Я числила его в «очередных», «бывших», «перелюбленных» в прошлом.
Забывала запах в чужих, однодневных, «попробовать можно».
Я стирала с себя его дни, поцелуи, дыхание в шею,
Клятвы, в этой нелепой любви: прогоняю, взрослею, слабею.
От него у меня ярлычок – принадлежности существования,
Нелечимый сердечный порок – недостаточность понимания.
В нем первичный признак любви – в многоточии повседневности.
Диабетом свиданий в крови — его глупой бессмысленной ревности.
Я хотела заставить его любить – сумасшедше, отчаянно, боязно.
Научить собой всегда дорожить – уезжая автобусом, поездом.
Отравилась ядом в чужих губах — отравила его резкой болью:
Стекловатой в бездушных мужских руках — расплатилась наличной любовью.
Его карие, с цинковым огоньком, переводят часы, бьют на вдохе.
После них, мои вещи пропитаны табаком, я ищу их оттенок в кофе.
Ты такой особенно-первый внутри, костью встал — баррикадой в горле.
Так нахально с издевкой «терпи, терпи, как любила трогать чужое».
От него дрожь в коленках и сладко щемит, я лежала с ним голой в кровати.
Где-то в тумбочке бережно письма хранит, исполнение моих Кондратий.
Он на голову выше, умней, веселей — на прощанье целует в лоб
Он из самых счастливых прожитых дней — разделяющий гранью столб.

конечно же, ты умеешь вполне засыпать одна. и у тебя просчитано все с точностью до минут.
конечно же, есть работа, машина, страна, жена, и те, кто - увы - без тебя никогда не заснут.
но есть же и я?

конечно же, ты не ноешь, не жалуешься, не достаешь никого со своим люблю, мне надо бы брать с тебя мерку, то есть пример, но я без тебя упрямо никак не сплю, но я без тебя дышать не могу, comer - то есть есть, я тоже увы и увы...

но впрочем какое же дело тебе до этих соплей? до всей моей всмятку вполне расхераченной жизни?
ты откладываешь на билет в цирк дю солей, даже не думая, что цирк - это здесь. еще пять минут и брызнет - и кровью зальет меня

а ты будешь медленно очень спокойно идти на работу. а если и отвлечешься, то максимум - пять минут. чтобы не выбиться из графика, не создать цейтнота, не подвести бухгалтерию, они же не преминут -
перемыть тебе кости.

конечно же, в общем-то каждый из нас живет сам по себе. машины, работа, кредиты, а вечером - два по сто. и ты совершенно спокойно ложишься в свою постель, когда я отправляю тебе sms -

что же дальше то делать? что?

меня не лечит твое умение отворачиваться в самый тяжелый момент,
меня не правит твоя готовность всегда оказаться правым,
я просто влюбляюсь в тебя раз за разом... сомнительный комплимент?
ну что же делать, а по-другому я не могу... взрываюсь лавой
слов, непригодных ни на что кроме разве что вот - стихов,
эмоций, касаний, прорывов и нежности - тебя накрывает сверху.
кто заказал нашу встречу? какому дьяволу по счету не хватало ста тысяч грехов?
он так отлично замазал нами свою прореху -
может теперь не дергаться до второго пришествия, не волноваться, курить кальян
безоговорочно грешны мы, не будем ни спорить, ни сопротивляться,
я и выгляжу будто шлюха - тушь размазана, юбка задрана, ты - всегда безнадежно пьян,
и мы одержим одним желанием: быть вместе, спариваться, совокупляться,
русский язык не создал для нас подходящих слов: здесь никто никогда не умел заниматься любовью
меня не лечит твое молчание, моя боль и происки наших врагов. просто обернись и стреляй в меня: я буду на готове,

я гарантирую

иногда я звоню тебе и ты там никак не подходишь,
и тогда я волнуюсь: а вдруг ты совсем потерялся?
вдруг ты нашел себе что-то и переводишь
теперь свои рельсы внутрь чужого пространства?
вдруг не узнаешь теперь, если меня увидишь,
пройдешь эдак мимо, не оставляя уже ни шанса,
сказать тебе - эй, я звонила, говорят, ты уехал в питер...? -
ну или хотя бы просто по-дружески попрощаться.
иногда я звоню тебе, но никто не снимает трубку
и это даже ужаснее, чем "абонент недоступен":
я думаю, вдруг ты встретил ее и сейчас задираешь юбку,
гладишь по бедрам и думаешь - "вот же суки,
черт ли их дернул звонить в это самое время,
когда я так прекрасно и так окончательно занят?"
я жду шесть гудков, отключаюсь, вытаскиваю батарею
из телефона и думаю - ну ладно, может быть у него экзамен,
переговоры, вызвал начальник и снова утюжит уши -
мол, жду три плана к чертвертому мая...
мои тоска и тревога стихают, становятся глуше,
и я говорю - конечно, я все понимаю...
иногда я звоню тебе, а там... да, железная леди.
говорит - ты вне доступа, говорит - позвоните позже,
а я отвечаю - что вы хотели этим
сказать? когда я его чувствую кожей...
и я знаю, вряд ли когда-нибудь будет позже
и я знаю, что вряд ли когда-нибудь будет можно
и я знаю, что нет никого, никого дороже.

иногда я звоню тебе.
да, иногда звоню.

..даже если кидать лимон в надоевший чай, заучить до оскомины чертово "нескучай"
повторяемое мной по четыреста раз на дню, даже если вытатуировать "непозвоню"
по четыре раза на каждом из позвонков - по четыре за каждый из сотни моих звонков
все равно сломаюсь... и грохнусь о снег и лед, и буду биться, пока Он мне уже не пошлет,

скажем там, сантехника, проживающего выше этажом и предпочитающего не боржом,
который оступится, споткнется, скажет какого черта. поднимусь, пойму, что надо снова начать со спорта
и еще месяц проведу без сахара, соли и сливок, выбирая на завтрак что-то вроде творога и оливок.
проплыву еще сотню километров и каждому дню буду как девиз выдавать вот это "непозвоню",
перейду с текилы и виски на чертов зеленый чай, и выбрею на лобке себе "нескучай",
и если все-таки горло опять сорву, и черт побери зареву, еще зареву....

долбани со всей дури по саднящим еще позвонкам, призванным мне напомнить о "незвонках"
о всех невстречах, несбывшихся детях, о маленьких и больших, вот о тех и этих,
обо всем, что все-таки не сказала, о страхе остаться одной в тишине вокзала,
о невозможности отпустить руку и потеряться, и остаться одной. наконец, остаться...
об израиле, которого я никогда не видела, об их чертовом, суки, семейном видео,
об их праздниках вместе, их факаных детях (блядь, ненавижу!) и о том, что я не была в Париже...

не кури при мне сигарет, не прикуривай от одной, даже если думаешь я - живой, родной,
даже если смеьюсь, отвечаю тебе на шутки, говорю всерьез о рецепте какой-то утки,
даже если кажется, не саднит уже, не болит..... я - чертов придурок, конченый инвалид,
полусердое чудище, обкромсаные бока... да, я видишь, живу еще, получается же пока...

но не знаю - зачем? 

оставаться с тобой поцелуевым ритмом,
оставаться в тебе тесной нежностью пальцев
от прерывистыв стонов и криков осипнув -
оставаться. собою в тебе оставаться.
оставаться на коже прерывистым следом,
терпким запахом, волнами где-то в подвздошьи,
накрывающими за рулем, за обедом,
задевающими, где нельзя и где можно.

оставаться с тобой на рисунках, в записках,
оставаться в тебе синяком под лопаткой,
оставаться защечной любимой ириской,
дельфиненком внутри или рыбой-касаткой,
выплывать на поверхность в спокойствии штиля,
утопать под чужой переливчатый хохот -
знать, что мы все давно уж друг другу простили
знать, что ты выдыхаешь меня с каждым вздохом.

и - подкожным рисунком царапая нежно
оставаться в тебе, проступая как карта,
бесконечностью родинок ставшая между
острокрылых
лопаток.

ты придумал себе реальность, ты сложил ее из кусочков,
ты ее проверял на прочность, ты себя из нее кромсал
в той реальности будет рядом эта женщина каждой ночью
в той реальности будет нежность вас хлестать как девятый вал
у нее на запястьях метки и все плечи в твоих зарубках
у нее за спиной веревки, и на бедрах тугая плеть
да, она отдается страстно, но она лишь играет суку
эта роль ей дается просто. не сложнее, чем умереть.

ты придумал себе реальность, где вас двое и небо ниже
ты измерил ее по дюймам и поверил, что превозмог
но она к сожаленью скоро увернется и дождик слижет
слезы с щек твоих терпкой влагой, что на нас проливает бог
да она не такая вовсе, ты же все сам себе придумал:
не бывает графинь порочных среди уличных бедных шлюх
у тебя за спиной галеры, паруса и сырые трюмы,
у нее за спиной рутина, пыль на окнах и ловля мух.

ты придумал себе, как в сказке, удивительно стройный образ
литератор, бродяга, глупо - свою жизнь разменял на боль
а она проскользнула нежно и свернувшись в груди как кобра
убедила тебя, что это не ошибка, а - да, любовь.
но поддайся - она ужалит. оступись - и она отступит,
не поддержит, не пожалеет, не по-графски сбежит стремглав...
что ж, я вижу, ты мне не веришь... так дождись и с безумием вкупе
будешь боль заедать отчаянием, будешь веровать в силу трав.

и до вечера хватит боли, коньяка и пустого джойнта,
и отчаянных слов на память в письмах, почте и гуглток
ваше время давно настало - спит в воде пресвятого понта -
ты же тоже уснешь мой мальчик, ей последний отдав глоток.

ты холодный. ты самый что ни на есть безжалостный. ты таишь для меня неразгаданность тщетных шалостей.
рвешь меня на куски, костный мозг из меня выскабливаешь. зажимаешь меня в тиски. всякий раз я плыву корабликом
против ветра. ты думаешь, я не вывернусь - все равно к тебе первая сломя голову прибегу, чтобы губ твоих молчаливая белая изморозь
научила меня умирать на снегу.
ты неправильно думаешь. черненькими овалами под глазами легла ночи ввереная печать.да я лучше цепями себя к радиатору приковала бы, лишь бы только вот так не сорваться и побежать.чтоб меня никакие исследователи не сдали тебе, не выследили. я хорошая пара. я классный прет-а-порте.

ты впервые смеешься. и незаметно подбрасываешь горсть любви своей мне в приспущенное декольте.

.будь сильным, мужчина будь смелым, мужчина., хоть раз будь сильней, чем я.на это не нужно искать причину в грязной толще белья.
мне просто быть цельной пока в грудной призме хватает и дров. и огня. но только зачем мне горящие избы, зачем седло от коня?
легко привыкаю, легко отвыкаю, легко развожу мосты. быть сильным не значит быть первым в стае, а смелым - дарить цветы.
я тоже умею и лгать, и драться страшнее чем сам вожак. и даже смогла бы пройти по плацу под возглас пустых зевак
надела бы хаки военной формы как праздничный макияж. мотор завела бы, согнав проворный, пусть призрачный, экипаж
и если б налили, пила бы водку в надежде найти покой.но вот бы однажды прижаться кротко к любимой руке щекой.
и так бы остаться, вне слов, вне чинов, лелея утеху дней. будь сильным, мужчина. будь смелым, мужчина. смелее меня и сильней

состояние тихой войны, взведенного курка,
как когда-то во всей Европе, особо - в цветаевской Польше
только ты не воюешь, ты преданно ждешь звонка.
ну хотя бы звонка, а вообще и чего-то большего.
и ты думаешь как же ему повезло - тому, или той, кто принимает его звонки
а вокруг тебя дождь пулей бьет стекло, оставляя дырявые синяки.
для тебя настоящее - это время которое только здесь и сейчас,
остальное никак не интересует
даже то, что в техасе на электрическом стуле до казни остался час.
даже то, что спецназ каждый день рискует.
даже то, что знакомая мать-одиночка
перевелась на заочку, чтоб было время вязать по ночам шарфики
даже то, что голодные дети, не видевшие мясного кусочка,
босиком гуляют по африке
потому если нет выручай-звонка -
ни короткого, как расстояние от руки до руки
ни долгого и спасительного
все на свете становится никаким
все на свете становится относительным.

я вообще никуда не хожу, даже в ночь и в гости
но когда я влюбляюсь, то смело иду по трупам
а когда разлюблю, плачу горько, считаю кости
в гибких пальцах, чтоб носом совсем не хлюпать

я вообще никого не люблю, правда спросят если
говорю да девчонки, там есть у меня один
но давайте-ка лучше о кофе, цинге и Пресли
или лучше о Моди и боли его картин.

я вообще не делюсь. не делюсь ничем и ни с кем
мне не хватает то воздуха, то проблем
мне не хватает то горестей, то подруг
у меня всегда замкнут квадрат, а у прочих - круг
даже кашу заварят - по мне эта каша - плов

Бог, учи меня драться. давно не хватает слов.

У нее к нему - слово, что ни сфотографировать, ни написать,
У нее от него в венах - медь и в желудочках - ртуть.
Ей еще никогда не хотелось ни с кем так молчать.
Ей еще не смотрелось вот так на кого-нибудь.
У нее из него - не испиться, не спать, неметь,
И колотится так, словно в клетке бессчетная рать.
У нее без него начинает все гнить, гореть.
Только в этом вся суть и в этом вся благодать.

У него от нее - в телефоне смешная смесь,
От которой она существует всего на треть,
У него для нее - ни цветы мира, ни мир весь,
А пустое томление, долгое "не уметь",
Равнодушное "не любить", жалкое "не понять",
У него без нее - не застеленная кровать.
Он не любит ее уже третью земную смерть,
И с тех пор повторяет:"главного не сказать".
Не давал никаких обещаний ее спасать,
А когда холодели руки, приходил их греть,
Но лишь заменяя брата ей или мать.

И каждое утро она просыпается в шесть,
Не встает, но умеет его из себя счесть,
А потом умоляет себя учесть ту весть,
Что если Бог смог вот так высоко залезть
И разрисовать рассветом простор небес,
Дарить сумасшедшие вихри и бури, какие здесь,
То Он существует,
Он действительно есть.

Не сказать, что сошла с ума, просто как-то усталость въелась.
Голова-лоскутки-затрещала по швам, по заслугам.
Ты был прав:
надо было рубить, пока мясо еще не заделось...
А теперь нужно жить, жить с приставкою "друг_без_друга".
Я не знаю, насколько мне надо, но мне точно надо.
Я не знаю, зачем ты тогда так со мною случился.
Ты был прав: ты, увы, не моя, не моя отрада,
НУ а я неприлично роняю тебя по числам.
Мне бы высказать все до отметин, но стены устали.
Мне бы съесть все часы, чтоб не знать, сколько ты мне не пишешь.
Я с зимой поменялась бы в этом сезоне местами
И оставшейся сущностью молча прокапала б с крыши.
И как будто весна оказалась в другом пространстве.
И как смело пыталась (как будто себя одолею!)
Ты был прав, но ты был...и от этого только больнее
Ощущать бесконечность в обугленном постоянстве.

Биться в зябкое небо болячками на лопатках.
Ничего не случится, даже если и между прочим.
Просто ты появляешься периодами, припадками.
Я записываю тебя замечаниями построчными.
Голоса, города, холода забивают посредственность.
Пристрели мою нежность к тебе, чтобы было что к ужину.
Я, и ты, и все, что вытекает - противоестественно,
Даже если оборкой пустить белоснежное кружево,
Даже если весна поперхнется тупыми осколками,
Даже если...да даже без этого "даже" и "если".
Я танцую тебя.я смотрю в тебя дикими толпами.
Умирай во мне, только не так, чтобы снова воскреснуть.
Я, наверное, слишком не я сейчас, слишком я - ты.
Просто надо поспать/завтра снова питаться привычками/
Все проходит, но даже смытые смыслом следы
Оставляют помятость...хотя, впрочем, все как обычно.

Успокоившись все понимать, я скину тебя с плеч.
Мне тебя может не хватать...
...но это ведь тоже невечно.

ревность, в отличие от любви, всегда холодного цвета. и пахнет она позолотой или душной ямой оркестра.
но когда ты любишь кого-то, ты мало что знаешь об этом, ведь ты не купила блокнота, чтоб в нем завести реестр
каждой конкретной обиды и очередной провины, списанной на либидо курчавых овец в овине.
что, ну что ты ему расскажешь? незнакомому человеку со своей инородной жизнью и букетом дурных привычек?
ты не вменишь ему ни правила, ни собственной боли невыносимой оттого, что душу ему оставила вместе с нежностью грубой силы
вместе с похотью властной жалости, вместе с лунной тревогой чувств...
не смотри на нее, пожалуйста. дай хотя бы я отвернусь.

делать с тобой детей, отмывать позор,
ночью пьяными карабкаться на бордюр
вместе нести продукты, ночной дозор,
бред, пакеты со шмотками от кутюр,
смело прятать смущенный взор,
пожирая мной приготовленный конфитюр..

ты уверен что нужно в висок мой стрелять
в упор
если столько еще не прожито

авантюр?

а внутри - мой мир нераскрывшихся парашютов, недосказанных текстов, невыплаканных молитв. мне тепло в нём, радостно в нём, уютно. это дом родной мой. пожалуйста, кроме шуток, - никогда не спрашивай, где у меня болит.

мне достались кем-то выброшенные трофеи - приступ счастья и набор неправильных хромосом. и от этого видимо память моя сильнее. извини, я живу, как случается. как умею. (и живу так долго, но это ещё не всё).

я наверно смогла бы тебе объяснить на пальцах, почему тишины так много в моих глазах, и зачем огня положено не касаться. я сегодня считала звёзды. их триста двадцать. триста двадцать в моих неправильных небесах.

и ты знаешь, здесь нет и не было середины. амплитуда полётов опасней, чем прыгнуть вниз. перспектива знать правду страшнее, чем выстрел в спину. ну скажи мне пожалуйста, что ты пришёл постигнуть? и пока не поздно, лучше остановись.

да, внутри - безнадёжный космос, прекрасный космос. он меня возвращает к жизни часам к восьми. он мой путь и ещё не пройденный перекрёсток. и взрослеть тяжело, но сложнее родиться взрослым, понимая при этом, как здорово быть детьми.

вот и весь антураж, в этом нет ничего святого. здесь алмазы покоятся где-то под сундуком. я сама их не видела, я не беру чужого. у меня осталось умение слышать, огонь и слово. это дар от Бога, спасибо Ему на том.

хаос шумно врывается в душу, уносит крышу, это так очевидно, что не о чем говорить. мой единственный поводырь - это Голос свыше. и поскольку это не то, что ты хочешь слышать, - никогда не спрашивай, что у меня внутри.

Этот мальчик пускает корни в грудную мякоть
Слушай, Отче, как тут не охать, как тут не плакать?
Как не сдохнуть от этой боли, не рухнуть в слякоть,
Не спалить нутро бушующим кипятком.
Как не видеть себя покинутым маяком?
Окончательной дурой,
Пролитым молоком.
Зажигалка ответит пальцам сухим щелчком
Когда вынешь из мятой пачки устало третью
Дым по легким хлещет горькой горячей плетью,
Одиночество бьет по темени молотком.
[]Я хотела бы, Господи, вовсе не знать о ком
Он привычно думает, долго не засыпая.
Полуночный мобильный вызов, в гортани ком
И щека под ладонью теплая и сырая.
Заклинаешь себя - выбаливай, не молчи,
Наступает пустошь - дергайся и кричи,
Или прыгай на рельсы выбитые трамваем.
Если встретишь - звучи, не бойся сгореть в печи
Его глаз/ключиц.
Веди себя как живая.
..Мой Отец небесный, вытащи этот чип
Из моей головы
В который он крепко впаян.

Села в углу, куртку пристроив на вешалку,
Мысли издали жалкий потерянный скрип.
Знаешь бывает ху...плохо бывает, хоть вешайся,
Р-р-раз - понимаешь, что ты потрясающе влип.

Слезы не капают, копятся где-то за веками,
Видела вечером вас - потрясающе смотритесь.
Помнишь, тебе говорила, мол, будь человеком? И
Ты утыкался в колени мне, сидя на корточках?

Била тебя, может в шутку, а может и больно-то...
Помнишь, смеялись до слез и до самой истерики?
Странно, под ребрами левыми что-то колотится.
Значит, есть сердце. А раньше я в это не верила.

Знаешь, а я и за руку с тобой не ходила. Вот
Стало теперь интересно - а как ты целуешься?
Помнишь смеющийся дождь и открытый рот
Помнишь походы по нашей/не нашей улице?

Знаешь, сегодня все стало мне как-то не прОсто так...
Может с другой увидала, с того и взбесилась...
Вечер. К стене прислонившись, сижу я на корточках...

Дура, вчера посылала - сегодня влюбилась...

Кофе на кафеле - кровопускание цвета...
Кто из нас больше бог? Кто из нас больше боль?
Ты мне оставил еще одно странное лето...
Страшное лето и травмоопасную роль.

[]Я разбиваю пятую чашку кофе...
Чертовы руки... чертов китайский сервиз...
Пятая пачка... заметно тускнеющий профиль...
Парами падают вверх, в одиночку – вниз.

Мой океан ни на жертв не клюет, ни на жертвы...
Что мне опять утонуть, и воскреснуть что?
Соль не впитается ... соль разъедает плаценту...
В теле - цунами... ни боли, ни воздуха - ртом...

Кофе на кафеле... море впиталось в кожу...
Кто из нас жив, а кто – не по возрасту мертв?
Что за спиной у того, кто взлететь не может?
Что за душой у того, кто боится слов? © Превзойти всех

Вот мы и здесь – на последнем для нас рубеже.
Ты выбираешь, куда нам честней из комы.
Я наблюдаю. Прошел по моей душе,
Так и оставшись неблизким и незнакомым.

Что ж… Провожать не буду. Захлопнешь дверь?
Слышу, как лифт уносит мои надежды.
В области сердца – окалина. Верь - не верь,
Но между «до» и «после» бывает «между».

[]Боль подступила к горлу – ее черед –
Ни проглотить, ни выплюнуть! Вою. Трушу.
Рвотный рефлекс: проклятьями через рот
Мой организм мою отторгает душу.

Раньше, чем лифт отпустит тебя во вне,
Раньше, чем выйдешь из жизни моей небрежно,
Хлопнется оземь, в агонии и в огне
Брошенная вдогонку, шальная нежность

Я не знаю, как нам перестать и остановиться
Может мне выйти замуж, а тебе, наконец, жениться
На каких-то чужих… чтобы стали размыты лица
Чтобы так не хотелось по вечерам курить…

Я не знаю, как можно с такими как ты прощаться
Ты же влез мне под кожу. Сумел в меня всю впитаться
Каждый жест, каждый взгляд – обещание вечного счастья
И издевка – «попробуй-ка разлюбить!»

Я не знаю, какими таблетками выжечь память
Чтобы вычеркнуть все, перестать говорить стихами
Я сменила свой вечный Kenzo на чужой Armani
Но еще не придумала – как мне тебя сменить…

Мы в ответе за тех, кого приручаем...
Приручаемой быть я училась долго...
Ты лепил из меня – не меня, не чая,
Что помимо искусства есть чувство долга...
Ты лепил из меня, изменяя формы
Всем моим предрассудкам, привычкам, меткам,
Ты лепил из меня для себя комфортность,
Предсказуемость, в общем, не жизнь, - конфетку...
И когда стало лакомство так знакомо,
Раздражающе-приторным вкусом в глотке,
Ты решил, что вполне я сгожусь другому...
Для дальнейшей, наверное, доработки...

Моего друга бросила женщина в самом расцвете тщеславия.
Бросила по телефону. Из командировки.
Мой друг ахуел немного, как Югославия
Слегка удивилась началу натовской бомбардировки.
Моего друга бросила женщина. Он превратился в гундосого
Хлипкого человека без места прописки, гимна, герба и флага.
Он пахнет равнинами Сербии, выжженной территорией Косово.
Он трещит, как своды реакторного саркофага.
Моего друга, по сути - ребёнка на третьем десятки зим,
Любимая женщина просто выставила за скобки.
Он дрожит у меня на кухне, как тысячи Хиросим
Дрожат при упоминании красной кнопки.
Мой друг лишь вздыхает и выдаёт из себя одни междометия,
В его речи раздробленной нет подлежащих, сказуемых и основы.
В нём болит не смолкая. Как олимпиада-август-Осетия.
В нём скорбят все выжившие зазря, без родни и крова.
Моего друга бросила женщина, впав в обычный азарт.
Мне не судить её, мне его выводить из чулана.
В нём скулят и трепещут обугленные основания письменных парт.
В нём дрожат и падают вдребезги школьные стёкла Беслана.

я хочу говорить о тебе с прохожими,
и уже не важно мне на каком,
я хочу говорить о тебе и, может быть,
твое имя трогая языком,
твое имя сладко во рту лаская,
набирая буквами терпко-нежно,
стану даже ближе тебе такая,
например, не тамошняя, а здешняя
может кстати стану тебе понятней,
даже если нет, то уже не важно -
я хочу говорить о тебе.
это мятным соком стекает со всех бумажек
на которых записочки, зарисовки,
на которых отметочки - эм и точка.
говорю о тебе - с телефоном,
соком, с ноутбуком, зеркалом, ножеточкой,
говорю о тебе - с интернетом,
с миром, говорю о тебе незнакомым
даже, невозможно довольствоваться пантомимой
букв внутри. я легко изглажу имя твое языком,
и в горло вдруг оно само проскользнет горошиной -
изнутри расти-прорастать как спора,
из меня наружу торчать нарочно
чтобы сами спрашивали незнакомые,
мне наконец-то давая повод: -
что это тут у вас? - ох, такое! - говорить о тебе. и опять. и снова. (с) Марта Яковлева

я делаю вид будто все у меня в порядке хотя ни фига не в порядке и это видно
я делаю йогу утром вместо зарядки, хожу в бассейн, но даже мне очевидно
что близость пары пирожных на тарелке делает меня просто безвольной дурой...
я доедаю их до самой каемки, до красной стрелки, до полного неприятия и фигура
мне отвечает раскатистым басом, смеется зычно: говорит, ты думала, ты такая уж фея?
поэтому я опять начинаю неделю с диеты новой и говорю привычно: не трогайте, я худею

я делаю вид будто все у меня в порядке, хотя не фига не в порядке, давно и прочно
я пишу смску сорок шестую к ряду, я пишу ее утром, вечером, днем и ночью,
и мои попытки делать вид, что я все контролирую - смехотворны, а проще - нелепы,
я опять себе выбрала "лучшего во всем мире" и своими руками его вознесла на небо,
и когда я клянусь себе, что больше не напишу ни слова, не позвоню, и даже думать не буду,
я уже знаю, что вру и иду на кухню, чтобы там героически мыть посуду.

и я делаю вид будто все у меня в порядке, хотя не фига не в порядке, ну что поделать
я не умею чтоб цели точны и чтоб взятки гладки, и чтоб толпа в восторге мне в рот смотрела
мне то слишком скучно, то слишком быстро, то все надоело и в общем то, я устала
я через силу себе выбираю остров поменьше и поуютнее пьедесталы,
но даже добившись я только делаю вид, что все у меня в порядке: ночами не плачу и стала почти разумной...
два часа на мейкап, четыре часа на укладку, утягивающее белье и мантра "я не люблю" таблетками от безумия.

может лет через двадцать окажется: "все в порядке"

тебе это, конечно же, на хер вообще не надо:
ни мои стихи, ни мои эмоции, ни слез моих ливни,
ни нежности водопады, ни страсти хмельной заряды..
зачем я тебе? действительно. как и ты мне.

ты себе дальше — правильно, слаженно и разумно,
и я тоже хочу так: вперёд и с открытым сердцем.
смять историю эту — выбросить прямо в урну.
и ничего тут страшного. просто ошиблись дверцей.

мы же вроде бы все разорвали, решили, стерли
и до блеска замутненное вычистили стекло.
почему ж до сих пор предательски щиплет в горле
от этого болезненного имени твоего?

кто-то внутри меня выбивает стекла
ломает ставни
разводит огонь
время бросать и собирать камни

[господи,
если кто-то предаст меня,
пусть это будет не он]

кто-то внутри меня пьет и плачет
бьет посуду,
(видимо на удачу)
окна ржавые рвет с петель

[господи,
если он все же вернется,
сделай так, чтобы я указала ему на дверь]

кто-то внутри меня перерезает горло
сердечную мышцу сжимает в горсти.

[господи, сделай так чтобы больше не было больно
просто, пожалуйста, отпусти]

всё это неспроста потому не просто
надо зубрить устав подгонять по росту
выкройку для креста раздирая простынь
слушая как хрустят между рёбер гвозди
вбитые наугад если приглядеться
вспарывая бока не задели сердца
дальше что ни строка то попытка бегства
убранные под кат отречений тексты
что не моё- то можно клеймить позором
дальше что ни подъём-непременно в гору
дальше что ни споём-непременно хором
что не далось живьём-то возьмём измором

и не берись возить по бумаге сопли
если с карнизов падать не приспособлен

От тебя мне досталось ноль побед
и при этом я так и не увидела, как ты бреешься по утрам.
У меня завтра с часу до двух обед.
У меня ПМС, болит голова и на коленке шрам.
Мне никто уже не убирает за ухо прядь,
не целует взасос и трогает там.
Не говорит: «Подожди, не уходи, присядь».
И не звонит через каждые десять минут по вечерам.
Я и не думала, что так страшно бывает терять,
хоть и теряла уже не раз.
После каждого прошлого, нужно следующему доверять
сотни своих недосказанных фраз.
В расставаниях лишь для одного есть доля прибыли
у другого же сердце скребут десяток голодных зверят.
После чего сообщат о его скорой гибели,
ведь таких как ты не забывают, таких обычно боготворят.