Реланиум

Мне кажется, жизнь лишь обочина бескрайне-счастливого сна.
Точнее чем бритва отточена, но так же невечна она.
Мы... ждём в огне — свет не мне — жизнь не мне...
Ты... спишь на дне — лёд во сне — ночь в огне...

Жизнь... Истекла — в чёрных огнях иная жизнь к тебе пришла!
Хрупче стекла; прямо в горячих лучах вечных лет прежняя в горечи себя сожгла!
Вот и. Дорога. Которой ждала ты всю эту короткую жизнь.
Скорость и скорость. В изначальном своём сочетанье, в стремленье в изгнанье сошлись!

В пузыре темноты, в свежесколотом обсидиане
Три лиловых тюльпана в вишнёвых секретах росы, и наставшая жизнь — тоже в нём.
Наконец понимаешь: лишь прямо, лишь только вперёд, и не нужно ни центра, ни круга, ни граней...
Ни стремленья друг к другу... Пока всё не стало огнём.

Поджигается пламя сознанья — цветком, обнажённой на белом экране.
Примечаешь свой бедный, затравленный, в отвратительном состоянье, обожжённый рот.
Развивается ужас, при виде которого ты, задыхаясь, теряешь надежду на долгий подъём привыканья
Обнаружив, что всё, что ты знала когда-то, здесь неумолимо умрёт.

В безысходной тоске извелась ты по яркому свету.
Но все лампочки, что ты тогда покупала, сгорели. Кривая морская звезда
Этой ночи украла его. А за что — ночь не держит ответа.
Нет ответа... Никогда.

Ты видишь пред собой волшебные кристаллы. Трагически просты: от них любовь — живёт.
Бог одарил людей душою из тантала. Душа тантала тугоплавка, никогда не потечёт.
На много тысяч лет — горячая усталость. Прошла минута на пути, что ты искала...
Нет, бесполезно ждать. Надежды не осталось. Переставляешь ногу; ты пойдёшь вперёд.

Так движется двойник в ином сплетенье света. Вид розовых огней, когда идёшь домой.
Так в перламутровом шампуне пирамидных нервных клеток рождает странные желанья странный вой
Немного утешающий под действием таблеток; и так летит душа в полёт последний свой.
Так в сердце гибели, с ума сведённой цветом, в лиловых отблесках теряется покой.

Накаты-перекаты бездн над головою. Над ней — огонь большой, оранжевой Луны.
Хоть что-то, что здесь — «так», хоть что-то есть с тобою. Пропало всё — погибли даже сны.
В стенах без потолка слышны на фоне воя сигналы брачных игр, но сами не видны
В спектральном кобальте от неба и покоя создания, каким они нужны.

Но как только ты двинулась, в воплях забвенья пришёл генерал Лан-Пирот,
Втрое выше тебя, чтобы было страшнее, он чёрным явился в безмерную эту обитель.
Обретаясь внизу на замшелых камнях, он удерживал в чёрном сознанье пустую дорогу вперёд,
Превратив твой браслет на руке в невозможно-жестокий, сводящий с ума раздражитель.

Его грустное золото как-то неловко светилось. Браслет отдала тебе мать
Его бережный круг повторял твои волосы — нежно, прохладно, приятно...
Было время, когда ты могла каждый день его ласковым блеском играть
На руке твоей... Только та жизнь истекла безвозвратно.

Коридоров и лестниц пустых толчея привела тебя в зал, где, в тумане по пояс,
Осторожно ступает фигура твоя — чтобы с мраморных плит не упасть.
Ослепительно-белая пропасть внизу. В красно-розовом свете сплетается с воем
Истерический плачь: будто кто-то насилует девочку... Прямо за этой стеной, но туда никогда не попасть.

Может, так вот отсюда слышна тошнотворная жизнь интерната,
Где в горячих постелях ночных несчастливые девочки видят горячие сны
В поцелуях кошмаров растут, и, взрослея, уходят под дождь из своих надоевших кроваток,
И от жизни, больные, бегут — никогда никому не нужны.

И в жестоких изъязвлениях... В мечтах о том, как прежде... От уколов медсестёр они
рвались на ручки к маме —
Ожидают на Луне найти пламенный и ясный... Отдых после гибели, родного дома вроде.
Я прозрел от их влечения. В чёрную одежду
Приодену я всех девочек с чёрными зрачками.
Что могу помыслить я в сочувствии напрасном? Их хорошенькими ножками дотуда не доходят.

Но их души всегда ходят лишь вокруг — а твоя дорога прямо поведёт;
Я выбрал тебя, ты знаешь тайный ход! И твоя судьба — одной туда войти...
Дальше Луны легли твои пути — и ты сама идёшь уже не первый год,
Чтобы помочь всем людям что-то обрести.

В минорной тональности лет. Теряет сознание свет. Меркнут и вянут цветы. Меркнешь и вянешь и ты.
В тёмном свечении лет. Гибнет медлительный свет. Множит ночные мечты. Жизнь ещё хуже чем ты:
Так, она обещала любить — врала. Так, она не могла позабыть — могла.
Так, душа не горит на земле — сожгла. Так, на земле она может спалить — дотла.

Ток ударил в царство дня. Все бежали от огня. В небо свора молний рвалась.
Ужас на Земле. Наших душ течёт река. В вечной гонке. В облака. Ночь на шее ветра мчалась
К кладбищам во мгле. Не взойдёт больше солнце. Не взорвёт для тебя горизонты.
Свет больше не светит. Твоя гибель осталась в секрете.

Гребни вод коротят электрическое небо. Волны мглы холоднят наши звёзды на погонах.
Свет непрерывно восторгается току на потребу; и умирает на счастье холодных разведённых.
Выше настенных вершин. Течёт со свечей парафин. Быстро мутнеет слеза. Тайной Вечери глаза —
Два пламени ждут высоко. На небе им очень легко. Целуют тебя на стене. Тень — лишь мечта обо мне.

Не здесь ли ты нашла, в тлетворных этих залах отдохновение в ключе «большой мечты»?
В каких только туманах ты, подруга, не блуждала — их фосфор вздохом поджигала ты.
А сколько ещё бездн таят их покрывала — где пропадают души навсегда?
В неверном фонаре лампадка замирала... Усталые растенья стен. Вода...

Но ты идёшь вперёд. И мгла и пропасть — обе — сплетаясь, мчат тебя всё дальше в водосток.
Так бесполезно жить, когда лишь близость гроба являет разуму обычный молоток.
Так обречён твой взгляд, когда в любую бездну в ознобе гибели тебя уже рвало.
Туман и плоть сплелись, они сейчас исчезнут. Во тьме подвала чьё-то тело взорвало.

Пускай лишь пять секунд вас с ним синхронно мчало — вы были вместе в развивавшейся мечте.
Был дьявол или Бог — ты точно не видала, но, об руку рука, была с ним на кресте
Продажной странной мглы, безмерной мутной ночи и тяжких вздохов скрытых гиблых ям:
Да, ты обречена. Жить больше ты не хочешь. Ты отдаёшь себя бесчувственным камням.

Любимая, о нет! Не пробуй отвертеться — ты так лишь снова повторяешь свой исход.
Пришла в зелёный свет — он дал тебе раздеться. Ты видишь капельницу. Что произойдёт
Когда ты выйдешь вновь, опять под это небо? Вон — схизматически горит над головой
Спектральным кобальтом, который в быстром сне бы смущал несбыточной, безмерной высотой.

О, в этом сердце лабиринта ты опять увидишь их! Отдашь им образ свой, трагически-разбитый,
Но не потушенный крушеньем. — «Олтари ещё живых?..» — Нет, лишь замшелые, отколотые плиты!
Здесь ты, впервые отвратив себя в отвергнутой мольбе, свои заплаканные очи закатила.
Я задыхаюсь от любви! Я покажу тебе... огни святого Эльма на могилах.

Их тут четыре. Малахит сокрыл под красочностью плит их онирические маленькие кости.
В болотной комнате туман, лимоном каждая горит — в юдоли плача в эту ночь ты будешь гостьей.
Пока несбыточный ноябрь пронзает холодом и тьмой волшебный шар, что заключает мир живых,
В горячих ваннах обнажённые лежат во тьме ночной; и ты, прохладная — предел мечтаний их.

— Вот! Моя душа потеряна. В тоске о том, как прежде... Лёд вишнёвых грёз своих я вёл на встречу с Вами...
Вёл, мечтая одарить Вас всех пламенной и ясной зрячестью, доступной лишь там, за дверью рая.
Умерла моя уверенность. В чёрную одежду
Приодену я всех девушек с чёрными зрачками.
Всё, что бы ни делал я — трагически-напрасно. Всё, что бы ни создал я — рано умирает.

Гасит стихия гроз на распавшемся экране в смертный час все надежды бледной мглой.
На гребнях вод корабли не разбившихся желаний чёрной дорогой мчат рука об руку с тобой!
Ты неожиданно напорешься, когда уже не ждёшь — на хрупкий дар, рождённый бездной облаков...
Надежды нет? Но ты в той розовой коробочке найдёшь вдруг: « — Милосердие?.. О, что это — любовь?»

— Вновь цвета весны, как дождь, сочны, взрывают наши сны. Осенний снег, огонь слюны — цветы обречены.
— Но придёт весна — вернёшься ты! Вновь в её цветах — твои мечты!
— Вновь родители придут — для них всё та же ты! Любят и грустят — для них живая ты!
— Так хоть во сне ты им грезься, сверкая траурным бантом — Vivificantem in pestis. Protectorem et Sanctem.

В твой рот ворвется виноградным соком влажность, и внутри — всё оживит её искрящийся поток,
И, подхватив таблетку вечного, в сознанье водворит — то, что находит человек, а дарит — Бог! —
В безднах траурных льдов и искрящихся арок, о несбывшейся жизни безмерно скорбя —
В самой чёрной из бездн — ты получишь подарок; как залог жизни новой. Мы любим тебя.