Не говори мне об эльфах и я не скажу тебе, куда пойти

"Три вещи губят человека: страх губит разум, зависть губит сердце, а сомнения - душу"

«Пусть это фантастическая сказка, но ведь фантастическое в искусстве имеет предел и правила. Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что вы должны почти поверить ему».

"Если мы боимся жить из за страха перед смертью - то мы уже умерли"

Ощущение было такое, словно меня пытались утопить в бочке с самогоном, но я поднатужилась и героически её выпила. Вчера


Никогда не сходи ты с тропинки прямой,
Не снимай в пути кольцо с руки.
Не ступай за порог над холодной водой -
Береги себя, береги.


Тень появляется только тогда, когда существует хотя бы крупица света, так что сравнивать ее с тьмой по меньшей мере глупо.


Очарование эльфов…Его придумал тот же самый сказочник, который сочинил кровожадность гномов.

Я сдержанно поклонился, отвечая на приветственный блеск пятисантиметровых клыков.

Во всяком случае, жрецы никаких знамений не видели, разве что только после пятого кувшина вина, но они были так тусклы и серы, что никем не воспринимались всерьез.

- Странная мысль! Если совет бесплатный, то зачем тогда давать монетку?

Не случится никакого огня или бури, и вас не разметает на тысячи маленьких удивленных кусочков.

Эта «невинная душа», вполне вероятно, пару сотен лет ничегошеньки не кушала и теперь представляет для меня нешуточную опасность.

Я висел в пустоте и видел сны. Много снов. Красивых и страшных одновременно. Снов, где я просто был наблюдателем, снов, где я проживал тысячи жизней, снов, которые были правдой, и снов, которые были просто снами. Сны шли и шли, сменяясь, как разноцветные картинки игрушечного калейдоскопа моего далекого детства. Сны, ни к чему не обязывающие, сны, над которыми стоило задуматься, сны, которые стирались из моей памяти, как только они заканчивались, и уступали место другим, ни на что не похожим снам.


Одна из искорок пролетела прямо возле меня, на миг зависла перед лицом и, обернувшись огненной снежинкой, медленно кружась во мраке, стала падать. Я инстинктивно подставил ладонь, горящая снежинка огня упала на нее и растаяла. Ладонь обожгло легким морозцем. Огненная снежинка была холоднее льдинки.


Теперь только старики помнят о подвиге людей. Маленькая война на просторах большого мира. Маленькая драма и маленькая смерть. Сколько их было? Сколько их еще будет? Скольких героев незаслуженно забудут поколения и скольких негероев будут помнить, хотя они этого не заслужили?


Ты чужой, ты другой, ты не мой, не любый.
Но подожди, за окном идут дожди, не ходи, не думай.
Где же память твоя - низа оловянных колец?
Где же сердце твое - серебряный бубенец?

Лес терпеливо ответил, громадный, невозмутимый, он не боялся смерти, он не знал, что такое страх и по большому счету ему не было дела до несчастной дочери Дану, жалкого осколка некогда великого племени.


Чтобы – сразу, чтобы – издалека, чтобы разговоры – смолкали, шапки – ломались, а спины – гнулись.

Тонкие изящные пальцы (за изяществом почти всегда кроется сила) нетерпеливо сорвали голубой Печатный Камень.

У него отняли имя, теперь отныне и до самой смерти он будет лишь Императором, живым богом на земле…

Ему и в голову не приходило, что это может обидеть или задеть – как может обидеть или задеть правда?

Требовалось нечто большее, чем воспитание и прилежание. Требовалась кровь.

Тебе ведом страх, Император. Тебе ведома боль. Ты – каменное сердце Империи…но сам ты далеко не из камня. Ты глушишь черные мысли скачкой сквозь черную же ночь – но настанет миг, когда заглушить их не сможет уже ничто.

От его спокойного голоса бледнели и пачкали штаны самые отчаянные и бесшабашные.

Это было сладко. Это было славно.

Ты так хотела закалить меня, сделать нечувствительным к страданию…частично тебе это удалось. Но вот видеть, как гибнут дети…я не могу.

Я сотру вас с лица земли, я избуду саму память о вас! Мне плевать, кто вы для мира – добро или зло, вы – зло для меня!

Когда зверь начинает дергаться слишком сильно, повод укорачивают. Все правильно, только я не зверь.

Наверное, такой азарт правильнее всего назвать «гибельным», когда человек бестрепетно идет навстречу более чем смертельной опасности, идет радостно, предвкушая остроту риска, упиваясь им, смакуя каждый миг…

После чего ему пришлось показать, что он и в самом деле умеет очень быстро бегать.

Ты убиваешь, чтобы жить. Но тем, кого ты убиваешь, нет дела до твоих мотивов. Они умирают в муках…проклиная судьбу и богов. Тебя они не знают. Им все равно, как тебя зовут и что тобою движет.

Смертный не боится смерти. И потому он так силен.


Серп луны прорезал путь на ладони -
Не забудь о погоне -
Он не идет по пятам.
Кровь - железу, крылья - рукам,
Сердцу - хмель и горечь - губам,
Ты посмел обернуться сам.
Ой, колесо, вертись на стальных шипах,
Страх сгорел на семи кострах,
Но смерть твоя - не здесь и не там;
А я жду-пожду ночью и днем,
Сквозь тебя пройду огнем да мечом,
К сердцу - осиновым колом!



Душа с воем корчилась на липких камнях и умирала, съеживаясь в кровавый комок, уже не зная ни гордости, ни непокорства – совсем ничего, кроме бессловесного ужаса зверя, мучимого ни за что ни про что…


Честного не жди слова,
Я тебя предам снова.
Не ходи, не гляди, не
Жди, я не твоя отныне.
Верить мне - мало толку,
Не грусти дорогой долгой
Не смотри назад с тоскою,
Не зови меня за собою...


У него великолепный голос. Изумительный успех. Пусть не мировая слава в веках, но вполне достаточно для живого человека. Деньги. Не миллиарды, но хватает. Свобода. Слегка ограниченная, и все же есть. Он добился этого сам. Своими человеческими силами. А ты струсила. Испугалась полуголодного существования и постоянной работы. Побежала к богатому благодетелю. Продала свою смертную сущность за теплый коврик и полную миску. А теперь носишься, выполняя приказы господина. Забираешь человеческое счастье у других. Соблазняешь легкой жизнью. Которая на самом деле безумно тяжела. Отвратительно тяжела и бессмысленна.

На меня снова неожиданно повеяло теплым летним ветром, лучик солнца смыл видение двух черных окошек в зеленой болотной ряске, наполненных человеческими слезами.

Как они меня достали! Жадные, дальновидные, мудрые, подлые… пустые. Высушенные, выжженные, вымороженные сущности внутри молодых привлекательных тел. Отягощенные памятью прошедших веков. Забывшие подлинные, яркие чувства. Старые.

Маленькая девочка в драном платье, грязная, растрепанная сидела рядом с развалинами, держа в руках такую же грязную куклу, и смотрела в объектив огромными, печальными, мудрыми глазами. Вокруг метались люди, спасатели выносили из завала раненого, рыдали родственники, шепчущейся кучкой стояли любопытные. Над местом катастрофы оседало облако пыли, вился дым. А ребенок продолжал смотреть на мир с недетским выражением смирения и спокойствия, прижимая к груди резиновую куклу.

- Крис, ты ведь знаешь, невозможно любить человека, чью кровь пьешь. Тебе тоже нравится виски, но вряд ли это чувство ты назовешь любовью.

Они были неуловимо похожи. Огнем, который загорался в глазах, когда они смотрели друг на друга. Спокойной учтивостью, с которой отвечали на приветствия. Красотой.

Можно смириться с охотой, когда быстро и безболезненно подманиваешь жертву, не оставляя у нее в памяти никаких воспоминаний о себе, хотя и это недостойное, пусть и вынужденное занятие. Но оболванивать человека, очаровывать его, заставляя испытывать к себе искреннюю симпатию, всего лишь для того, чтобы украсть его кровь…подло.

Таких он раскусывал сразу – жалкие птенчики, корчащие из себя умудренных опытом киндрэт. Веселые, еще не уставшие жить, еще находящиеся в восторге от своих возможностей, магии и бессмертия. Сверкающие, искрящиеся, весело смеющиеся…пустые. Слабаки.


И не сомкнуть кольцо седых холмов,
И узок путь по лезвию дождя,
И не ищи - ты не найдешь следов,
Что Воин Вереска оставил, уходя.
Словно раненый зверь, я бесшумно пройду по струне;
Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне,
Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме - по бруснике во мхе
До ворот, за которыми холод и мгла, - ты не знаешь, там холод и мгла.