IV

river of parathyn
Восхитительный вечер перед ночью — он будет забыт.
Восхитительный вечер перед ночью, в которой есть радость и горечь.
«...Восхитительный мир перед тем, как ты будешь убит.».
Умирающий остров.
В последний раз видевший свет на границе вечернего моря.

Точно праздничный месяц, отдавший ребятам мечты,
Он подарит любовь беднякам ...
читать целиком »

Мне кажется, жизнь лишь обочина бескрайне-счастливого сна.
Точнее чем бритва отточена, но так же невечна она.
Мы... ждём в огне — свет не мне — жизнь не мне...
Ты... спишь на дне — лёд во сне — ночь в огне...

Жизнь... Истекла — в чёрных огнях иная жизнь к тебе пришла!
Хрупче стекла; прямо в горячих лучах вечных лет прежняя в горечи себя сожгла!
Вот и. Дорога. Которой ждала ты всю эту короткую жизнь.
Скорость и скорость ...
читать целиком »

Лишь бескрайнее, тёмно-лиловое небо над низкой, укромной землёю.
Одинокий огонь на её чёрном фоне живёт.
Может, чьё-то окошко над очень высокой, сырой, неуютной холодной травою...
Может, там ребятишки... Отца ждут... А он всё никак не придёт?

Приближаю картинку к глазам. Ещё ближе, поближе, ну... Ближе...
Так и знал, что ошибся. Возьму-ка очки — стал я стар...
В отношенье лилового неба я прав, но вот пламя там ниже...
Ну какой дурак выдумал снять с высоты одинокий осенний пожар!

Чей-то домик безвестный, упрятанный в траурный ельник
Позабытый до нового лета, спокойно и тихо горит.
Дым похож на печной, но покроется угольной прелью
Обгоревшая печь, когда талые воды в овраги весна устремит.

Может быть, его всё-таки тушат — отсюда не очень-то видно...
Хотя нет. Он, похоже, реально сведёт сейчас давние счёты с собой:
Побеждённый в безмолвной тоске этой ночи фригидной;
Украшая убогим пожаром туман над усталой землёй.

Я — бессмысленный зритель. В его неподвижном горенье
«Так горят в храме свечки в руках у послушных ребят»
Вижу призрачный зрак, лабиринт неземных отражений.
«Так, страшась общей гибели, свет с отраженьем горят.»

Что же делать хозяевам, ну почему они всё же бежали,
В глубине души зная, что их разлучат навсегда!
Может быть в этот самый момент они были в кино, и на белом экране дрожали
Полевые цветы и растенья: овёс, васильки, лебеда...

...Нет. Скорей этот дом очень долго был осиротелым.
Тот, кто раньше с надеждой в душе его строил — однажды ушёл в небеса.
Поручив его детям и внукам... Но дом в тот же день надоел им.
И с тех пор, к сожаленью, подругой обшарпанных стен была только ночная роса.

А сейчас, когда дым закрывает пришедшие с юга
Облака и туманы холодной и чёрной рукой
В ореоле огня отступает и эта подруга
Чтобы не было в новом аду у него никакой:

«Как я долго лгала — в безысходной и горькой обиде
На твоём страшном месте не выдержит больше никто...»
Появляется жалость к себе: дом горит, а козёл, вот, не видит;
Неподвижность огня мирный растр отловил в решето.

На пустых пепелищах, в ночи пламенея,
Укрываясь в траве, чтоб не видел их ты,
По сгоревшим избушкам растут орхидеи —
Безвозвратно погибших привычек цветы.

Rust and dusk and dust.

...горит костёр, горит во мгле на пляже
а в нём сжигают укативший май. Который в эту ночь под пепел ляжет...
Красноречив твой взгляд: «Не умирай...».

...сгорает полночь в закопченной бочке.
Там, слева, на мосту — иная жизнь. Холодный город в наивысшей точке.
А здесь — да ладно... Греются бомжи.

...я с ними тих, задумчив, неразгадан...
Моя судьба им на фиг не нужна. Я не похож на них ...
читать целиком »

Когда горькою нежностью осень пролилась
В безутешном терпении к пасмурным дням,
Под конец своей жизни она объявилась
Собирая росу по бескрайним полям.
В обездоленном сне через чахлые земли
Очень тёмным пятном она шла в тишине.
Шла, послушна листве, её шёпоту внемля
Вдоль глухих деревень, утопавших во сне ...
читать целиком »

Если буду когда-нибудь я отчуждён, отрешён, на одре сумасшедшего дома
Одиноко лежать и читать и вообще ничего уже не понимать
Вы же правда не скажете мне никогда ни о ком из родных и знакомых
Что кого-то в ненужных, бессмысленных сутках сегодня не стало опять?

Может — это покой? Если так — я его один раз уже видел...
Хоть и много другого хорошего в этой загадочной жизни видал;
А чего не успел разглядеть — уж наверное как-то нечётко предвидел
Всё ж не даром бессмысленным мыслям три четверти жизни отдал!

И сейчас иду в лес... А октябрь шелестит под ногами
Ледяным наждаком и засохшей листвы табаком
Я не вижу людей, что встречаются мне временами
Да, признаюсь, они наяву тоже грезят не знаю о ком...

Скрежет старых машин слышен мне неизвестно откуда.
Монотонно-глухой — не объёмный и даже как будто не полностью звук
Повторяясь упорно, впрягается в сердце глухим ожиданием чуда
От которого всё, что промокло и сгнило, всё так же не сможет по новой родиться вокруг.

Я смотрю, не вполне понимая, на блоки подъёмного крана —
Как он жалок и ржав, бесприютной стрелой над далёким обрывом повис.
Так и хочется крикнуть:
«попробуй, нырни с головой, пролети метров семь, упади в это чахлое поле сухого дурмана
На твоём незадачливом месте любому давно бы пора уже грохнуться вниз!»

Но какой толк услышать свой голос сквозь бледный, хотя и не белый
Не вполне даже воздух — а так — лишь наружность и внешность, лишь Вид?
В нём давно уже всё, что могло, отцвело и истлело,
В нём отсырело всё так, что даже бензин не горит.

В рюкзаке у меня за спиной — может быть, это странно...
Всё равно как обычно — нет, ни для кого не секрет: там шесть литров воды.
Я набрал её там, где она из-под старых (пускай понарошку) сочится корней постоянно
Научившись и с летом дружить, и с зимой, приодевшись во льды.

А когда потемнеет, над чёрным в ночи полигоном
Мне привидятся чёрные вышки заводов — как чьи-то враги
И над скромным осиновым лесом поднимут созвездие красных огней Саурона
Намекая на то, что однажды придется платить за долги.

А потом, вслед за этим — но этого я не увижу
В ожидающем утра тумане за час постепенно погаснут огни
И, ворочаясь в смятой постели, я к стенке придвинусь поближе
Но увижу во сне только старые, мокрые пни.

lilacs of flesh.
Я ещё не вернулся домой. В неуверенной, медленной ломке
Гибнут летние дни, выдыхаясь под бархатной мглой.
Мама в комнату входит, прикинувшись вдруг незнакомкой
Время лета отходит. Я ещё не вернулся домой.

Ещё нет ничего. Лишь туманами светятся в окнах
Проходящие мимо людей бесполезные числа и дни.
Осторожно приляг. От дождей-то постель не промокнет
Даже если невовремя в тихую нашу обитель решат постучаться они.

Календарь на стене ещё в августе где-то потерян
Но в нём дальше наступит сентябрь, а сентябрь ещё не пришёл.
Только август ушёл. Я устал и немного растерян.
Этот месяц — секрет от ещё не представивших будущий фол.

Мне знакома безудержность нежных сношений
Между тлеющей ночью и тающим днём
Но я чувствую необратимый поток изменений
Что к рождению лет их приводит потом...

И всё же сумки стоят на полу, они только сегодня приехали с нами.
Возвратив их домой — мы оставили их навсегда,
Чтоб когда мы по комнате ходим, они как назло под ногами
Отвлекали всё время... Как будто случилась беда.

Но где-то в поле сейчас люди, в серой росе отряхаясь
В тумане дней собирают запретный, прекрасный и чувственный мак.
Эротично отцветший в июле, в душе он по новой сейчас расцветает,
Точно стебли иссопа, которые выглядят как-то не так.

Наливаются числами воды в гранёные стёкла стакана,
В калейдоскопе которых они потемнеют и станут как чай.
Но я не трону его тридцать дней. А когда, в тридцать первый, все чувства к любимой устанут
В него поставлю я три стебелька для неё. Выключай

Выключатели всех надоевших электроприборов
Посиди в бледных сумерках, тихий и чистый, какой только ты
Был в неловком ребёнке в ушедшей волшебной стране, по которой
Навернулись опять безответные слёзы минут и завяли цветы.

А потом, в сентябре, в полноправном уж вечере года
В электрическом свете накроются сумерки этого месяца призрачной мглой.
Но ещё не встречалась мне осень под серым дождём небосвода
Только лето прошло. Я ещё не вернулся домой.

hymen
Этот богатый дом стоит на берегу ничего, на берегу мечты, на берегу... только тумана,
Но он не с той стороны, в нём гасят вечером свет, и ночью в нём несветло.
Он может быть отражён в обжигающих душу прекрасных глазах наркоманок
Таких мечтательно-кротких — всему земному насилью назло.

Днём в нём играют шары с цветами несуществующих воспоминаний.
В нём всё на десять лет раньше, всё кроме твоей так бесполезно уставшей души.
Здесь все так любят тебя, здесь наконец навсегда ты нашёл отвыканье
И цветы 1-го мая. Так были раньше они хороши!

Как не стесняется голый ребёнок души обнажённой
Так наша душа — пламя. Навсегда подожжённое.

Но здесь все те, кого любишь ты — все почему-то моложе
На десять лет. Ты беседуешь с ними, играешь... Ты их такими забыл.
Все как-то были тебе они такими родней и дороже
Но здесь как будто они не они — точно ты фотоальбом, заскучав, приоткрыл.
Твой флот бумажный... Он тысячу лет как уплыл.

Украсят реки цветов и потолок и плафоны и люстры
И в хрупкой жизни твоей годовщина пройдёт, растворив мимолётный паркет.
Здесь расцветёт и увянет чумой миловидных людей ниоткуда идущее чувство
Покрыв его лепестками и прахом и тьмой через тысячу лет.

Как не стесняется голый ребёнок, желающий к маме
Так наши стихи — навечно подожжённое пламя.

... Днём хорошо и приятно, всё так наполнено радостью, жизнью и светом
Чуть неожиданным, ярким и чистым... Но здесь всё равно ты в гостях
Здесь ты навек одинок. И пусть хозяева любят тебя — в этом доме взаимности нету.
Твою любимую здесь ненавидят, как в самых трагических снах.
Вслед за её привиденьем ты тихо уходишь в мечтах...

«Меня зовут Родедорм, я генерал на Луне, я одинокий несбыточный странник.
Меня зовут Родедорм, на своём белом коне я мчусь вперёд до потери сознанья».
Я полюбил эту жизнь за дыханье.

Когда протыкают плевы
Теряются девы, которых в нашей галактике втрое меньше, чем звёзд
И млечный путь их секретом оживляет в могилах солдат, чтобы когда протыкают плевы
Не скрывали они от тебя своих тёплых и искренних слёз.

Это не рай, а всего лишь возможный уют, чуть на «Красную Розу» похожий.
Но только здесь ты поймёшь как человек хочет жить. Не умея... И с горечью рушится как;
Нет, не нарочно: — всегда подбирая обломки, обратно сложить их опять он не может
В конце концов оставляя себя раскурочено-мёртвым — дурак.

На часах просыпается время мечтой отражённой
Дети тоже похожи на пламя. Навсегда подожжённое.

Рано вставай... Ты рано вставай... Ты... рано... Вставай...
Кладбище ждёт...
Рано вставай... рано... вставай! ты рано... вставай...
Ляжешь со мной...

Ветер тихонько качает колосья травы и тяжёлые чашки цветов — и приснился мне рай...
Ты подожди пока лес за оградой шумит, пока тёмный рассвет не прервал наш усталый короткий полёт
Липы безродно висят, собирая одор эротических снов и последние дни и беду и... Поблёкший туман...
Ночь распустилась невнятным и странным рассветным цветком, утренеющим в памяти— все ещё спят...

Свет орошает родившийся день очень странным сиянием солнца и нежной водой...
Вскоре за шторой окна вновь расстелется пасмурный полдень, утопит подсолнечник утра в холодный дождливый фонтан...
Луч ослеплённого света не может ворваться в глаза непроснувшихся бездн. Электрический скат
Голую мёртвую ночь одевает холодной и бледной полуденной мглой...

Вновь над уставшей долиной в цветах из пластмассы летит неземной самолёт...
Я замечаю его над цветными могилами, вдруг услыхав его медленный кроткий рокочущий рёв...
Скоро его одинокий нарядный и праздничный след лунным светом прощанья сверкнёт
В небе над нашими глупыми душами, сбросив последний рассветный покров.

Подвиг окончен провалом, жизнь гибнет на наших глазах — только дай мне ещё один шанс
В этом погибельном утреннем пламени вспомнить, любимая, вид твоих губ
Я наблюдаю, теряясь, как рвётся в мои нецветные глаза и в холодное горло
дневной нецветной декаданс — Я обновляюсь бесцельно, луна не сверкает, отныне всё загнано в «Куб».

Всё что я помнил когда-то, я помню сейчас, на пороге счастливого дня распустившейся жизни иной...
Дни сумасшедших смешны и похожи на память о прожитых пытках, навечно умчавшихся прочь...
Но когда я в квартиру вернусь, перед зеркалом я на секунду помедлю и вместо тебя поцелуюсь с собой
Мы так похожи, что это почти незаметно — в комнатах ночь.

Жизнь никогда не проходит без толка, она очень цельна и правильна, точно ночной вертолёт...
Жизнь очень схожа с гиперболой, нет ни конца ни начала, мы в центре, она оплетает нас тонкой своею кривой.
Дай твои руки, они снова будут живыми, ты будешь живой и ты снова вернёшься домой...
Нет, холодны. Холодны как лёд.

Рано вставай... Ты рано вставай... Ты... рано... Вставай... Кладбище ждёт.

В белых полночных мечтах я срываю цветок TIAMAT
Странно, пока я один, но, наверное, встречу тебя и тогда навсегда подарю.
В бледных мечтательных сумерках, скорчившись, кончился день на земле, но по-прежнему спят
Люди... А я, отравившись холодным огнём за окном, в отражённых лампадах, горю.

Рано вставай... рано... вставай! ты рано... вставай... Дождь за окном.
—

Всё теряется. Так а откуда оно заявилось?
Вечер уже. А в общем, всё нормально прошло, ничего особенного — день как день.
Могло быть и хуже. Теряешь контроль, наглотавшись воды, задохнувшись во тьме среди ила...
Уж могила готова. Куда побежал­-то? Все здесь, подыхаем в объятиях стен...

Вот тюльпаны — они для весны. Их от лесу зимой не дождёшься.
Темнота для безглазых. Всё правильно. Выдохлись. Что им. Тюльпаны — они для весны ...
читать целиком »

no evil is here at all
Была долго на ноуте нашем рабочем картинка одна.
Был, по-моему, Нью-Йорк. Я не помню — там стала другая.
Всё забытое спит, но не гибнет. Поднявшись со дна
Наши жизни вернут себе плоть. Знаешь... да. Их никто не сжигает.

Наши рты сочетались бесцельным, но вечным огнём.
Наши руки сплелись в его пламя. Корнями восходит он к аду.
Он жесток и капризен, но всё, что мы можем предвидеть — внезапно случается в нём ...
читать целиком »

dying girl’s defedil
Вот, плутал много дней, и фонарь мой на палке заплечной
Потемнел, запотел, закоптился, и масло почти уже кончилось в нём.
И потрескались стёкла от призрачных веток, колючек и зарослей встречных...
Быстротечна дорога в туманах. Жизнь вечером — явней, чем днём ...
читать целиком »