Вздыхая о весне

Весна превращает людей в ласточек, парящих высоко над своими проблемами, с бешено бьющимися сердцами и божественно красивыми мыслями в голове. Весна дарит надежду и так же быстро отбирает ее, когда апрельское теплое солнце моментально сменяется ливнем и грозой. Весна – пора контрастов, когда возможно невозможное между совершенно противоположными личностями, когда все мысли становятся прозрачными и незримо ложатся красивым почерком на бумагу. Тебя выдают глаза. В них отражаются надежды, которые ты возлагаешь на это время года. И все становится проще, и все зависит лишь от широты твоего воображения…
С самого утра идет дождь. Он барабанит по шиферной крыше небольшого домика, выкрашенного в темно-бордовый цвет, с резными ставнями и деревянной верандой, на которой в любое время года шуршат листья, плотным ковром лежащие на полу. От малейшего дуновения ветра скрипит плетеное кресло качалка, словно его толкает чья-то призрачная рука, в унисон ему хлопком отзывается хрупкая дверь, начинают лопотать ставни, отбивая мелкую дробь по стенам.
Грязные дождевые потоки сползают по стеклу и заползают в оконные щели. Их давно уже пора бы подлатать. Лестница, ведущая на второй этаж, ограждена от внешнего мира лишь стеной из кованого железа. В сухую погоду, когда по ступенькам не текут многочисленные дождевые ручьи, здесь можно сидеть и курить, глядя на мир сквозь узорчатые сплетения железных прутьев, правда, летом этому препятствует виноград, тесно заключающий их в свои светло-зеленые объятья.
В такое время вся истина в вине… и шоколаде. Не хочется садиться за руль и мчаться под дождем, заставляя мокнуть крошечную бюджетную малолитражку, в пропахший дымом и грязью город.
Теплые шерстяной свитер в комплекте с носками, купленные по глупой прихоти на Андреевском спуске согревают почти как руки ласкового мужчины. Вино заволакивает разум, как пьянящие слова. Шоколад оставляет сладкий привкус на губах как послевкусие от поцелуев. Ведь все дело в воображении….
Завтра закончится эта волшебная ночь, и не будет больше ливня, ему на смену придет палящее жаркое солнце, безжалостное и нежное одновременно, словно объятия идеала. Завтра вновь придется отвечать на идиотские звонки по работе, давать указания и советы, заочно раскланиваться перед начальством и чувствовать себя не в своей тарелке. Но всегда чертовски радует сегодня, которое можно продлить до самого утра, встретить вместе с ним свежий рассвет, любуясь росой вперемежку с каплями дождя.
Стук в дверь заставляет встрепенуться. Загородный дом редко принимает гостей, но прежде чем встать она вспоминает яркий свет фар, блеснувший в псевдозапотевших окнах. Она не ждала гостей, да и мало кто знает об этом месте, ну а если и знает, то исключительно по приглашению.
На плите подгорает кофе, распространяя аромат своих зерен по всей комнате, путаясь в дыму, впитываясь в мебель. Медленные, едва ли уверенные шаги по скрипящему полу, прямо к двери без глазка. Снова стук и пробегающий по телу морозец.
Кого это принесло?
Она неуверенно отодвигает засов и замирает на месте. Чертовы зеленые глаза, близкие воображению, но чертовски далекие в реальности. Глаза, будоражащие сознание, отдающие блеском изумруда, хитрые, притягательные….
Или это сон?
Нет слов. И лишь удивление скользит по ее лицу, сегодня как никогда естественному, лишенными неприродных красок дешево й косметики. Глупый вопрос: «Ты?»
- Извини, я мимо проезжал, но попал под дождь, дороги ничерта не видно, я и подумал…
- Проходи.
Об этом только можно мечтать. При чем пресекать себя в реальности и грезить во сне. Молния разрезает небо напополам, гроза воет, словно попавший в капкан медведь. Грустно как-то, неправильно и нереально. Сколько она его знает? Год-два? Вряд ли больше. Что он для нее значит? Увы, многое. Это, как мольберт для Дали, как чернильница и перо для Шекспира. Это сильнее Днепровского течения и Крымских горных ветров. Это беспощадное и необъяснимое чувство. Она готова поклясться, что это любовь, если, конечно, это понятие – не плод больного воображения шизофреника.
- Проходи! – ее тон чуть более уверенный, так же как и первый сделанный им шаг co ступенек на крыльцо.
Она прикрывает дверь и чувствует, как покрываются потом ладони и возникает вопрос – что дальше? Варить глинтвейн, или делиться белым вином, а быть может, достать старую бутылку коньяка с чердака. Она, кажется, юбилейная, дедовская еще, красивая такая, изящная, вся покрытая пылью, но не вздутая, а значит – пригодна к употреблению. На столе дымятся гренки из черного хлеба с тонкими ломтиками сыра. В холодильнике – пугающая пустота, как в желудке у неженатого мужчины. Чем его угостить? О чем говорить? Как себя вести. Глупые отрывки фраз по типу «как дела» обычно только отдаляют друг от друга, но по незавидной закономерности беседа всегда начинается именно с них. Почему люди не умеют спрашивать в лоб, выражать свои чувства улыбкой, глазами, кивком головы.
Как же ей хочется верить в то, что по пути он изначально стремился именно к ЭТОМУ пункту назначения, что это не чертово совпадение, которое могло бы так сильно ранить тончайшие струны ее с первого взгляда сильной души. А ведь так хочется радоваться и верить в то, что это не обыденная случайность, которую нередко подкидывают людям высшие силы в качестве испытания, а после жестоко вырывают казалось бы схваченную за хвост удачу из рук.
Она протягивает ему чашку кофе, чтобы он согрелся. У него лицо все мокрое, как будто от слез, и мелкая дрожь пробегает по всему телу, она чувствует ее, ненароком прикасаясь к его руке, пронизанной живительным током. Так мало фраз…
- Спасибо.
О чем он думает?
- Пожалуйста. Ты голоден?
Я безумно устал. А ведь знаешь, я ехал, куда глаза глядят, … а глядели они почему-то именно в этом направлении. Я искал повод, но не находил его, а этот ливень, словно благословение с небес, привел меня к тебе. Черт подери, я сентиментален… Голоден? Немного… Но разве мы сейчас об этом? Разве ради того я сюда приехал, чтобы пробовать твои кулинарные изыски? Черта с два, ты ужасно готовишь, но кофе варишь вкусный. Я по тебе изголодался.
- А что предложишь?
Смущенный взгляд на пустой стол, устланный белоснежной кружевной скатертью и единственным блюдом – дымящимися гренками. Она пожимает плечами, поднося ему скудную пищу со снисходительной улыбкой, и он с благодарностью принимает ее.
За окном раздается жалобный вой собаки. Наверное, это та, рыженькая, совершенно неприметная и потасканная жизнью, с невинными глазами олененка, которая приходила вчера и интеллигентно сидела на пороге, изредка поскуливая в надежде, что хозяйка вынесет поесть. Пес не найдет себе укрытия в такую жуткую погоду, канава может стать для него могилой, спешащий домой, к семье, водитель – безжалостным убийцей.
А ты сентиментальна? Ты вслушиваешься в дождь? Чертовы собаки, я всегда предпочитал кошек, они похожи на женщин, ласковы и независимы.
Он всматривается в ее задумчиво-сконфуженное лицо, вальяжно рассевшись на кресле. Он так же смущен, но натура завоевателя (мужчины!) не позволяет ему этого продемонстрировать. Его характер – образец злонасмешничества, грубой, незавуалированной иронии. И сейчас он совсем не чувствует себя гостем, скорее воображает себя пауком, заманившим в паутину хрупкую бабочку. Право слово, он хитер и сегодня фанфары будут играть исключительно в его честь.
Вспышки за окном прекращаются, но из-за перенапряжения гаснет свет. Нужно палить свечи. Их отблески танцуют по комнате, отражаются в окнах и зеркалах, полыхает в апельсиново-красном пламени старинный серебряный самовар – раритет, который можно продать за бешеные деньги. Однако, он дорог, как память, а память, как известно, не продается.
Кофе со своим девственно-горьким ароматом отходит на второй план, уступая место приторно-развратному вину. Оно льется ручьями, обжигает горло и развязывает язык.
- Куда ты ехал, что оказался неподалеку? Тебе безумно повезло, - наивно умиляется она.
- Я катался, вспомнил эти места и решил, что было бы неплохо визуализировать память.
- Бензин нынче дорогой, мог бы просто посмотреть фотографии, - ненавязчиво язвит она.
Я уже было, и забыл, какая ты. Как змея, усыпляешь бдительность, гипнотизируешь святой простотой, а потом наносишь мощнейший удар поддых…
Вспоминаются былые времена и прогулки до утра с друзьями. Временами скучные окрестности близлежащих дворов менялись на яркие огни центральных улиц города. Кажется, несколько раз они даже выбирались вместе к морю, разбивая лагерь и живя, подобно дикарям целых четырнадцать суток. Это было время безудержного веселья и беззаботности. Смелые разговоры до утра, крепкие напитки и не менее крепкие поцелуи – красивая реальность, ушедшая в небытие, оставившая лишь цифровые снимки на компьютерах, которые скоро доживут свой век.
- Мы так долго не виделись, ты хоть иногда обо мне вспоминала? - рассыпанная крошка надежды звучит в его неуверенном голосе.
Ежечасно!
- Бывало, особенно, когда встречалась со старыми друзьями, - без тени зазрения врет она.
Он грустно улыбается, касаясь рукой ее запястья, гладит тонкие пальцы, подносит ее ладошку к губам и нежно целует тыльную сторону, но что-то смущает его, злит, раздражает….
Что-то необъяснимое и в то же время, прорисовывающее пропасть между ними, которая так и не успела срастись. Чего лукавить, которая никогда не была цельной плоскостью даже во время их тесного общения. Раньше в их словах по отношению друг к другу всегда скользил злой сарказм, сейчас – души обливаются шелковисто-романтичными слезами, в глазах отображается немая грусть, а губы по-прежнему зло смеются.
Третья пустая бутылка вина катится под старенький диван, застеленный пестрым пледом. Еще две сиротливо стоят у низкого деревянного стола. Часы показывают ровно три ночи, приглушенно начинает подавать голос деревянная кукушка, на время покинувшая свой крошечный домик. Угасают последние свечи, но совсем скоро в окно постучится рассвет, необходимо хоть немного поспать, гроза утихла, как будто благосклонно позволила этим двоим окунуться в мир грез.
Желая приятных снов, она уходит в спальню, оставляет его одного в пропахшей воском и сыростью гостиной, такой холодной и неуютной. Ее комната так же не отличается завидной красотой: стол, кровать, шкаф да два окна без штор – никаких излишеств, придающих интерьеру теплоты, ощущения домашнего очага. Так, летний домик, в котором могут скоротать время два одиночества. Тихий шелест молодой листвы за окном, гроза на последнем издыхании проливает свои последние слезы, впитываемые рыхлой землей…
Хочется сомкнуть глаза, ей даже через силу это удается, но тело вздрагивает как от одной обширной судороги, выкручивает ноги, сводит руки, спазмами сдавливает живот, внутри которого поселилось необъяснимо теплое, трепетное чувство.
Четверть пятого…
Он испытывает что-то подобное. Обливается холодным потом, с головой укутавшись под одеяло. Кажется, простудился. Температурит. Жадно глотает воздух, стараясь заснуть, абстрагироваться от реальности и увидеть цветные картинки – итоги живописи подсознания. Сегодня оно рисует на удивление красиво, но однообразно, и перед ним стоит только ее лицо с глазами цвета грозового неба и едкой улыбкой на лице.
Не могу так больше, - думает, - надоело находиться на расстоянии вытянутой руки от желаемого и бояться прикоснуться, - поднимается с постели, шлепает по холодному полу к дверям ее спальни.
Она тихонько посапывает, а всего пару минут назад почти задыхалась. Она хорошая актриса и не позволит ему догадаться, что ждала звука этих шагов. Лоскуток серого рассветного неба игриво заглядывает в окно из-за негустых крон деревьев. Ресницы откидывают длинные, словно шпики, тени на ее точеные щеки. Она с трудом заставила себя закрыть глаза, жаль только сердце нельзя привести в нормальный ритм. Все звуки заглушаются и единственное, что она слышит – пульсацию в висках.
Он осторожно, стараясь не разбудить, ложится рядом, бережно кладя руку ей на плечо. Бархатные подушечки пальцев осторожно щекочут шелковую кожу.
- Ты не спишь, - заявляет он тихо, на ухо, шевеля своим дыхание рыжевато-каштановый завиток волос, упавший на шею.
- Почему ты так долго шел? - отзывается она.
Если бы я мог…
- Я не знал, что ты ждала.
Тебе было недостаточно моих взглядов? Моих робких слов, опущенных глаз и румянца на лице, вспыхивающего каждый раз, когда я тебя видела? Мы никто друг для друга. Даже не друзья… Ты уехал, но я не забывала, не забывала, но и не ждала. Просто вычеркнула тебя с пергамента своей жизни, но забыла его сжечь…
Она поворачивается к нему, целуя в уголок тонких, сомкнутых губ.
Я всегда знал, что ты со вкусом кофе и специй.
Ночь подошла к концу. Утро плавно переходит в день. Стрелки часов подбираются к девяти. То, что произошло между ними практически напрочь лишено по-звериному страстного характера, на первое место скорее вышло желание попробовать друг друга на вкус и через столько лет признать – это мое. Они изучили каждый сантиметр тела друг друга, запомнили запах, отложили в памяти то, что никогда больше, возможно, не повторится.
Солнце флиртует с новорожденными листьями, на которых еще не высохла утренняя роса. Сквозь дверные и оконные щели в дом пробирается запах свежей сирени и распустившихся тюльпанов.
Ее голова покоится на его плече, а нежные пальчики вырисовывают замысловатые узоры на его груди.
- Говорят, рай - это пушистые облака и изумительной красоты лики ангелов. Но теперь я понял, что для каждого он свой. Я отменю поездку в Мюнхен, чтобы быть здесь с тобой, - задумчиво говорит он, блаженно улыбаясь.
Опускает взгляд на ее руку и снова попадает в объятия необъяснимой тревоги. Ловит ее пальцы, целует их, умоляюще смотрит на ее грустное лицо.
- Не стоит, я улетаю вечером в Прагу, к мужу, - она отнимает руку, стараясь спрятать золотое колечко на безымянном пальце.
Невообразимо больно. Как кувалдой по сердцу. Все кончилось, так и не успев начаться, но он не вправе злиться на нее. Просто они не преодолели когда-то свой страх, и жизнь расставила все по своему усмотрению, ибо она не любит слабых духом. Никаких прощальных церемоний, истерик и воплей. Он тихо уходит, закрыв за собой чертову скрипящую дверь.
Она идет на кухню, в доме снова пахнет табаком и кофе, сизая извивающая нитка дыма вылетает в окно, прощаясь с ним. Визг тормозов пронизывает девственную утреннюю тишину, последнее, что он видит, прежде чем тронуться и умчаться подальше от сегодняшней ночи – поваленная ветром табличка у ее дома с надписью «Продается».