Все то, что нас коробит, мучает и гнетет
После нашей смерти еще живет,
Двигается и хрипит, словно старый астматик в приступ,
На шее уже остывшей пытаясь повиснуть.
Время не имеет жалости, понимания, терпения и чистоты
Посмотри – карманы мои совершенно пусты,
Я давно не ношу в них блокноты, любовь… И мечты
Застревают костью в горле и покашливания так часты
Что совсем не хватает воздуха. Выпей воды
Полегчает. Моя девочка в этом мире глобальности и суеты
Совершенно нет времени обретать что-то ценное
Только ты! Моя девочка, ты неизменна…

У меня три апостола. Я не дотягиваю до Христа,
Седина поперек разрезает мой черный волос.
В моей сумке хранилась правда, сейчас же она пуста,
Я иду против ветра и снова теряю голос…
Каждый мнит себя праведником ли, проповедником ли, святым…
Они растерзают тебя дорогая, при первом удобном случае.
В этом мире, где верят на слово, я предпочитаю оставаться немым
Так сподручней…
И поверь мне лучше тебе не знать
Потайные карманы душ тех, кого ты любишь
Ты такая чистая в помыслах кинешься их оправдывать, отмаливать, защищать
И сколько бы не терзалась, ты этим их не пересудишь.
У меня три апостола. Я видел жить извне
Глубинную, темную сторону. И нечем уж тут гордиться
Я сухой песок, я покоюсь на самом дне.
Отпусти меня, не пытайся во мне возродиться!

Оставляй своих лучших парней докуривать, додумывать, допровожать….
Все мои записи имеют не разлинованные страницы.
Я не я уже – ровная кладочка черепицы
Мне с тобой бы напиться уже, помириться, смириться, а не воевать…
Ты во мне не проложенными тропами, заблудившимися пешеходами,
Я стара уже для разгульного: «Напиши мне в три!».
Я звоню тебе в семь, и ты напряженно хрипишь,
Я ругаюсь, сплевываю и выдергиваю телефонный провод.
А нас было мало так, что казалось предельно много,
Мы держались за руки, маршируя и сторонясь,
Я взрослею, видимо, предпочитая недолгую связь…
Ну а ты с каждым часом становишься ближе к Богу…
Передавай привет!

А они искали его, звали по имени, опознавали по голосу
Темными переулками, тротуарами, встречными полосами.
Они его помнили молодым, загадочным и не бритым,
Они не знали, что он отражается только в ночных габаритах.
Своими белесыми пальцами он обнимал ее, не смело ли, неумело ли
И обещал: « Мы поедем по Францию и станем изысканными виноделами,
Знаешь милая, эти ничтожные люди ищущие меня так надоели,
Они не умели хранить добросовестность в картонных коробках, они ничего не умели.
Они вырезали старинные полотна из рам и топили дом,
Они не любили – они, будто поглощали тебя целиком,
Они никогда ничего не откладывали на потом. Тайком
Крадучись они набивали всю свою грязь и пакость в тебя битком»…
Луну клонило в сон, она дремала на ночных облаках, зевая огромным ртом,
Он повторял свои реплики сотни раз и они застревали в коже, навсегда оставаясь в нем,
Он ничего никогда не откладывал на потом и тайком
Набивал ее чистую нетронутую невинную душу злом и лицемерием, до самого верха, битком…

Хочется перекусить себе вены, чтоб почувствовать на языке теплую густую соленую кровь,
Хочется всегда откровенно писать, думать, запоминать про любовь.
Небо целует меня в лоб – я морщусь, поправляю шарф.…Опять замерзает нос…
Хочется всегда в сердце, в душу, в сердце, всерьез…
Те, кого мы больше не помним – оставляют бесчисленное количество сообщений, комментируют фото, блоги, стихи,
Останочки тех, кого мы отмаливаем, за кого колдуем, украшают (с каждым месяцем тускнеющие) венки.
Мамочка, как мы хотели в свободное плаванье поскорей, но в открытом океане всегда предательски отсутствуют маяки
Мой психодиагноз хроническая меланхолия, несмотря на то, что на ключах всегда со смайликами брелки.
Я предпочитаю роскошным апартаментам многоэтажек заброшенные чердаки
Где ты рисуешь меня обнаженную и грани чувств всегда запредельно тонки.
Я всегда красивая, походка грация, но заходя домой испытываешь дикое облегчение скидывая каблуки…