⅞ ₯ὍҨҩᴥ₰........

Немного тяжело. А может и немного скучно. Бросаю курить. Хочу вернуть её. Я без неё не могу. Я не могу быть с ней жестокой. Я с другими дурами могу, а с ней нет. Просто ты другая дура. Ты дура моей мечты.






Она быстро подошла к нему; они не стали обниматься, как другие пары, встречающиеся там же. Они только долго смотрели друг другу в лицо, и всё же, этот момент был настолько личным, что я отводила глаза в сторону.






— соскучилась?
— нет.
— правильно. я тоже, поэтому и звоню.





— А ты скучаешь по мне? Скучаешь? У тебя стонет сердце когда ты думаешь о том как я закусываю нижнюю губу или смотрю, опустив ресницы в километры, а?
— Нет..
— Чёрт возьми






— За что мне нравятся женщины, — говорил он, спускаясь по лестнице, — так это за их способность белое превращать в чёрное. Доброе дело — в злой умысел, правильный поступок — в грубый фарс. Идиотки!






Знаешь, как я сейчас представляю себе рай? Закрыться на несколько месяцев в спальне с наглухо задернутыми шторами, свернуться калачиком в постели и накрыть голову подушкой, чтобы никто не слышал, как я всхлипываю






Она ушла… куда, не имеет значения, оставив способ «как превратить себя в растение».






И, в конце концов, сказала себе, что никогда, ни в кого, ни за что.






— Я не верю, что это конец. Ты не можешь не любить меня.
— Ты превратилась в ничтожество, ты стала ничем, здесь некого любить.






А ведь известно: кто молчит, тот чувствует себя мудаком.





— Ты скучал?
— Конечно! Ты?
— Нет.
— Ничего для тебя не значу?
— Дело не в этом. Как можно скучать по своей частичке?! Ты часть меня. А частичкам все равно суждено воссоединиться. Чтобы не случилось










Чтобы взаимоотношения были успешными, они должны быть для двоих важнее всего остального — важнее, чем карьера и деньги, важнее, чем машины и одежда. Короче говоря, расставание не должно рассматриваться даже как вариант. Не важно, насколько горяч спор, ни одна из сторон не должна угрожать разрывом. Как только расставание становится одной из возможностей — не имеет значения, насколько отдаленной, — впереди неприятности.









Они все равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом все равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы — ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.

Они уйдут, и никогда не узнают, что каждый раз, когда они кладут трубку, ты продолжаешь разговаривать с ними — убеждать, спорить, шутить, мучительно подбирать слова. Что каждый раз когда они исчезают в метро, бликуя стеклянной дверью на прощанье, ты уносишь с собой в кармане тепло их ладони — и быстро бежишь, чтобы донести, не растерять. И не говоришь ни с кем, чтобы продлить вкус поцелуя на губах — если тебя удостоили поцелуем. Если не удостоили — унести бы в волосах хотя бы запах. Звук голоса. Снежинку, уснувшую на ресницах. Больше и не нужно ничего.

Они все равно уйдут.

А ты будешь мечтать поставить счетчик себе в голову — чтобы считать, сколько раз за день ты вспоминаешь о них, приходя в ужас от мысли, что уж никак не меньше тысячи. И плакать перестанешь — а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: “Надо ему показать.”