художник

Он вглядывался в лица прохожих, пытаясь прочитать их судьбу по складкам на их усталых лбах, выражению почти потухших глаз, молчаливому разговору их нечаянных жестов. Они не обращали на него никакого внимания, словно он был частью этой промозглой улицы и невнятных, еле уловимых за моросящим дождем, витрин и стен домов.
Приходя домой, он усилием воли возвращался на улицы, вспоминал лица, и тут начиналось волшебство... Он чуть трогал толстую бумагу простым карандашом, он порхал над ней, как мотылек над цветком. Сделав последний усталый штрих, он брал бумагу, отходил с ней к окну и долго-долго всматривался в свой рисунок. Иногда он улыбался, довольный своей работой, иногда хмурился, и лишь огромное усилие воли помогало ему не разорвать свою работу на мелкие части. Он никогда не поправлял работы – это был его принцип. Что сделано, то сделано – думал он и был, в принципе, прав...
Но из этого правила было одно исключение. Иногда в его руках можно было заметить старую работу, - но! – только одну. На плотной бумаге, которая давала понять, что уже не очень молода, была изображена девушка. На первоначальном рисунке угадывались новые штрихи и поправки, которые будто бы меняли ее незаметно, но вместе с тем в этой, сегодняшней, нарисованной девушке почти нельзя было узнать первоначальную. Красавица повзрослела и даже преобрела какой-то шарм, которого раньше не было. Были только юность и беспечная улыбка.
Он не хотел перерисовывать ее снова и снова. Он предпочитал рисовать сверху уже имеющегося изображения. Ему казалось, что именно так она и изменяется с годами – меняет прическу, форму бровей и даже взгляд. Он чувствовал себя властным – еще бы!- ведь он почти нарисовал судьбу.
Часто его приследовали воспоминания о том, как он увидел ее. Было утро, не похожее ни на одно из тех, что он видел когда-либо. Он спешил на работу, на свою скучную офисную работу, но тут на глаза ему попалась Она. Она была словно яркой краской на палитре поздней, уже зимней, осени. Ее яркие каштановые волосы поблескивали золотом, а родинка на щеке выглядела безумно трогательно. Шарфик ее, пестревшей бабочками, развевался на ветру, и Он мог поклясться, что чувствует аромат ее терпких духов, хоть и шел Он по другой стороне улицы.
Ее лицо навечно впечаталось в его память. Может, она даже не была местной. Может, она была туристкой, одной из тех, которые тысячами прилетают в Париж, чтобы просто посмотреть на Эйфелеву башню, погулять по Елисейским полям, а потом совершить забег по парижским магазинам и почувствать себя счастливыми и приобщенными к чему-то высокому и воздушному. Париж-Париж...
Может, ее давно нет. Она попала под машину, на ее прекрасную голову упал кирпич или она выпила яд, перепутав его с тыквенным соком. Может, она замужем за каким-нибудь среднестатистическим месьё, который водит ее есть круассаны в кафе по выходным. Хотя, Ему сложно было представить, что она может быть не только замужем за кем-нибудь обычным, но и что она вообще может быть замужем. Она была похожа на ветер – подвижная и переменчивая.
Каждое утро он шел по той самой улице и вглядывался в лица, мысленно сверяя их с лицом на своей любимой картине, написанной самым простым (в прямом смысле) карандашом. Но не находил ничего даже отдаленно похожего...

Однажды утром он опаздывал на работу, буквально бежал по улице, когда прямо перед собой увидел ту самую родинку. Потом те самые глаза. Он остановился и смотрел на нее, не в силах ничего сказать... Она ослепительно улыбнулась:
-Я могу вам помочь? – участливый тон и безупречный французский акцент. Но все же она не француженка.
Он отрицательно покачал головой. И она пошла дальше.

А он смотрел ей вслед, удволетворенно улыбаясь. Все получилось так, как он и задумал. Он нарисовал ее судьбу...