурков и махну с Линой на недельку в Америку…
Так, отставить Америку. Пока отставить. Я, вообще-то, по делу приехала. С благородной, так сказать, миссией… Меценатство – это тоже труд. Как выяснилось…
Спускаемся с небес на землю и возвращаемся в ХХХ монастырь…
- Про факел я уже слышала. Почему сразу не позвонили, отец Георгий? – перебила я, подобрав подол длинного чёрного платья и стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не испачкать его в пыли.
Дорожка, мощёная древним, гладко отшлифованным булыжником, вела вдоль каменных корпусов, несильно пострадавших при пожаре. Здания смотрели на меня пустыми окнами-глазницами, в которых время от времени мелькали лоснящиеся от пота голые торсы рабочих, изнывающих, вероятно, от жары не меньше, чем я. Только они находились в несомненно лучшем положении, имея возможность оголить свои загоревшие до черноты тела, чего я не могла сделать, вынужденная задыхаться в глухом чёрном платье с длинными рукавами и воротом-стойкой. Лёгкая чёрная косынка, покрывающая мои волосы, никак не могла защитить меня ни от назойливых солнечных лучей, ни от похотливых взглядов высовывающихся из окон одуревших от духоты и пыли мужиков…
- Хотели своими силами справиться, - ответил архимандрит спокойным, певучим голосом.
Но именно этот его невозмутимый тон, в котором ясно читалось знакомое мне «на всё воля Божья», почему-то раззадорил меня, побуждая вступить с отцом Георгию в извечную полемику относительно существования Всевышнего.
- Своими, значит? – я хитро сощурилась и, выудив из сумочки солнечные очки, закрыла ими глаза, чтобы уберечь их от немилосердно палящих лучей.
- Своими, Лариса, - кивнул он. – Думал, справимся…
- Разумеется, - поддакнула я, чувствуя в этом «своими» повод уцепиться за очередную «божественную» тему. – А не Вы ли, батюшка, мне толковали о семи грехах человеческих? Или сколько их там было?
На самом деле, из всех этих смертных грехов, о которых отец Георгий как-то раз прочёл мне целую лекцию, я почему-то запомнила только три: гордыню, прелюбодеяние и чревоугодие.
Я очень хорошо помнила, что особенно батюшка «напирал» на прелюбодеяние, пытаясь, очевидно, намекнуть на мои отношения с Назаром, который периодически таскался со мною в монастырь и вёл себя так, словно мы лет десять женаты. Возможно, отчасти архимандрит и не грешил против истины. Но лишь отчасти, потому что наши с Назаром отношения были, что называется «свободными». Не скажу, что я его любила. Нет. Мне просто нужно было время от времени чувствовать себя женщиной – слабой, хрупкой, ранимой, зависимой от мужчины. Я не могла постоянно изображать из себя «коня в юбке», не могла вечно «с шашкой наголо» нестись вперёд, чтобы штурмовать новые вершины в бизнесе, не могла вечно «прикрывать тыл». Мне просто хотелось, чтобы и меня кто-то защищал, потакал моим капризам, ухаживал за мной… Мужчины меня боялись. Для них я была не женщиной, а бизнес-леди, «каменной бабой». А мне, как бы банально это ни звучало, нужно было хотя бы немного мужского внимания. С тех пор, как Назар развёлся с женой, мы очень сблизились. Нет, не стали любовниками, хотя время от времени «пересекались» в одной кровати. Просто стали близки… Я не знаю, как это объяснить. Возможно, это действительно блуд – один из тех самых смертных грехов, о которых толковал мне отец Георгий. А, возможно – просто одиночество и усталость. Я не могла всю жизнь хранить верность человеку, которого давным-давно нет на этом свете. Жизнь продолжалась, и мне тоже нужно было двигаться дальше. Уверена, что Игорь бы меня понял и даже обрадовался тому, что я не живу прошлым…
- Это ты к чему сейчас? – отец Георгий на короткое мгновение задумался.
А к тому, что мне выпала редкая возможность «прижучить» самого наместника монастыря, уличив его в одном из грехов.
- А это к тому, батюшка, что гордыня Вас обуяла, - с коротким смешком произнесла я. – Не так ли? Решили сами справиться. Мне не позвонили, - я сделала упор на местоимение, желая подчеркнуть, что если бы не я, он бы до сих пор разгребал сгоревшие доски вместе со своей братией и прикидывал, где бы взять денег на реконструкцию. – Что это, если не гордыня, а?
Никогда нельзя произносить подобные слова в святом месте. Тем более – глумиться над Божьим человеком…
Бог не дремлет, когда обижают одного из его служителей. Меня уже ожидала расплата за мои слова, но я ещё не чувствовала её, охваченная желанием поспорить, вывернуть наизнанку слова архимандрита…
- На всё воля Божья, - выдохнул отец Георгий. – Когда-нибудь ты это поймёшь. И тогда снизойдёт на тебя благодать Божья…
Зачем он это сказал? Он знал… Он всегда всё знает. Я уверена…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
День давно перевалил за полдень. Самое время было пообедать. Рабочие, побросав как попало инструменты, собралась в пустом помещении, бывшей некогда монастырской столовой (трапезной), и принялись уминать то, что приволокли с собой из дома… Чаще всего это были давно валяющиеся в холодильнике продукты, которые упаковывали любимым мужьям жёны, оправдываясь разумной экономией: «Всё равно выбрасывать, а так хоть ты съешь…» Чего только не было в контейнерах и баночках «пролетариев», как называл про себя свою бригаду Владимир. И неделю простоявшая в холодильнике гречневая каша, и начинающее портиться мясо, вымоченное в уксусе и обильно сдобренное специями (авось муж не учует запаха тухлятинки»), и остывшие пельмени – самые дешёвые, из соевого мяса… И, конечно, сосиски, сардельки, шпикачки, задохнувшиеся от жары в утробах спортивных сумок и источающие редкостную вонь. Больше всего «в ходу» были макароны и картошка, которые, по твёрдому убеждению мужиков, испортиться не могут. Но это – у обременённых семейной жизнью. Холостяки, как правило, не заморачивались и волокли с собой пару брикетов какого-нибудь «Ролтона» или «Дошлирка», запаривали эту химию в воде и с удовольствием поглощали…
Пристроившись в проёме широкого окна, Владимир привычным движением извлёк из сумки собранный Наташкой обед. Салат из огурцов и помидоров (точнее, из огурца, подгнившего с одной стороны и двух мягких «ватных» помидорок) отошёл водой и своим видом больше напоминал ему овощной суп. Что ж, воду и слить можно… Картошка, которую Наташка наварила с избытком и вот уже неделю совала ему в рабочую сумку, подрезая её посиневшие бока и пересыпая её стружкой зелени и одной искромсанной кружочками сосиски, выглядела более чем непрезентабельно, но ничего другого, кроме пачки кефира, в сумке больше не было…
Кстати, о кефире…
Владимир достал из сумки кружку, дунул в неё, желая если не удостовериться тем самым в её чистоте, то хотя бы смахнуть пыль со стенок, и с задумчивым видом подцепил свободной рукой лежащий на дне сумки кефир. С подозрением оглядел коробку, бока которой заметно распирало (не то от полноты жизни, не то того, что срок годности кисло-молочного продукта вышел ещё позавчера). Зажав кружку между коленей, он твёрдой рукой вскрыл коробку и плеснул в неё кефир. Принюхался. Воняло кислятиной…
«Похоже, придётся топать за водой», - решил он, не забыв помянуть добрым словом свою вторую половину, которая снова сунула ему с собой какую-то «падаль». Честное слово, он когда-нибудь «траванётся» после её стряпни… Хоть сам себе готовь – для жизни безопаснее. Недовольно сморщившись, Владимир взял кружку за ручку и чётким механическим движением выплеснул её содержимое прямо в окно. Через плечо. Даже не оглядываясь…
И почти тут же до его уха донёсся женский визг, сопровождающийся самой настоящей базарной бранью. Где-то под окном верещала баба…
«Откуда это?» - подумал он, почесав затылок левой рукой и переведя взгляд на кружку, которую продолжал держать в правой. Осознание произошедшего пришло мгновенно…
Он высунулся в окно. Картина, представшая его глазам, была достойна кисти если не Рембрандта, то уж Репина – точно… Подскакивая и извиваясь в конвульсиях, под окном голосила девчонка. Она истерически размахивала руками, потрясая подолом своего длинного чёрного с ассиметричным белым рисунком платья, сшитого из какой-то лёгкой материи. Причину этой асимметрии он понял тотчас же и быстрым движением спрятал кружку за спину…
Девчонка высоко поднимала платье, обдавая окрестности своими воплями. Рядом с ней суетился батюшка, отец Георгий, который вился вьюном, стремясь не то заслонить круглые девичьи коленки от похотливых взглядов повысовывавшихся из окон работяг, не то действительно искренне хотел помочь ей отряхнуться от Наташкиного кефира, который окатил её в прямом смысле с головы до ног. Белая кислятина капала с чёрного платка, которым девчонка махала как красноармеец знаменем, лежала на одном плече и невысокой груди, скатывалась к ногам… Поодаль с каменным видом стоял издыхающий от жары мордоворот – не то муж, не то отец пострадавшей – растерянно пялился на окна, пытаясь вычислить «траекторию полёта»…
Похоже, дело пахло керосином. Сейчас упревший на солнцепёке амбал поднимется наверх и попытается ему накостылять… Нет, амбала он, конечно, не боится. Можно просто спустить его с лестницы, а можно, если будет сильно зарываться, выкинуть из окна. Благо, этаж всего-навсего второй… Но кто знает, не «заметут» ли его потом за рукоприкладство. И доказывай потом, кто он такой и какого чёрта делает здесь, в монастыре, на стройке…
Высунувшись по пояс из окна, Владимир ещё раз полюбовался делом рук своих… Лица девки он не видел, но зато прекрасно её слышал. В особенности – эпитеты, которыми она характеризовала того «плешерукого бабуина», над которым она лично осуществит какое-нибудь изуверство. Вот сейчас, только отряхнётся и как пойдёт совершать…
Ну-ну…
С одной стороны, ему было ужасно смешно наблюдать за этой девочкой, ведущей бессмысленную борьбу с его кефиром, с другой – почему-то жалко её.
Не по-человечески как-то. Надо бы извиниться…
Извиняться он не любил. Более того – не умел.
Но надо. Он же мужик, как-никак? Мужик…
- Эй, слышь! – со свойственной ему прямотой, он, не откладывая дело в долгий ящик, окончательно свесился с окна. – Эй, ты! Извини…
Не то от неудобного положения, не то от непривычки извиняться, Владимир почувствовал, как его горло сжал какой-то спазм. Ни вдохнуть, ни выдохнуть… Собственный голос показался ему настолько низким и хриплым, как будто он неделю без продыха пил, а сейчас вдруг решил «продрать глотку».
- Да пошёл ты! – раздался ему в ответ возмущённый голос. Далее следовал более чем подробный «экскурсионный маршрут» следования, из которого он понял, что идти ему надлежит ой как далеко…
Её голос потонул в дружном хохоте рабочих, наблюдавших за этой сценой…
Не соизволив поднять на него глаза, девчонка продолжая тереть своё платье, сделала несколько шагов и, увлекаемая батюшкой, скорее скрылась за поворотом…
«Обиделась…» - без сожаления подумал Владимир, мгновенно забывая о девушке. Заканчивался обед, а он даже приступить к нему не успел…
Спешно поковыряв кривой алюминиевой вилкой салат, воду из которого он уже с оглядкой слил всё туда же, на улицу, он принялся за картошку…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
- Лариса Александровна, матушка! – всплеснула руками Аксинья, жена отца Георгия, увидев меня на пороге своего дома в более чем «стрёмном» виде.
Сам батюшка поспешил куда-то деться, «сдав» меня с рук на руки своей дорогой супруге. Только рясой взмахнул, и – поминай как звали.
Вот тебе и «Лариса Никитина всегда выглядит идеально»… Ну да, «милый идеал»: платье за три штуки евро, превратившееся в тряпку, забрызганные какой-то ср…нью туфли за полторы, а заодно – испоганенная сумка и платок. Ну, и бельё, которое уж точно не спасёшь. Итого ущерб тянет почти на десятку… Вычесть бы их из заработка того быдла, которое посмело полить меня какой-то дрянью…
Это что такое, вообще, было? Своего рода «акция протеста»? И против чего эти придурки протестовали? Между прочим, они благодаря мне зарплату получили, а вместо благодарности…
Чем же это… Я принюхалась. Запах был убийственный… Кислятина какая-то… Ладно бы, водой, а тут… Сметана, что ли? Хорошо, не краска или дымовая шашка…
Никита, конечно, молодец. И это – моя охрана, разорви её в лоскуты! А если бы кому-нибудь вздумалось «успокоить» меня из нагана? Да какой там наган? Они запросто могли протащить с собой пулемёт и расстрелять и меня, и батюшку, и самого Никиту. И никто так бы ничего не узнал… Уволю всех к чёртовой матери! Я им покажу… Я их научу работать, скоты такие…
- Что же с Вами приключилось, голубушка? – суетилась вокруг меня попадья.
Хотела бы я сама понять, что со мною приключилось… Ясно, что ничего не ясно. Меня окатили чем-то кислым, вонючим и белым. И кому я только дорогу перешла?
Я неопределённо развела руками и пожала плечами. Вонь усилилась…
- Никак, молочко… Или сметанка… - охала сердобольная Аксинья, потягивая носом. – Вы, матушка, разоблекитесь… Мы вечером собирались баньку топить, уж и дров заготовили. Так можно и не вечером. Я мигом… Пара часиков, и готово… А я Вам что-нибудь из одежды подберу, да попытаюсь платье вычистить. У Вас с моей Таисьей один размер, кажись…
Замечательно! Что ж за день сегодня? Часом, не пятница тринадцатое? Вроде, нет…
Итак, что мы имеем? Испорченные шмотки, баньку, до которой ещё как до Пекина раком и… Что там ещё? Ах, да! Ещё мне сейчас, вероятнее всего, вынесут такое-нибудь парадно-выходное пёстренькое платьице Таисьи, младшей поповской дочери, которая, если не память не изменяет, только-только окончила девятый класс…
Господи, да за что же мне такое наказание?
Нет, ждать два часа я не стану. Может, в колодец какой-нибудь прыгнуть? Или, скажем, прудик какой-нибудь. Фонтанчик, на худой конец? Нет. Ничего похожего в хозяйстве отца Георгия не имеется…
- Аксинья, а летний душ у Вас есть? – спросила я, вспомнив, что обычно эта штука очень популярна на дачных участках или в деревенских хозяйствах.
У Егоровых на даче, по крайней мере, такой имеется. Его, кряхтя от натуги, собирала сама Надька, а её Денис, мучавшийся от жесточайшего радикулита, со свойственной ему простотой руководил действиями жены… Почему эти жмоты не пожалели денег на покупку чего-нибудь нормального, я не понимаю до сих пор…
- Летний душ? – переспросила она. – Да есть… Только пристало ли…
Пристало ли! Можно подумать, пристало в таком виде щеголять… Мне, между прочим, ещё домой ехать…
- Пристало, - решительно перебила я. – Очень даже пристало. Если Вам не трудно, я могу позаимствовать у Вас принадлежности для ванной? К сожалению, в мои сегодняшние планы водные процедуры не входили…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Владимир в задумчивости сидел на подоконнике, разминая в пальцах полупустую пачку сигарет. Н-да, незадача…
Несколько минут назад у него состоялся неприятный разговор с прорабом, из которого он узнал массу интересного… Во-первых, он, оказывается, дебил, каких свет не видывал. Ну, это он и от Наташки слышал. И ничего, пережил. Даже научился не реагировать. Тем более, что там, в какой-то мере и было… Во-вторых, получки ему, кажется не видать до конца стройки, потому что – это в-третьих – облитая его кефиром баба оказалась ни кем иным, как Ларисой Никитиной…
Такого поворота событий он не ожидал. Принесла же её нелёгкая… Ну откуда он, в самом деле, знал? Что, он, специально, что ли, в неё целился? Нет… С кем не бывает…
Ни с кем. Похоже, он первый человек, который может похвастаться тем, что облил саму Ларису Никитину кефиром…
Улыбка тронула его губы при воспоминании о том, как отчаянно визжала эта девчонка… Нет, баба… Да нет, баба – это его Наташка, а она… Как это? Женщина. Точно, вспомнил…
Слишком серьёзно она всё это восприняла. Подумаешь… Его Наташка, наоборот, любит всякой дрянью мыть голову, чтобы волосы лучше росли. И ничего. Жива-здорова до сих пор… Да и Никитина тоже не померла… Ну, испугалась малость. Ничего, переживёт. Когда ещё с кефирной маской по солнцепёку походишь?
Смех смехом, а смеяться, собственно, не над чем.
Прораб обрисовал ему дальнейшие перспективы, которые были совсем не радужными. Наверняка, Никитина обидится, и получки можно не ждать. Ни в этом месяце, ни в следующем… И вообще не ждать, пока не появится новый спонсор… После этого в традиционных матерных выражениях прораб сделал шокировавший Владимира вывод: монастырь не достроят никогда, причём, по его вине…
Вот это да… Надо ж так… Ну, Наташка. Припомнит он ей этот кефир. Ох, припомнит…
А что, если прораб всё-таки прав, и его выгонят со стройки? Куда тогда он денется?
Тупик…
Он вытащил из пачки сигарету и, прищурившись, втянул в лёгкие очередную порцию отравы. Дрянь редкостная. Некстати вспомнилось, что с получки он собирался купить себе целый блок «Мальборо» сунуть его куда-нибудь «про запас». Будет теперь запас. Как же! Жди… Похоже, придётся вообще бросать курить…
Может, извиниться?
И что с того? Никитина, говорят, та ещё стерва. Вытрет об него ноги как о ветошь у порога, переступит и пойдёт дальше… А извиниться-то надо… Хотя, и стрёмно…
Решительно затушив сигарету о подошву кеда, он соскочил с подоконника.
С каких это пор он стал бояться всяких там баб?
Вот сейчас пойдёт и извинится… Что такого-то? Может, им, бабам из высшего общества, нравится общаться с простым народом… Она – женщина культурная. Не станет же выёживаться?
«Ста-ааанет…» - прошипел где-то в голове противный внутренний голос, заставив его помрачнеть окончательно…
«А идти-то надо…» - сказал он самому себе…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Это на кого же я теперь похожа?
Я то так, то эдак поворачивалась перед зеркалом, которое заботливо приволокла матушка Аксинья прямо к летнему душу.
Ничего хорошего я там не видела. И где, спрашивается, деловая женщина? Где?
Из зеркала на меня смотрела самая обыкновенная школьница. Ровесница той самой Таисьи, в платье которой я с грехом пополам всё-таки втиснулась… Нет, ну фасон какой угодно, только не мой! Куда это годится? Голубенькое расклешённое книзу платьице, не прикрывающее ноги даже колен, туго обтягивало фигуру, заставляя меня с замиранием сердца думать о том, что при каком-нибудь неловком движении оно непременно разлезется по швам. Возьмёт и треснет, выставив на всеобщее обозрение голую грудь и кружевные трусики… Вдобавок ко всему, оно сильно жало под мышками, вызывая логичное желание почесаться.
Да, Никитина, докатилась… Это тебе не Versace или Dolce & Gabbana, а самое настоящее творение скромных тружениц Береговской швейной фабрики, более известной как ОАО «Укрпроджест Береговская швейная фабрика». И как, спрашивается, я в таком виде покажусь охране? Хорошо, хоть Никита рядом – объяснит моим остолопам, что перед ними не какая-нибудь местная доярка, а их хозяйка, госпожа Никитина. Здорово, если по дороге у меня что-нибудь на разойдётся и не треснет, иначе мальчики с ума сойдут, когда увидят свою начальницу, у которой вывалится из платья бок. Благо, если только бок…
Очень весело, ничего не скажешь. Ха, ха и ещё раз ха…
А вообще…
Я отступила на шаг и бросила на себя ещё один оценивающий взгляд. Вообще, надо признаться, ничего… Жаль, конечно, что не мой тридцать восьмой размер, а какой-нибудь тридцать шестой, если не тридцать четвертый… А так… Ножки у меня очень даже ничего – ровненькие, загорелые. Да и фигурка – не в пример многим. С такой – только на подиум. Рост, конечно, подкачал, но женщина и не должна быть каланчой. Мордашка если не симпатичная, то очень даже милая… «Никитина, кончай прибедняться, - скомандовала я самой себе. – Красивая ты, красивая. Если забудешь – попроси Назара напомнить… Хотя, он и без напоминания…»
Ладно, должна же я хоть раз в жизни выглядеть смешно? Почему бы нет?
Попрошу кого-нибудь меня сфотографировать и отправлю Назару по электронке. Интересно, узнает?
Усмехнувшись, я тряхнула успевшими высохнуть на солнце волосами. Ничего. Сойдёт для сельской местности… Главное, чтобы родная дочь меня узнала, а остальное – не расти трава…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
С пустыми руками идти нельзя. Некрасиво.
На конфеты денег нет. Их, собственно говоря, вообще нет… К тому же, Никитина такая тощая, что, наверное, питается только аристократическими овощами или зеленью. Фигуру бережёт, как его Наташка. Какие уж тут конфеты?
Цветы? Цветы… Ну, как вариант…
Где бы только добыть эти окаянные цветы, когда даже те, что росли на клумбе, безбожно вытоптаны строителями? А к девке без цветов нельзя. Особенно – если девка из так называемого «высшего общества». Настолько высшего, что ему, сколько бы он ни корячился, к нему на пушечный выстрел не приблизиться.
Так рассуждал Владимир, шагая в сторону дома отца Георгия.
Он остановился и методично огляделся по сторонам, уставившись на тщательно прополотые попадьёй грядки. Ни одного цветочка… Даже сорняка никакого цветущего… Что бы такое…
Его взгляд упал на широко распахнутое окно поповского дома. Там, в коричневом керамическом горшке, цвела наглым алым цветом герань…
«А что? – рассуждал он, приглядываясь к цветку. – Откуда ей знать, что это такое? Всегда можно сказать, что какое-нибудь экзотическое растение… Больно много она понимает… Привыкла, небось к каким-нибудь там розам. А такое ей вряд ли кто ещё подарит…»
Воровато оглядевшись по сторонам, Владимир схватил горшок и твёрдой рукой обломал герань, забрав себе «вершки» и оставив матушке Аксинье «корешки»… Ничего, герань – цветок живучий. Почти как сорняк… Неахти, конечно, букет, но всё же. Зато уж такого ей точно никто никогда не дарил… Эксклюзив, мать его…
Одно дело сделано.
Как бы только теперь к Никитиной подойти?
И отчество её не забыть… Лариса… Лариса… Тьфу, блин, опять из головы вылетело…
За его спиной раздались лёгкие шаги, и он поспешно повернул голову, сунув под спецовку, которую натянул «для солидности», букетик герани. Из-за угла дома вышла девушка. Судя по всему, дочка отца Георгия. Владимир твёрдо помнил, что детей у батюшки семеро, а вот как кого зовут и сколько кому лет – никогда не держал в голове. Зачем? Не так часто он наведывался в гости…
Девушка остановилась и вскинула на него глаза. Огромные, ярко зелёные… Потом сдавленно вскрикнула и, смертельно побледнев, схватилась рукой за горло. Смертельно бледная, она неотрывно смотрела ему в лицо, беззвучно шевеля губами…
- Я… Это… - замялся Владимир, делая шаг по направлению к ней. – Я… В гости я, в общем…
Её глаза ещё раз полоснули по его лицу, а потом она вдруг стала стремительно клониться куда-то вниз, к самой земле…
Он едва успел подхватить её у самой земли…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Земля качалась под ногами и, чтобы как-то удержать равновесие в этом зыбком, качающемся мире, я дрожащей рукой вцепилась во что-то мягкое и тёплое. Что-то тряпочное…
Что со мной?
Небывалая тяжесть в голове… Пелена густого серого тумана расстилалась перед глазами. Я напрягала зрение, но ничего, кроме, этой самой пелены не видела…
Тело мелко дрожало от слабости. Я чувствовала эту свою дрожь, и едва не расплакалась от беспомощности…
Да что, чёрт возьми, происходит?
Постепенно пелена рассеялась, и я стала различать очертания окружающих меня предметов…
Небо. Синее-синее, словно сошедшее со страниц комиксов, от которых около полугода назад «фанатела» Линочка.
Солнце. Оранжевое, словно яичный желток… Желтки я не ем. У меня от них икота…
Лицо. Мужское… Какой-то мужик на меня пялится… Я всматривалась в лицо, склонившееся надо мною, но всё никак не могла разглядеть его черты, всё чётче проступавшие в расходившемся волнами тумане.
- Живая? – прогудел где-то над ухом голос, кажущийся мне неясным и невыразительным.
Я не обратила внимание… Что-то… Что-то знакомое… Я где-то его уже видела… Видела…
Сейчас, сейчас… Сейчас вспомню… Вспомню…
Мысли текли вяло. Голова упорно не хотела соображать…
- Живая, спрашиваю? – прорывался ко мне сквозь гул в ушах настойчивый голос.
Что-то полыхнуло в сознании. Какая-то вспышка озарила на мгновение мою память, но столь же мгновенно погасла… Остался только страх. Леденящий душу страх, сковывающий по рукам и ногам, не дающий свободно дышать…
Сознание ускользало. Плотная пелена вновь опустилась на глаза, и образ человека, упорно спрашивающего, жива я или нет, потерял чёткие контуры, стал расплывчатым, размытым…
Какая-то дурацкая фраза всё крутилась в голове, но я уже не могла её произнести…
Слабость сковала моё тело. Я вновь подчинилась мистической туманной власти и повалилась в колышущуюся муть, постепенно превратившуюся в беспросветную черноту…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
«Припадочная, что ли?» - решил Владимир, то озираясь по сторонам, то бросая встревоженные взгляды на девушку, которую держал в руках.
Бледное лицо, мертвенно спокойное, казалась искусно сделанной фарфоровой маской. Шёлковые чёрные ресницы отбрасывали полукружья теней на щёки девушки. Чуть приоткрытые губы едва заметно подрагивали…
Он немного изменил положение рук, чтобы удобнее было её держать. Он была совсем лёгкой. Легче, пожалуй, пятидесятикилограммового мешка сахара… Нет, не лёгкой… Невесомой… Это слово, так нехарактерное для его лексикона, всплыло откуда-то из подсознания, и заставило его похолодеть. Он не любил, когда оно «выкидывало» подобные фокусы, заставляя чувствовать себя по-детски беспомощным.
Владимир с силой втянул воздух. Едва уловимый запах чего-то горького щекотал ноздри, и этот запах был ему до одури знаком. Незнакомая девушка и знакомый запах… Как это? Как такое может быть?
Сердце в груди сделало испуганный скачок и дробно забилось о грудную клетку.
«Угораздило же прийти… - думал он, с подозрением всматриваясь в её лицо. - И чего, спрашивается, она меня испугалась? Да так, видать, испугалась, что с копыт слетела…»
Её испуг был очевиден. Настолько очевиден, что он вдруг сам себе показался каким-нибудь юродивым, которые до пожара активно околачивались в монастыре, тряся перед прихожанами своими уродствами…
Подумаешь, не брился пару дней? И что с того? Он же не чудо-юдо из «Аленького цветочка», чтобы от одного его вида в обморок падать…
А, может, у неё голодный обморок? Вон она какая тощая…
Так или иначе, разгадывать причину обморока ему совсем не хотелось.
Сплавить бы её кому-нибудь и убраться куда подальше. Всё-таки, работа у него сдельная – сколько сделаешь, столько и заработаешь… Куда бы её деть? Не бросать же здесь?
Как бы в ответ на его мысли, крыльцо тяжело заскрипело, и на ступеньках оказался тот самый мордоворот, которого он уже наблюдал сегодня, когда окатил Никитину кефиром…
Так это, получается… Получается, она? Вот чёрт! Теперь понятно, чего она в обморок грохнулась. Идёт одна, без охраны. А тут – он. «Здрсте, я ваша тётя…» Есть от чего испугаться…
- Эй, - позвал он замершего на ступеньках мужика, глядящего на него с подозрением, однако, не спешащего сделать хотя бы шаг вперёд. – Твоё? – спросил он, кивком головы указав на обмякшее тело, которое продолжал держать на руках.
Амбал кивнул утвердительно.
Его! Очень хорошо. Раз его, то пусть и забирает…
- Я это… Что сказать хотел… - деловито протянул Владимир, чувствуя себя полным придурком. - Мимо тут проходил, а она валяется… Наверное, от жары плохо стало. Ты вот что, - он подошёл к своему собеседнику и протянул ему бесчувственное тело девушки. – Ты её возьми, а я дальше пойду… Дела у меня. Понимаешь?
Ответом его не удостоили, но от ноши избавили. И на том спасибо…
Круто развернувшись, он зашагал по направлению к стройке… Работа есть работа…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Я широко распахнула глаза и мгновенно зажмурилась от непривычно яркого солнечного света, хлынувшего мне в лицо. И в этом свете передо мною маячило огромное лиловое пятно, которое шевелилось и то наплывало на меня, то, наоборот, отодвигалось в сторону, немного уменьшаясь в размерах. Во всём теле чувствовалась необыкновенная усталость, давившая на меня и по капле вытягивающая силы. Я сделала неловкую попытку приподняться, и действительность как будто смазалась, расплылась, ускользая. Мой взгляд стремился зафиксировать хоть что-нибудь, и отчаянно цеплялся за расплывчатые очертания каких-то предметов.
Наконец, мне удалось кое-как справиться с собою.
Напугавшее меня пятно, выплывшее из темноты, оказалось лицом матушки Аксиньи.
Открыв глаза и обретя возможность соображать, я обнаружила, что лежу в тесной спаленке, и лучи послеполуденного закарпатского солнца отчаянно лезут мне в лицо, словно намереваясь тем самым поскорее привести меня в чувство. От неудобного положения у меня занемели плечи, и спина ныла протяжной неприятной болью.
- Как Вы, Лариса? – певучий голос Аксиньи проник в уши. – Видеть, от жары…
«Видать, от жары…» - повторила я про себя, сама не понимая, чего так сильно испугалась. Просто шла из душа, почувствовала себя дурно и грохнулась в обморок, испугавшись чего-то… Вот только чего? Какова была причина моего страха? Не знаю… Её как будто выжгли из памяти раскалённым добела железом…
Голова болела острой пульсирующей болью, и мне мучительно захотелось стиснуть виски руками. Я прикоснулась ко лбу и почувствовала что-то холодное и мокрое. Компресс… Пожалуй, стоит поблагодарить за него матушку Аксинью.
«Пожалуй, стоит подняться и убираться восвояси, пока ещё что-нибудь не случилось!» - приказала я самой себе. Действительно, стоит…
Бывает… Даже у деловых женщин бывают «сбои». Ничего страшного…
Сейчас полежу минутку и встану…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, дом Л. Никитиной
- Мама, мамочка! – Лина по привычке запрыгнула мне на шею. – А мы с Полиной мультик смотрим? Хочешь с нами? – чёрные глазёнки дочери доверчиво смотрели на меня.
Больше всего я сейчас хотела оказаться в ванной. В самой обыкновенной ванной, а не просматривающемся во всех сторон летнем душе. Хотелось переодеться, натянуть на себя шёлковый халат и развалиться на кровати в спальне. Не видеть никого и не слышать.
Но я не имела права сказать дочери «нет».
- Конечно, радость моя, - по возможности бодро произнесла я, проведя рукой по жёстким волосам моей крошки. – Что за мультик?
- «Илья Муромец», - доложила Лина. – Там так интересно! Илья в поход собирается, а князь тоже решил с ним пойти и взял дружину. А Илья спросил: «Это что?» А князь сказал: «Кар!» И тогда мужик с валенком на голове его сметаной полил. Кислой…А князь сказал: «Примета хорошая!» И вообще, мам, это про тебя мультик!
- Про меня? – я отстранилась и внимательно посмотрела в лицо дочери.
Интересно, откуда она знает, что меня тоже сегодня полили какой-то кислятиной?
- Про тебя, - подтвердила Лина. – Там главная героиня – журналистка…
Ну, если журналистка, сам Бог велел посмотреть этот мультик…
Ноябрь 2005 года – июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
В Закарпатской области, в живописном ущелье Карпатских гор, расположилось старинное село. Здесь, среди сосен-смерек, на скале над рекой стоит монастырь 19 века. Основан он был, по легендам, беженцами из Киево-Печерской лавры. Хотя, по мнению архимандрита Георгия, наместника монастыря и моего хорошего знакомого, большинство монастырей были основаны в таком порядке, что наводит на мысли о некоторой легендарности таких рассказов…
ХХХ монастырь отличается своей строгой диковатой и какой-то немного суровой красой. Расположенный на скалах среди девственных лесов, он производит завораживающее действие. Живописные окрестности привлекают своей первобытностью, так что это удалённое от городской суеты место никак нельзя было назвать безлюдным до того злополучного дня, когда вспыхнувший здесь пожар уничтожил значительную часть построек. Теперь же монастырь практически безлюден – кому интересно смотреть на пепелище?
Моё знакомство с церковью состоялось четыре года назад. В храм меня привело банальное малодушное отчаяние. Тогда я ещё не была всесильной госпожой Никитиной, способной заставить мир вращаться в единственно нужном ей направлении, а именно – вокруг себя, любимой. Нет. Тогда я была отчаявшейся женщиной, которая бросалась из одной крайности в другую…
Должна сказать, что до той поры я, атеистка до мозга костей, относилась к церкви нейтрально. То есть, интересовалась ею скорее, с «исторической» и «архитектурной» точек зрения. В конце восьмидесятых – начале девяностых годов, на которые пришлось моё детство, все вокруг были атеистами. В существование Бога не верили, зато с удовольствием смотрели по телевизору «колдунов» Кашпировского, Чумака и других, пили «заряженную» воду. Помню, в училище, где служил мой отец, даже продавали «живую» и «мёртвую» воду, прилагая к ней отпечатанную на машинке «инструкцию по применению. Ничего, кроме смеха, у меня эти занятия оккультизмом, помнится, не вызывали, и церковнослужители представлялись мне такими же полудурками, как «экстрасенсы», маячащие глядящие на голубом экране.
До двадцати двух лет я не знала ни одной молитвы, а о существовании каких-то там заповедей слышала давно, ещё в школе. Вбитое в мою голову «религия – опиум для народа» считала непреложной истиной и искренне не понимала, какая такая сила заставляет людей толпами переться в церковь, ставить свечи, долбиться лбом об пол и тянуть заунывные псалмы, которые можно было разобрать разве что при помощи переводчика.
Когда Игорь пропал, а все, начиная с его охраны и заканчивая нашими доблестными правоохранительными органами, беспомощно разводили руками, я пыталась не поддаваться отчаянию. Частное детективное расследование, ход которого лично контролировал муж Надюшки, тоже ничего не дало… Тогда я решила, что вернуть моего мужа может только чудо и ринулась на поиски этого чуда… Так я оказалась в церкви при ХХХ монастыре в Закарпатье…
Я хорошо помню тот день …
Отлетали в вечность последние осенние деньки. Осень тихо умирала, а вместе с нею умирала и моя надежда… Прошло больше полугода со дня исчезновения Игоря, но поиски не дали никаких результатов.
Если раньше родные и близкие советовали мне не терять веры в то, что всё будет хорошо, то теперь всё чаще говорили: «Жизнь продолжается, Лариса. У тебя есть дочь…» Утешали, не понимая, что тем самым причиняют мне ещё больную боль, и всячески пытались поддержать…
В день моего приезда в ХХХ монастырь выпал первый снег. Не просто выпал – он валил от души… Это зрелище было настолько завораживающим, что я на какое-то время отвлеклась от тягостных мыслей и стала смотреть за окно автомобиля, где, как по мановению волшебной палочки, облекались в белый саван окружающие предметы.
Снег падал и кружился. Девственно белый и чистый. Тонким пушистым ковром он покрывал вершины Карпатских гор – таких далёких и недоступных…
Автомобиль остановился на стоянке перед монастырём и, несмотря на уговоры охраны, я отправилась в церковь в одиночестве.
Мороз щипал щёки, и я невольно подняла выше воротник чёрной собольей шубки, накинула на голову чёрный газовый шарф и робко тронулась по расчищенной дорожке. Снег заметал мои следы, оставленные замшевыми сапогами. Они затягивались, словно зияющие чёрные раны на израненном теле.
Белое снежное полотно, тонкое, словно вуаль, загадочно мерцало и искрилось на солнце…
Мне не было дело до этой красоты вокруг меня. Я ничего не замечала. Страшная боль жгла меня изнутри, и если бы могла излиться, то, вероятно, расплавила бы весь этот снег, превратила бы его во влажный тягучий туман…
Почему я приехала в церковь? Я уже говорила – по своему малодушию. Я никогда не ходила в храм, не считая нужным тратить своё время на совершение ненужных «религиозных обрядов». Но едва несчастье постучало в мой дом, я помчалась туда со смутной надеждой на чудо…
Не скажу, что церковь приняла меня с распростёртыми объятьями. Скорее, наоборот. Такое впечатление, что какая-то потусторонняя сила выталкивала меня из храма. Мне даже чудилось, что я ощущаю необъяснимое, неумолимое давление на меня со стороны.
Мне было наплевать. Душа горела в адском пламени…
Служба уже закончилась, и церковь казалась безлюдным экскурсионным объектом, куда время от времени забредают от нечего делать зевающие туристы… Я долго, бесконечно долго стояла на коленях перед иконой, про которую слышала, что она – чудотворная. И молилась. Молилась неумело, не зная слов и обращаясь к изображённому на иконе Иисусу, который, как выяснилось позже, оказался Николаем Чудотворцем, умоляя его вернуть моего мужа…
У меня страшно разболелась голова, затекла шея, свинцовой тяжестью налилась рука, пальцы которой, сжатые в щепоть, неустанно творили православный крест. Я задыхалась от непривычного запаха ладана и воска, но тогда мне было на всё плевать…
Кажется, я уже ничего тогда не соображала и отчаянно шептала онемевшими губами слова сочинённой мною бесконечно долгой молитвы…
Из этого состояния меня вывели шаркающие шаги, звук которых эхом вздымался к сводам храма.
Я неловко обернулась и увидела его…
В своей длинной сутане, волочащейся по полу, он казался мне посланником небес. Изборождённое морщинками лицо лучилось добротой, а ясные серые глаза вызывали странное желание смотреть в них, не отрываясь…
Вот таким предстал передо мною архимандрит Георгий, ставший для меня просто отцом Георгием…
Не скажу, что я переметнулась в ряды ярых сторонников церкви. Нет… Просто там, в почти дружеских беседах с архимандритом, я могла как-то облегчить груз, давивший мне на грудь. И когда становилось совсем невмоготу, я, бросив дела на своих замов, на денёк выбиралась в ХХХ монастырь, где меня ждала встреча, как я это именовала со своим «личным батюшкой»…
Должна сказать, эти самые «беседы» сильно отличались от разговоров пастыря с заблудшей овцой. Отец Георгий упорно пытался обратить мой взгляд к Господу Богу, я же, как истинная атеистка, упиралась всеми четырьмя конечностями и доводила его антропогенезом человека до «белого сияния». Единственное, чего он смог добиться, так это того, чтобы я окрестила Алину.
В монастырь я обычно приезжала не с пустыми руками – время от времени делала небольшие пожертвования, которым отец Георгий был необычайно и, кажется, совершенно искренне рад, как и моему приезду…
После пожара, полыхнувшего здесь в рождественскую ночь, и бушевавшего более пяти часов, монастырь превратился в огромное пепелище. «Факел был до самого неба…» - сокрушался отец Георгий. Огненная стихия уничтожила почти все деревянные постройки, и лишь треть их удалось отстоять пожарным и монахам. К счастью, пострадавших не было, а вот купол церкви провалился вниз…
Причина пожара была так банальна, что лично мне, когда я о ней узнала, хотелось схватить отца Георгия за шиворот и пару раз стукнуть его лбом о мощёную дорожку, ведущую к сгоревшему храму. Неисправная электропроводка. Столько денег собирать за счёт пожертвований, драть втридорога за продаваемые в церковной лавке сувениры, иконы, лампадки и прочую утварь, просить баснословных денег за твёрдый, как кирпич, монастырский хлеб, но при этом не заменить проводку… Нет, ну кто такой после этого наместник монастыря?
Впрочем, отец Георгий и сам, видимо, понимал, кто он такой, поэтому и обратился ко мне за помощью лишь месяц назад. «Хотел своими силами справиться, а тут рабочим платить нечем… По минимуму расплачиваемся, чтоб только работали…» - обречённо произнёс он в трубку.
Высказывать ему что бы то ни было я считала напрасной тратой времени. Поэтому довольно солидную сумму, несмотря на кряхтение замов, на счёт монастыря перевела, а спустя месяц решила сама наведаться в монастырь. Лично.
Знала бы я, что за поездка мне предстоит, ей Богу, осталась бы дома, в родной и горячо любимой Одессе…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Тот июньский день выдался настолько знойным и безветренным, что даже я, при всей своей нечувствительности к жаре, чувствовала себя так, словно попала в гигантский котёл с раскалёнными добела стенками. Жара стояла неимоверная. Оранжевый шар солнца повис над монастырём, немилосердно палил поникшую изумрудную зелень, словно грозя обратить её в такое же пепелище, каким некогда были сгоревшие постройки, затянутые в строительные леса или лежащие в руинах. Сосны, вытянувшиеся, словно бойцы на параде, выглядели мрачными стелами, кои некогда устанавливали на могилах военнослужащих…
Угрюмая тишина, опять же какая-то кладбищенская, наполняла воздух. И лишь отдалённый шум стройки время от времени разбавлял её дробным звуком, заставляющим вздрагивать и нервно оборачиваться по сторонам, не надеясь на «прикрытие», которое обеспечивает один-единственный Николай.
«Избаловались Вы, Лариса Александровна, - насмешливо подумала я про себя. – Уже и звука молотка боитесь. А дальше – больше. Так уж и до шизофрении недалеко… Нервишки-то сдают, сдают…» Что есть, то есть…
Мысли текли сонно и лениво. Я всё никак не могла настроить себя на серьёзный лад и слушала отца Георгия вполуха. Вот о чём, а о делах мне совершенно не хотелось сейчас думать. Абсолютно… А надо. Не зря же я сюда приехала, в конце-то концов…
- … Вот и полыхнуло. Факел до неба был… - закончил отец Георгий свой невеселое повествование, которое мне уже доводилось слышать от него же. Про факел я точно слышала… Основной смысл ясен: на всё воля Божья. И на то, что пожар произошёл, и что купол провалился, и что без жертв обошлось. И, разумеется, на то, что я не отказала в помощи… Разумеется.
Можно не прислушиваться. Просто подумать о том, что у меня сегодня более-менее свободный день, не считая этой поездки и того, что нужно сделать ещё порядка десятка звонков. Нельзя же оставить свой бизнес без присмотра, а замы имеют свойство грызться между собою…
Ну вот, снова я о пресловутом холдинге, пропади он пропадом, прости Господи. Неужели, нельзя подумать о чём-нибудь приятном? Например, о том, что дома меня ждёт Алина, которая вместе с Полиной сейчас смотрит по телевизору какой-нибудь диснеевский мультик… Давненько мы с дочуркой никуда не выбирались. Может, в Диснейленд сгонять? А что? Я в четыре года мечтала о Диснейленде, хотя у отца денег не было иногда даже на проезд в электричке… Точно! Оставлю дела на своих придурков и махну с Линой на недельку в Америку…
Так, отставить Америку. Пока отставить. Я, вообще-то, по делу приехала. С благородной, так сказать, миссией… Меценатство – это тоже труд. Как выяснилось…
Спускаемся с небес на землю и возвращаемся в ХХХ монастырь…
- Про факел я уже слышала. Почему сразу не позвонили, отец Георгий? – перебила я, подобрав подол длинного чёрного платья и стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не испачкать его в пыли.
Дорожка, мощёная древним, гладко отшлифованным булыжником, вела вдоль каменных корпусов, несильно пострадавших при пожаре. Здания смотрели на меня пустыми окнами-глазницами, в которых время от времени мелькали лоснящиеся от пота голые торсы рабочих, изнывающих, вероятно, от жары не меньше, чем я. Только они находились в несомненно лучшем положении, имея возможность оголить свои загоревшие до черноты тела, чего я не могла сделать, вынужденная задыхаться в глухом чёрном платье с длинными рукавами и воротом-стойкой. Лёгкая чёрная косынка, покрывающая мои волосы, никак не могла защитить меня ни от назойливых солнечных лучей, ни от похотливых взглядов высовывающихся из окон одуревших от духоты и пыли мужиков…
- Хотели своими силами справиться, - ответил архимандрит спокойным, певучим голосом.
Но именно этот его невозмутимый тон, в котором ясно читалось знакомое мне «на всё воля Божья», почему-то раззадорил меня, побуждая вступить с отцом Георгию в извечную полемику относительно существования Всевышнего.
- Своими, значит? – я хитро сощурилась и, выудив из сумочки солнечные очки, закрыла ими глаза, чтобы уберечь их от немилосердно палящих лучей.
- Своими, Лариса, - кивнул он. – Думал, справимся…
- Разумеется, - поддакнула я, чувствуя в этом «своими» повод уцепиться за очередную «божественную» тему. – А не Вы ли, батюшка, мне толковали о семи грехах человеческих? Или сколько их там было?
На самом деле, из всех этих смертных грехов, о которых отец Георгий как-то раз прочёл мне целую лекцию, я почему-то запомнила только три: гордыню, прелюбодеяние и чревоугодие.
Я очень хорошо помнила, что особенно батюшка «напирал» на прелюбодеяние, пытаясь, очевидно, намекнуть на мои отношения с Назаром, который периодически таскался со мною в монастырь и вёл себя так, словно мы лет десять женаты. Возможно, отчасти архимандрит и не грешил против истины. Но лишь отчасти, потому что наши с Назаром отношения были, что называется «свободными». Не скажу, что я его любила. Нет. Мне просто нужно было время от времени чувствовать себя женщиной – слабой, хрупкой, ранимой, зависимой от мужчины. Я не могла постоянно изображать из себя «коня в юбке», не могла вечно «с шашкой наголо» нестись вперёд, чтобы штурмовать новые вершины в бизнесе, не могла вечно «прикрывать тыл». Мне просто хотелось, чтобы и меня кто-то защищал, потакал моим капризам, ухаживал за мной… Мужчины меня боялись. Для них я была не женщиной, а бизнес-леди, «каменной бабой». А мне, как бы банально это ни звучало, нужно было хотя бы немного мужского внимания. С тех пор, как Назар развёлся с женой, мы очень сблизились. Нет, не стали любовниками, хотя время от времени «пересекались» в одной кровати. Просто стали близки… Я не знаю, как это объяснить. Возможно, это действительно блуд – один из тех самых смертных грехов, о которых толковал мне отец Георгий. А, возможно – просто одиночество и усталость. Я не могла всю жизнь хранить верность человеку, которого давным-давно нет на этом свете. Жизнь продолжалась, и мне тоже нужно было двигаться дальше. Уверена, что Игорь бы меня понял и даже обрадовался тому, что я не живу прошлым…
- Это ты к чему сейчас? – отец Георгий на короткое мгновение задумался.
А к тому, что мне выпала редкая возможность «прижучить» самого наместника монастыря, уличив его в одном из грехов.
- А это к тому, батюшка, что гордыня Вас обуяла, - с коротким смешком произнесла я. – Не так ли? Решили сами справиться. Мне не позвонили, - я сделала упор на местоимение, желая подчеркнуть, что если бы не я, он бы до сих пор разгребал сгоревшие доски вместе со своей братией и прикидывал, где бы взять денег на реконструкцию. – Что это, если не гордыня, а?
Никогда нельзя произносить подобные слова в святом месте. Тем более – глумиться над Божьим человеком…
Бог не дремлет, когда обижают одного из его служителей. Меня уже ожидала расплата за мои слова, но я ещё не чувствовала её, охваченная желанием поспорить, вывернуть наизнанку слова архимандрита…
- На всё воля Божья, - выдохнул отец Георгий. – Когда-нибудь ты это поймёшь. И тогда снизойдёт на тебя благодать Божья…
Зачем он это сказал? Он знал… Он всегда всё знает. Я уверена…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
День давно перевалил за полдень. Самое время было пообедать. Рабочие, побросав как попало инструменты, собралась в пустом помещении, бывшей некогда монастырской столовой (трапезной), и принялись уминать то, что приволокли с собой из дома… Чаще всего это были давно валяющиеся в холодильнике продукты, которые упаковывали любимым мужьям жёны, оправдываясь разумной экономией: «Всё равно выбрасывать, а так хоть ты съешь…» Чего только не было в контейнерах и баночках «пролетариев», как называл про себя свою бригаду Владимир. И неделю простоявшая в холодильнике гречневая каша, и начинающее портиться мясо, вымоченное в уксусе и обильно сдобренное специями (авось муж не учует запаха тухлятинки»), и остывшие пельмени – самые дешёвые, из соевого мяса… И, конечно, сосиски, сардельки, шпикачки, задохнувшиеся от жары в утробах спортивных сумок и источающие редкостную вонь. Больше всего «в ходу» были макароны и картошка, которые, по твёрдому убеждению мужиков, испортиться не могут. Но это – у обременённых семейной жизнью. Холостяки, как правило, не заморачивались и волокли с собой пару брикетов какого-нибудь «Ролтона» или «Дошлирка», запаривали эту химию в воде и с удовольствием поглощали…
Пристроившись в проёме широкого окна, Владимир привычным движением извлёк из сумки собранный Наташкой обед. Салат из огурцов и помидоров (точнее, из огурца, подгнившего с одной стороны и двух мягких «ватных» помидорок) отошёл водой и своим видом больше напоминал ему овощной суп. Что ж, воду и слить можно… Картошка, которую Наташка наварила с избытком и вот уже неделю совала ему в рабочую сумку, подрезая её посиневшие бока и пересыпая её стружкой зелени и одной искромсанной кружочками сосиски, выглядела более чем непрезентабельно, но ничего другого, кроме пачки кефира, в сумке больше не было…
Кстати, о кефире…
Владимир достал из сумки кружку, дунул в неё, желая если не удостовериться тем самым в её чистоте, то хотя бы смахнуть пыль со стенок, и с задумчивым видом подцепил свободной рукой лежащий на дне сумки кефир. С подозрением оглядел коробку, бока которой заметно распирало (не то от полноты жизни, не то того, что срок годности кисло-молочного продукта вышел ещё позавчера). Зажав кружку между коленей, он твёрдой рукой вскрыл коробку и плеснул в неё кефир. Принюхался. Воняло кислятиной…
«Похоже, придётся топать за водой», - решил он, не забыв помянуть добрым словом свою вторую половину, которая снова сунула ему с собой какую-то «падаль». Честное слово, он когда-нибудь «траванётся» после её стряпни… Хоть сам себе готовь – для жизни безопаснее. Недовольно сморщившись, Владимир взял кружку за ручку и чётким механическим движением выплеснул её содержимое прямо в окно. Через плечо. Даже не оглядываясь…
И почти тут же до его уха донёсся женский визг, сопровождающийся самой настоящей базарной бранью. Где-то под окном верещала баба…
«Откуда это?» - подумал он, почесав затылок левой рукой и переведя взгляд на кружку, которую продолжал держать в правой. Осознание произошедшего пришло мгновенно…
Он высунулся в окно. Картина, представшая его глазам, была достойна кисти если не Рембрандта, то уж Репина – точно… Подскакивая и извиваясь в конвульсиях, под окном голосила девчонка. Она истерически размахивала руками, потрясая подолом своего длинного чёрного с ассиметричным белым рисунком платья, сшитого из какой-то лёгкой материи. Причину этой асимметрии он понял тотчас же и быстрым движением спрятал кружку за спину…
Девчонка высоко поднимала платье, обдавая окрестности своими воплями. Рядом с ней суетился батюшка, отец Георгий, который вился вьюном, стремясь не то заслонить круглые девичьи коленки от похотливых взглядов повысовывавшихся из окон работяг, не то действительно искренне хотел помочь ей отряхнуться от Наташкиного кефира, который окатил её в прямом смысле с головы до ног. Белая кислятина капала с чёрного платка, которым девчонка махала как красноармеец знаменем, лежала на одном плече и невысокой груди, скатывалась к ногам… Поодаль с каменным видом стоял издыхающий от жары мордоворот – не то муж, не то отец пострадавшей – растерянно пялился на окна, пытаясь вычислить «траекторию полёта»…
Похоже, дело пахло керосином. Сейчас упревший на солнцепёке амбал поднимется наверх и попытается ему накостылять… Нет, амбала он, конечно, не боится. Можно просто спустить его с лестницы, а можно, если будет сильно зарываться, выкинуть из окна. Благо, этаж всего-навсего второй… Но кто знает, не «заметут» ли его потом за рукоприкладство. И доказывай потом, кто он такой и какого чёрта делает здесь, в монастыре, на стройке…
Высунувшись по пояс из окна, Владимир ещё раз полюбовался делом рук своих… Лица девки он не видел, но зато прекрасно её слышал. В особенности – эпитеты, которыми она характеризовала того «плешерукого бабуина», над которым она лично осуществит какое-нибудь изуверство. Вот сейчас, только отряхнётся и как пойдёт совершать…
Ну-ну…
С одной стороны, ему было ужасно смешно наблюдать за этой девочкой, ведущей бессмысленную борьбу с его кефиром, с другой – почему-то жалко её.
Не по-человечески как-то. Надо бы извиниться…
Извиняться он не любил. Более того – не умел.
Но надо. Он же мужик, как-никак? Мужик…
- Эй, слышь! – со свойственной ему прямотой, он, не откладывая дело в долгий ящик, окончательно свесился с окна. – Эй, ты! Извини…
Не то от неудобного положения, не то от непривычки извиняться, Владимир почувствовал, как его горло сжал какой-то спазм. Ни вдохнуть, ни выдохнуть… Собственный голос показался ему настолько низким и хриплым, как будто он неделю без продыха пил, а сейчас вдруг решил «продрать глотку».
- Да пошёл ты! – раздался ему в ответ возмущённый голос. Далее следовал более чем подробный «экскурсионный маршрут» следования, из которого он понял, что идти ему надлежит ой как далеко…
Её голос потонул в дружном хохоте рабочих, наблюдавших за этой сценой…
Не соизволив поднять на него глаза, девчонка продолжая тереть своё платье, сделала несколько шагов и, увлекаемая батюшкой, скорее скрылась за поворотом…
«Обиделась…» - без сожаления подумал Владимир, мгновенно забывая о девушке. Заканчивался обед, а он даже приступить к нему не успел…
Спешно поковыряв кривой алюминиевой вилкой салат, воду из которого он уже с оглядкой слил всё туда же, на улицу, он принялся за картошку…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
- Лариса Александровна, матушка! – всплеснула руками Аксинья, жена отца Георгия, увидев меня на пороге своего дома в более чем «стрёмном» виде.
Сам батюшка поспешил куда-то деться, «сдав» меня с рук на руки своей дорогой супруге. Только рясой взмахнул, и – поминай как звали.
Вот тебе и «Лариса Никитина всегда выглядит идеально»… Ну да, «милый идеал»: платье за три штуки евро, превратившееся в тряпку, забрызганные какой-то ср…нью туфли за полторы, а заодно – испоганенная сумка и платок. Ну, и бельё, которое уж точно не спасёшь. Итого ущерб тянет почти на десятку… Вычесть бы их из заработка того быдла, которое посмело полить меня какой-то дрянью…
Это что такое, вообще, было? Своего рода «акция протеста»? И против чего эти придурки протестовали? Между прочим, они благодаря мне зарплату получили, а вместо благодарности…
Чем же это… Я принюхалась. Запах был убийственный… Кислятина какая-то… Ладно бы, водой, а тут… Сметана, что ли? Хорошо, не краска или дымовая шашка…
Никита, конечно, молодец. И это – моя охрана, разорви её в лоскуты! А если бы кому-нибудь вздумалось «успокоить» меня из нагана? Да какой там наган? Они запросто могли протащить с собой пулемёт и расстрелять и меня, и батюшку, и самого Никиту. И никто так бы ничего не узнал… Уволю всех к чёртовой матери! Я им покажу… Я их научу работать, скоты такие…
- Что же с Вами приключилось, голубушка? – суетилась вокруг меня попадья.
Хотела бы я сама понять, что со мною приключилось… Ясно, что ничего не ясно. Меня окатили чем-то кислым, вонючим и белым. И кому я только дорогу перешла?
Я неопределённо развела руками и пожала плечами. Вонь усилилась…
- Никак, молочко… Или сметанка… - охала сердобольная Аксинья, потягивая носом. – Вы, матушка, разоблекитесь… Мы вечером собирались баньку топить, уж и дров заготовили. Так можно и не вечером. Я мигом… Пара часиков, и готово… А я Вам что-нибудь из одежды подберу, да попытаюсь платье вычистить. У Вас с моей Таисьей один размер, кажись…
Замечательно! Что ж за день сегодня? Часом, не пятница тринадцатое? Вроде, нет…
Итак, что мы имеем? Испорченные шмотки, баньку, до которой ещё как до Пекина раком и… Что там ещё? Ах, да! Ещё мне сейчас, вероятнее всего, вынесут такое-нибудь парадно-выходное пёстренькое платьице Таисьи, младшей поповской дочери, которая, если не память не изменяет, только-только окончила девятый класс…
Господи, да за что же мне такое наказание?
Нет, ждать два часа я не стану. Может, в колодец какой-нибудь прыгнуть? Или, скажем, прудик какой-нибудь. Фонтанчик, на худой конец? Нет. Ничего похожего в хозяйстве отца Георгия не имеется…
- Аксинья, а летний душ у Вас есть? – спросила я, вспомнив, что обычно эта штука очень популярна на дачных участках или в деревенских хозяйствах.
У Егоровых на даче, по крайней мере, такой имеется. Его, кряхтя от натуги, собирала сама Надька, а её Денис, мучавшийся от жесточайшего радикулита, со свойственной ему простотой руководил действиями жены… Почему эти жмоты не пожалели денег на покупку чего-нибудь нормального, я не понимаю до сих пор…
- Летний душ? – переспросила она. – Да есть… Только пристало ли…
Пристало ли! Можно подумать, пристало в таком виде щеголять… Мне, между прочим, ещё домой ехать…
- Пристало, - решительно перебила я. – Очень даже пристало. Если Вам не трудно, я могу позаимствовать у Вас принадлежности для ванной? К сожалению, в мои сегодняшние планы водные процедуры не входили…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Владимир в задумчивости сидел на подоконнике, разминая в пальцах полупустую пачку сигарет. Н-да, незадача…
Несколько минут назад у него состоялся неприятный разговор с прорабом, из которого он узнал массу интересного… Во-первых, он, оказывается, дебил, каких свет не видывал. Ну, это он и от Наташки слышал. И ничего, пережил. Даже научился не реагировать. Тем более, что там, в какой-то мере и было… Во-вторых, получки ему, кажется не видать до конца стройки, потому что – это в-третьих – облитая его кефиром баба оказалась ни кем иным, как Ларисой Никитиной…
Такого поворота событий он не ожидал. Принесла же её нелёгкая… Ну откуда он, в самом деле, знал? Что, он, специально, что ли, в неё целился? Нет… С кем не бывает…
Ни с кем. Похоже, он первый человек, который может похвастаться тем, что облил саму Ларису Никитину кефиром…
Улыбка тронула его губы при воспоминании о том, как отчаянно визжала эта девчонка… Нет, баба… Да нет, баба – это его Наташка, а она… Как это? Женщина. Точно, вспомнил…
Слишком серьёзно она всё это восприняла. Подумаешь… Его Наташка, наоборот, любит всякой дрянью мыть голову, чтобы волосы лучше росли. И ничего. Жива-здорова до сих пор… Да и Никитина тоже не померла… Ну, испугалась малость. Ничего, переживёт. Когда ещё с кефирной маской по солнцепёку походишь?
Смех смехом, а смеяться, собственно, не над чем.
Прораб обрисовал ему дальнейшие перспективы, которые были совсем не радужными. Наверняка, Никитина обидится, и получки можно не ждать. Ни в этом месяце, ни в следующем… И вообще не ждать, пока не появится новый спонсор… После этого в традиционных матерных выражениях прораб сделал шокировавший Владимира вывод: монастырь не достроят никогда, причём, по его вине…
Вот это да… Надо ж так… Ну, Наташка. Припомнит он ей этот кефир. Ох, припомнит…
А что, если прораб всё-таки прав, и его выгонят со стройки? Куда тогда он денется?
Тупик…
Он вытащил из пачки сигарету и, прищурившись, втянул в лёгкие очередную порцию отравы. Дрянь редкостная. Некстати вспомнилось, что с получки он собирался купить себе целый блок «Мальборо» сунуть его куда-нибудь «про запас». Будет теперь запас. Как же! Жди… Похоже, придётся вообще бросать курить…
Может, извиниться?
И что с того? Никитина, говорят, та ещё стерва. Вытрет об него ноги как о ветошь у порога, переступит и пойдёт дальше… А извиниться-то надо… Хотя, и стрёмно…
Решительно затушив сигарету о подошву кеда, он соскочил с подоконника.
С каких это пор он стал бояться всяких там баб?
Вот сейчас пойдёт и извинится… Что такого-то? Может, им, бабам из высшего общества, нравится общаться с простым народом… Она – женщина культурная. Не станет же выёживаться?
«Ста-ааанет…» - прошипел где-то в голове противный внутренний голос, заставив его помрачнеть окончательно…
«А идти-то надо…» - сказал он самому себе…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Это на кого же я теперь похожа?
Я то так, то эдак поворачивалась перед зеркалом, которое заботливо приволокла матушка Аксинья прямо к летнему душу.
Ничего хорошего я там не видела. И где, спрашивается, деловая женщина? Где?
Из зеркала на меня смотрела самая обыкновенная школьница. Ровесница той самой Таисьи, в платье которой я с грехом пополам всё-таки втиснулась… Нет, ну фасон какой угодно, только не мой! Куда это годится? Голубенькое расклешённое книзу платьице, не прикрывающее ноги даже колен, туго обтягивало фигуру, заставляя меня с замиранием сердца думать о том, что при каком-нибудь неловком движении оно непременно разлезется по швам. Возьмёт и треснет, выставив на всеобщее обозрение голую грудь и кружевные трусики… Вдобавок ко всему, оно сильно жало под мышками, вызывая логичное желание почесаться.
Да, Никитина, докатилась… Это тебе не Versace или Dolce & Gabbana, а самое настоящее творение скромных тружениц Береговской швейной фабрики, более известной как ОАО «Укрпроджест Береговская швейная фабрика». И как, спрашивается, я в таком виде покажусь охране? Хорошо, хоть Никита рядом – объяснит моим остолопам, что перед ними не какая-нибудь местная доярка, а их хозяйка, госпожа Никитина. Здорово, если по дороге у меня что-нибудь на разойдётся и не треснет, иначе мальчики с ума сойдут, когда увидят свою начальницу, у которой вывалится из платья бок. Благо, если только бок…
Очень весело, ничего не скажешь. Ха, ха и ещё раз ха…
А вообще…
Я отступила на шаг и бросила на себя ещё один оценивающий взгляд. Вообще, надо признаться, ничего… Жаль, конечно, что не мой тридцать восьмой размер, а какой-нибудь тридцать шестой, если не тридцать четвертый… А так… Ножки у меня очень даже ничего – ровненькие, загорелые. Да и фигурка – не в пример многим. С такой – только на подиум. Рост, конечно, подкачал, но женщина и не должна быть каланчой. Мордашка если не симпатичная, то очень даже милая… «Никитина, кончай прибедняться, - скомандовала я самой себе. – Красивая ты, красивая. Если забудешь – попроси Назара напомнить… Хотя, он и без напоминания…»
Ладно, должна же я хоть раз в жизни выглядеть смешно? Почему бы нет?
Попрошу кого-нибудь меня сфотографировать и отправлю Назару по электронке. Интересно, узнает?
Усмехнувшись, я тряхнула успевшими высохнуть на солнце волосами. Ничего. Сойдёт для сельской местности… Главное, чтобы родная дочь меня узнала, а остальное – не расти трава…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
С пустыми руками идти нельзя. Некрасиво.
На конфеты денег нет. Их, собственно говоря, вообще нет… К тому же, Никитина такая тощая, что, наверное, питается только аристократическими овощами или зеленью. Фигуру бережёт, как его Наташка. Какие уж тут конфеты?
Цветы? Цветы… Ну, как вариант…
Где бы только добыть эти окаянные цветы, когда даже те, что росли на клумбе, безбожно вытоптаны строителями? А к девке без цветов нельзя. Особенно – если девка из так называемого «высшего общества». Настолько высшего, что ему, сколько бы он ни корячился, к нему на пушечный выстрел не приблизиться.
Так рассуждал Владимир, шагая в сторону дома отца Георгия.
Он остановился и методично огляделся по сторонам, уставившись на тщательно прополотые попадьёй грядки. Ни одного цветочка… Даже сорняка никакого цветущего… Что бы такое…
Его взгляд упал на широко распахнутое окно поповского дома. Там, в коричневом керамическом горшке, цвела наглым алым цветом герань…
«А что? – рассуждал он, приглядываясь к цветку. – Откуда ей знать, что это такое? Всегда можно сказать, что какое-нибудь экзотическое растение… Больно много она понимает… Привыкла, небось к каким-нибудь там розам. А такое ей вряд ли кто ещё подарит…»
Воровато оглядевшись по сторонам, Владимир схватил горшок и твёрдой рукой обломал герань, забрав себе «вершки» и оставив матушке Аксинье «корешки»… Ничего, герань – цветок живучий. Почти как сорняк… Неахти, конечно, букет, но всё же. Зато уж такого ей точно никто никогда не дарил… Эксклюзив, мать его…
Одно дело сделано.
Как бы только теперь к Никитиной подойти?
И отчество её не забыть… Лариса… Лариса… Тьфу, блин, опять из головы вылетело…
За его спиной раздались лёгкие шаги, и он поспешно повернул голову, сунув под спецовку, которую натянул «для солидности», букетик герани. Из-за угла дома вышла девушка. Судя по всему, дочка отца Георгия. Владимир твёрдо помнил, что детей у батюшки семеро, а вот как кого зовут и сколько кому лет – никогда не держал в голове. Зачем? Не так часто он наведывался в гости…
Девушка остановилась и вскинула на него глаза. Огромные, ярко зелёные… Потом сдавленно вскрикнула и, смертельно побледнев, схватилась рукой за горло. Смертельно бледная, она неотрывно смотрела ему в лицо, беззвучно шевеля губами…
- Я… Это… - замялся Владимир, делая шаг по направлению к ней. – Я… В гости я, в общем…
Её глаза ещё раз полоснули по его лицу, а потом она вдруг стала стремительно клониться куда-то вниз, к самой земле…
Он едва успел подхватить её у самой земли…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Земля качалась под ногами и, чтобы как-то удержать равновесие в этом зыбком, качающемся мире, я дрожащей рукой вцепилась во что-то мягкое и тёплое. Что-то тряпочное…
Что со мной?
Небывалая тяжесть в голове… Пелена густого серого тумана расстилалась перед глазами. Я напрягала зрение, но ничего, кроме, этой самой пелены не видела…
Тело мелко дрожало от слабости. Я чувствовала эту свою дрожь, и едва не расплакалась от беспомощности…
Да что, чёрт возьми, происходит?
Постепенно пелена рассеялась, и я стала различать очертания окружающих меня предметов…
Небо. Синее-синее, словно сошедшее со страниц комиксов, от которых около полугода назад «фанатела» Линочка.
Солнце. Оранжевое, словно яичный желток… Желтки я не ем. У меня от них икота…
Лицо. Мужское… Какой-то мужик на меня пялится… Я всматривалась в лицо, склонившееся надо мною, но всё никак не могла разглядеть его черты, всё чётче проступавшие в расходившемся волнами тумане.
- Живая? – прогудел где-то над ухом голос, кажущийся мне неясным и невыразительным.
Я не обратила внимание… Что-то… Что-то знакомое… Я где-то его уже видела… Видела…
Сейчас, сейчас… Сейчас вспомню… Вспомню…
Мысли текли вяло. Голова упорно не хотела соображать…
- Живая, спрашиваю? – прорывался ко мне сквозь гул в ушах настойчивый голос.
Что-то полыхнуло в сознании. Какая-то вспышка озарила на мгновение мою память, но столь же мгновенно погасла… Остался только страх. Леденящий душу страх, сковывающий по рукам и ногам, не дающий свободно дышать…
Сознание ускользало. Плотная пелена вновь опустилась на глаза, и образ человека, упорно спрашивающего, жива я или нет, потерял чёткие контуры, стал расплывчатым, размытым…
Какая-то дурацкая фраза всё крутилась в голове, но я уже не могла её произнести…
Слабость сковала моё тело. Я вновь подчинилась мистической туманной власти и повалилась в колышущуюся муть, постепенно превратившуюся в беспросветную черноту…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
«Припадочная, что ли?» - решил Владимир, то озираясь по сторонам, то бросая встревоженные взгляды на девушку, которую держал в руках.
Бледное лицо, мертвенно спокойное, казалась искусно сделанной фарфоровой маской. Шёлковые чёрные ресницы отбрасывали полукружья теней на щёки девушки. Чуть приоткрытые губы едва заметно подрагивали…
Он немного изменил положение рук, чтобы удобнее было её держать. Он была совсем лёгкой. Легче, пожалуй, пятидесятикилограммового мешка сахара… Нет, не лёгкой… Невесомой… Это слово, так нехарактерное для его лексикона, всплыло откуда-то из подсознания, и заставило его похолодеть. Он не любил, когда оно «выкидывало» подобные фокусы, заставляя чувствовать себя по-детски беспомощным.
Владимир с силой втянул воздух. Едва уловимый запах чего-то горького щекотал ноздри, и этот запах был ему до одури знаком. Незнакомая девушка и знакомый запах… Как это? Как такое может быть?
Сердце в груди сделало испуганный скачок и дробно забилось о грудную клетку.
«Угораздило же прийти… - думал он, с подозрением всматриваясь в её лицо. - И чего, спрашивается, она меня испугалась? Да так, видать, испугалась, что с копыт слетела…»
Её испуг был очевиден. Настолько очевиден, что он вдруг сам себе показался каким-нибудь юродивым, которые до пожара активно околачивались в монастыре, тряся перед прихожанами своими уродствами…
Подумаешь, не брился пару дней? И что с того? Он же не чудо-юдо из «Аленького цветочка», чтобы от одного его вида в обморок падать…
А, может, у неё голодный обморок? Вон она какая тощая…
Так или иначе, разгадывать причину обморока ему совсем не хотелось.
Сплавить бы её кому-нибудь и убраться куда подальше. Всё-таки, работа у него сдельная – сколько сделаешь, столько и заработаешь… Куда бы её деть? Не бросать же здесь?
Как бы в ответ на его мысли, крыльцо тяжело заскрипело, и на ступеньках оказался тот самый мордоворот, которого он уже наблюдал сегодня, когда окатил Никитину кефиром…
Так это, получается… Получается, она? Вот чёрт! Теперь понятно, чего она в обморок грохнулась. Идёт одна, без охраны. А тут – он. «Здрсте, я ваша тётя…» Есть от чего испугаться…
- Эй, - позвал он замершего на ступеньках мужика, глядящего на него с подозрением, однако, не спешащего сделать хотя бы шаг вперёд. – Твоё? – спросил он, кивком головы указав на обмякшее тело, которое продолжал держать на руках.
Амбал кивнул утвердительно.
Его! Очень хорошо. Раз его, то пусть и забирает…
- Я это… Что сказать хотел… - деловито протянул Владимир, чувствуя себя полным придурком. - Мимо тут проходил, а она валяется… Наверное, от жары плохо стало. Ты вот что, - он подошёл к своему собеседнику и протянул ему бесчувственное тело девушки. – Ты её возьми, а я дальше пойду… Дела у меня. Понимаешь?
Ответом его не удостоили, но от ноши избавили. И на том спасибо…
Круто развернувшись, он зашагал по направлению к стройке… Работа есть работа…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, ХХХ мужской монастырь
Я широко распахнула глаза и мгновенно зажмурилась от непривычно яркого солнечного света, хлынувшего мне в лицо. И в этом свете передо мною маячило огромное лиловое пятно, которое шевелилось и то наплывало на меня, то, наоборот, отодвигалось в сторону, немного уменьшаясь в размерах. Во всём теле чувствовалась необыкновенная усталость, давившая на меня и по капле вытягивающая силы. Я сделала неловкую попытку приподняться, и действительность как будто смазалась, расплылась, ускользая. Мой взгляд стремился зафиксировать хоть что-нибудь, и отчаянно цеплялся за расплывчатые очертания каких-то предметов.
Наконец, мне удалось кое-как справиться с собою.
Напугавшее меня пятно, выплывшее из темноты, оказалось лицом матушки Аксиньи.
Открыв глаза и обретя возможность соображать, я обнаружила, что лежу в тесной спаленке, и лучи послеполуденного закарпатского солнца отчаянно лезут мне в лицо, словно намереваясь тем самым поскорее привести меня в чувство. От неудобного положения у меня занемели плечи, и спина ныла протяжной неприятной болью.
- Как Вы, Лариса? – певучий голос Аксиньи проник в уши. – Видеть, от жары…
«Видать, от жары…» - повторила я про себя, сама не понимая, чего так сильно испугалась. Просто шла из душа, почувствовала себя дурно и грохнулась в обморок, испугавшись чего-то… Вот только чего? Какова была причина моего страха? Не знаю… Её как будто выжгли из памяти раскалённым добела железом…
Голова болела острой пульсирующей болью, и мне мучительно захотелось стиснуть виски руками. Я прикоснулась ко лбу и почувствовала что-то холодное и мокрое. Компресс… Пожалуй, стоит поблагодарить за него матушку Аксинью.
«Пожалуй, стоит подняться и убираться восвояси, пока ещё что-нибудь не случилось!» - приказала я самой себе. Действительно, стоит…
Бывает… Даже у деловых женщин бывают «сбои». Ничего страшного…
Сейчас полежу минутку и встану…
Июнь 2009 года
Закарпатская область, дом Л. Никитиной
- Мама, мамочка! – Лина по привычке запрыгнула мне на шею. – А мы с Полиной мультик смотрим? Хочешь с нами? – чёрные глазёнки дочери доверчиво смотрели на меня.
Больше всего я сейчас хотела оказаться в ванной. В самой обыкновенной ванной, а не просматривающемся во всех сторон летнем душе. Хотелось переодеться, натянуть на себя шёлковый халат и развалиться на кровати в спальне. Не видеть никого и не слышать.
Но я не имела права сказать дочери «нет».
- Конечно, радость моя, - по возможности бодро произнесла я, проведя рукой по жёстким волосам моей крошки. – Что за мультик?
- «Илья Муромец», - доложила Лина. – Там так интересно! Илья в поход собирается, а князь тоже решил с ним пойти и взял дружину. А Илья спросил: «Это что?» А князь сказал: «Кар!» И тогда мужик с валенком на голове его сметаной полил. Кислой…А князь сказал: «Примета хорошая!» И вообще, мам, это про тебя мультик!
- Про меня? – я отстранилась и внимательно посмотрела в лицо дочери.
Интересно, откуда она знает, что меня тоже сегодня полили какой-то кислятиной?
- Про тебя, - подтвердила Лина. – Там главная героиня – журналистка…
Ну, если журналистка, сам Бог велел посмотреть этот мультик…
Санкт-Петербург
Была 03 ноября 2015
Разделы:Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем! »
Если же, несмотря на такую экзекуцию, оный младенец станет проявлять писательские наклонности, то следует попробовать ласку.
Если же и ласка не поможет, то махните на младенца рукой и пишите «пропало». Писательский зуд неизлечим.
/А. П. Чехов в воспоминаниях современников/
Заново перечитала главу-ВОСХИТИТЕЛЬНО!
Не глава,а сплошная СМЕХОПАНОРАМА))
Сразу видно,что у автора улучшилось настроение)
Теперь о главе.
1.Лариса.Честно,я в ней разочаровалась чуток. Ну столько мужиков вокруг-нет же,угораздило ее связаться с ПАРАЗИТОМ! Дура,хоть и крутая бизнес-леди,а в людях так и не научилась разбираться. Печально( И она заблуждается - Игорь бы не порадовался такому "союзу".
2.Вова.Ну мужик!Клад,а не строитель) Правда)Я хохотала до слез-и от кефира,и от его попыток извиниться) Обалденно! Скорее бы они уже встретились лицом к лицу,так сказать *коварно потираю ручки*
Ну что ж-все замечательно! О чем не написала-вчера под первым впечатлением сказала)
Жду продолжения и Илью с его "рулонами счастья"=)
Твой верный единомышленник и преданный читатель=)
Лавитта 20 сентября 2011
Глава просто шикарная.
Смеялась так, что аж слезы выступили из глаз.
До сих пор перед глазами стоит картинка, как этот деревенский мужчина обрывает цветочки герани, в надежде, что Ларисе понравится такой букет. Это просто здорово!!!
Что же так напугало Ларису?
Почему то мне кажется, что Владимир очень сильно похож на Игоря (версию, что это один и тот же человек я отбрасываю сразу же). Чувствую, что скоро сбудутся пророческие слова Игоря о возвращении бумеранга:)
С нетерпением жду этого момента!!!
С уважением,
P.S. И еще очень понравилась концовка с мультиком, с моментом о кефире))))
Аксиния 20 сентября 2011
Прости, что не сделала этого раньше. Честное слово, была занята.
Классная глава. ЗаМУРчательная. Веселая такая, что мою усталость как рукой сняло. спасибо тебе, дорогая!
1. Лариска. М-да...Согласна с Ланой. Хоть бы на одного мужчину посмотрела. Хоть бы краем глаза то....
2. Вова. хух. повеселил меня этот мужчинка в семейных трусах. такой он какой-то среднестатистический, а пройти мимо такого героя нельзя. Странно))) Ты умело нарисовала его для нас. Еще раз спасибки)))
И я! И я жду Илюшку с его метрами погонными счастья)))
И вообще, мне нравится, как ты переплела события Лариски и Вовки. Умело и замечательно. А их распорядок дня вообще красотень!
С теплом
Little monkey 20 сентября 2011
А разговор Лины про мультик напомнил об Илье... Что хоть с ним ро произошло... Ооочень интересно!
Почему ж Лариска с Назаром... Не нравится он мне...
От души посмеялась над тем, как Вова пролил кефир и потом цветочки выбирал))) думаю, Ларка бы оценила герань)))
Все-таки в Лариске остались ее прежние черты)))) радует!!! Понравилось, как она "слушала " отца Георгия и решала ехать ли ей в Диснейленд. А еще как героиня напомнила ему о грехах)))
Замечательная глава, Ален!!! Безумно понравилось!!! Спасибо за эмоции! Жду)
Olen`ka))) 20 сентября 2011
А разговор Лины про мультик напомнил об Илье... Что хоть с ним ро произошло... Ооочень интересно!
Почему ж Лариска с Назаром... Не нравится он мне...
От души посмеялась над тем, как Вова пролил кефир и потом цветочки выбирал))) думаю, Ларка бы оценила герань)))
Все-таки в Лариске остались ее прежние черты)))) радует!!! Понравилось, как она "слушала " отца Георгия и решала ехать ли ей в Диснейленд. А еще как героиня напомнила ему о грехах)))
Замечательная глава, Ален!!! Безумно понравилось!!! Спасибо за эмоции! Жду)
Olen`ka))) 20 сентября 2011
1. Женщин трудно понять. Зачастую они выбирают "не то" и "не тех". Так и с Лариской... Она просто запуталась. Мир вокруг неё изменился так стремительно, что постигать его законы она будет ещё очень и очень долго.
Нужно сказать, что в Назаре она так и не разочаруется. Не успеет...
А он, в свою очередь, получит по заслугам. Очень и очень скоро, обещаю!
2. Мне самой нравится Вова. Очень позитивная личность, не так ли? Темнота, но какая!
Интересно, догадывается ли он, что парадно-выходной костюмчик ему всё-таки пригодится?
Спасибо тебе за высокую оценку!
Продолжение выложу сегодня ближе к вечеру. Правда, не такое весёлое, но... В общем, увидишь.
_А-Л-Ё-Н-К-А_ 21 сентября 2011
Спасибо за отзыв! Я рада, что смогла подарить тебе немного хорошего настроения)) А заодно - и себе тоже!
Причина испуга Лариски - в следующей главе.
Пророчество Игоря действительно сбудется, но... не так, как хотели бы того большинство читательниц. Одно дело - сказка, и совсем другое - реальность. Концовка этой истории будет более чем прозаичной, но... Впрочем, ты всё прочтёшь сама :)
"Илья Муромец" выбран не случайно. Во-первых, я в очередной раз пыталась сказать, что эта история - всего лишь сказка. А во-вторых, Лина действительно права, когда говорит, что этот мультфильм - о её маме :)
_А-Л-Ё-Н-К-А_ 21 сентября 2011
Ох, как я тебя понимаю. Работа - это зло, но с ним можно бороться. При помощи отпуска :)
Я очень рада, что смогла поднять тебе настроение этой, как сказала Лана, "смехопанорамой". Думаю, меланхолия в моих главах порядком поднадоела читателям. Поэтому я попытаюсь как-то разнообразить эмоции :)
1. Посмотрела! Ха... Куда там! Она бы сказала на это так: "Лариса Никитина не смотрит по сторонам. Со всех сторон сморят на неё..." Я бы, наверное, тоже на её месте не посмотрела, увлечённая процессом оттирания кефира :)
2. О да, Вова - это... Собственно, Вова - это Вова. Отдельно взятое явление. Между прочим, довольно многогранное :)
Мужик-деревенщина, но какой! Жаль только, что он недолго будет радовать читательниц и "эволюционирует"...
Илья обязательно появится со своими рулонами счастья. Правда, он немного изменился... После дурдома, где отлежал на принудительном лечении. Но, думаю, это ему только на пользу!
Спасибо тебе, что оценила эти муки творчества! Я стараюсь :)
_А-Л-Ё-Н-К-А_ 21 сентября 2011
Ещё к какому счастью! Не такому, конечно, как у Ильи, но... Но ей и такое сойдёт :)
Илья скоро появится. Ровно через одну главу. Он предстанет перед читательницами в новом "амплуа"...
Вова и Лариса - "убийственная" пара. Я всерьёз начинаю задумываться над тем, стоит ли "возвращать бумеранг". Может, переселить Лариску в деревню, научить доить корову, париться в баньке и сажать картошку?
_А-Л-Ё-Н-К-А_ 21 сентября 2011
Olen`ka))) 21 сентября 2011
Летит )))
_А-Л-Ё-Н-К-А_ 21 сентября 2011