Три дня без Веры (глава 14)

Вера сдала куртку гардеробщице и направилась к лифту, но в дверях ее остановил охранник.
– Куда идем?
– В первую хирургию.
– А сменная обувь?
– Извините, я не знала.
– А пропуск?
– Понимаете, там лежит моя подруга, ее только сегодня привезли. Мне надо ей кое-что передать. И по-том, я просто узнать хочу, как она там. Я только вещи ей отдам – и назад. Я на одну минуту. Пожалуйста.
– Паспорт есть?
– Есть.
Вера достала из рюкзака паспорт с золотым двуглавым орлом на обложке и протянула охраннику.
Он записал ее данные в толстую амбарную книгу, которая лежала на столе, и, кивнув в сторону лифта, сказал:
– Третий этаж.
Вера битые полчаса дожидалась на посту дежурную сестру – наконец она появилась.
– Извините, – обратилась к ней Вера, изо всех сил стараясь быть вежливой, – в какой палате лежит Кузнецова? Ее привезли сегодня утром.
– К ней только по уходу можно, если пропуск есть.
– Пожалуйста, я на одну минуту.
– Она в послеоперационной палате – туда посторонним нельзя.
– Я не посторонняя.
– У нее уже отец был. И брат. Это не дом отдыха, а больница.
– Скажите, – спросила Вера, оставив ее замечание без ответа, – а есть ей можно?
– Вечером будет можно – когда от наркоза отойдет.
– Ну вот, – обрадовалась Вера, – я как раз принесла ей поесть: лимон в сахаре, грейпфрутовый сок и оладьи – это можно?
– Можно. А мать ее где?
– Понимаете, матери нет.
– Вообще?
– Вообще.
– Ладно, иди. Только недолго. Четвертая палата.
Медсестра показала на дверь рядом с постом. Табличка на двери гласила: «Вход воспрещен!» От это-го восклицательного знака Вере стало не по себе, но она вошла. Шурка, бледная, как полотно, лежала на спине с закрытыми глазами, и тут Вера окончательно потеряла присутствие духа, потому что решила, что Шурка без сознания. Ее левая рука была забинтована. Одна нога, до колена закатанная в гипс, была под-вязана к перекладине над кроватью, а другая, тоже в гипсе, беспомощно торчала из-под одеяла. На голове тоже была повязка, но Вера сразу поняла, что это просто ссадина, потому что повязка была легкая. Все это в считанные секунды пронеслось у нее в голове, но, еще раз остановив взгляд на этой повязке, Вера вспомнила, что для того, чтобы остаться на всю жизнь инвалидом или, того хуже, отправиться на тот свет, достаточно сломать позвоночник, а голова сама по себе.
– Привет, – тихо сказала Шурка и открыла глаза. – А я слышала, что это ты, но хотела еще поспать, пока ты будешь с ней препираться.
– Не хотела пускать – уперлась и ни в какую.
И охранник тоже.
– У них работа такая, – сказала Шурка. – А у меня уже отец был – он на работу побежал. И брат он за лимоном пошел, сейчас вернется. Ужасно вдруг захотелось лимона.
– Надо же, – обрадовалась Вера. – Я как раз принесла тебе лимон, – она достала из пакета банку. – Баба Зина сделала – лимон в сахаре. И оладьи. Вот, – Вера поставила на тумбочку запотевшую двухлитровую банку, в которой, один к одному, лежали аккуратные, круглые оладьи.
Выглядели они ужасно аппетитно, по-домашнему.
– А сама баба Зина где?
– Баба Зина дома ждет.
– Ты скажи ей спасибо, – попросила Шурка. - И привет передай, ладно?
– Передам.
– Садись, – Шурка показала глазами на стул, который стоял у изголовья. – Только эту штуку убери.
Вера взяла судно, накрытое уродливой желтой клеенкой, и, поставив его под кровать, села.
– Ну как?
– Ничего. Ноги, два ребра и сотрясение мозга - мне повезло. А рука – это ерунда, просто царапина. – А резали что?
– Если честно, не знаю. Может, ногу зашивали?
– Больно?
– Пока нет. Я вообще себя хорошо чувствую.
Врач сказал, если внутреннее кровотечение не откроется, могу считать, что отделалась легким испу-гом. Но оно не откроется. Просто мне так кажется. Как ты думаешь?
– Нет, конечно.
– Они говорят, через месяц, если все будет в порядке, поставят меня на ноги. Главное, чтобы не хро-мать. Представляешь, хороша я буду, хромая.
Вера молчала – ей снова стало страшно.
- Вер.
- А?
– Знаешь что?
– Что?
– Я, тогда прыгнула, смотрю: внизу Машка стоит, соседка моя, – голову задрала, глаза вытаращила и смотрит. Я падаю, а сама думаю: вот, Машка смотрит. Потом открываю глаза и понимаю, что жива. А надо мной Машка стоит и ревет. И главное, совершенно не было больно, а в голове такая ясность – просто уди-вительно. Но я лежу. И тут меня как будто осенило: раз жива, думаю, надо выкручиваться. И говорю: «Машка...» А она ревет. «Машка, – говорю, – я на балкон вышла, чтобы покурить. Села на перила и упала, слышишь?» «Слышу», – говорит, а сама ревет. «На перилах сидела и упала, понимаешь?» – «Понимаю». – «И «скорой» скажешь?» – «Скажу». Если бы не она, меня бы в дурку упекли: привели бы в чувство – и в дурку. А так вроде ничего – несчастный случай вроде, потому что, кроме Машки, никто не видел. Я специ-ально сказала, что курила, чтобы отец ничего не заподозрил: раз я с потрохами себя закладываю, выхо-дит, не вру. Просто не знаю, как мне это в голову пришло – как будто озарение какое-то. «На перилах, – говорю, – сидела и упала». Представляешь? А Машка ревет. И вдруг я чувствую, такая слабость навали-лась, как будто я десять километров бегом бежала, ужасная какая-то усталость. Я подумала, что умираю, – странное чувство: не то чтобы страшно, а наоборот, спокойно так, хорошо. Все, думаю, умираю, конец. И вижу: детская кроватка, а там мой ребенок – мальчик, красивый такой, и улыбается. А рядом Полкан стоит и лает – не зло, а наоборот, радуется. А ребенок смеется. Ну вот, думаю, это рай. И так мне стало хорошо. Но тут чувствую: кто-то меня по щекам лупит. Просыпаюсь правда, кто-то лупит по щекам. А я ужасно спать хочу, просто кошмар. Но они кричат: «Не спать». И снова стали бить – и больно так, прямо по лицу. Ужасно обидно. А потом открываю глаза – я уже в палате, и отец рядом сидит. И тут я окончательно поня-ла, что жива. «Господи, – думаю, – я жива!» Жива! Это такое счастье – жить. Счастье, понимаешь? И все будет хорошо... Я поправлюсь, и мы английским будем заниматься... Будем, правда?
– Конечно, будем.
– А потом я в институт поступлю. И ты. А потом...
Шурка закрыла глаза – она спала. Вера сидела неподвижно, не зная, что делать, но уходить не хоте-лось. Так прошло пятнадцать минут. Шурка лежала на спине с закрытыми глазами – и Вере вдруг показа-лось, что она умерла. Но когда послышался звук открывающейся двери, Шурка снова открыла глаза и сказала:
– Привет.
Вера обернулась.
– Это мой брат, – объяснила Шурка.
Вера молчала. Такое уже было с ней когда-то, и сначала она подумала, что это, наверное, ей присни-лось. Так иногда бывает: увидишь что-то – и тебе кажется, что это уже было с тобой раньше, а на самом деле ты видел это во сне. Открыв рот, Вера уставилась на молодого человека в вытертых серых джинсах и красной клетчатой рубашке. Он держал в руке лимон и смотрел на Веру.
Это уже было с ней раньше. И это был не сон.
– Алекс?
- Ты?