Скажут сумасшедшая, меня это не волнует…new*

Они никогда не называли себя парой и ни разу не говорили о своем будущем. Они просто вместе проводили время. Он не любил ее. Она не любила его. Они просто знали, что готовы умереть друг за друга. (с)

Кожаные перчатки летят на стол, темные очки падают рядом. Дрожащими пальцами открывается кран, сильный напор воды быстро смывает остатки крови с серебряного лезвия ножа. Стеклянные глаза смотрят из зеркала, на шее три красных полоски и измученное тело, ноющие мышцы в ногах и пустота где-то в области жизненно важного органа.

Уже не для нее.

Холодные острые капли сдирают боль и усталость с ее плеч. Босыми ногами с идеально черным педикюром она как кошка ступает по белому кафелю, закутывается в белый махровый халат, черные волосы небрежно спадают на спину и легкая улыбка касается ее губ. Черный кофе больше не бодрит, а кажется всего лишь горькой водой. Пепельница давно нашла свое пристанище в мусорном ведре, на столе лишь остатки табака из разломанных сигарет.

На столе лежит сложенный вдвое лист, заляпанный кровью. Тоненьким движением пальцев она вычеркивает 10 фамилию из этого длинного в сотни человек списка, легко, не задумываясь, черными чернилами. И он исчезает из жизни, как будто его никогда и не было. Мучительно больно, в агониях и слезах, но в итоге удачно исчезает.

В какой момент она стала верховным судьей?

Небо было затянуто тучами, деревья грозно раскидывали свои голые ветки по сторонам и луна недоброжелательно светила сквозь тонные тучи. Наверное, именно тогда, а может раньше, а может быть, это было ясным летним утром.

Теперь уже неважно.

Все последующие дни стали мрачно черными, с грозными дубами, злой луной и ярким адом.

Белый халат плавно соскользнул с ее нежного стана на пол. Жаркие поцелуи начали покрывать ее шею, грудь, теплые руки бродили по еще влажному телу. Полуоткрытые глаза и сладкие стоны в его сильных руках.

Она стояла в проеме дверей и смотрела на аккуратно заправленную кровать белым покрывалом и до сих пор видела все их блаженные ночи. Она сняла халат, бросив его на кровать, натянула на себя самый дорогой из своих костюмов, заглянула в зеркало, оттуда смотрели его карие глаза.

Она улыбнулась. Привыкла.

Темные очки на переносице, застегивает кожаные перчатки на запястьях, засовывая в боковой карман острый нож. Красива, идеальна. Надо быть такой, чтоб проводить человека в последний путь.

Этому научил ее он.

Не каждый может убивать, без брезгливости, без страха и сомнений. А просто вонзать нож, смотря в глаза своей жертве, проворачивая его по нескольку раз, наслаждаясь криком боли, запахом крови и улыбаться. Искренне, без притворств.

Она была одной из тех не каждых.

И опять белая раковина в крови, дрожащие пальцы, черный кофе, воспоминания и фотография на столе, черная ручка проводит свою обычную короткую полоску, перечеркивая фамилию.
Осеннее небо хмурится, месяц зловеще заглядывает в окно, и резкий ветер пробирается ко всем позвонкам. Еще чуть-чуть. Пару раз улыбнуться, перевернуть нож, не дрожа, рассмотреть очередной цвет глаз и вычеркнуть из списка смерти просто фамилию, как она вычеркивает холодной сталью из жизни.

А когда осенний дождь будет резать лицо своими каплями, ветер вырывать боль из груди, а небо с луной прожигать сетчатку глаза, она захлопнет дверь и сползет по ней, захлебываясь слезами и чужой кровью, которую больше никогда не смыть с ее красивых пальцев. Она будет рвать вены на запястьях, драть глотку в безжизненно глухом крике, заставлять останавливаться сердце при всхлипе и смотреть в его карие глаза и шептать что-то неразборчивое. Она даже не снимет перчатки и темные очки, не смоет кровь, только разум будет разрывать сердце правдой.

Его не вернуть. А она не понимает.

Она заварит кофе. Наденет белый халат, возьмет список, вычеркнет последнюю фамилию, положит на развернутый лист черную ручку и чистый нож, поставит рядом чашку. Со стола возьмет его фотографию, пройдет в спальню, ляжет на кровать и уснет.

Они будут держаться за руки, и смотреть из зеркала в пустоту безжизненной квартиры.