История без названия

vol. 3 знакомство

Мне было несколько не по себе, как будто я влезла в чью-то душу, не имея на то права, слова маленького цыганенка произвели на меня сильное впечатление и я решила, что непременно зайду в гости к его бабушке-ведьме. Здесь становилось интересно, пахло мистикой и драмой – моими любимыми жанрами. Но я решила не зацикливаться на чужих жизнях, по крайней мере сегодня, мне по-прежнему нужно было привести в порядок свою собственную. Десяток пропущенных звонков на телефоне здорово тешили мое самолюбие, но тщеславие – серьезный порок, от которого стоит избавляться. Я разбила сердце Любимого и потешаюсь бездушно потешалась над его страданиями, поэтому твердо решила оградить себя от подобного самолюбования. Все просто – отключить телефон суток на трое, возможно, он успокоится и смирится с тем, что все кончено. Ах, вряд ли, он игрок, который привык исключительно к победе. Он достанет меня сквозь землю, пригвоздит к дремучей иве и потребует объяснений. Но не сегодня. Сегодня я буду наслаждаться остатком дня.
О, сколько труда мне стоило найти старый дедов велосипед, он оказался в коморке под лестницей – пыльный, со сдутыми колесами и заржавелыми спицами. Сдаваться? Не в этот раз, сосед с ближайшего дома, автомобилист с красным полным лицом, согласился мне помочь и одолжил ножной насос, полчаса возни, и дело сделано. Сейчас «железный конь» не казался мне таким непомерно огромным, и я без всякого опасения отправилась в свое маленькое путешествие этим погожим осенним деньком, выбрав дорогу, тянущуюся вдоль реки. Пешком это расстояние преодолевалось в течение получаса, но на велосипеде я достигла стальной взблескивающей на солнце глади в течение пяти минут, промчавшись по пыльным проселочным тропам и не встретив ни одной живой души. В далеком детстве я боялась выезжать куда-то одна, мне было неловко от взглядов сельских жителей и байка о том, что злой дядька непременно посадит меня в огромный мешок и унесет с собой крепко-накрепко засела у меня в голове. Взрослые часто думают, чем попало, но не головой, когда зарождают в детях своими историями подобные страхи, многим никогда не удается вырваться из их объятий и до преклонных лет им чудятся монстры под кроватями, призраки в старых домах и оборотни в лесах. Частично дело, конечно, в воображении, но вместо того, чтобы развивать его в нужном русле – творческом, например, - мы зациклившемся на своих страхах и держим их глубоко в душе медленно становясь личностями психически рассредоточенными. А потом человеку становится уж совсем невмоготу справляться со своими фобиями, появляется острая необходимость кем-то с ними поделиться, вылить душу: талантливые и асоциальные марают холсты, исписывают бумагу, создают кино; богатые и испуганные – бегут за помощью к психологу, каются и искренне надеются, что обретут панацею. Я же по прежнему опасаюсь и одновременно отгоняю свои страхи, мысленно убеждая себя, что это просто детские страшилки, не более и в то же время чувствую облегчение от того, что улица неправдоподобно пуста.
Не спеша, чувствуя как прохладный ветерок целует мое лицо, я мчусь вдоль реки, лавируя между залитыми вчерашним дождем ямами, смотрю прямо перед собой и ощущаю полноту жизни, как никогда. Человек способен быть счастлив даже, когда один. Он вообще существо самодостаточное, а умение ощущать удовольствие от одиночества – безусловно, дорогого стоит. Я этому искусству только училась при чем не слишком успешно. Нет, мне не нужен был никто в эти секунды, когда солнечные лучи, скользящие по лицу, заставляли жмуриться, а пожелтевшая листва, нашедшая свое последнее пристанище на земле, тихо шуршала под колесами велосипеда. Но я знала, что непременно впаду в апатию, переступив порог дома, когда на деревню упадет вечер. И снова испугаюсь вычурных теней, отброшенных на стены узорчатым, изгрызенным молью, кружевным тюлем. И старая яблоня, растущая у самого дома, снова начнет барабанить ветками по крыше, как недовольная старуха, и ветер будет нашептывать свою ночную посвистывающую песню, влетит сквозь щели в помещение, устроит сквозняк и вызовет старых духов, добрых, безвредных, но пугающих, как и все неведомое.
Отвлечься. Вот главная установка на сейчас, прибавить скорость, заставить ветер хлестко бить по щекам, почувствовать, как кровь приливает к конечностям и мчаться, куда глаза глядят. Там, за березовой рощей, которая виднеется с моего дома, есть заброшенная лодочная станция и в трех метрах от нее дом с длинным пирсом, ведущим к самой реке. Пятнадцать лет назад, когда пирса еще не было, пляж выглядел дико и неприветливо, нависший над берегом песчаный карьер, как говорили взрослые, был опасен для жизни – свалишься с высоты в реку, подхватит течение и вряд ли кто-то угонится за тобой, чтобы спасти. В те года мы были очень дружны с Кириллом, его отец, опасаясь за наши жизни, принял решение построить пирс, потому что дикий и самый опасный лоскуток пляжа пришелся нам очень по вкусу. Мы прыгали с почти двухметровой высоты, приземлялись в нескольких сантиметрах от воды, скользили на мокром песке, превращающемся в почти вертикально идущее дно, которое терялось в мутноватой воде уже на расстоянии широкого шага. Никогда ни он, ни я, не промахнулись, никогда наши ноги предательские не поехали и речка не слизнула нас, словно никому не нужный мусор. У нас как будто было с ней соглашение о неприкосновенности – мы платили ей безграничной любовью, она же была к нам добра и терпелива.
Пирс значительно изменил первозданную красоту этого места, но вода стала спокойнее, река за годы обмельчала и стала пригодна для купания, городские жители начали разбивать здесь кратковременные лагеря, сбегая с душных городов в жаркое время года, и место как будто ожило. В наш маленький карьер ворвались незнакомые люди, но мы стойко приняли эту несправедливость, а позже даже познакомились с другими детьми. Они не стали константами, но некоторые запомнились. Наши игры были подвижней, а общее воображение подкидывало много потрясающих идей для воплощения: так, мы играли в какую-то мифическую войну, в политику, в семьи, в королей и королев, в сыщиков и разбойников и многое-многое другое до чего могла додуматься сплоченная детская фантазия. Я и Кирилл всегда были в одной команде, не смотря на других мы старались держаться друг друга и всегда действовали превосходно: быстро, слажено и сообща.
Роща осталась позади, сейчас взберусь на холм, покачусь вниз и окажусь у самого пирса, а левее будет деревянный, выкрашенный в темно-синий цвет дом с большими низкими окнами и крошечным балконом на втором этаже. Кирюшин отец любил стоять там с сигаретой в руках и долго-долго смотреть в небо и на воду, словно он видел что-то, чего не видели остальные.
Но за холмом дома не оказалось, вернее он был совсем не таким, каким я его запомнила. Мне почему-то казалось, что здесь ничего не должно измениться, несмотря на пролетевшие года. Вместо запомнившегося мне двухкомнатного летнего домика от входа которого к самой реке тянулся шаткий деревянный мост, держащийся на двух шатких балках на воде, я увидела не большой, но новый дом на срубах, похожий на альпийские, которые очень распространены сейчас на горнолыжных курортах. Пирс тоже был отремонтирован, он стал крепче и выше, а еще появились перила, покрытые бесцветным, блестящим защитным лаком. Теперь мимо дома вдоль реки проехать было нереально, необходимо было огибать его слева, а потом снова сворачивать к большой воде. Я отметила изменения, но воистину разволновалась не из-за этого. Спрыгнув с велосипеда, чтобы получше рассмотреть дом, я сразу заметила стоящую на заднем дворе машину – темный внедорожник и, кажется, не из дешевых, рядом с ним вертелся мужчина, через секунду он исчез в доме, а потом вышел в главную дверь, замешкался у входа и медленно зашагал по пирсу к воде.
Неужели это он? Давний друг детства, с которым мы когда-то вместе прыгали в песок, заливаясь смехом и счастьем. Последний раз мы видели лет десять назад, когда мне исполнилось шестнадцать и мы случайно встретились в деревне – тогда мы лишь смущенно поздоровались и разошлись каждый своей дорогой. Правду говорят, что связь между детьми разрывается с возрастом, однако сейчас я была решительно настроена на беседу с ним, ведь мы больше не пугливые подростки.
Доски под моими ногами по прежнему скрипели, но он, заглушенный ветром и шумом воды, бьющейся о берег, похоже, не слышал моих шагов. Я медлила, застыла в метре от него, а потом он неожиданно повернулся и я отпрянула. Не он. Этот человек подходил по возрасту, но у него были совсем другие глаза – серо-синие, похожие на затянутое тучами небо, в то время как Кирилл был кареглазым молодым человеком. Как здорово, что я отчетливо запомнила цвет глаз друга детства, в противном случае я до сих пор бы думала, что стою прямо перед тем, с кем разделяла свое детство летними месяцами. В моей голове остался образ мальчика Кирилла – хорошего друга, немного малодушного весельчака, над которым можно было шутить без страха, что он обидится, в то время как вся информация о чертах его лица напрочь стерлась с моего жесткого диска. Остались лишь глаза. И сейчас с легким недоумением на меня смотрели, отнюдь, не они.
- Чем могу помочь? - услышала я прохладный голос незнакомца.
- Я обозналась, простите, - отозвалась я, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Неловко как-то получилось. Впрочем, не буду сдаваться, - простите, вы случайно не родственник Кирилла? – снова обернувшись, спросила я, - он жил в этом доме десять лет назад, летом, они приезжали с родителями, я подумала…
- За десять лет очень многое может поменяться, глядите только, Союз развалили практически за десятилетие. Страну! А вы спрашиваете о человеке, - ухмыльнулся мой случайный собеседник.
- И все же, судя по всему, вы имеете отношение к этому дому, надеюсь, вы не грабитель, - уголки губ невольно вздернулись, но я тут же подавила улыбку, - поэтому я и решила, что вы могли бы что-то знать о хозяине.
- Хозяин сейчас я, - равнодушно отозвался мужчина, - купил дом в августе у старика, убитого горем. Он смотрел на меня мокрыми от слез глазами, с каким-то благоговением и постоянно касался моего плеча. Не люблю стариков.
Мое сердце отчего-то сжалось, заподозрив неладное.
- Он говорил, что я буду здесь счастлив, как и его сын когда-то, меня не слишком воодушевило это заявление, учитывая, что сын старика больше года назад утонул в реке.
Внутри все похолодело, сердце сделало сальто, язык прилип к небу, но я нашла в себе силы спросить:
- Вы… помните фамилию продавца?
- Боровенко, если не ошибаюсь, - ответил он, а я тихонько ахнула, ощущая, как размякли ноги. С Кириллом Боровенко мы были погодки, через три года ему должно было стукнуть тридцать, но он не дожил до третьего юбилея. Наша добрая речка все-таки поглотила его, и мне, по сути, не должно быть ни капельки больно, мы были знакомы в прошлой жизни, память о нем-ребенке не сотрется с моих воспоминаний и, кто знает, возможно, он-мужчина меня бы разочаровал. Просто я слишком окунулась в пучину прошлого пока мчалась вдоль стальной глади, в те давно ушедшие времена и теперь мне было тяжело выбраться на сушу настоящего, чтобы хладнокровно принять произошедшее.
Я пришла в чувство, почувствовав, что мужчина придерживает меня рукой под локоть и вопросительно смотрит в глаза. «Вам плохо?» - спрашивает он, а я уже давлюсь предательскими слезами, потому что во мне проснулась глупенькая девятилетняя девочка у которой поздним августом забирают лучшего друга. Дед гладил меня по голове и приговаривал, что наступит новое лето, Кирюха приедет и мы снова будем с ним резвиться, не давая покоя несчастным родственниках, но он оказался неправ. Для Кирилла больше не наступит лето, тогда, десять лет назад, в мои шестнадцать, наше смущенное «привет» стало последним и неосознанным прощанием. Как ужасно, что мы не знаем, когда в последний раз видим людей, с которыми нас связывает жизнь.
Тихонько всхлипывая я, ведомая под руку, шла следом с незнакомцем в сторону дома. Я не чувствовала внутренней горечи, боль не сдавливала мою грудь, но слезы все равно рвались наружу, напоминая истерику. Наверное, на меня просто слишком много всего навалилось за это время, отсюда – нежелание держать себя в руках. Как низко – распустить нюни перед незнакомым человеком. Я утирала глаза рукавами спортивной куртки, а он о снисходительной усмешкой осматривал мое лицо.
- Ну-ну, довольно, хотите выпить?
Пробормотала что-то нечленораздельное, утвердительно закивав головой и через пару минут сжимала в руках граненый стакан и толстого стекла, наполненный янтарного цвета жидкостью. Глоток. Крепко, черт подери. Скривилась и смахнула последние слезы, удивительно, после живительного тепла, растекающегося по организму, так безумно хочется жить.
- Жаль, что именно мне пришлось сообщить эту ужасную весть. Вы его неплохо знали?
- Дружили очень и очень давно.
- Плохо, когда уходят молодые, - что-то явно не клеилось в разговоре, но я списывала некоторую напряженность на щекотливость темы, - вы приехали отдыхать? – Хвала Всевышнему, он это сделал, ушел в другое русло, виват!
- Скорее сбежала вон из города, там душно и люди…раздражают.
- Мизантропия? Понимаю.
- Не совсем. Меня раздражают не все, лишь те, с которыми приходится общаться.
- Клинический случай, - хмыкнул он.
- Правда? Думаете мне нужно к специалисту?
- В таком случае запишите и меня на прием.
- Вы, значит, тоже сбежали?
- Нет, я просто уехал, и пригрозил всем, что если хоть кто-то осмелится меня потревожить, я застрелю сначала нарушителя, а потом себя.
- О, и это вы пытаетесь уличить меня в мизантропии, - рассмеялась я.
- Я просто искатель красоты и покоя. Я люблю людей. Дозировано, без перебора. Зовите меня Ярослав, кстати.
- Влада, - представилась я, а потом мы долго говорили о том, как же здесь потрясающе красиво в это время года. За окном успел пройти мелкий дождь и лишь спустя час я опомнилась, что пора домой. Стоп. Пора? Кто сказал? Мне тепло, весело и интересно, так почему, черт подери, пора? Пожалуй, потому что не прилично засиживаться так надолго у человека, которого видишь впервые в жизни.
- Ты успел насладиться одиночеством? – спросила я, когда Ярослав провожал меня к велосипеду. На «ты» мы перешли молниеносно, не успев даже опомниться.
- Я сыт им по горло.
- В таком случае жду тебя завтра на обед, у меня есть отменное вино и свежее молоко. Говорят, мужчины любят молоко.
- Отлично, тогда с меня пластинки, - произнес он, я даже не успела поинтересоваться, какие к чертям собачьим пластинки, потому что фигура в черном гольфе уже находилась в нескольких метрах от меня и стремительно приближалась к входной двери.