Once
Прозрачная осенняя ночь, та самая, когда воздух чуть слышно звенел от покалывающего холодка, когда звезды казались на удивление далекими и яркими, а ветер совсем стих, оставив, наконец, в покое опавшие высохшие листья, поделила течение ее жизни на до и после. Именно поделила, хотя должна была бы, по ее плану, ничего не делить, а просто прервать. Окончательно и бесповоротно, без пафоса, без рыданий и предсмертных записок, без обвинений кого бы то ни было в безответности, жестокости, непонимании и т.д. в том же сентиментальном духе. Наверное, если бы она могла вспомнить, что той ночью привело ее к озеру, ей стало бы не по себе от осознания собственного отчаяния. Но единственно, что ей осталось, это обрывки бессвязных воспоминаний.
Кажется, она бежала по тропинке, густо засыпанной опавшими листьями, и, кажется, бежала босиком, потому что теперь все ее ступни были изранены, а холодок сквозь озябшие ноги поднимался выше по телу. Кажется, лесная тропинка, ведущая к озеру, была сырой, она несколько раз поскальзывалась на жидкой и неприятной грязи, перемешанной с маленькими веточками и хвоинками. Она на бегу стягивала с себя верхнюю одежду, путалась в длинных рукавах пальто, в своих же волосах и в мохнатых, безжалостно бивших по лицу ветках елей. Она уже тогда ничего не понимала и не помнила, бежала, ведомая подсознанием, и, наконец, нашла то, что страстно искала. Земля перед ней расступилась, открыв обрывающийся берег огромного лесного озера, по краям заросшего голубым мхом и мелким кустарником брусники.
Она остановилась и вдруг улыбнулась. Нашла. Наконец-то. Несколько минут она стояла на месте, вглядываясь в идеальную черную гладь воды, пытаясь унять бешенное хриплое дыхание и привыкнуть к холоду, сковавшему ее. Она оглядела себя. Белое странное платье с растянутыми рукавами и закрытым горлом, очень длинный и свободный подол, который мешал ей бежать. Настоящая сумасшедшая, сбежавшая из дурдома. Она подошла к самому краю и, ухватившись правой рукой за тонкий ствол березы, наклонилась вперед так, что длинные прямые пряди волос черными нитями легли на поверхность озера, попробовала воду. Холодная. Такая холодная, что ладонь сразу же закололи маленькие льдинки. Хорошо. Даже если она не утонет, то замерзнет прежде, чем передумает умирать. Она не умела плавать, вот поэтому она и выбрала воду. Как быстро остынет кровь? Почувствует ли она, когда остановится сердце?.. Она решительно ступила в воду, смывая грязь с босых ступней. У берега было неглубоко, по пояс, а дно было травянистым и скользким. Неприятным. Она расправила подол платья, застывшего белоснежным пятном на воде, и шагнула вглубь, стараясь не обращать внимания на бившие ее крупные судороги дрожи. Потом она легла на спину и оттолкнулась от дна, почувствовав, как ледяная вода заструилась по телу. Она научилась держаться на воде на спине, но стоило ей сделать хоть одно движение, как она тут же теряла равновесие и шла ко дну. Поэтому она лежала спокойно и без движения, а в замороженном сознании билась мысль, что умирать не страшно, что прихода смерти не чувствуется, вот только уже совсем не ощущаешь своего тела.…А потом она вздохнула и опустила покрывшиеся инеем ресницы. Пар, поднимавшийся из ее полуоткрытых губ, становился все тоньше и слабее, и он медленно стлался по успокоившейся темной глади озера. Она была счастлива.
Видимо, одной ее непоколебимой решимости умереть было совсем недостаточно. Обстоятельства той осенней ночью сложились так, чтобы она осталась жить.
Он шел по тропинке, загребая носками ботинок на мощной подошве опавшие листья. Первый месяц осени подошел к своему логическому завершению, отметившись полнолунием. Он прятал руки в теплых карманах длинного черного пальто, рассеянно смотрел под ноги, ссутулив плечи, думал о том, что сегодня ночью луна слишком яркая, настолько яркая, что ему казалось, она жжет ему макушку ревнивым взглядом. Добираясь темной лунной ночью до своего одинокого лесного дома, он мог бы дать волю своей фантазии. Это было совсем не трудно для него. Представить, что по его следам, учуяв запах крови, крадется оборотень, или что причудливые клубы тумана между деревьями - это хороводы заблудившихся в лесных перекрестках призраков… Но он давно уже перестал бояться своих фантазий, а эту длинную, извилистую и черную тропку он мог бы пройти даже с закрытыми глазами. Все здесь ему было знакомо. Кроме одного. Кроме странных небольших следов босых ног на свежей грязи. Их не было утром, когда он покидал тем же путем свой остров. Значит, сегодня в лесу он не один. Значит, лесные нимфы все же существуют. Он перестал разглядывать следы и поднял голову, стряхнув с лица щекотавшие его волосы. Тропка вела к лесному озеру. Значит, ему прямо…
- Вот, черт…
Он разглядел на озерной поверхности хрупкий силуэт. Она лежала на воде, беспомощно раскинув руки в стороны, ее босые ноги были обнажены до колен, а широкий подол платья свободно расстилался рядом. Его поразил даже не сам факт нахождения ее в воде, а то, каким спокойствие и умиротворением веяло от нее. Создавалось такое впечатление, что она наконец-то добилась того, к чему так долго и упорно стремилась, и теперь умиротворенно смотрит на небо, счастливая и далекая от всего окружающего. Он, не долго думая, бросил на траву пальто и кинулся в воду, морщась от жуткого холода. Пару минут в такой воде, и уже ничто не отогреет замерзшее сердце. Интересно, как долго она пробыла тут? Он подтянул ее к себе и взял на руки. Она была очень легкая, совсем как ребенок, податливая и холодная. "Мертва, - пронеслось у него в голове.- Не успел". Он бережно вытащил ее на травянистый берег, положил утонувшую на пальто и оглядел ее при неверном свете луны. Неестественно бледна, бледна до пугающей синевы, синие губы и покрывшиеся льдом ресницы. Волосы тоже покрыты инеем, серебрятся тускло и тоскливо. Она не нахлебалась воды, она просто замерзла, в черной воде, в трех шагах от берега… Мурашки по коже… Ему показалось, что он слышал едва уловимый стон. Он дотронулся до шеи там, где должен был прощупываться пульс. Его онемевшие пальцы ощутили пару неверных и редких ударов. Он поднял ее на руки, чувствуя, как щелкнули заледеневшие позвонки ее шеи, когда ее голова безвольно запрокинулась назад. Вода с ее платья сразу же намочила его свитер и стекала вниз по джинсам.
"Только не умирай сейчас, у меня на руках, мы скоро с тобой доберемся до дома, там тепло.
Слышишь? Все будет прекрасно, только продержись еще совсем немного".
Он шел очень быстро, почти бежал по знакомой тропке, подгоняемый мыслью, что она еще жива и что он может ее спасти.
Наконец он добрался со спасенной утопленницей до небольшого лесного домика, расположившегося на самом берегу озера, которое эта отчаянная девчонка выбрала, что бы свести счеты с жизнью. Знакомо скрипнули деревянные ступеньки в такт его шагам, дверь, которую он никогда не запирал, т.к. в этом не было необходимости, легко распахнулась, впустив их обоих в темноту помещения. Знакомо пахло свежим деревом, озером и хвоей. Он, прекрасно ориентируясь в пространстве своего дома, обходил разбросанные на полу в коридоре вещи. Когда он добрался до одной из комнат - гостиной, служащей ему одновременно и спальней, то опустил найденную девушку на кровать, единственную свободную от всяческого барахла мебель. Он дотянулся до стоящей прямо на полу настольной лампы и включил ее. Слабый источник света лишь чуть-чуть разбавил липкую темноту в комнате, но и его было достаточно, чтобы разглядеть лицо девушки. Бледная кожа от холода стянулась, подчеркивая острые скулы и чуть выступающий подбородок, губы, потрескавшиеся от холода и воды, практически сливались с кожей. Тоненькие темные брови вдруг беззащитно вздрогнули, а потом изогнулись. Наверное, она почувствовала, как по телу забегали острые иголки тепла. Это бессознательное выражение боли на ее лице вывело его из оцепенелого наблюдения. Он стянул с себя промокший насквозь свитер и отбросил его в сторону. Немного помедлил, но потом решил, что и ей лучше избавиться от влажной одежды. Высокий воротничок платья сопротивлялся недолго, и белая ткань расползлась под его руками с жалобным треском. Он выпутал ее из длинных рукавов, стараясь не обращать внимания на ее наготу, а потом укрыл ее теплыми одеялами. Больше он ничего не мог для нее сделать. Ее ослабленный организм должен был теперь сам решить, бороться ли за жизнь, или нет. А он мог только отогреть ее мягкие от воды пальцы на руках с невероятно длинными, загнутыми и совершенно синими, создающими поэтому жуткое впечатление, ногтями.
Кроме того слабого, едва уловимого движения бровями, она не проявляла больше никаких признаков жизни. Но сердце глухо стучало, и она дышала. Пока дышала.
Он не отходил от нее в течение долгих дней, а она по-прежнему не приходила в себя. Никаких признаков сознания, никакого намека на воспаление легких или хотя бы банальную простуду. Он перерыл весь дом, но ничего, кроме противоаллергических препаратов у себя не нашел. Но ничего и не потребовалось. Ее организм все же решил жить. И она жила во сне, тихая, спокойная и далекая от всего вокруг. Он часами смотрел на нее, изучая ее лицо, абсолютно неподвижное, без единой эмоции. Она лежала на спине, напряженно вытянув руки вдоль одеяла и слегка согнув тонкие пальцы с невероятно длинными ногтями, голова всегда запрокидывалась в сторону, как будто она не хотела, чтобы он смотрел на нее, беззащитную в своем странном, долгом сне. Ее волосы, длинные и прямые, со странным черно-фиолетовым оттенком, казались ему хищными змеями, расползшимися по подушке вокруг головы, и он однажды, усевшись на ковер у нее в изголовье, заплел их в две длинные, ровные косы.
Он не любил электрический свет. Лишний в его городской квартире, электрический свет казался ему тем более неуместным в его новом лесном доме. На стенах на всякий случай висели тусклые лампочки, но он предпочитал зажигать свечи, зеленые восковые свечи, пахнущие хвоей и снегом. Сейчас горела одна единственная свечка, сиротливо оставленная им на тумбочке у кровати, где все так же неподвижно лежала незнакомка. Мрак в комнате рассеивал еще и огонь в камине. Да, за эти три дня он научился растапливать камин. Совсем недавно он вдруг понял, что в доме очень холодно, и одиноко, и мрачно. Огонь играл в жестокие игры с сухими ароматными поленьями, тихо потрескивал и бросал алые тени на все вокруг.
Вэл вот уже пару часов рассеянно, невидящим взглядом смотрел куда-то мимо камина, сквозь стены, боковым зрением отмечая, как странно пляшут блики света на предметах, как неестественно отблески огня оживляют неподвижное лицо на белоснежной подушке. Загипнотизированный уютным чувством чего-то домашнего и теплого, разлившегося по комнате, он хотел спать. Он устало положил онемевшую шею на спинку кресла, в котором сидел с ногами, и из последних сил приказывал себе не засыпать. Быть может, именно тогда, когда он уснет, она очнется. Или же у нее вдруг начнется сильный жар, и она задохнется от жажды, прежде чем он поймет, что потерял ее. Но она по-прежнему была словно скована изнутри холодом озерной воды, в самом сердце, и по-прежнему не двигалась.
Он действительно задремал, и она действительно очнулась. Очнулась ли? Просто ее голова перекатилась с одной стороны на другую, потянув за собой толстые змейки аккуратно заплетенных волос. Она повернулась в его сторону, и он это моментально заметил. В следующий миг он был уже рядом, сел на краешек кровати рядом с ней и приложил свою широкую ладонь к ее лбу. Прохладный. Наверное, это осторожное прикосновение привело ее в чувства, и она вдруг открыла глаза, уставившись прямо на него. Он наклонился, хотел что-то сказать, но она вдруг порывистым движением схватила его обеими руками за воротник его алой рубашки и потянула к себе. Он, не ожидавшей от нее такой силы, последовал всем телом за ее настойчивым движением и оказался смотрящим прямо в ее черные глаза, совсем-совсем близко. Странного цвета глаза, с пляшущим пламенем огня внутри, со зрачками, сильно расширенными ото сна и потому совсем незаметными. Она смотрела на него несколько долгих минут, и ему показалось, что он прочел в ее взгляде что-то близкое к ненависти, отчаянию и упреку. Наверное, действительно показалось, потому что потом она медленно отвела взгляд и пару секунд смотрела на единственную свечу, растопленную до половины, с дрожащим от их движений пламенем. А потом опустила ресницы и затихла. Только тогда он понял, что сдерживал дыхание, сбитый с толку странным выражением ее глаз, неожиданной ее близостью и сильным желанием вернуть ее к жизни долгим, нежным поцелуем. Осторожно выдохнув, он отстранился, расцепил ее застывшие на его воротнике пальцы, и устало закрыл лицо руками. Сколько можно.… Этой ночью он опять не будет спать.
Интересно, сколько веков она спала, чтобы можно было абсолютно все забыть? Она боялась открывать глаза. Чувство возвращения к жизни было странным, если не сказать больше. Все было по-другому. Ощущение своего тела - непривычное, мягкие простыни на чужой кровати - незнакомые, запахи хвои, дерева и воды - дурманящие, тишина, разрываемая шелестом листьев где-то на улице - таинственная. Все как будто было когда-то, но не с ней. А ее не должно было бы быть здесь и сейчас. Она не помнила, почему. Она почти ничего не помнила. Просто лежать так и пытаться вспомнить что-либо было бесполезно, поэтому она открыла глаза. Сумрачно. Когда зрачки привыкли к умершему совсем недавно с последним лучом солнца свету, она огляделась. Прямо над ней - высокие потолки. Люстры нет. Дальше. Стены, обшитые деревом, красиво… Несколько картин, рисунка не разобрать в полумраке… Пара ламп. Мебели немного, пара кресел, одно завалено одеждой на все случаи жизни, другое - скрыто под пледом. О… Камин. Настоящий. Как в старинных средневековых замках, с тонкой узорчатой решеткой и едва теплящимся огнем… Полки. Еще была кровать, на которой она лежала, вытянув руки. Пол, ковры, на которых не было свободного места. Она медленно села, опасаясь головокружения. Голова все же кружилась, но скорее от запаха, разлитого в комнате. Она вдохнула поглубже, чувствуя, как защекотало в животе от чувства неизвестности. Художественный беспорядок вокруг. Потрясающе… Оригинально. Какие-то тряпки, разбросанные на полу, оказались при ближайшем рассмотрении одеждой. Мужской. Черные майки, с рукавами и без, все без воротников, черные свитера с острыми вырезами. Джинсы, в большинстве своем хорошо протертые в самом низу до состояния тонких кружев, еще пара вещей, не желающих подходить под знакомые ей названия. И среди всего этого хаоса одиноким пятном белело женское платье странного покроя, разорванное на самой груди. Очевидно, это ее платье. Девушка откинула в сторону толстое одеяло. На ней - ничего. Совсем ничего. Она стянула с кровати простыню и завернулась в нее, решив исследовать пространство подробнее. Голова кружилась от долгого сна. Она медленно ступала по мягким коврам на полу комнаты. Странно, даже босые ступни отдавали тупой саднящей болью. Где-то там, как ей казалось, напротив камина, должно быть окно. Вот оно, плотно занавешенное темно-серыми шторами, не пускающими свет в комнату. Ткань, израненная глубокими складками, с визгом дернулась в сторону. За окном - плотная стена темных елей, выше - тусклая полоска окрашенного поздним вечером осеннего неба. Лес. И осень. И голос.
- Я рад, что ты, наконец очнулась…
Меньше всего почему-то она ожидала сейчас услышать человеческий голос, тем более такой… Она вздрогнула, почувствовав неприятный звон в ушах от прилившей к сердцу крови. Резко обернулась, но перед глазами поплыли ярко-желтые мельтешащие точки, и она лишь мельком разглядела приближающийся к ней высокий, темный силуэт. Силуэт приблизился как раз вовремя, чтобы поймать ее…
- Только не пытайся снова вставать…
Голос, уже знакомый, принадлежащий стройному силуэту, прервал ее попытки подняться.
- Лучше пока не двигайся, а то опять хлопнешься на пол, а мне тебя ловить.
Она вновь лежала на кровати, укрытая до подбородка одеялом. Повернула голову на звук голоса и наткнулась на фигуру молодого человека. Он сидел рядом на полу, скрестив по-турецки ноги и упираясь гибкими руками в пол. Он запрокинул голову наверх, давая ей время рассмотреть его чуть неправильный подбородок, длинную гибкую шею с очень светлой кожей и колечки темных вьющихся волос.
- Тем более что ты еще совсем слаба, чтобы ходить, - теперь уже он смотрел на нее, зелеными светлыми глазами, невероятно яркими и мерцающими. Хотя… Он улыбнулся одними уголками губ, и огоньки в его зрачках погасли, оставив после себя чувство чего-то завораживающего, но бесследно исчезнувшего. Зато появились едва заметные ямочки на щеках.
- Как ты?
Она отвела неприлично долгий для первого раза взгляд и попыталась понять, как же она себя чувствует. Вообще, или рядом с ним?
- Средней паршивости… - прохрипела она, а потом голос сорвался до глухого и продолжительного кашля.
- Ну, вот, я знал…. Купание в ледяной воде не прошло бесследно. Молчи. Лежи тихо, я пойду пока чаю тебе сделаю, что ли…
Он одним резким движением поднялся на ноги, чуть заметно потянулся плечами, от чего показался еще выше, чем он есть. Пару секунд исследовал ее съежившуюся под одеялом фигуру, потом какой-то неповторимой походкой отправился куда-то в темноту, на кухню, как он сказал, обходя по пути разбросанные вещи. Высокий, неестественно стройный и худой, худой до болезненности. И бледный совсем… Красивый. Ей показалось, что тьма ревниво поглотила его где-то в самом своем сердце, и стало как-то тоскливо и тревожно. Но потом он завозился с плитой, включил на полную воду, хлопнул дверцей, звякнул чашками. Она вздохнула спокойно и села на кровати, закутавшись в одеяло. Надо спросить его, где она, и что здесь делает, и как его зовут. А как зовут ее…. Что-то близкое к панике подступило к горлу. Она совсем ничего не могла вспомнить. Потом он появился снова, держа в ладонях кружку, от которой поднимался горячий пар и приятный аромат каких-то листьев.
- Я - Вэл. Держи чашку. - Он протянул ей за ручку большую чашку с каким-то непонятным рисунком, сам молча сел на пол рядом с кроватью. Она благодарно кивнула, попробовала напиток. Горячий и сладкий. В горле сразу же больно запершило, и он забрал у нее чашку, чтобы она прокашлялась. Кашляла долго, тяжело и больно, а он все больше хмурился, наблюдая за ней.
- Все? Вот, допивай, только потихоньку… Знаешь, так дело не пойдет. Тебя лечить надо. Нам с тобой нужны хорошие лекарства… - он с каким-то отчаянием вновь поднялся, заходил по комнате. - Я постараюсь поскорее вернуться, хорошо…
- Не уходи. - Опять кашель… - Не сейчас, пожалуйста - чуть слышный шепот. - Я поправлюсь сама, обещаю…- Больше всего ее сейчас пугала перспектива остаться здесь одной, наедине со своими мыслями и страхами. Она послушно допила напиток, отдала ему кружку, чувствуя, как его теплые пальцы мимолетно касаются ее.
-Ну… Ладно, сегодня не пойду. Только обещай, что будешь молчать. От твоего голоса у меня аж мурашки бегают. Будешь такой многословной, никогда не начнешь нормально говорить, - он продолжал убаюкивать ее своим голосом, все тише и тише мурлыча что-то про купание в ледяной воде, про луну, лесных призраков, мокрую одежду, следы. Бред… Лина сопротивлялась недолго, чутко вслушиваясь в его интонации, время от времени вскидывая взгляд на его плавно движущуюся по комнате фигуру с чашкой в руке. Наконец веки вздрогнули в последний раз и устало замерли, а голос слился с чарующей тишиной леса. Мелькнула мысль, что все это исчезнет вдруг, когда она проснется, как исчезает с первыми лучами солнца память о волшебных снах, которые иногда снились ей тогда, раньше, наверное, в ее прошлой жизни…
Странно, но ничего не исчезло. Камин по-прежнему тихо потрескивал, художественный беспорядок сохранил первозданный вид, горло и ступни все так же болели. Исчез только Вэл. Ей хотелось оглядеться вокруг. Она надеялась, Вэл не будет против, если она позаимствует кое-что из его вещей. Джинсы были ей чуть-чуть широки в талии и совсем длинными, пришлось сильно закатать широкие клеши. Черный свитер с растянутым горлом постоянно сползал с плеча, свободные рукава также пришлось закатать. Одежда пахла сигаретным дымом и восковыми свечами. Единственное во всем доме зеркало находилось в ванной. В нем отразился хрупкий, болезненный призрак с впалыми щеками и неестественными темными кругами под глазами. Она недоверчиво осмотрела свои пальцы. Зачем ей такие длинные ногти? Покусала белые губы, что совсем ей не помогло. Да, кем бы она ни была в прошлой жизни, тогда она явно выглядела лучше. А еще она была уверена, что заплетать таким образом косы она не умела… Единственное, что ее порадовало - цвет ее волос. Он замечательно гармонировал с ее нежно-сиреневой прозрачной кожей и черными глазами, а еще он оставлял светло-розовые следы на белоснежных наволочках и простынях. Красота… Она с вздохом отвернулась от своего собственного отражения.
Она, морщась от боли, натянула кроссовки Вэла и вышла на улицу. Светло. Но времени не определить, даже по солнцу - его просто было не видно. Серое небо тоскливо сливалось далеко на горизонте с озерной кромкой воды. Она с непонятной тревогой бродила вдоль берега, время от времени поглядывая на неподвижную поверхность холодной глади. А потом сидела на берегу, пытаясь сосредоточиться на разбегающихся мыслях. Напрасно. Она кинула в воду пару попавшихся ей под руку шишек, чтобы нарушить равнодушную гладкую поверхность. И вздрогнула от неожиданно взорвавшего тишину леса голоса.
- Интересно?
Она обернулась. Вэл спокойно стоял у нее за спиной. От морозного осеннего воздуха его щеки и кончик носа покраснели, а кожа стала еще бледнее. И волосы у него были вовсе не черные, как показалось ей сначала, скорее, темно-русые, с зажженными заходящим солнцем искорками в завитых прядях.
- Прости. Я тебя напугал, вот так подкравшись. Просто ты очень сосредоточенно смотрела на воду…
- Все нормально... Вэл. - прохрипела она, поморщившись. Он подошел ближе, шурша опавшими листьями
- Холодно. Ты совсем легко одета. Я принес там кое-что из одежды для тебя. Надеюсь, тебе подойдет.
- Спасибо. Ты не против, я позаимствовала кое-что из твоей одежды? - он равнодушно пожал плечами.
- Как тебя зовут? - Хороший вопрос. Один из пары тысяч вопросов, на который она не могла найти ответа.
- Не знаю. Я ничего не помню.
- Лилле.
- Что?
- Если ты не помнишь своего имени, можно придумать другое. Лилле - предложил он, - это значит маленькая девочка.
Маленькая девочка, потерявшаяся в лесу, заблудившаяся среди тропинок, замерзшая и, конечно же, дрожащая от холода.
- Красиво звучит. Только очень приторно. Лилле… Ли.. Лина.
- Договорились, Лина. А то, как ты оказалась ночью в озере, ты тоже не помнишь?
- Нет. Не надо рассказывать, что тогда случилось, пожалуйста. Я знаю, должно было произойти что-то очень серьезное, чтобы я решилась сделать то, что сделала. Я не хочу ничего вспоминать. Если я все еще жива, то только благодаря тебе… Спасибо, Вэл.
Она снова взглянула на него снизу вверх, а он рассеянно смотрел куда-то в пространство, грея ладони в карманах пальто и стряхивая изредка с лица разметавшиеся волосы. Потом, что-то решив для себя, наконец, ответил на ее взгляд.
- Не за что, Лина. Было бы глупо дать тебе умереть, не считаешь?… Скоро стемнеет, ты можешь не найти дороги обратно. Пойдем.
- Я бы хотела еще немного посидеть тут. Иди один. Я скоро вернусь.
- Ладно, как хочешь, - он равнодушно пожал плечами, накинул ей на озябшие плечи пальто так же, как привык укрывать ее теплыми одеялами, когда она болела. - Не сиди тут долго. От одиночества, тишины и свободного времени всегда появляются бредовые мысли, а они тебе сейчас ни к чему, - бросил он прежде, чем шелест его шагов растворился с ветром.
Она сидела еще некоторое время на берегу озера, пока не начало темнеть. Потом побрела к дому, тускло светящемуся в холодных сумерках занавешенными окнами.
Вэл неуклюже гремел чем-то на кухне, когда Лина, бесшумно стоящая в проеме, спросила:
- А у тебя появляются бредовые мысли, Вэл?
Он обернулся, держа в руках кастрюльку с непонятной, странно пахнущей жидкостью.
- Да. Тогда я пишу песни. Или музыку. Или иду в бар и напиваюсь до потери сознания. Обычно это помогает. Странные мысли, - он указал указательным пальцем в висок - не появляются там еще очень долго. Держи. - Он протянул ей кружку с горячим напитком, подкрашенным чем-то в нежно-бежевый цвет.
Лина вдохнула странный запах, почувствовала, как ее желудок протестующее сжался, угрожая моментально избавиться от источника этого запаха, если только она его попробует.
- Что это?
- Это лекарство. Кипяченое молоко с медом. Хорошо помогает. Пей.
Лина еще раз заглянула в чашку. Организм не желал сдаваться. Кажется, она не переносит молочные продукты…
- Может, лучше травяной чай? Вэл, я что-то не хочу это пить… Не буду.
- Я бы рад помочь, но листьев больше нет, закончились… Придется пить молоко. Давай, Лина, смелее… Будешь упрямиться, привяжу к стулу и буду поить тебя силой, - добавил он после короткой паузы.
Она по выражению его лица поняла, что он запросто так и сделает, даже не поморщившись.
Смотрел холодно, без выражения, ни тени улыбки на лице. И что это мы такие серьезные?
- Пей, пока молоко не остыло. А то оно будет бесполезно… Вот…. Допивай давай, кому говорят? Все? Ну вот, умница… - он вытер капельки молока с ее губ кончиком рукава.
- А теперь спать… - он подтолкнул ее к комнате в спину. - Больше не выходи на улицу в одном свитере. Это тебе не лето. Октябрь все-таки.
Вэл действительно принес целую гору одежды, причем, преимущественно темных оттенков. Что за странная мания? Лина выбрала только то, что ей действительно было необходимо. С молчаливого согласия Вэла она продолжала носить его одежду, он вовсе не возражал. Он по-прежнему уходил куда-то рано утром, с восходом солнца, оставляя на покрытой серебристым инеем траве свои следы. И возвращался под вечер, уставший, рассеянный и равнодушный ко всему. Он всегда безошибочно, по одним только ему известным приметам, находил ее, где бы она ни была, и они вместе возвращались домой. В тот вечер она сидела на холодном камне у озера и ждала, когда горячий краешек солнца с шипением растает в ледяной воде. Он должен был скоро найти ее. И даже, несмотря на то, что он всегда ходил бесшумно, словно охотившийся ночью хищник, она расслышала, нет, скорее, почувствовала его приближение. Она наконец решилась сказать ему… И ей неприятно было чувствовать частые удары сердца в грудной клетке.
- Я должна уйти, Вэл. Чем скорее, тем лучше.
Казалось, что ее слова просто рассыпались в тишине, растворились с закатом солнца, но не дошли до него. Он долго и молча курил, не глядя на нее, выпуская колечки дыма в пустоту.
- Куда ты пойдешь? - он с раздражением бросил сигарету в воду. - Куда, Лина?
Она с удивлением посмотрела на него. Куда девалось его хладнокровие?
- Ну, туда, откуда и пришла. Куда ты уходишь утром. Я не могу жить у тебя вечно, это неправильно.
- Тебя там никто не ждет! - Бросил он резко. - Никто, понимаешь? Я спрашивал прохожих на улицах, продавцов, покупателей в лавках, детей на площадках…. Всех. Они не знают девушки с черно-фиолетовыми волосами, что бежала по улицам в полнолуние мимо их окон, растерянная и испуганная… Ты там не нужна. Никому.
Он вдруг резко подошел к ней и опустился на корточки совсем близко, чтобы их глаза были на одном уровне. Его голос стал мягче и тише.
- Не уходи, пожалуйста. Тебе плохо здесь? - он хотел добавить "со мной", но только растерянно скривил красивые темно-вишневые губы, когда прочел в ее глазах им самим не сказанные слова. Она ухватилась за его воротник руками, спрятала лицо у него на груди, скрывая слезы. Бесшумно всхлипнула, когда почувствовала, как его тепло и слабый сигаретный запах проникли в нее, оседая где-то глубоко внутри густой золотистой пыльцой, заражая ее странной грустью и нежностью.
- Ну, только вот реветь не надо… - пробормотал он растерянно, обнимая ее. Он не мог переносить женских слез, их было слишком много в его жизни. - Ты останешься, Лина?
Она, наконец, успокоилась и кивнула.
- Да, Вэл. Я буду сидеть у тебя на шее до конца дней своих… - она попыталась улыбнуться бледными губами
"Да ради бога" - хотел ответить он, но только встал, помог ей подняться с холодного камня, потянув ее к себе за тонкое запястье.
- Пойдем. Темно совсем.
***
Он думал о доме. Нет, скорее, он постоянно думал о странной, ничего о себе не помнящей девушке, которая осталась с ним.
"Последнее время ты странно себя ведешь. Будто бы по дому скучаешь. Может, ты завел себе питомца, которого надо кормить хотя бы два раза в день? Кошку?" - он только промычал что-то невнятно про аллергию и про то, что ему пора домой, кто бы его там ни ждал. Но идея про кошку ему понравилась. Действительно, кошка, потерявшаяся на его острове и пригревшаяся у его теплого камина. Кошка, не признающая хозяином над собой никого. Кошка, которая возвращается по ночам в дом, к которому привязалась по необходимости, и уходит рано утром бродить меж лесных тропинок. Он добирался до дома, покачиваясь от лишнего выпитого за вечер, развивая мысль все дальше. В конце концов, даже кошкам иногда хочется ласки и внимания.
Скрипнули ступеньки. Лина сразу же проснулась, насторожилась. Опять он пьян. Походка нетвердая, спотыкается о коробки с книгами и держится за стены. Странно, будто ищет кого-то. Зовет кошку. Мило получается. Заплетающимся языком так настойчиво тянет "кис, кис, кис…" Лина невольно улыбнулась, представив, как он трет кулачком лоб под шерстяной черной шапкой и морщит нос, заглядывая за кресла и под кровать в поисках пропавшей кошки. Кстати, почему она ее не видела? Лина поежилась на кресле, чувствуя, что замерзли ноги. Она нашла утром в самом углу в прихожей дверь, заставленную полкой для обуви. За дверью оказалась очень крутая деревянная лестница наверх, на чердак. На чердаке ничего интересного она не нашла, кроме разобранных деревянных полов, кучи опилок и старого, скрипящего кресла. Там она и заснула, свернувшись калачиком и дрожа от гуляющих под потолком сквозняков.
Никого. Только камин пылает. Его кошка решила не ночевать дома. Ничего удивительного. Наверное, вспомнила о себе какую-нибудь тайну и решила лучше уйти. Запросто. Не сказав ни слова. Возможно, даже босиком и в одном тонком свитере… Заблудится ведь. Он уже собирался идти искать ее, не важно где, лишь бы не сидеть здесь одному этой пьяной, усталой ночью, когда заметил полуоткрытую дверь на чердак. А… решила спрятаться. Ну, уж нет, только не сегодня.
Шум внизу стих, зато заскрипели ступеньки, ведущие на чердак. Лина вдруг ощутила что-то близкое к панике и отчетливое желание спрятаться. Но она только плотнее завернулась в плед и прислушалась к его возне на лестнице. Наконец добрался. Она наблюдала за ним, затаив дыхание. Действительно очень пьян, еле стоит на ногах, по-прежнему в пальто. Остановился у самой двери, огляделся по сторонам, наконец, заметил ее и, кажется, вздохнул с облегчением. Сполз по стенке на пол и сел, положил голову на колени, распустив волосы по черному воротнику, и замер. Потом ему зачем-то понадобилось снять с себя ботинки, и он довольно долго возился со шнурками, бубня что-то под нос, с нескольких попыток все же разулся. Снова замер. Почему-то все движения этой ночью давались ему с трудом. Лина, наблюдавшая за ним, уже думала, что он просто взял и уснул, но он все же медленно поднялся и, спотыкаясь о доски, побрел в ее сторону. Она зажмурилась, чувствуя, как щекочет в животе чувство неизвестности и любопытства.
- Я знаю, что ты не спишь, так что перестань притворяться. - Голос с насмешливой интонацией у самого уха заставил вздрогнуть. Она приоткрыла один зажмуренный глаз.
- Вот.… Так-то лучше. Не самое подходящее место, чтобы здесь устраиваться на ночь.… Сейчас я тебя буду переносить .… Вот только… - взмахнул руками, чтобы сохранить вертикальное положение, получилось не сразу, пришлось отступить назад, чтобы не упасть. - Так, держись, - он наклонился близко-близко, щекоча ее волосами и обжигая пьяным дыханием. Может, она лучше сама добровольно спустится вниз… Но она почему-то обняла его обеими руками за шею и прижалась щекой к мягкой ткани пальто.
- Хорррошая девочка, - он подхватил ее за спиной и под коленками, и, не с первого, кстати, раза, поднял ее. - Почему-то ты зелеными яблоками пахнешь… Так. Главное, не дергайся.
Лина поняла, какая важная вещь - равновесие. И как многое от нее зависит в данный момент. Пока он нес ее по засыпанному опилками полу чердака, она действительно старалась не двигаться. Когда же он добрался до крутых ступенек, она затаила дыхание.
"И жили они долго и счастливо, и умерли они в один день, свернув себе шею, когда спускались по лестнице". Нет, они все же остались живы…
Он посадил ее на кровать.
- Раздевайся. - Лина от неожиданности распахнула глаза, уставилась на него. Прямо так, раздевайся, и все тут?..
Он изо всех сил пытался сдержать расползающуюся улыбку и сохранить непреклонный вид.
- Раздевайся, а то будешь спать на скамейке на улице.
Лина разделась, нырнула под одеяло и свернулась в клубочек на дальнем углу кровати, прижав ноги к груди. Долго возился с пальто. Швырнул, как обычно, свитер на кресло. Звякнул ремень. Взвизгнула молния. Лина, повернувшись к нему спиной, больше всего хотела сейчас испариться. Слишком уж много новых, противоречивых ощущений вызывали его действия. А он нашел под одеялом ее замерзшую ступню и обхватил ее теплыми широкими ладонями.
- Холодная. Ты всегда такая холодная? - Слабый протест с ее стороны, робкое "не надо, пожалуйста". Не обратил внимания.
- Кусаться не буду, не бойся. - И притянул ее к себе, прижал ее лопатки к своей груди, положил подбородок ей на макушку, пробежался пальцами по позвонкам. Наткнулся на ее сцепленные у груди руки, настаивать не стал. Спасибо. Еще поворочался немного, устраиваясь поудобнее. Обхватил ее левой рукой за шею, сверкнув в темноте черным рисунком. Драконья кожа. Лине всегда казалось, что у драконов вместо чешуи должна быть именно такая вот кожа, с потрясающе-красивым узорчатым рисунком. Она удивленно ахнула.
- Нравится? - промурлыкал он тихо.
Она кивнула головой.
- У меня еще есть…
- Вэл…
- Спи. И больше никогда не прячься от меня…- через пару секунд он уже спокойно дышал во сне, крепко держа ее в объятьях.
Лине никогда еще не было так тепло, и уютно, и сладко засыпать, чувствуя совсем рядом пьянящее дыхание и спокойный ритм его сердца.
А утром он был хмурым, неразговорчивым и рассеянным. И мучился головной болью. Лина не спала уже давно. Она прислушивалась к его дыханию и тишине за окном, когда он очень осторожно вытащил руку у нее из-под головы и поднялся. Встал рано, как обычно, и, стараясь не шуметь и не будить ее, шлепал по комнате, собирая одежду и светясь черными узорами на белоснежной коже. Действительно, они у него были… Но он все же не сдержался и высказался по поводу пропавших ботинок.
- Они на чердаке… - не удержалась Лина, обнаружив себя.
Он буркнул спасибо и полез наверх, но явно делал он это с меньшей уверенностью, чем вчера, по дороге удивляясь, как это они вообще остались живы и не навернулись. А потом оделся и ушел, сказав, что вернется поздно. И тихо закрыл дверь. Все. У него своя жизнь, и тебе в ней не будет места. Можешь жить в его доме, но частью его жизни никогда не станешь. Приходит и уходит. Больно. Лина задохнулась от подступившего к горлу комка.
***
Яркий электрический свет, от которого они оба уже успели отвыкнуть. Он - потому что слишком много провел времени в маленькой комнате с камином и свечами, пахнувшими елью; она - потому что слишком много времени провела с ним. Долго ли? Она могла сосчитать точно, сколько мимолетных минут он был рядом с ней. Когда она решала, жить ли ей, или же остаться с ним - раз. Когда он глубокими ночами, вернувшись неизвестно откуда, тихо ворочался в кресле, думая, что она спит, и потому безуспешно стараясь ее не разбудить - два. Когда он принес ее на руках вниз, а потом всю ночь согревал ее до самого рассвета - три. И вот теперь, при больно бьющем в глаза электрическом свете - четыре. Нет, этот раз не считается, потому что он хотя и рядом, а она-то нет, она-то все еще бродит по лесным тропкам, загребая листья и всматриваясь в его следы. Значит, только три. Значит, всего три.
Кухня. Она сидела за столом, смотрела мимо него куда-то сквозь оконное стекло, в которое поднявшийся ветер охапками кидал раскрашенные поздней осенью листья. Она держала обеими ладонями кружку из тонкого фарфора так, чтобы он не мог видеть половины ее лица. По всей кухне растекался аромат травяного чая, которым он лечил когда-то ее кашель. Кстати, она вновь начала кашлять. Его кофе давно остыл, допитый лишь до половины, и он давно не звякал чашкой о стол. Зато она со странной периодичностью подносила чашку к губам и делала маленький глоток остывшего и ставшего потому горьким чая, а потом ставила с коротким стуком чашку на стол. Но, вспомнив, что он пристально на нее смотрит, снова подносила ладошки с чашкой к лицу. Она повторила этот простой ритуал раз тридцать, а на тридцать первый он мягко, но настойчиво забрал чашку с чаем из ее холодных, вздрагивающих мелкой дрожью (от холода ли?) пальцев и поставил ее на середину стола.
Сегодня вечером ее глаза странно блестели, но не от огня в камине, как он привык, и не от непролитых слез (с чего бы вдруг, у нее нет повода плакать) - их в ней давно не было. Просто за те три дня, пока его не было рядом, с ней случилось что-то очень важное. И теперь, он был просто уверен в этом, она ни за что не скажет ему, что с ней происходит. Мгновение прошло, в словах оно не успело выразиться, но в сердце осталось тонким шрамом, который все еще кровоточил. Она слишком скрытная и замкнутая, чтобы поведать ему о незаживших ранках на сердце.
Долгие, бесконечные дни без него.… Теперь даже небо хмурится вместе с ней, когда он не рядом. Но сейчас-то он рядом, стоит только протянуть через стол руку, сделать, наконец, это простое движение, разрушающее границу между ними, и можно будет запросто дотронутся до его руки, покрытой темным узором. Можно даже проследить пальцами затейливый рисунок на бледной коже, он не будет против. Или же поправить ему спавшую на лоб отросшую челку. И вот он рядом, а небо все равно хмурое. Значит, где-то она допустила ошибку.
Он притягивает ее взгляд, наверное, про себя приказывает ей посмотреть на него.
… А она смотрит в окно, потому что боится смотреть ему в глаза. В ее - все ее мысли, как на ладони - бери ладонь в руки и читай по тонким линиям. Просто. Он уходит до рассвета, приходит с лунным сиянием. Оно такое чистое этой осенью… Он живет где-то там, за гранью леса, другой, своей жизнью, где шумно, смех, дурманящий запах сигарет и музыка, где все то, что когда-то было частью и ее жизни, но от чего она добровольно отказалась однажды. Она знала, ей там места нет. О ней там забыли. Не страшно. Помнишь то утро?
Она тогда пошла за восходом солнца, следом за тобой. Все три дня она бродила по лесу, ступая по твоим следам; они были кругом - у озера с черной водой, на лесных тропинках, заросших голубым мхом, в тенях от огромных елей, что она нашла в самом сердце леса. Следы твоих пальцев - на каждом дереве, звуки его голоса - в эхе, что растворяется в утреннем тумане. Он везде, кругом, совсем рядом, дышал ей в спину горячим, чуть хриплым шепотом. Она сотню раз оглядывалась, но не видела тебя. Ты заколдовал ее, да? Она тебя так и не нашла и вернулась сюда, где ее нашел ты, в холодный осенний вечер, разбавленный ветром и приближающимся дождем. А теперь вот сидишь рядом и молчишь. Или же она просто сходит с ума? Бред… Сон… Скажи же что-нибудь, пока она еще не совсем сошла с ума. Поговори с ней, пока не начался дождь, а то вы не услышите друг друга из-за его неистовой, стихийной ярости. Поговори, поговори, поговори же с ней…
- Лина… - пробует ее имя на вкус.
Она вздрогнула. Он читает ее мысли. Почему так странно и тоскливо сжалось сердце? Ты смотрит ей в душу. Только не смейся, прошу тебя. И не жалей меня.
- Лина. Посмотри на меня, пожалуйста.
Пожалуйста. Медленно отводит взгляд от окна и выдерживает его взгляд. По радужной оболочке ее глаз скользят яркие влажные искры. Нельзя плакать. Нельзя. Ты такой разный. Каждый раз - совсем другой, и лицо твое постоянно меняется. Что это - маски? Нет. Ты просто каким-то немыслимым образом воплотил в себе все возможные и невозможные противоречия, а любить… Неужели, и правда, любить - все это мне… Сколько мне нужно веков, чтобы узнать тебя? Всех моих девяти кошачьих жизней не хватит, чтобы привыкнуть к тебе. Всех моих трех сотен лет будет мало, чтобы разгадать один единственный секрет - секрет притягательности твоих глаз… Снова бред…
- Не уходи в себя, Лина. Что случилось?
Случилась ошибка. Звезды что-то напутали. Луна взошла слишком яркая. Реки вышли из берегов. А осень наступила рано, и вода в озере уже почти замерзла. Зачем я бросилась тогда в воду? Уж не затем ли, чтобы ты меня нашел и вернул к жизни.
- Тебе плохо, сладкая? У тебя очень яркий румянец…
Зачем ты касаешься моей руки? Это лишнее, я и так чувствую тебя всем сердцем.
-Все хорошо, Вэл. Я просто вспомнила, что боюсь осенних дождей.
Всего боюсь. Пауков боюсь. Грозы. Темной воды. Бессонных ночей. Одиночества. Рассветов, потому что ты с ними уходишь. Потухшего огня в камине. Белого савана первого снега. Тебя боюсь немного, если хочешь. Меня лечить надо, и не ароматным чаем. Опять бред…
- Дождь - это совсем не страшно. Разве стоит из-за этого плакать? - Касается лица, по которому потекли слезы.
- Я не плачу. Это дождь. - Отстраняет его руку. Какие пустые разговоры. О чем это мы…
- Это слезы, Лина. Они соленые, попробуй… - убери руку. Больно и без твоих прикосновений…
-Черт возьми, Лина! Да ты совсем дикая! Почему ты так странно реагируешь на все, что я делаю?! Вэл больно хватает ее за руку и тянет к себе через стол. Лина пытается отдернуть руку, нечаянно сталкивает тонкую фарфоровую чашку на пол. Оглушительный звон, будто все звезды вдруг осыпались с неба. Разбилась. Вдребезги. Кто-то за окном хохочет и охапками швыряет листья в окно. Хлынул дождь, осветив мир вокруг ядовитым электричеством, накрыв из обоих непроницаемой пеленой низкого звука. Наконец-то! Она кричит. Сумасшедшая. Беги от него. Беги скорее. Пока он не опомнился, и не стало слишком поздно… Она одним гибким движением вывернулась из его рук.
- Лина, стой! Не убегай!! Там дождь!..
-Это не дождь! Это мои слезы!
Убежала. Громко хлопнула дверью. А потом стало тихо, будто бы ее никогда и не было. Забыть о ней. Пусть уходит. Мне все равно. Нет, не все равно. Далеко не все равно…Глупая, глупая девчонка. Зачем бежать - от меня трудно спрятаться. Найти ее, связать, чтобы не сопротивлялась, и провести "беседу" в профилактических целях. Задушить ее в объятьях, более крепких, чем объятия смерти. Целовать ее до потери чувствительность ее непокорных губ. Растопить, наконец, лед внутри нее. Сделать с ней, то, о чем она никогда не сможет забыть. Больно держать ее за острые локотки и смотреть ей в глаза, чтобы не появлялись у нее в измученной голове бредовые мысли. Вэл глубоко вдыхал раскалившийся до предела воздух и ждал, пока спадет красная пелена с глаз. Он так сильно сжимал ладони в кулак, что вены отчетливо проступили под кожей. Потом, на ходу пытаясь разжать онемевшие пальцы, выбежал на веранду перед домом.
Резкий порыв ветра на миг отбросил его назад, резко взвил, спутал пряди волос В следующую секунду Вэл уже был под неистовыми потоками холодного дождя, которые моментально промочили одежду насквозь. Лина убежала босиком. Только бы успеть, только бы не было слишком поздно. Кажется, он знал, куда она отправилась - туда, где он первый раз нашел ее, к озеру. Она сама этого не осознавала, но ее затуманенное болью, холодом и страхом сознание приведет ее туда, где она нашла покой когда-то.
Лина ничего уже не помнила и бежала по инерции. От первых ледяных капель дождя она совсем потеряла голову, загудело в ушах, все тело содрогалось от холода. Почему она бежит, куда бежит и зачем - не известно. Единственное - нельзя оборачиваться, потому что сзади, по следам ее босых ног - несется что-то черное и жуткое. Если посмотришь в горящие страшным огнем глаза - сразу же превратишься в гладкий черный камень. Или же растечешься по земле прозрачной водой и сольешься с хрустальной водой озера. Да! конечно же, озеро. Ей нужно к озеру. Скорее. Боже, как же холодно… Совсем не чувствуешь своего тело. Нашла. Наконец-то. Кажется, все это с ней уже когда-то было…
Лина добралась до березы у самого берега озера и, обессилев, прислонилась к ее влажному, скользкому стволу. Потоки воды, огибающие гибкие ветви дерева, немного стихли. Зато теперь Лина отчетливо могла слышать, как упругие капли бьют по поверхности воды. Неистово. Дико. Этот глухой сплошной поток звука смешивался с громом, шелестом листьев и ее собственным дыханием, таким хриплым и частым, что она давилась каждым вздохом, захлебывалась водой. Это неистовство звуков, казалось, вот-вот разорвет ей перепонки. Абсолютно ничего не видно.
Лина закрыла глаза. И почувствовала, что что-то страшное, то, от чего она бежала, совсем рядом. Перед глазами пронеслись картинки всех ее страхов, запрятанных где-то глубоко внутри. Цветные иллюстрации из толстых, пахнущих старинной кожей и пылью книг. Эпизоды жутких, выворачивающих наизнанку фильмов ужасов. Все духи вод, огня, эфира и земли, все мифические чудовища, неприкаянные призраки и потерянные души - все это воплотилось в существе, что стояло перед ней.
Лина открыла глаза, крик застрял в горле. Он медленным, хищным движением тонких ладоней откинул со лба длинные, черные от воды волосы, а полы его длинного пальто взметнулись в стороны, как огромные, сильные крылья ночной птицы. У нее в голове пронеслось бешеной молнией - пусть сердце остановится прежде, чем она увидит его лицо. И, кажется, сердце послушалось ее - оно со стоном провалилось в липкую бездну.
Вэл нашел ее. Он что-то кричал ей, пытаясь проникнуть в ее сознание через шум дождя. А потом она просто начала оседать на землю, запрокинув голову в обмороке. Он поднял ее за плечи, встряхнул - бесполезно. Только после третьего болезненного удара по щекам, от которых, он знал, по ее бледной коже поплыли алые пятна, она, наконец, открыла глаза, а еще через пару секунд взгляд обрел осмысленность. Он ожидал в тот миг от нее всего, но только не этого - она схватила его за ворот пальто и потянула к себе. О, этот странный жест ему был уже знаком. Она прижалась к нему всем телом, положила голову на грудь. Потом, наверное, желая более близкого контакта, отпустила ворот и забралась холодными, мокрыми ладонями ему под свитер, прижав их к его спине. Он почувствовал, как, то ли от ее судорожного прикосновения, то ли от ощущения ее так близко, по телу прошла теплая волна, оставив после себя единственное желание - провести вот так, рядом с ней, под этим бешеным холодным дождем всю жизнь…
- Пойдем домой, Лина… - Он наклонил голову к самому ее уху, касаясь его теплыми губами, чтобы она могла расслышать его слова среди хаоса звуков.
- У меня нет дома, Вэл… - Он скорее почувствовал, чем услышал, как она сказала это.
- Есть, Лина. Твой дом там, где ты оставила свое сердце. Где твое сердце, Лина?
"Мое сердце осталось с тобой, Вэл" - кричали ее глаза. Сама она не могла больше ничего сказать. Горло сдавила судорога. Но он все понял. И ответил ей поцелуем, неистовым, сильным и диким, как этот осенний ливень, и чуть горьковатым, как его "фирменный" остывший травяной чай.
- Так мы с тобой совсем замерзнем… - сказал он, вглядываясь в темноте в ее запрокинутое к нему лицо, когда оторвался от ее губ и немного перевел дыхание.
***
По-прежнему слепящее горел свет. После темноты леса от яркого освещения, а может, от холода, зрачки болезненно сузились.
- Что дрожишь-то? Замерзла?
- Ддддда…. А тттты?
-И я. Побегаешь тут за тобой по лесу… И коньки запросто отбросишь…
- Не надо ничего отбрасывать… Как это снять? Черт…
- Лина, что ты делаешь?..
- Ну… Ты сказал, что замерз. Вот я тебе и помогаю раздеться… В смысле, снять свитер… Он мокрый, от него тебе холодно.
- А… Ну, тогда я помогу раздеться тебе…
- Э.. Нет. Не надо. Вэл… Руки…
- Так не честно, не считаешь? Тебе - можно, а мне - нет.
- Ну, вообще-то, я…
- Вообще-то… Ммм…Ты.. Что? - он нарочно передразнивал ее.
- Я тебя пытаюсь соблазнить. Наверное, раньше я это умела. Но вот забыла. Думала, что вспомню…Нет. С тобой трудно почему-то. Прости…
- Лина…
- Я такая непутевая… Совсем ничего не получается…
- Лина.
- и такая неуклюжая… Смотри, сколько теперь воды на полу. А пальто ты прямо на пол бросил…
- Лина, посмотри на меня.
Она нехотя оторвала взгляд от его мокрого насквозь свитера, который нервно растягивала руками и взглянула на него. Его губы дрожали от холода и с трудом сдерживаемой улыбки, сузившиеся зрачки сделали глаза невероятно лучистыми. Он одним прикосновением вытер с ее щек капельки влаги и взял ее за подбородок, чтобы поймать, наконец, ее взгляд.
- У тебя все замечательно получается, - сказал он чуть охрипшим голосом. - Только одно но: когда соблазняешь, не показывай, что ты боишься. Понимаешь меня?
Лина облизнула губы, не в силах отвести взгляда.
- Как ты догадался?
Он скользнул ладонью от подбородка к горлу, заставив ее невольно сжаться.
- У тебя очень растерянные глаза. В них неуверенность. И страх быть отвергнутой.
Лина порывисто закрыла веки, свела брови вместе.
- А сейчас?..
Он перестал улыбаться и покачал головой.
- А еще - у тебя очень частый пульс… Чувствуешь, я считаю твои удары. Они просто бешенные. Неистовые. И все ускоряются.
- Что же делать?
Он не стал объяснять. Просто заставил ее застонать от его поцелуя, настойчивого и грубого. Такого, что не оставляет времени понять, что происходит, такого, что моментально отдается слабостью во всем теле. Она, чувствуя это, скользнула ладонью вверх по спине, ища опоры. Обняла его за шею руками, больно ухватившись за влажные волосы так сильно, что он поморщился.
- Прости…
- Ничего, я выживу. Держись крепче…
И она держалась за него. Когда он нес ее в комнату, когда стягивал с нее одежду, согревал ее губами, оставляя на холодной коже бледные следы поцелуев, когда сам сбивался с дыхания и со свистом, от которого замирало ее сердце, втягивал раскалившийся воздух. А когда он позволил себе сделать с ней больше, она со стоном вспорола ногтями ему кожу между лопаток и прогнулась назад, как кошка, запрокинув голову. По подбородку из прокушенной нижней губы потекла алая струйка крови…
- Ну, не надо так… Покажи-ка зубки, сладкая…
Он наклонился над ней и ощупал языком ее зубы.
- Хорошие… В смысле, обычные… Не кусайся больше.
И он облизал кровавую дорожку с ее подбородка. Она никого никогда не соблазняла, и они оба это поняли. Она - по мгновенной острой вспышке боли, сменившейся ощущением наполнености изнутри чем-то горячим и не поддающимся контролю; он - по тому, как она инстинктивно дернулась тогда и уперлась ему в грудь ладонями, напрасно пытаясь остановить его. А потом - рассыпавшаяся на атомы смерть. И стремительный путь сквозь лабиринты влажного воздуха. И пустота наконец.
Этой ночью им не было холодно. Она впервые за все то время, что он знал ее, спала спокойным и глубоким сном, не прислушиваясь во сне к посторонним звукам. Спала, вытянувшись на животе и подложив под щеку ладонь, разметав по простыням длинные волосы странного темно-сиреневого цвета. Он тихо заплел разлившееся чернило ее волос в косы, и от этого она стала казаться еще более невинной. Когда он положил ладонь на влажную кожу между ее голых лопаток, почувствовал, как жар ее тела передается ему. Ее сон не был здоровым. Она дрожал мелкой дрожью, плотно стиснув зубы и судорожно сжимая белоснежные простыни.
Она умерла от высокой температуры. Умерла, прежде чем он понял, что же произошло. Больше никогда не открывала глаза, которые за одну только ночь стали совсем черными, словно потухшие, мокрые угольки в камине. Она добилась того, чего хотела.
Прошедший, последний в этой осени дождь сбил все разноцветные листья с замерзших деревьев в лесу, и теперь в воздухе разливался их сладкий, терпкий и влажный запах. Запах последнего осеннего солнца, запах ушедшего до следующей весны тепла. Было совсем тихо, и никто никогда не услышал, как он плакал от бессилия, боли и отчаяния, укачивая ее на руках. А где-то далеко, за гранью леса, этого спокойного безмолвного убежища, заботливые мамы готовили для своих детей красочные, нарядные костюмы к самому любимому и долгожданному празднику осени и запасались конфетами, шоколадками и сладкими леденцами. Скоро, совсем скоро в маленьких, уютных домиках зажгутся ярко-оранжевые фонарики, а молчаливые комнаты озарятся сотнями ароматных свечей. Над землей взойдет серебряная Луна, такая же яркая и ревнивая, как и в прошлом месяце, и на ее светящейся дымчатой поверхности душа одной девушки будет танцевать свой последний танец, и с грустью смотреть вниз, и молиться о том, чтобы скорее прошла эта жуткая, темная ночь. Не важно, что на небе погасла всего одна звезда, этой ночью весь мир погрузился во тьму. Но все проходит, рано или поздно. Все прошло.
Кажется, она бежала по тропинке, густо засыпанной опавшими листьями, и, кажется, бежала босиком, потому что теперь все ее ступни были изранены, а холодок сквозь озябшие ноги поднимался выше по телу. Кажется, лесная тропинка, ведущая к озеру, была сырой, она несколько раз поскальзывалась на жидкой и неприятной грязи, перемешанной с маленькими веточками и хвоинками. Она на бегу стягивала с себя верхнюю одежду, путалась в длинных рукавах пальто, в своих же волосах и в мохнатых, безжалостно бивших по лицу ветках елей. Она уже тогда ничего не понимала и не помнила, бежала, ведомая подсознанием, и, наконец, нашла то, что страстно искала. Земля перед ней расступилась, открыв обрывающийся берег огромного лесного озера, по краям заросшего голубым мхом и мелким кустарником брусники.
Она остановилась и вдруг улыбнулась. Нашла. Наконец-то. Несколько минут она стояла на месте, вглядываясь в идеальную черную гладь воды, пытаясь унять бешенное хриплое дыхание и привыкнуть к холоду, сковавшему ее. Она оглядела себя. Белое странное платье с растянутыми рукавами и закрытым горлом, очень длинный и свободный подол, который мешал ей бежать. Настоящая сумасшедшая, сбежавшая из дурдома. Она подошла к самому краю и, ухватившись правой рукой за тонкий ствол березы, наклонилась вперед так, что длинные прямые пряди волос черными нитями легли на поверхность озера, попробовала воду. Холодная. Такая холодная, что ладонь сразу же закололи маленькие льдинки. Хорошо. Даже если она не утонет, то замерзнет прежде, чем передумает умирать. Она не умела плавать, вот поэтому она и выбрала воду. Как быстро остынет кровь? Почувствует ли она, когда остановится сердце?.. Она решительно ступила в воду, смывая грязь с босых ступней. У берега было неглубоко, по пояс, а дно было травянистым и скользким. Неприятным. Она расправила подол платья, застывшего белоснежным пятном на воде, и шагнула вглубь, стараясь не обращать внимания на бившие ее крупные судороги дрожи. Потом она легла на спину и оттолкнулась от дна, почувствовав, как ледяная вода заструилась по телу. Она научилась держаться на воде на спине, но стоило ей сделать хоть одно движение, как она тут же теряла равновесие и шла ко дну. Поэтому она лежала спокойно и без движения, а в замороженном сознании билась мысль, что умирать не страшно, что прихода смерти не чувствуется, вот только уже совсем не ощущаешь своего тела.…А потом она вздохнула и опустила покрывшиеся инеем ресницы. Пар, поднимавшийся из ее полуоткрытых губ, становился все тоньше и слабее, и он медленно стлался по успокоившейся темной глади озера. Она была счастлива.
Видимо, одной ее непоколебимой решимости умереть было совсем недостаточно. Обстоятельства той осенней ночью сложились так, чтобы она осталась жить.
Он шел по тропинке, загребая носками ботинок на мощной подошве опавшие листья. Первый месяц осени подошел к своему логическому завершению, отметившись полнолунием. Он прятал руки в теплых карманах длинного черного пальто, рассеянно смотрел под ноги, ссутулив плечи, думал о том, что сегодня ночью луна слишком яркая, настолько яркая, что ему казалось, она жжет ему макушку ревнивым взглядом. Добираясь темной лунной ночью до своего одинокого лесного дома, он мог бы дать волю своей фантазии. Это было совсем не трудно для него. Представить, что по его следам, учуяв запах крови, крадется оборотень, или что причудливые клубы тумана между деревьями - это хороводы заблудившихся в лесных перекрестках призраков… Но он давно уже перестал бояться своих фантазий, а эту длинную, извилистую и черную тропку он мог бы пройти даже с закрытыми глазами. Все здесь ему было знакомо. Кроме одного. Кроме странных небольших следов босых ног на свежей грязи. Их не было утром, когда он покидал тем же путем свой остров. Значит, сегодня в лесу он не один. Значит, лесные нимфы все же существуют. Он перестал разглядывать следы и поднял голову, стряхнув с лица щекотавшие его волосы. Тропка вела к лесному озеру. Значит, ему прямо…
- Вот, черт…
Он разглядел на озерной поверхности хрупкий силуэт. Она лежала на воде, беспомощно раскинув руки в стороны, ее босые ноги были обнажены до колен, а широкий подол платья свободно расстилался рядом. Его поразил даже не сам факт нахождения ее в воде, а то, каким спокойствие и умиротворением веяло от нее. Создавалось такое впечатление, что она наконец-то добилась того, к чему так долго и упорно стремилась, и теперь умиротворенно смотрит на небо, счастливая и далекая от всего окружающего. Он, не долго думая, бросил на траву пальто и кинулся в воду, морщась от жуткого холода. Пару минут в такой воде, и уже ничто не отогреет замерзшее сердце. Интересно, как долго она пробыла тут? Он подтянул ее к себе и взял на руки. Она была очень легкая, совсем как ребенок, податливая и холодная. "Мертва, - пронеслось у него в голове.- Не успел". Он бережно вытащил ее на травянистый берег, положил утонувшую на пальто и оглядел ее при неверном свете луны. Неестественно бледна, бледна до пугающей синевы, синие губы и покрывшиеся льдом ресницы. Волосы тоже покрыты инеем, серебрятся тускло и тоскливо. Она не нахлебалась воды, она просто замерзла, в черной воде, в трех шагах от берега… Мурашки по коже… Ему показалось, что он слышал едва уловимый стон. Он дотронулся до шеи там, где должен был прощупываться пульс. Его онемевшие пальцы ощутили пару неверных и редких ударов. Он поднял ее на руки, чувствуя, как щелкнули заледеневшие позвонки ее шеи, когда ее голова безвольно запрокинулась назад. Вода с ее платья сразу же намочила его свитер и стекала вниз по джинсам.
"Только не умирай сейчас, у меня на руках, мы скоро с тобой доберемся до дома, там тепло.
Слышишь? Все будет прекрасно, только продержись еще совсем немного".
Он шел очень быстро, почти бежал по знакомой тропке, подгоняемый мыслью, что она еще жива и что он может ее спасти.
Наконец он добрался со спасенной утопленницей до небольшого лесного домика, расположившегося на самом берегу озера, которое эта отчаянная девчонка выбрала, что бы свести счеты с жизнью. Знакомо скрипнули деревянные ступеньки в такт его шагам, дверь, которую он никогда не запирал, т.к. в этом не было необходимости, легко распахнулась, впустив их обоих в темноту помещения. Знакомо пахло свежим деревом, озером и хвоей. Он, прекрасно ориентируясь в пространстве своего дома, обходил разбросанные на полу в коридоре вещи. Когда он добрался до одной из комнат - гостиной, служащей ему одновременно и спальней, то опустил найденную девушку на кровать, единственную свободную от всяческого барахла мебель. Он дотянулся до стоящей прямо на полу настольной лампы и включил ее. Слабый источник света лишь чуть-чуть разбавил липкую темноту в комнате, но и его было достаточно, чтобы разглядеть лицо девушки. Бледная кожа от холода стянулась, подчеркивая острые скулы и чуть выступающий подбородок, губы, потрескавшиеся от холода и воды, практически сливались с кожей. Тоненькие темные брови вдруг беззащитно вздрогнули, а потом изогнулись. Наверное, она почувствовала, как по телу забегали острые иголки тепла. Это бессознательное выражение боли на ее лице вывело его из оцепенелого наблюдения. Он стянул с себя промокший насквозь свитер и отбросил его в сторону. Немного помедлил, но потом решил, что и ей лучше избавиться от влажной одежды. Высокий воротничок платья сопротивлялся недолго, и белая ткань расползлась под его руками с жалобным треском. Он выпутал ее из длинных рукавов, стараясь не обращать внимания на ее наготу, а потом укрыл ее теплыми одеялами. Больше он ничего не мог для нее сделать. Ее ослабленный организм должен был теперь сам решить, бороться ли за жизнь, или нет. А он мог только отогреть ее мягкие от воды пальцы на руках с невероятно длинными, загнутыми и совершенно синими, создающими поэтому жуткое впечатление, ногтями.
Кроме того слабого, едва уловимого движения бровями, она не проявляла больше никаких признаков жизни. Но сердце глухо стучало, и она дышала. Пока дышала.
Он не отходил от нее в течение долгих дней, а она по-прежнему не приходила в себя. Никаких признаков сознания, никакого намека на воспаление легких или хотя бы банальную простуду. Он перерыл весь дом, но ничего, кроме противоаллергических препаратов у себя не нашел. Но ничего и не потребовалось. Ее организм все же решил жить. И она жила во сне, тихая, спокойная и далекая от всего вокруг. Он часами смотрел на нее, изучая ее лицо, абсолютно неподвижное, без единой эмоции. Она лежала на спине, напряженно вытянув руки вдоль одеяла и слегка согнув тонкие пальцы с невероятно длинными ногтями, голова всегда запрокидывалась в сторону, как будто она не хотела, чтобы он смотрел на нее, беззащитную в своем странном, долгом сне. Ее волосы, длинные и прямые, со странным черно-фиолетовым оттенком, казались ему хищными змеями, расползшимися по подушке вокруг головы, и он однажды, усевшись на ковер у нее в изголовье, заплел их в две длинные, ровные косы.
Он не любил электрический свет. Лишний в его городской квартире, электрический свет казался ему тем более неуместным в его новом лесном доме. На стенах на всякий случай висели тусклые лампочки, но он предпочитал зажигать свечи, зеленые восковые свечи, пахнущие хвоей и снегом. Сейчас горела одна единственная свечка, сиротливо оставленная им на тумбочке у кровати, где все так же неподвижно лежала незнакомка. Мрак в комнате рассеивал еще и огонь в камине. Да, за эти три дня он научился растапливать камин. Совсем недавно он вдруг понял, что в доме очень холодно, и одиноко, и мрачно. Огонь играл в жестокие игры с сухими ароматными поленьями, тихо потрескивал и бросал алые тени на все вокруг.
Вэл вот уже пару часов рассеянно, невидящим взглядом смотрел куда-то мимо камина, сквозь стены, боковым зрением отмечая, как странно пляшут блики света на предметах, как неестественно отблески огня оживляют неподвижное лицо на белоснежной подушке. Загипнотизированный уютным чувством чего-то домашнего и теплого, разлившегося по комнате, он хотел спать. Он устало положил онемевшую шею на спинку кресла, в котором сидел с ногами, и из последних сил приказывал себе не засыпать. Быть может, именно тогда, когда он уснет, она очнется. Или же у нее вдруг начнется сильный жар, и она задохнется от жажды, прежде чем он поймет, что потерял ее. Но она по-прежнему была словно скована изнутри холодом озерной воды, в самом сердце, и по-прежнему не двигалась.
Он действительно задремал, и она действительно очнулась. Очнулась ли? Просто ее голова перекатилась с одной стороны на другую, потянув за собой толстые змейки аккуратно заплетенных волос. Она повернулась в его сторону, и он это моментально заметил. В следующий миг он был уже рядом, сел на краешек кровати рядом с ней и приложил свою широкую ладонь к ее лбу. Прохладный. Наверное, это осторожное прикосновение привело ее в чувства, и она вдруг открыла глаза, уставившись прямо на него. Он наклонился, хотел что-то сказать, но она вдруг порывистым движением схватила его обеими руками за воротник его алой рубашки и потянула к себе. Он, не ожидавшей от нее такой силы, последовал всем телом за ее настойчивым движением и оказался смотрящим прямо в ее черные глаза, совсем-совсем близко. Странного цвета глаза, с пляшущим пламенем огня внутри, со зрачками, сильно расширенными ото сна и потому совсем незаметными. Она смотрела на него несколько долгих минут, и ему показалось, что он прочел в ее взгляде что-то близкое к ненависти, отчаянию и упреку. Наверное, действительно показалось, потому что потом она медленно отвела взгляд и пару секунд смотрела на единственную свечу, растопленную до половины, с дрожащим от их движений пламенем. А потом опустила ресницы и затихла. Только тогда он понял, что сдерживал дыхание, сбитый с толку странным выражением ее глаз, неожиданной ее близостью и сильным желанием вернуть ее к жизни долгим, нежным поцелуем. Осторожно выдохнув, он отстранился, расцепил ее застывшие на его воротнике пальцы, и устало закрыл лицо руками. Сколько можно.… Этой ночью он опять не будет спать.
Интересно, сколько веков она спала, чтобы можно было абсолютно все забыть? Она боялась открывать глаза. Чувство возвращения к жизни было странным, если не сказать больше. Все было по-другому. Ощущение своего тела - непривычное, мягкие простыни на чужой кровати - незнакомые, запахи хвои, дерева и воды - дурманящие, тишина, разрываемая шелестом листьев где-то на улице - таинственная. Все как будто было когда-то, но не с ней. А ее не должно было бы быть здесь и сейчас. Она не помнила, почему. Она почти ничего не помнила. Просто лежать так и пытаться вспомнить что-либо было бесполезно, поэтому она открыла глаза. Сумрачно. Когда зрачки привыкли к умершему совсем недавно с последним лучом солнца свету, она огляделась. Прямо над ней - высокие потолки. Люстры нет. Дальше. Стены, обшитые деревом, красиво… Несколько картин, рисунка не разобрать в полумраке… Пара ламп. Мебели немного, пара кресел, одно завалено одеждой на все случаи жизни, другое - скрыто под пледом. О… Камин. Настоящий. Как в старинных средневековых замках, с тонкой узорчатой решеткой и едва теплящимся огнем… Полки. Еще была кровать, на которой она лежала, вытянув руки. Пол, ковры, на которых не было свободного места. Она медленно села, опасаясь головокружения. Голова все же кружилась, но скорее от запаха, разлитого в комнате. Она вдохнула поглубже, чувствуя, как защекотало в животе от чувства неизвестности. Художественный беспорядок вокруг. Потрясающе… Оригинально. Какие-то тряпки, разбросанные на полу, оказались при ближайшем рассмотрении одеждой. Мужской. Черные майки, с рукавами и без, все без воротников, черные свитера с острыми вырезами. Джинсы, в большинстве своем хорошо протертые в самом низу до состояния тонких кружев, еще пара вещей, не желающих подходить под знакомые ей названия. И среди всего этого хаоса одиноким пятном белело женское платье странного покроя, разорванное на самой груди. Очевидно, это ее платье. Девушка откинула в сторону толстое одеяло. На ней - ничего. Совсем ничего. Она стянула с кровати простыню и завернулась в нее, решив исследовать пространство подробнее. Голова кружилась от долгого сна. Она медленно ступала по мягким коврам на полу комнаты. Странно, даже босые ступни отдавали тупой саднящей болью. Где-то там, как ей казалось, напротив камина, должно быть окно. Вот оно, плотно занавешенное темно-серыми шторами, не пускающими свет в комнату. Ткань, израненная глубокими складками, с визгом дернулась в сторону. За окном - плотная стена темных елей, выше - тусклая полоска окрашенного поздним вечером осеннего неба. Лес. И осень. И голос.
- Я рад, что ты, наконец очнулась…
Меньше всего почему-то она ожидала сейчас услышать человеческий голос, тем более такой… Она вздрогнула, почувствовав неприятный звон в ушах от прилившей к сердцу крови. Резко обернулась, но перед глазами поплыли ярко-желтые мельтешащие точки, и она лишь мельком разглядела приближающийся к ней высокий, темный силуэт. Силуэт приблизился как раз вовремя, чтобы поймать ее…
- Только не пытайся снова вставать…
Голос, уже знакомый, принадлежащий стройному силуэту, прервал ее попытки подняться.
- Лучше пока не двигайся, а то опять хлопнешься на пол, а мне тебя ловить.
Она вновь лежала на кровати, укрытая до подбородка одеялом. Повернула голову на звук голоса и наткнулась на фигуру молодого человека. Он сидел рядом на полу, скрестив по-турецки ноги и упираясь гибкими руками в пол. Он запрокинул голову наверх, давая ей время рассмотреть его чуть неправильный подбородок, длинную гибкую шею с очень светлой кожей и колечки темных вьющихся волос.
- Тем более что ты еще совсем слаба, чтобы ходить, - теперь уже он смотрел на нее, зелеными светлыми глазами, невероятно яркими и мерцающими. Хотя… Он улыбнулся одними уголками губ, и огоньки в его зрачках погасли, оставив после себя чувство чего-то завораживающего, но бесследно исчезнувшего. Зато появились едва заметные ямочки на щеках.
- Как ты?
Она отвела неприлично долгий для первого раза взгляд и попыталась понять, как же она себя чувствует. Вообще, или рядом с ним?
- Средней паршивости… - прохрипела она, а потом голос сорвался до глухого и продолжительного кашля.
- Ну, вот, я знал…. Купание в ледяной воде не прошло бесследно. Молчи. Лежи тихо, я пойду пока чаю тебе сделаю, что ли…
Он одним резким движением поднялся на ноги, чуть заметно потянулся плечами, от чего показался еще выше, чем он есть. Пару секунд исследовал ее съежившуюся под одеялом фигуру, потом какой-то неповторимой походкой отправился куда-то в темноту, на кухню, как он сказал, обходя по пути разбросанные вещи. Высокий, неестественно стройный и худой, худой до болезненности. И бледный совсем… Красивый. Ей показалось, что тьма ревниво поглотила его где-то в самом своем сердце, и стало как-то тоскливо и тревожно. Но потом он завозился с плитой, включил на полную воду, хлопнул дверцей, звякнул чашками. Она вздохнула спокойно и села на кровати, закутавшись в одеяло. Надо спросить его, где она, и что здесь делает, и как его зовут. А как зовут ее…. Что-то близкое к панике подступило к горлу. Она совсем ничего не могла вспомнить. Потом он появился снова, держа в ладонях кружку, от которой поднимался горячий пар и приятный аромат каких-то листьев.
- Я - Вэл. Держи чашку. - Он протянул ей за ручку большую чашку с каким-то непонятным рисунком, сам молча сел на пол рядом с кроватью. Она благодарно кивнула, попробовала напиток. Горячий и сладкий. В горле сразу же больно запершило, и он забрал у нее чашку, чтобы она прокашлялась. Кашляла долго, тяжело и больно, а он все больше хмурился, наблюдая за ней.
- Все? Вот, допивай, только потихоньку… Знаешь, так дело не пойдет. Тебя лечить надо. Нам с тобой нужны хорошие лекарства… - он с каким-то отчаянием вновь поднялся, заходил по комнате. - Я постараюсь поскорее вернуться, хорошо…
- Не уходи. - Опять кашель… - Не сейчас, пожалуйста - чуть слышный шепот. - Я поправлюсь сама, обещаю…- Больше всего ее сейчас пугала перспектива остаться здесь одной, наедине со своими мыслями и страхами. Она послушно допила напиток, отдала ему кружку, чувствуя, как его теплые пальцы мимолетно касаются ее.
-Ну… Ладно, сегодня не пойду. Только обещай, что будешь молчать. От твоего голоса у меня аж мурашки бегают. Будешь такой многословной, никогда не начнешь нормально говорить, - он продолжал убаюкивать ее своим голосом, все тише и тише мурлыча что-то про купание в ледяной воде, про луну, лесных призраков, мокрую одежду, следы. Бред… Лина сопротивлялась недолго, чутко вслушиваясь в его интонации, время от времени вскидывая взгляд на его плавно движущуюся по комнате фигуру с чашкой в руке. Наконец веки вздрогнули в последний раз и устало замерли, а голос слился с чарующей тишиной леса. Мелькнула мысль, что все это исчезнет вдруг, когда она проснется, как исчезает с первыми лучами солнца память о волшебных снах, которые иногда снились ей тогда, раньше, наверное, в ее прошлой жизни…
Странно, но ничего не исчезло. Камин по-прежнему тихо потрескивал, художественный беспорядок сохранил первозданный вид, горло и ступни все так же болели. Исчез только Вэл. Ей хотелось оглядеться вокруг. Она надеялась, Вэл не будет против, если она позаимствует кое-что из его вещей. Джинсы были ей чуть-чуть широки в талии и совсем длинными, пришлось сильно закатать широкие клеши. Черный свитер с растянутым горлом постоянно сползал с плеча, свободные рукава также пришлось закатать. Одежда пахла сигаретным дымом и восковыми свечами. Единственное во всем доме зеркало находилось в ванной. В нем отразился хрупкий, болезненный призрак с впалыми щеками и неестественными темными кругами под глазами. Она недоверчиво осмотрела свои пальцы. Зачем ей такие длинные ногти? Покусала белые губы, что совсем ей не помогло. Да, кем бы она ни была в прошлой жизни, тогда она явно выглядела лучше. А еще она была уверена, что заплетать таким образом косы она не умела… Единственное, что ее порадовало - цвет ее волос. Он замечательно гармонировал с ее нежно-сиреневой прозрачной кожей и черными глазами, а еще он оставлял светло-розовые следы на белоснежных наволочках и простынях. Красота… Она с вздохом отвернулась от своего собственного отражения.
Она, морщась от боли, натянула кроссовки Вэла и вышла на улицу. Светло. Но времени не определить, даже по солнцу - его просто было не видно. Серое небо тоскливо сливалось далеко на горизонте с озерной кромкой воды. Она с непонятной тревогой бродила вдоль берега, время от времени поглядывая на неподвижную поверхность холодной глади. А потом сидела на берегу, пытаясь сосредоточиться на разбегающихся мыслях. Напрасно. Она кинула в воду пару попавшихся ей под руку шишек, чтобы нарушить равнодушную гладкую поверхность. И вздрогнула от неожиданно взорвавшего тишину леса голоса.
- Интересно?
Она обернулась. Вэл спокойно стоял у нее за спиной. От морозного осеннего воздуха его щеки и кончик носа покраснели, а кожа стала еще бледнее. И волосы у него были вовсе не черные, как показалось ей сначала, скорее, темно-русые, с зажженными заходящим солнцем искорками в завитых прядях.
- Прости. Я тебя напугал, вот так подкравшись. Просто ты очень сосредоточенно смотрела на воду…
- Все нормально... Вэл. - прохрипела она, поморщившись. Он подошел ближе, шурша опавшими листьями
- Холодно. Ты совсем легко одета. Я принес там кое-что из одежды для тебя. Надеюсь, тебе подойдет.
- Спасибо. Ты не против, я позаимствовала кое-что из твоей одежды? - он равнодушно пожал плечами.
- Как тебя зовут? - Хороший вопрос. Один из пары тысяч вопросов, на который она не могла найти ответа.
- Не знаю. Я ничего не помню.
- Лилле.
- Что?
- Если ты не помнишь своего имени, можно придумать другое. Лилле - предложил он, - это значит маленькая девочка.
Маленькая девочка, потерявшаяся в лесу, заблудившаяся среди тропинок, замерзшая и, конечно же, дрожащая от холода.
- Красиво звучит. Только очень приторно. Лилле… Ли.. Лина.
- Договорились, Лина. А то, как ты оказалась ночью в озере, ты тоже не помнишь?
- Нет. Не надо рассказывать, что тогда случилось, пожалуйста. Я знаю, должно было произойти что-то очень серьезное, чтобы я решилась сделать то, что сделала. Я не хочу ничего вспоминать. Если я все еще жива, то только благодаря тебе… Спасибо, Вэл.
Она снова взглянула на него снизу вверх, а он рассеянно смотрел куда-то в пространство, грея ладони в карманах пальто и стряхивая изредка с лица разметавшиеся волосы. Потом, что-то решив для себя, наконец, ответил на ее взгляд.
- Не за что, Лина. Было бы глупо дать тебе умереть, не считаешь?… Скоро стемнеет, ты можешь не найти дороги обратно. Пойдем.
- Я бы хотела еще немного посидеть тут. Иди один. Я скоро вернусь.
- Ладно, как хочешь, - он равнодушно пожал плечами, накинул ей на озябшие плечи пальто так же, как привык укрывать ее теплыми одеялами, когда она болела. - Не сиди тут долго. От одиночества, тишины и свободного времени всегда появляются бредовые мысли, а они тебе сейчас ни к чему, - бросил он прежде, чем шелест его шагов растворился с ветром.
Она сидела еще некоторое время на берегу озера, пока не начало темнеть. Потом побрела к дому, тускло светящемуся в холодных сумерках занавешенными окнами.
Вэл неуклюже гремел чем-то на кухне, когда Лина, бесшумно стоящая в проеме, спросила:
- А у тебя появляются бредовые мысли, Вэл?
Он обернулся, держа в руках кастрюльку с непонятной, странно пахнущей жидкостью.
- Да. Тогда я пишу песни. Или музыку. Или иду в бар и напиваюсь до потери сознания. Обычно это помогает. Странные мысли, - он указал указательным пальцем в висок - не появляются там еще очень долго. Держи. - Он протянул ей кружку с горячим напитком, подкрашенным чем-то в нежно-бежевый цвет.
Лина вдохнула странный запах, почувствовала, как ее желудок протестующее сжался, угрожая моментально избавиться от источника этого запаха, если только она его попробует.
- Что это?
- Это лекарство. Кипяченое молоко с медом. Хорошо помогает. Пей.
Лина еще раз заглянула в чашку. Организм не желал сдаваться. Кажется, она не переносит молочные продукты…
- Может, лучше травяной чай? Вэл, я что-то не хочу это пить… Не буду.
- Я бы рад помочь, но листьев больше нет, закончились… Придется пить молоко. Давай, Лина, смелее… Будешь упрямиться, привяжу к стулу и буду поить тебя силой, - добавил он после короткой паузы.
Она по выражению его лица поняла, что он запросто так и сделает, даже не поморщившись.
Смотрел холодно, без выражения, ни тени улыбки на лице. И что это мы такие серьезные?
- Пей, пока молоко не остыло. А то оно будет бесполезно… Вот…. Допивай давай, кому говорят? Все? Ну вот, умница… - он вытер капельки молока с ее губ кончиком рукава.
- А теперь спать… - он подтолкнул ее к комнате в спину. - Больше не выходи на улицу в одном свитере. Это тебе не лето. Октябрь все-таки.
Вэл действительно принес целую гору одежды, причем, преимущественно темных оттенков. Что за странная мания? Лина выбрала только то, что ей действительно было необходимо. С молчаливого согласия Вэла она продолжала носить его одежду, он вовсе не возражал. Он по-прежнему уходил куда-то рано утром, с восходом солнца, оставляя на покрытой серебристым инеем траве свои следы. И возвращался под вечер, уставший, рассеянный и равнодушный ко всему. Он всегда безошибочно, по одним только ему известным приметам, находил ее, где бы она ни была, и они вместе возвращались домой. В тот вечер она сидела на холодном камне у озера и ждала, когда горячий краешек солнца с шипением растает в ледяной воде. Он должен был скоро найти ее. И даже, несмотря на то, что он всегда ходил бесшумно, словно охотившийся ночью хищник, она расслышала, нет, скорее, почувствовала его приближение. Она наконец решилась сказать ему… И ей неприятно было чувствовать частые удары сердца в грудной клетке.
- Я должна уйти, Вэл. Чем скорее, тем лучше.
Казалось, что ее слова просто рассыпались в тишине, растворились с закатом солнца, но не дошли до него. Он долго и молча курил, не глядя на нее, выпуская колечки дыма в пустоту.
- Куда ты пойдешь? - он с раздражением бросил сигарету в воду. - Куда, Лина?
Она с удивлением посмотрела на него. Куда девалось его хладнокровие?
- Ну, туда, откуда и пришла. Куда ты уходишь утром. Я не могу жить у тебя вечно, это неправильно.
- Тебя там никто не ждет! - Бросил он резко. - Никто, понимаешь? Я спрашивал прохожих на улицах, продавцов, покупателей в лавках, детей на площадках…. Всех. Они не знают девушки с черно-фиолетовыми волосами, что бежала по улицам в полнолуние мимо их окон, растерянная и испуганная… Ты там не нужна. Никому.
Он вдруг резко подошел к ней и опустился на корточки совсем близко, чтобы их глаза были на одном уровне. Его голос стал мягче и тише.
- Не уходи, пожалуйста. Тебе плохо здесь? - он хотел добавить "со мной", но только растерянно скривил красивые темно-вишневые губы, когда прочел в ее глазах им самим не сказанные слова. Она ухватилась за его воротник руками, спрятала лицо у него на груди, скрывая слезы. Бесшумно всхлипнула, когда почувствовала, как его тепло и слабый сигаретный запах проникли в нее, оседая где-то глубоко внутри густой золотистой пыльцой, заражая ее странной грустью и нежностью.
- Ну, только вот реветь не надо… - пробормотал он растерянно, обнимая ее. Он не мог переносить женских слез, их было слишком много в его жизни. - Ты останешься, Лина?
Она, наконец, успокоилась и кивнула.
- Да, Вэл. Я буду сидеть у тебя на шее до конца дней своих… - она попыталась улыбнуться бледными губами
"Да ради бога" - хотел ответить он, но только встал, помог ей подняться с холодного камня, потянув ее к себе за тонкое запястье.
- Пойдем. Темно совсем.
***
Он думал о доме. Нет, скорее, он постоянно думал о странной, ничего о себе не помнящей девушке, которая осталась с ним.
"Последнее время ты странно себя ведешь. Будто бы по дому скучаешь. Может, ты завел себе питомца, которого надо кормить хотя бы два раза в день? Кошку?" - он только промычал что-то невнятно про аллергию и про то, что ему пора домой, кто бы его там ни ждал. Но идея про кошку ему понравилась. Действительно, кошка, потерявшаяся на его острове и пригревшаяся у его теплого камина. Кошка, не признающая хозяином над собой никого. Кошка, которая возвращается по ночам в дом, к которому привязалась по необходимости, и уходит рано утром бродить меж лесных тропинок. Он добирался до дома, покачиваясь от лишнего выпитого за вечер, развивая мысль все дальше. В конце концов, даже кошкам иногда хочется ласки и внимания.
Скрипнули ступеньки. Лина сразу же проснулась, насторожилась. Опять он пьян. Походка нетвердая, спотыкается о коробки с книгами и держится за стены. Странно, будто ищет кого-то. Зовет кошку. Мило получается. Заплетающимся языком так настойчиво тянет "кис, кис, кис…" Лина невольно улыбнулась, представив, как он трет кулачком лоб под шерстяной черной шапкой и морщит нос, заглядывая за кресла и под кровать в поисках пропавшей кошки. Кстати, почему она ее не видела? Лина поежилась на кресле, чувствуя, что замерзли ноги. Она нашла утром в самом углу в прихожей дверь, заставленную полкой для обуви. За дверью оказалась очень крутая деревянная лестница наверх, на чердак. На чердаке ничего интересного она не нашла, кроме разобранных деревянных полов, кучи опилок и старого, скрипящего кресла. Там она и заснула, свернувшись калачиком и дрожа от гуляющих под потолком сквозняков.
Никого. Только камин пылает. Его кошка решила не ночевать дома. Ничего удивительного. Наверное, вспомнила о себе какую-нибудь тайну и решила лучше уйти. Запросто. Не сказав ни слова. Возможно, даже босиком и в одном тонком свитере… Заблудится ведь. Он уже собирался идти искать ее, не важно где, лишь бы не сидеть здесь одному этой пьяной, усталой ночью, когда заметил полуоткрытую дверь на чердак. А… решила спрятаться. Ну, уж нет, только не сегодня.
Шум внизу стих, зато заскрипели ступеньки, ведущие на чердак. Лина вдруг ощутила что-то близкое к панике и отчетливое желание спрятаться. Но она только плотнее завернулась в плед и прислушалась к его возне на лестнице. Наконец добрался. Она наблюдала за ним, затаив дыхание. Действительно очень пьян, еле стоит на ногах, по-прежнему в пальто. Остановился у самой двери, огляделся по сторонам, наконец, заметил ее и, кажется, вздохнул с облегчением. Сполз по стенке на пол и сел, положил голову на колени, распустив волосы по черному воротнику, и замер. Потом ему зачем-то понадобилось снять с себя ботинки, и он довольно долго возился со шнурками, бубня что-то под нос, с нескольких попыток все же разулся. Снова замер. Почему-то все движения этой ночью давались ему с трудом. Лина, наблюдавшая за ним, уже думала, что он просто взял и уснул, но он все же медленно поднялся и, спотыкаясь о доски, побрел в ее сторону. Она зажмурилась, чувствуя, как щекочет в животе чувство неизвестности и любопытства.
- Я знаю, что ты не спишь, так что перестань притворяться. - Голос с насмешливой интонацией у самого уха заставил вздрогнуть. Она приоткрыла один зажмуренный глаз.
- Вот.… Так-то лучше. Не самое подходящее место, чтобы здесь устраиваться на ночь.… Сейчас я тебя буду переносить .… Вот только… - взмахнул руками, чтобы сохранить вертикальное положение, получилось не сразу, пришлось отступить назад, чтобы не упасть. - Так, держись, - он наклонился близко-близко, щекоча ее волосами и обжигая пьяным дыханием. Может, она лучше сама добровольно спустится вниз… Но она почему-то обняла его обеими руками за шею и прижалась щекой к мягкой ткани пальто.
- Хорррошая девочка, - он подхватил ее за спиной и под коленками, и, не с первого, кстати, раза, поднял ее. - Почему-то ты зелеными яблоками пахнешь… Так. Главное, не дергайся.
Лина поняла, какая важная вещь - равновесие. И как многое от нее зависит в данный момент. Пока он нес ее по засыпанному опилками полу чердака, она действительно старалась не двигаться. Когда же он добрался до крутых ступенек, она затаила дыхание.
"И жили они долго и счастливо, и умерли они в один день, свернув себе шею, когда спускались по лестнице". Нет, они все же остались живы…
Он посадил ее на кровать.
- Раздевайся. - Лина от неожиданности распахнула глаза, уставилась на него. Прямо так, раздевайся, и все тут?..
Он изо всех сил пытался сдержать расползающуюся улыбку и сохранить непреклонный вид.
- Раздевайся, а то будешь спать на скамейке на улице.
Лина разделась, нырнула под одеяло и свернулась в клубочек на дальнем углу кровати, прижав ноги к груди. Долго возился с пальто. Швырнул, как обычно, свитер на кресло. Звякнул ремень. Взвизгнула молния. Лина, повернувшись к нему спиной, больше всего хотела сейчас испариться. Слишком уж много новых, противоречивых ощущений вызывали его действия. А он нашел под одеялом ее замерзшую ступню и обхватил ее теплыми широкими ладонями.
- Холодная. Ты всегда такая холодная? - Слабый протест с ее стороны, робкое "не надо, пожалуйста". Не обратил внимания.
- Кусаться не буду, не бойся. - И притянул ее к себе, прижал ее лопатки к своей груди, положил подбородок ей на макушку, пробежался пальцами по позвонкам. Наткнулся на ее сцепленные у груди руки, настаивать не стал. Спасибо. Еще поворочался немного, устраиваясь поудобнее. Обхватил ее левой рукой за шею, сверкнув в темноте черным рисунком. Драконья кожа. Лине всегда казалось, что у драконов вместо чешуи должна быть именно такая вот кожа, с потрясающе-красивым узорчатым рисунком. Она удивленно ахнула.
- Нравится? - промурлыкал он тихо.
Она кивнула головой.
- У меня еще есть…
- Вэл…
- Спи. И больше никогда не прячься от меня…- через пару секунд он уже спокойно дышал во сне, крепко держа ее в объятьях.
Лине никогда еще не было так тепло, и уютно, и сладко засыпать, чувствуя совсем рядом пьянящее дыхание и спокойный ритм его сердца.
А утром он был хмурым, неразговорчивым и рассеянным. И мучился головной болью. Лина не спала уже давно. Она прислушивалась к его дыханию и тишине за окном, когда он очень осторожно вытащил руку у нее из-под головы и поднялся. Встал рано, как обычно, и, стараясь не шуметь и не будить ее, шлепал по комнате, собирая одежду и светясь черными узорами на белоснежной коже. Действительно, они у него были… Но он все же не сдержался и высказался по поводу пропавших ботинок.
- Они на чердаке… - не удержалась Лина, обнаружив себя.
Он буркнул спасибо и полез наверх, но явно делал он это с меньшей уверенностью, чем вчера, по дороге удивляясь, как это они вообще остались живы и не навернулись. А потом оделся и ушел, сказав, что вернется поздно. И тихо закрыл дверь. Все. У него своя жизнь, и тебе в ней не будет места. Можешь жить в его доме, но частью его жизни никогда не станешь. Приходит и уходит. Больно. Лина задохнулась от подступившего к горлу комка.
***
Яркий электрический свет, от которого они оба уже успели отвыкнуть. Он - потому что слишком много провел времени в маленькой комнате с камином и свечами, пахнувшими елью; она - потому что слишком много времени провела с ним. Долго ли? Она могла сосчитать точно, сколько мимолетных минут он был рядом с ней. Когда она решала, жить ли ей, или же остаться с ним - раз. Когда он глубокими ночами, вернувшись неизвестно откуда, тихо ворочался в кресле, думая, что она спит, и потому безуспешно стараясь ее не разбудить - два. Когда он принес ее на руках вниз, а потом всю ночь согревал ее до самого рассвета - три. И вот теперь, при больно бьющем в глаза электрическом свете - четыре. Нет, этот раз не считается, потому что он хотя и рядом, а она-то нет, она-то все еще бродит по лесным тропкам, загребая листья и всматриваясь в его следы. Значит, только три. Значит, всего три.
Кухня. Она сидела за столом, смотрела мимо него куда-то сквозь оконное стекло, в которое поднявшийся ветер охапками кидал раскрашенные поздней осенью листья. Она держала обеими ладонями кружку из тонкого фарфора так, чтобы он не мог видеть половины ее лица. По всей кухне растекался аромат травяного чая, которым он лечил когда-то ее кашель. Кстати, она вновь начала кашлять. Его кофе давно остыл, допитый лишь до половины, и он давно не звякал чашкой о стол. Зато она со странной периодичностью подносила чашку к губам и делала маленький глоток остывшего и ставшего потому горьким чая, а потом ставила с коротким стуком чашку на стол. Но, вспомнив, что он пристально на нее смотрит, снова подносила ладошки с чашкой к лицу. Она повторила этот простой ритуал раз тридцать, а на тридцать первый он мягко, но настойчиво забрал чашку с чаем из ее холодных, вздрагивающих мелкой дрожью (от холода ли?) пальцев и поставил ее на середину стола.
Сегодня вечером ее глаза странно блестели, но не от огня в камине, как он привык, и не от непролитых слез (с чего бы вдруг, у нее нет повода плакать) - их в ней давно не было. Просто за те три дня, пока его не было рядом, с ней случилось что-то очень важное. И теперь, он был просто уверен в этом, она ни за что не скажет ему, что с ней происходит. Мгновение прошло, в словах оно не успело выразиться, но в сердце осталось тонким шрамом, который все еще кровоточил. Она слишком скрытная и замкнутая, чтобы поведать ему о незаживших ранках на сердце.
Долгие, бесконечные дни без него.… Теперь даже небо хмурится вместе с ней, когда он не рядом. Но сейчас-то он рядом, стоит только протянуть через стол руку, сделать, наконец, это простое движение, разрушающее границу между ними, и можно будет запросто дотронутся до его руки, покрытой темным узором. Можно даже проследить пальцами затейливый рисунок на бледной коже, он не будет против. Или же поправить ему спавшую на лоб отросшую челку. И вот он рядом, а небо все равно хмурое. Значит, где-то она допустила ошибку.
Он притягивает ее взгляд, наверное, про себя приказывает ей посмотреть на него.
… А она смотрит в окно, потому что боится смотреть ему в глаза. В ее - все ее мысли, как на ладони - бери ладонь в руки и читай по тонким линиям. Просто. Он уходит до рассвета, приходит с лунным сиянием. Оно такое чистое этой осенью… Он живет где-то там, за гранью леса, другой, своей жизнью, где шумно, смех, дурманящий запах сигарет и музыка, где все то, что когда-то было частью и ее жизни, но от чего она добровольно отказалась однажды. Она знала, ей там места нет. О ней там забыли. Не страшно. Помнишь то утро?
Она тогда пошла за восходом солнца, следом за тобой. Все три дня она бродила по лесу, ступая по твоим следам; они были кругом - у озера с черной водой, на лесных тропинках, заросших голубым мхом, в тенях от огромных елей, что она нашла в самом сердце леса. Следы твоих пальцев - на каждом дереве, звуки его голоса - в эхе, что растворяется в утреннем тумане. Он везде, кругом, совсем рядом, дышал ей в спину горячим, чуть хриплым шепотом. Она сотню раз оглядывалась, но не видела тебя. Ты заколдовал ее, да? Она тебя так и не нашла и вернулась сюда, где ее нашел ты, в холодный осенний вечер, разбавленный ветром и приближающимся дождем. А теперь вот сидишь рядом и молчишь. Или же она просто сходит с ума? Бред… Сон… Скажи же что-нибудь, пока она еще не совсем сошла с ума. Поговори с ней, пока не начался дождь, а то вы не услышите друг друга из-за его неистовой, стихийной ярости. Поговори, поговори, поговори же с ней…
- Лина… - пробует ее имя на вкус.
Она вздрогнула. Он читает ее мысли. Почему так странно и тоскливо сжалось сердце? Ты смотрит ей в душу. Только не смейся, прошу тебя. И не жалей меня.
- Лина. Посмотри на меня, пожалуйста.
Пожалуйста. Медленно отводит взгляд от окна и выдерживает его взгляд. По радужной оболочке ее глаз скользят яркие влажные искры. Нельзя плакать. Нельзя. Ты такой разный. Каждый раз - совсем другой, и лицо твое постоянно меняется. Что это - маски? Нет. Ты просто каким-то немыслимым образом воплотил в себе все возможные и невозможные противоречия, а любить… Неужели, и правда, любить - все это мне… Сколько мне нужно веков, чтобы узнать тебя? Всех моих девяти кошачьих жизней не хватит, чтобы привыкнуть к тебе. Всех моих трех сотен лет будет мало, чтобы разгадать один единственный секрет - секрет притягательности твоих глаз… Снова бред…
- Не уходи в себя, Лина. Что случилось?
Случилась ошибка. Звезды что-то напутали. Луна взошла слишком яркая. Реки вышли из берегов. А осень наступила рано, и вода в озере уже почти замерзла. Зачем я бросилась тогда в воду? Уж не затем ли, чтобы ты меня нашел и вернул к жизни.
- Тебе плохо, сладкая? У тебя очень яркий румянец…
Зачем ты касаешься моей руки? Это лишнее, я и так чувствую тебя всем сердцем.
-Все хорошо, Вэл. Я просто вспомнила, что боюсь осенних дождей.
Всего боюсь. Пауков боюсь. Грозы. Темной воды. Бессонных ночей. Одиночества. Рассветов, потому что ты с ними уходишь. Потухшего огня в камине. Белого савана первого снега. Тебя боюсь немного, если хочешь. Меня лечить надо, и не ароматным чаем. Опять бред…
- Дождь - это совсем не страшно. Разве стоит из-за этого плакать? - Касается лица, по которому потекли слезы.
- Я не плачу. Это дождь. - Отстраняет его руку. Какие пустые разговоры. О чем это мы…
- Это слезы, Лина. Они соленые, попробуй… - убери руку. Больно и без твоих прикосновений…
-Черт возьми, Лина! Да ты совсем дикая! Почему ты так странно реагируешь на все, что я делаю?! Вэл больно хватает ее за руку и тянет к себе через стол. Лина пытается отдернуть руку, нечаянно сталкивает тонкую фарфоровую чашку на пол. Оглушительный звон, будто все звезды вдруг осыпались с неба. Разбилась. Вдребезги. Кто-то за окном хохочет и охапками швыряет листья в окно. Хлынул дождь, осветив мир вокруг ядовитым электричеством, накрыв из обоих непроницаемой пеленой низкого звука. Наконец-то! Она кричит. Сумасшедшая. Беги от него. Беги скорее. Пока он не опомнился, и не стало слишком поздно… Она одним гибким движением вывернулась из его рук.
- Лина, стой! Не убегай!! Там дождь!..
-Это не дождь! Это мои слезы!
Убежала. Громко хлопнула дверью. А потом стало тихо, будто бы ее никогда и не было. Забыть о ней. Пусть уходит. Мне все равно. Нет, не все равно. Далеко не все равно…Глупая, глупая девчонка. Зачем бежать - от меня трудно спрятаться. Найти ее, связать, чтобы не сопротивлялась, и провести "беседу" в профилактических целях. Задушить ее в объятьях, более крепких, чем объятия смерти. Целовать ее до потери чувствительность ее непокорных губ. Растопить, наконец, лед внутри нее. Сделать с ней, то, о чем она никогда не сможет забыть. Больно держать ее за острые локотки и смотреть ей в глаза, чтобы не появлялись у нее в измученной голове бредовые мысли. Вэл глубоко вдыхал раскалившийся до предела воздух и ждал, пока спадет красная пелена с глаз. Он так сильно сжимал ладони в кулак, что вены отчетливо проступили под кожей. Потом, на ходу пытаясь разжать онемевшие пальцы, выбежал на веранду перед домом.
Резкий порыв ветра на миг отбросил его назад, резко взвил, спутал пряди волос В следующую секунду Вэл уже был под неистовыми потоками холодного дождя, которые моментально промочили одежду насквозь. Лина убежала босиком. Только бы успеть, только бы не было слишком поздно. Кажется, он знал, куда она отправилась - туда, где он первый раз нашел ее, к озеру. Она сама этого не осознавала, но ее затуманенное болью, холодом и страхом сознание приведет ее туда, где она нашла покой когда-то.
Лина ничего уже не помнила и бежала по инерции. От первых ледяных капель дождя она совсем потеряла голову, загудело в ушах, все тело содрогалось от холода. Почему она бежит, куда бежит и зачем - не известно. Единственное - нельзя оборачиваться, потому что сзади, по следам ее босых ног - несется что-то черное и жуткое. Если посмотришь в горящие страшным огнем глаза - сразу же превратишься в гладкий черный камень. Или же растечешься по земле прозрачной водой и сольешься с хрустальной водой озера. Да! конечно же, озеро. Ей нужно к озеру. Скорее. Боже, как же холодно… Совсем не чувствуешь своего тело. Нашла. Наконец-то. Кажется, все это с ней уже когда-то было…
Лина добралась до березы у самого берега озера и, обессилев, прислонилась к ее влажному, скользкому стволу. Потоки воды, огибающие гибкие ветви дерева, немного стихли. Зато теперь Лина отчетливо могла слышать, как упругие капли бьют по поверхности воды. Неистово. Дико. Этот глухой сплошной поток звука смешивался с громом, шелестом листьев и ее собственным дыханием, таким хриплым и частым, что она давилась каждым вздохом, захлебывалась водой. Это неистовство звуков, казалось, вот-вот разорвет ей перепонки. Абсолютно ничего не видно.
Лина закрыла глаза. И почувствовала, что что-то страшное, то, от чего она бежала, совсем рядом. Перед глазами пронеслись картинки всех ее страхов, запрятанных где-то глубоко внутри. Цветные иллюстрации из толстых, пахнущих старинной кожей и пылью книг. Эпизоды жутких, выворачивающих наизнанку фильмов ужасов. Все духи вод, огня, эфира и земли, все мифические чудовища, неприкаянные призраки и потерянные души - все это воплотилось в существе, что стояло перед ней.
Лина открыла глаза, крик застрял в горле. Он медленным, хищным движением тонких ладоней откинул со лба длинные, черные от воды волосы, а полы его длинного пальто взметнулись в стороны, как огромные, сильные крылья ночной птицы. У нее в голове пронеслось бешеной молнией - пусть сердце остановится прежде, чем она увидит его лицо. И, кажется, сердце послушалось ее - оно со стоном провалилось в липкую бездну.
Вэл нашел ее. Он что-то кричал ей, пытаясь проникнуть в ее сознание через шум дождя. А потом она просто начала оседать на землю, запрокинув голову в обмороке. Он поднял ее за плечи, встряхнул - бесполезно. Только после третьего болезненного удара по щекам, от которых, он знал, по ее бледной коже поплыли алые пятна, она, наконец, открыла глаза, а еще через пару секунд взгляд обрел осмысленность. Он ожидал в тот миг от нее всего, но только не этого - она схватила его за ворот пальто и потянула к себе. О, этот странный жест ему был уже знаком. Она прижалась к нему всем телом, положила голову на грудь. Потом, наверное, желая более близкого контакта, отпустила ворот и забралась холодными, мокрыми ладонями ему под свитер, прижав их к его спине. Он почувствовал, как, то ли от ее судорожного прикосновения, то ли от ощущения ее так близко, по телу прошла теплая волна, оставив после себя единственное желание - провести вот так, рядом с ней, под этим бешеным холодным дождем всю жизнь…
- Пойдем домой, Лина… - Он наклонил голову к самому ее уху, касаясь его теплыми губами, чтобы она могла расслышать его слова среди хаоса звуков.
- У меня нет дома, Вэл… - Он скорее почувствовал, чем услышал, как она сказала это.
- Есть, Лина. Твой дом там, где ты оставила свое сердце. Где твое сердце, Лина?
"Мое сердце осталось с тобой, Вэл" - кричали ее глаза. Сама она не могла больше ничего сказать. Горло сдавила судорога. Но он все понял. И ответил ей поцелуем, неистовым, сильным и диким, как этот осенний ливень, и чуть горьковатым, как его "фирменный" остывший травяной чай.
- Так мы с тобой совсем замерзнем… - сказал он, вглядываясь в темноте в ее запрокинутое к нему лицо, когда оторвался от ее губ и немного перевел дыхание.
***
По-прежнему слепящее горел свет. После темноты леса от яркого освещения, а может, от холода, зрачки болезненно сузились.
- Что дрожишь-то? Замерзла?
- Ддддда…. А тттты?
-И я. Побегаешь тут за тобой по лесу… И коньки запросто отбросишь…
- Не надо ничего отбрасывать… Как это снять? Черт…
- Лина, что ты делаешь?..
- Ну… Ты сказал, что замерз. Вот я тебе и помогаю раздеться… В смысле, снять свитер… Он мокрый, от него тебе холодно.
- А… Ну, тогда я помогу раздеться тебе…
- Э.. Нет. Не надо. Вэл… Руки…
- Так не честно, не считаешь? Тебе - можно, а мне - нет.
- Ну, вообще-то, я…
- Вообще-то… Ммм…Ты.. Что? - он нарочно передразнивал ее.
- Я тебя пытаюсь соблазнить. Наверное, раньше я это умела. Но вот забыла. Думала, что вспомню…Нет. С тобой трудно почему-то. Прости…
- Лина…
- Я такая непутевая… Совсем ничего не получается…
- Лина.
- и такая неуклюжая… Смотри, сколько теперь воды на полу. А пальто ты прямо на пол бросил…
- Лина, посмотри на меня.
Она нехотя оторвала взгляд от его мокрого насквозь свитера, который нервно растягивала руками и взглянула на него. Его губы дрожали от холода и с трудом сдерживаемой улыбки, сузившиеся зрачки сделали глаза невероятно лучистыми. Он одним прикосновением вытер с ее щек капельки влаги и взял ее за подбородок, чтобы поймать, наконец, ее взгляд.
- У тебя все замечательно получается, - сказал он чуть охрипшим голосом. - Только одно но: когда соблазняешь, не показывай, что ты боишься. Понимаешь меня?
Лина облизнула губы, не в силах отвести взгляда.
- Как ты догадался?
Он скользнул ладонью от подбородка к горлу, заставив ее невольно сжаться.
- У тебя очень растерянные глаза. В них неуверенность. И страх быть отвергнутой.
Лина порывисто закрыла веки, свела брови вместе.
- А сейчас?..
Он перестал улыбаться и покачал головой.
- А еще - у тебя очень частый пульс… Чувствуешь, я считаю твои удары. Они просто бешенные. Неистовые. И все ускоряются.
- Что же делать?
Он не стал объяснять. Просто заставил ее застонать от его поцелуя, настойчивого и грубого. Такого, что не оставляет времени понять, что происходит, такого, что моментально отдается слабостью во всем теле. Она, чувствуя это, скользнула ладонью вверх по спине, ища опоры. Обняла его за шею руками, больно ухватившись за влажные волосы так сильно, что он поморщился.
- Прости…
- Ничего, я выживу. Держись крепче…
И она держалась за него. Когда он нес ее в комнату, когда стягивал с нее одежду, согревал ее губами, оставляя на холодной коже бледные следы поцелуев, когда сам сбивался с дыхания и со свистом, от которого замирало ее сердце, втягивал раскалившийся воздух. А когда он позволил себе сделать с ней больше, она со стоном вспорола ногтями ему кожу между лопаток и прогнулась назад, как кошка, запрокинув голову. По подбородку из прокушенной нижней губы потекла алая струйка крови…
- Ну, не надо так… Покажи-ка зубки, сладкая…
Он наклонился над ней и ощупал языком ее зубы.
- Хорошие… В смысле, обычные… Не кусайся больше.
И он облизал кровавую дорожку с ее подбородка. Она никого никогда не соблазняла, и они оба это поняли. Она - по мгновенной острой вспышке боли, сменившейся ощущением наполнености изнутри чем-то горячим и не поддающимся контролю; он - по тому, как она инстинктивно дернулась тогда и уперлась ему в грудь ладонями, напрасно пытаясь остановить его. А потом - рассыпавшаяся на атомы смерть. И стремительный путь сквозь лабиринты влажного воздуха. И пустота наконец.
Этой ночью им не было холодно. Она впервые за все то время, что он знал ее, спала спокойным и глубоким сном, не прислушиваясь во сне к посторонним звукам. Спала, вытянувшись на животе и подложив под щеку ладонь, разметав по простыням длинные волосы странного темно-сиреневого цвета. Он тихо заплел разлившееся чернило ее волос в косы, и от этого она стала казаться еще более невинной. Когда он положил ладонь на влажную кожу между ее голых лопаток, почувствовал, как жар ее тела передается ему. Ее сон не был здоровым. Она дрожал мелкой дрожью, плотно стиснув зубы и судорожно сжимая белоснежные простыни.
Она умерла от высокой температуры. Умерла, прежде чем он понял, что же произошло. Больше никогда не открывала глаза, которые за одну только ночь стали совсем черными, словно потухшие, мокрые угольки в камине. Она добилась того, чего хотела.
Прошедший, последний в этой осени дождь сбил все разноцветные листья с замерзших деревьев в лесу, и теперь в воздухе разливался их сладкий, терпкий и влажный запах. Запах последнего осеннего солнца, запах ушедшего до следующей весны тепла. Было совсем тихо, и никто никогда не услышал, как он плакал от бессилия, боли и отчаяния, укачивая ее на руках. А где-то далеко, за гранью леса, этого спокойного безмолвного убежища, заботливые мамы готовили для своих детей красочные, нарядные костюмы к самому любимому и долгожданному празднику осени и запасались конфетами, шоколадками и сладкими леденцами. Скоро, совсем скоро в маленьких, уютных домиках зажгутся ярко-оранжевые фонарики, а молчаливые комнаты озарятся сотнями ароматных свечей. Над землей взойдет серебряная Луна, такая же яркая и ревнивая, как и в прошлом месяце, и на ее светящейся дымчатой поверхности душа одной девушки будет танцевать свой последний танец, и с грустью смотреть вниз, и молиться о том, чтобы скорее прошла эта жуткая, темная ночь. Не важно, что на небе погасла всего одна звезда, этой ночью весь мир погрузился во тьму. Но все проходит, рано или поздно. Все прошло.
23 ноября 2005
мне нравится
Смотри ещё:
