Взрослые девочки плачут? Или как-то не очень принято?
Бантики скомканы, куклы в комод задвинуты,
Принцы подохли, за ними пришёл палач.
Все идеалы мертвы.
Плачь, принцесса.
Раз можешь, плачь.
Раз ещё льётся, то рви себя на куски,
Что-то ведь бьётся, - корми его из руки.
Выжило, выбилось, выбродило в лесах.
Клетка открылась: не так было важно, -
Страх?
Мягкий, пушистый, чуть грязный, не очень значимый.
Плачь, моя девочка. Там это было проплачено.
Стоит признаться. Приказ твой не для дураков.
Каждый твой паж выбирался из этих оков.
Выпрямил плечи и даже нащупал знамя.
Плачь, моя девочка.
Стоит узнать
Сострадание.
Стоит отметить. Не настолько твоя зависимость
Непревзойдённа, немыслима, - даже бессмысленна,
Каждый твой шаг по ножам под софиты и занавес.
Плачь, моя девочка.
Стоит признать,
Понравилось.
Лёд проржавел, муфта брошена к ножкам трона.
Всё хорошо. Отдала бы тебе корону.
Вон она, там, забирай и попробуй. Есть силы?
Плачь, моя девочка.
Ты не за тем
Приходила.
Ты тот бушующий сток, тот, с ТТ под подкладом, клатч.
Ты тот исток, из которого весь этот срач.
Ты так сильна. Просто это не твой был матч.
Герда ушла.
Твой олень у порога.
Поплачь.
Бантики скомканы, куклы в комод задвинуты,
Принцы подохли, за ними пришёл палач.
Все идеалы мертвы.
Плачь, принцесса.
Раз можешь, плачь.
Раз ещё льётся, то рви себя на куски,
Что-то ведь бьётся, - корми его из руки.
Выжило, выбилось, выбродило в лесах.
Клетка открылась: не так было важно, -
Страх?
Мягкий, пушистый, чуть грязный, не очень значимый.
Плачь, моя девочка. Там это было проплачено.
Стоит признаться. Приказ твой не для дураков.
Каждый твой паж выбирался из этих оков.
Выпрямил плечи и даже нащупал знамя.
Плачь, моя девочка.
Стоит узнать
Сострадание.
Стоит отметить. Не настолько твоя зависимость
Непревзойдённа, немыслима, - даже бессмысленна,
Каждый твой шаг по ножам под софиты и занавес.
Плачь, моя девочка.
Стоит признать,
Понравилось.
Лёд проржавел, муфта брошена к ножкам трона.
Всё хорошо. Отдала бы тебе корону.
Вон она, там, забирай и попробуй. Есть силы?
Плачь, моя девочка.
Ты не за тем
Приходила.
Ты тот бушующий сток, тот, с ТТ под подкладом, клатч.
Ты тот исток, из которого весь этот срач.
Ты так сильна. Просто это не твой был матч.
Герда ушла.
Твой олень у порога.
Поплачь.
У меня на душе есть мешок цемента.
Мне его привезли в воскресенье к обеду,
Перед домом поставили, скинули, сбросили.
Было дело весной. Или осенью.
Было дело под завтрак. Когда солнце скатилось.
Мне о чем-то мечталось. И о чем-то молилось.
Я считала, грузить – во мне право и силы.
И мне сбросили. Как я просила.
Обошла я мешок тридцать раз вдоль оси, -
Там, где солнце рисует свои часы ...
читать целиком »
Мне его привезли в воскресенье к обеду,
Перед домом поставили, скинули, сбросили.
Было дело весной. Или осенью.
Было дело под завтрак. Когда солнце скатилось.
Мне о чем-то мечталось. И о чем-то молилось.
Я считала, грузить – во мне право и силы.
И мне сбросили. Как я просила.
Обошла я мешок тридцать раз вдоль оси, -
Там, где солнце рисует свои часы ...
читать целиком »
1. Горошек фар скребёт окно из края в край,
Плывёт по комнате и режет по запястью.
Я так и не смогла сказать: «Прощай».
Имею право ли шептать, срываясь: «Здравствуй»?
2. Когда город – пустырь, а слова – вода,
Если ты меня пил, то скажи, когда,
Если трезв, как стекло: безо лжи, без страсти?
Я спокойна, как столб. Счастья, милый мой, счастья.
3. «Всё понятно. Не вижу смысла».
После этой фразы под языком - перец.
Ты стоишь на мосту, ухмыляясь, как Хоакин Феникс,
Плюёшь в урну, берёшь весло,
Покидаешь Отчизну,
Или что там еще совершают сдури
Или слишком большого ума?
Я сижу на карнизе -
И смотрю, как огромная жизнь,
Необъятная жизнь,
Охеренная жизнь
Начинается с низу…
… и тихонько ползёт до дна.
4. Я себя не люблю.
Как предвыборные кампании.
Как излишнее, сука, внимание и невнимание.
Как когда в твоей детской анкете во всех графах прочерки,
И когда в супермаркете дышат в затылок в очереди,
Когда ты заплатил за публичный сортир, чтоб потом подождать полчаса,
Когда нужно сбежать от принца, а ты, как назло, боса.
5. Начинается сказкой потешною, завершается правдой да небылью.
Наизнанку – боялась лешего? – а в итоге и леса не было.
Всё разгладится, всё устаканится, - на болоте морошка сладкая.
Да и ценность вина не равняется, чьими ягоды мялись пятками.
Всё забудется, всё уляжется. Взрослость – цели поставить чётко.
Если что-то внутри ломается,
Просто туже скрепляй обёртку.
Плывёт по комнате и режет по запястью.
Я так и не смогла сказать: «Прощай».
Имею право ли шептать, срываясь: «Здравствуй»?
2. Когда город – пустырь, а слова – вода,
Если ты меня пил, то скажи, когда,
Если трезв, как стекло: безо лжи, без страсти?
Я спокойна, как столб. Счастья, милый мой, счастья.
3. «Всё понятно. Не вижу смысла».
После этой фразы под языком - перец.
Ты стоишь на мосту, ухмыляясь, как Хоакин Феникс,
Плюёшь в урну, берёшь весло,
Покидаешь Отчизну,
Или что там еще совершают сдури
Или слишком большого ума?
Я сижу на карнизе -
И смотрю, как огромная жизнь,
Необъятная жизнь,
Охеренная жизнь
Начинается с низу…
… и тихонько ползёт до дна.
4. Я себя не люблю.
Как предвыборные кампании.
Как излишнее, сука, внимание и невнимание.
Как когда в твоей детской анкете во всех графах прочерки,
И когда в супермаркете дышат в затылок в очереди,
Когда ты заплатил за публичный сортир, чтоб потом подождать полчаса,
Когда нужно сбежать от принца, а ты, как назло, боса.
5. Начинается сказкой потешною, завершается правдой да небылью.
Наизнанку – боялась лешего? – а в итоге и леса не было.
Всё разгладится, всё устаканится, - на болоте морошка сладкая.
Да и ценность вина не равняется, чьими ягоды мялись пятками.
Всё забудется, всё уляжется. Взрослость – цели поставить чётко.
Если что-то внутри ломается,
Просто туже скрепляй обёртку.
ПростоТы
От конца к началу - на новой строчке.
Как выносят из пеленальной дочку.
Как в ответах мамам не ставят точки.
Как Гвидон по дури разносит бочку.
Так, как добавляют в глинтвейн корицы.
Так, как слопать наггетс, когда не спится.
Так, как сдаться, не дописать и спиться.
Словно быть Иисусом, но не родиться.
Обречённость там, где могло быть много.
Как в пять лет стоять на суде пред Богом,
Так как в шесть стоять на краю у ржи.
Мы могли бы большее? Расскажи.
Ползерна на день – переесть до рвоты.
Как проспать до кромки своей субботы.
Как сойти до запуска каруселей.
Как признать, что старые не взрослеют.
Захлебнуться там, где всего-то мало.
В луже были рыбки? - Я б рассказала.
Всё начало басен - под одеялом.
Фонарём светили, но не хватало.
Амнезия там, где могло бы помниться.
Идеальный голос – заупокоицу.
Идеальный комплекс – да на околице.
Зря носил кирпичики - не достроится.
Завывай, метель, - в фонарях красиво.
Там вверху не поняли, что просила.
Сформулируй чётко – и вышлют ксиву:
Если есть желание – будут силы.
Как выносят из пеленальной дочку.
Как в ответах мамам не ставят точки.
Как Гвидон по дури разносит бочку.
Так, как добавляют в глинтвейн корицы.
Так, как слопать наггетс, когда не спится.
Так, как сдаться, не дописать и спиться.
Словно быть Иисусом, но не родиться.
Обречённость там, где могло быть много.
Как в пять лет стоять на суде пред Богом,
Так как в шесть стоять на краю у ржи.
Мы могли бы большее? Расскажи.
Ползерна на день – переесть до рвоты.
Как проспать до кромки своей субботы.
Как сойти до запуска каруселей.
Как признать, что старые не взрослеют.
Захлебнуться там, где всего-то мало.
В луже были рыбки? - Я б рассказала.
Всё начало басен - под одеялом.
Фонарём светили, но не хватало.
Амнезия там, где могло бы помниться.
Идеальный голос – заупокоицу.
Идеальный комплекс – да на околице.
Зря носил кирпичики - не достроится.
Завывай, метель, - в фонарях красиво.
Там вверху не поняли, что просила.
Сформулируй чётко – и вышлют ксиву:
Если есть желание – будут силы.
Да какая мне разница, что ты хочешь.
Я опять не звонил тебе прошлой ночью.
Между острыми кольями многоточий
Черносмольно пузырит нелепый смысл.
Я пустой для тебя. Разве что наощупь
Проявляется то, что до дыр я сточен:
Только это всё пафос корявых строчек.
Прочитай, терпко выплюнь – и извинись.
Это пусто до дури, до дрожи жилок.
Странно, не было так же, когда дружили.
Мы прожили два года – как век прожили.
Так прощупала, что показался цел.
А потом сорвалось всё – на россыпь ранок,
Передряг, междометий, чужих запарок,
Перебросом трёх фраз, недобросом сигарок
На мишень для коряво летящих стрел.
Я старался. Стоял на сыром причале
И кричал, куда раньше вдвоём кричали.
Или может, молчали. Казалось вначале
Что мы оба куда-то всегда кричим
Преднамеренно.
Только теперь так просто.
Обломилась доска – и остался воздух.
Я не знаю,
трубы нет,
а может, звёзд нет.
Я ору те слова, что когда-то пел.
Я опять не звонил тебе прошлой ночью.
Между острыми кольями многоточий
Черносмольно пузырит нелепый смысл.
Я пустой для тебя. Разве что наощупь
Проявляется то, что до дыр я сточен:
Только это всё пафос корявых строчек.
Прочитай, терпко выплюнь – и извинись.
Это пусто до дури, до дрожи жилок.
Странно, не было так же, когда дружили.
Мы прожили два года – как век прожили.
Так прощупала, что показался цел.
А потом сорвалось всё – на россыпь ранок,
Передряг, междометий, чужих запарок,
Перебросом трёх фраз, недобросом сигарок
На мишень для коряво летящих стрел.
Я старался. Стоял на сыром причале
И кричал, куда раньше вдвоём кричали.
Или может, молчали. Казалось вначале
Что мы оба куда-то всегда кричим
Преднамеренно.
Только теперь так просто.
Обломилась доска – и остался воздух.
Я не знаю,
трубы нет,
а может, звёзд нет.
Я ору те слова, что когда-то пел.
Мой, когда-то любимый кем-то,
Ест картошку и спит с другими.
Это очень естественно. Это
Просто, как размножение криля.
Мой чужой, не дождавшийся ласки,
Греет холст у чужого предплечья.
В общем, грустная вышла бы сказка,
С перспективой какого-то «вечно»,
Если б что-то казалось беспечным.
Как панк-рок и вся жизнь Карлы Бруни.
…Он макает картошку в кетчуп,
Неуверенно делает куни,
Мерит шаг до судьбы без подсказки,
Строит то, что всегда иллюзорно.
И всегда убеждал верить в сказки.
Я старалась: то матом, то стоном.
Арчибальд, Арчибальд, измена!
Ни истории, ни наград.
Я встаю на одно колено
И кому-то клянусь – наугад.
Поднимаю не знамя – другое.
И ищу хоть какой-то смысл.
Как игра: если не был верным
Выйди за угол и извинись.
Задеваю, но не за дело,
Палкой - по столу – наугад.
Извини, что всегда не хотела…
Так отматывать всё назад.
Ест картошку и спит с другими.
Это очень естественно. Это
Просто, как размножение криля.
Мой чужой, не дождавшийся ласки,
Греет холст у чужого предплечья.
В общем, грустная вышла бы сказка,
С перспективой какого-то «вечно»,
Если б что-то казалось беспечным.
Как панк-рок и вся жизнь Карлы Бруни.
…Он макает картошку в кетчуп,
Неуверенно делает куни,
Мерит шаг до судьбы без подсказки,
Строит то, что всегда иллюзорно.
И всегда убеждал верить в сказки.
Я старалась: то матом, то стоном.
Арчибальд, Арчибальд, измена!
Ни истории, ни наград.
Я встаю на одно колено
И кому-то клянусь – наугад.
Поднимаю не знамя – другое.
И ищу хоть какой-то смысл.
Как игра: если не был верным
Выйди за угол и извинись.
Задеваю, но не за дело,
Палкой - по столу – наугад.
Извини, что всегда не хотела…
Так отматывать всё назад.
Ты приходишь к шаману, готовому умереть.
Он садится напротив – и говорит об утре,
О стреножащих травы ветрах, про снегов круговерть,
Про сосулек тревожную клеть, рек извечную сеть,
Про политику и про весну, и что снега вокруг – ох+ть.
Говорит что угодно.
И ничего – о смерти.
Ты приходишь к тому, что живёт у тебя внутри.
Открывается клетка. Оно лижется, тычется в шею.
Оно роет в тебе траншею, подкожно греет,
Вот, кажись, Пенелопа ты, Одиссей – оно,
Но в Итаке тихо, все женихи – говно,
Сорок лет ничто ни скребёт, ни греет.
Ещё пара секунд – и ты будешь в своей крови,
Потому что доверила сказки рассказывать зверю.
Ты приходишь как будто бы к Богу. На нить, на треть.
На цепочку у крестика, на календарь в обновках.
Как обёртка, что очень неплохо могла сгореть,
Но конфета дешёвая, - даже снимать неловко,
Вот и ждёшь.
Принимай меня, как сырой наган:
Все осечки, как есть. Сам лепил. Сам нажал спусковой.
А потом что-то маялись, что-то вертели там…
Я не знаю, как вышло.
Но я вряд ли.
И Ты живой.
Ты приходишь в себя. Завершаешься у основания.
Покричала, подумала. Мысли – дешевле вкупе.
От причала в причал, не отчаливши. К чёрту отчаянье.
Суть мелка, как микроб. Я могла бы подкинуть лупу,
Но так пошло внутри, что, боюсь, не отыщем рая.
Я могла показать тебе суть.
Но я, правда, ее не знаю.
Он садится напротив – и говорит об утре,
О стреножащих травы ветрах, про снегов круговерть,
Про сосулек тревожную клеть, рек извечную сеть,
Про политику и про весну, и что снега вокруг – ох+ть.
Говорит что угодно.
И ничего – о смерти.
Ты приходишь к тому, что живёт у тебя внутри.
Открывается клетка. Оно лижется, тычется в шею.
Оно роет в тебе траншею, подкожно греет,
Вот, кажись, Пенелопа ты, Одиссей – оно,
Но в Итаке тихо, все женихи – говно,
Сорок лет ничто ни скребёт, ни греет.
Ещё пара секунд – и ты будешь в своей крови,
Потому что доверила сказки рассказывать зверю.
Ты приходишь как будто бы к Богу. На нить, на треть.
На цепочку у крестика, на календарь в обновках.
Как обёртка, что очень неплохо могла сгореть,
Но конфета дешёвая, - даже снимать неловко,
Вот и ждёшь.
Принимай меня, как сырой наган:
Все осечки, как есть. Сам лепил. Сам нажал спусковой.
А потом что-то маялись, что-то вертели там…
Я не знаю, как вышло.
Но я вряд ли.
И Ты живой.
Ты приходишь в себя. Завершаешься у основания.
Покричала, подумала. Мысли – дешевле вкупе.
От причала в причал, не отчаливши. К чёрту отчаянье.
Суть мелка, как микроб. Я могла бы подкинуть лупу,
Но так пошло внутри, что, боюсь, не отыщем рая.
Я могла показать тебе суть.
Но я, правда, ее не знаю.
Ты приходишь к шаману, готовому умереть.
Он садится напротив – и говорит об утре,
О стреножащих травы ветрах, про снегов круговерть,
Про сосулек тревожную клеть, рек извечную сеть,
Про политику и про весну, и что снега вокруг – ох+ть.
Говорит что угодно.
И ничего – о смерти.
Ты приходишь к тому, что живёт у тебя внутри.
Открывается клетка. Оно лижется, тычется в шею.
Оно роет в тебе траншею, подкожно греет,
Вот, кажись, Пенелопа ты, Одиссей – оно,
Но в Итаке тихо, все женихи – говно,
Сорок лет ничто ни скребёт, ни греет.
Ещё пара секунд – и ты будешь в своей крови,
Потому что доверила сказки рассказывать зверю.
Ты приходишь как будто бы к Богу. На нить, на треть.
На цепочку у крестика, на календарь в обновках.
Как обёртка, что очень неплохо могла сгореть,
Но конфета дешёвая, - даже снимать неловко,
Вот и ждёшь.
Принимай меня, как сырой наган:
Все осечки, как есть. Сам лепил. Сам нажал спусковой.
А потом что-то маялись, что-то вертели там…
Я не знаю, как вышло.
Но я вряд ли.
И Ты живой.
Ты приходишь в себя. Завершаешься у основания.
Покричала, подумала. Мысли – дешевле вкупе.
От причала в причал, не отчаливши. К чёрту отчаянье.
Суть мелка, как микроб. Я могла бы подкинуть лупу,
Но так пошло внутри, что, боюсь, не отыщем рая.
Я могла показать тебе суть.
Но я, правда, ее не знаю.
Он садится напротив – и говорит об утре,
О стреножащих травы ветрах, про снегов круговерть,
Про сосулек тревожную клеть, рек извечную сеть,
Про политику и про весну, и что снега вокруг – ох+ть.
Говорит что угодно.
И ничего – о смерти.
Ты приходишь к тому, что живёт у тебя внутри.
Открывается клетка. Оно лижется, тычется в шею.
Оно роет в тебе траншею, подкожно греет,
Вот, кажись, Пенелопа ты, Одиссей – оно,
Но в Итаке тихо, все женихи – говно,
Сорок лет ничто ни скребёт, ни греет.
Ещё пара секунд – и ты будешь в своей крови,
Потому что доверила сказки рассказывать зверю.
Ты приходишь как будто бы к Богу. На нить, на треть.
На цепочку у крестика, на календарь в обновках.
Как обёртка, что очень неплохо могла сгореть,
Но конфета дешёвая, - даже снимать неловко,
Вот и ждёшь.
Принимай меня, как сырой наган:
Все осечки, как есть. Сам лепил. Сам нажал спусковой.
А потом что-то маялись, что-то вертели там…
Я не знаю, как вышло.
Но я вряд ли.
И Ты живой.
Ты приходишь в себя. Завершаешься у основания.
Покричала, подумала. Мысли – дешевле вкупе.
От причала в причал, не отчаливши. К чёрту отчаянье.
Суть мелка, как микроб. Я могла бы подкинуть лупу,
Но так пошло внутри, что, боюсь, не отыщем рая.
Я могла показать тебе суть.
Но я, правда, ее не знаю.
Мы не успеем дожить до лета.
Или успеем, но грустно очень.
Чёрствый рассвет и чужие секреты,
Кардиограмма – изломанный почерк.
Мы не успеем найти оправдание.
Или успеем, но будет придумано.
Главное, суть не принять за желание,
Главно, - в сарказм не добавить юмора.
Мы не успеем принять в себе правду,
Ибо вся правда дешёво размыта:
Мы ж подыхали за эту награду –
Мы не приемлем пустое корыто.
Мы не успеем понять, что правильно.
Жизни не хватит на эти истины.
Главно, - по-своему быть пунктуальным,
Чтоб за свои не запрыгивать числа.
Мы не успеем. А ты успеешь.
И я желаю тебе от души:
В следующий раз долго думай, что делаешь.
И не спеши, не спеши. Не спеши.
Или успеем, но грустно очень.
Чёрствый рассвет и чужие секреты,
Кардиограмма – изломанный почерк.
Мы не успеем найти оправдание.
Или успеем, но будет придумано.
Главное, суть не принять за желание,
Главно, - в сарказм не добавить юмора.
Мы не успеем принять в себе правду,
Ибо вся правда дешёво размыта:
Мы ж подыхали за эту награду –
Мы не приемлем пустое корыто.
Мы не успеем понять, что правильно.
Жизни не хватит на эти истины.
Главно, - по-своему быть пунктуальным,
Чтоб за свои не запрыгивать числа.
Мы не успеем. А ты успеешь.
И я желаю тебе от души:
В следующий раз долго думай, что делаешь.
И не спеши, не спеши. Не спеши.
Это больше сказать, когда больше сказать и нечего.
От увечия и до предплечия – два пролёта.
Пустота ощутима настолько, что увековечена.
Ты настолько безлик и осмыслен в вопросах «Кто ты?»,
Что они даже стали мейнстримом
Твоих и чужих задач.
Мир равняется мирре, палач, получается, плач?
1. Как проходишь случайный тест на «Медузе», -
Ты считал себя Найи, но вышел вдруг Томом Крузом.
То ли так подвернулось, то ли фильм
Ни фига не тот.
Словно чёрная дочка в «Лире».
Словно после такого -
Рот в рот.
Словно не было и ничего.
Провернём стократность.
Я твоя. Ты мой.
Матьеготоле
рантность.
2. Снег стал белым, лёд – жёстким, а мы – холодными.
Объясни, ну на что мы теперь будем годными,
Когда всё однозначно и всё –
По правилам?
То ли я, то ли мы….
Устали.
Но
То ли ты.
Не хочу. Не судья – куда же мне.
Рыть, копаться, искать…
В столь святейшей скважине
Столь святейшую нефть.
Или что-то большее.
Я хотела бы,
Чтобы тоже ты….
3. Это как виноград. Подусталая сбитая гроздь.
У тебя отболело. У меня даже не началось.
У тебя подзамёрзло. У меня не привито давно.
Говоришь: как-то мало.
Удивляюсь: вино.
4. Ты прости меня: за вчерашнее,
За сегодняшнее, за прошлое,
И за завтра – такое неважное,
И за… что там ещё несложное.
Ненавидь меня за неправильность,
За там, как её, блин,
Не-про-жи-тость.
За дурачество и за зависть,
За вину, за ошибок крошево,
Всё, что детское, всё, что надумано,
Всё, что там не по Дао.
Не в шутку
Я готова плясать на плахе под
Лану, Тома и «Незабудку».
И, пожалуй, когда всё уляжется,
Приползу к тебе в белых гольфиках.
«Верь в себя – и все нити свяжутся».
Развяжи бантик, раз ты профи.
5. Если долго собирать этот чёртов пазл –
То в итоге печка – веник, гриб – унитаз,
Дама – шлюха, а подкова замкнула круг.
Но мы вместе это сделали. Sorry, друг.
Ковыряешь до подкорки – и пустота.
Кем же был ты до меня, раз и я не та?
Собирать бы нам друг друга из мелких фаз.
И давать бы шанс друг другу прожить без нас.
...................................................................................................
Это больше сказать, когда больше сказать и нечего.
Я глуха, как стена. Ты, как весь список жертв, засекречен.
Всё закончилось?
Или живёт, но вот-вот сорвётся?
Я люблю тебя. Может быть.
Это всё, что мне здесь остаётся.
От увечия и до предплечия – два пролёта.
Пустота ощутима настолько, что увековечена.
Ты настолько безлик и осмыслен в вопросах «Кто ты?»,
Что они даже стали мейнстримом
Твоих и чужих задач.
Мир равняется мирре, палач, получается, плач?
1. Как проходишь случайный тест на «Медузе», -
Ты считал себя Найи, но вышел вдруг Томом Крузом.
То ли так подвернулось, то ли фильм
Ни фига не тот.
Словно чёрная дочка в «Лире».
Словно после такого -
Рот в рот.
Словно не было и ничего.
Провернём стократность.
Я твоя. Ты мой.
Матьеготоле
рантность.
2. Снег стал белым, лёд – жёстким, а мы – холодными.
Объясни, ну на что мы теперь будем годными,
Когда всё однозначно и всё –
По правилам?
То ли я, то ли мы….
Устали.
Но
То ли ты.
Не хочу. Не судья – куда же мне.
Рыть, копаться, искать…
В столь святейшей скважине
Столь святейшую нефть.
Или что-то большее.
Я хотела бы,
Чтобы тоже ты….
3. Это как виноград. Подусталая сбитая гроздь.
У тебя отболело. У меня даже не началось.
У тебя подзамёрзло. У меня не привито давно.
Говоришь: как-то мало.
Удивляюсь: вино.
4. Ты прости меня: за вчерашнее,
За сегодняшнее, за прошлое,
И за завтра – такое неважное,
И за… что там ещё несложное.
Ненавидь меня за неправильность,
За там, как её, блин,
Не-про-жи-тость.
За дурачество и за зависть,
За вину, за ошибок крошево,
Всё, что детское, всё, что надумано,
Всё, что там не по Дао.
Не в шутку
Я готова плясать на плахе под
Лану, Тома и «Незабудку».
И, пожалуй, когда всё уляжется,
Приползу к тебе в белых гольфиках.
«Верь в себя – и все нити свяжутся».
Развяжи бантик, раз ты профи.
5. Если долго собирать этот чёртов пазл –
То в итоге печка – веник, гриб – унитаз,
Дама – шлюха, а подкова замкнула круг.
Но мы вместе это сделали. Sorry, друг.
Ковыряешь до подкорки – и пустота.
Кем же был ты до меня, раз и я не та?
Собирать бы нам друг друга из мелких фаз.
И давать бы шанс друг другу прожить без нас.
...................................................................................................
Это больше сказать, когда больше сказать и нечего.
Я глуха, как стена. Ты, как весь список жертв, засекречен.
Всё закончилось?
Или живёт, но вот-вот сорвётся?
Я люблю тебя. Может быть.
Это всё, что мне здесь остаётся.
То, что в хлам разлетелось, не склеится.
То, что сказано, внутрь не упрячется.
Мы с тобою совсем по отдельности, -
Наверху это так как-то значится.
Может, фразы иные и штамп другой,
Может, вовсе и не интересны
Наши жизни всем тем, кто кривою доской
Маневрирует вечность над бездной.
Дотянуться до пальцев – взрыв в темечке.
По щеке провести – не осмелишься.
Больше мира быть – стать мельче семечка.
Коль дорожка – не гладко стелешься.
Каждый штрих бы да каждую выпуклость
Занести в мой альбом некупленный.
Да зачем мне такая вычурность, -
Сохранять что давно погублено.
Боль – по впадинам и по кочечкам,
Разухаблено да искривлено.
Я хотела быть слабой дочечкой,
Ты хотел, чтоб тебя любили. Но
То, что в хлам разлетелось, не склеится.
Поделом – принимай же, Марфушенька.
Королевишна, - да не девица.
Добрый молодец, да с отдушиной.
Так встречай, - по дворам – кони сивые.
Бьют в резной подоконник подковами.
Просто умерло всё, что любила ты.
Просто всё, что и живо, не вспомнила.
То, что сказано, внутрь не упрячется.
Мы с тобою совсем по отдельности, -
Наверху это так как-то значится.
Может, фразы иные и штамп другой,
Может, вовсе и не интересны
Наши жизни всем тем, кто кривою доской
Маневрирует вечность над бездной.
Дотянуться до пальцев – взрыв в темечке.
По щеке провести – не осмелишься.
Больше мира быть – стать мельче семечка.
Коль дорожка – не гладко стелешься.
Каждый штрих бы да каждую выпуклость
Занести в мой альбом некупленный.
Да зачем мне такая вычурность, -
Сохранять что давно погублено.
Боль – по впадинам и по кочечкам,
Разухаблено да искривлено.
Я хотела быть слабой дочечкой,
Ты хотел, чтоб тебя любили. Но
То, что в хлам разлетелось, не склеится.
Поделом – принимай же, Марфушенька.
Королевишна, - да не девица.
Добрый молодец, да с отдушиной.
Так встречай, - по дворам – кони сивые.
Бьют в резной подоконник подковами.
Просто умерло всё, что любила ты.
Просто всё, что и живо, не вспомнила.
Бесконечно огромная тень на стене.
Ты идёшь по дороге. Я сижу на окне.
Сквозь стекло эта правда – субъективная суть.
Ты идёшь в своё завтра. Я стараюсь уснуть.
По кирпичику – мало. Не срослось – отшвырнуть.
Я сама подсказала тебе правильный путь.
Расписала иконой, разожгла, как костёр.
Если ты что-то помнил, то уже в себе стёр.
И я искренне рада. Горечь будет потом.
Я не знаю, куда ты. Но, похоже, в свой дом.
И там свЕтло и чисто, от герба до горба.
Если там твоя пристань, я желаю добра.
Лишь кривится всё рот, да мороз по спине.
Ты шагаешь вперёд.
Я сижу на окне.
Ты идёшь по дороге. Я сижу на окне.
Сквозь стекло эта правда – субъективная суть.
Ты идёшь в своё завтра. Я стараюсь уснуть.
По кирпичику – мало. Не срослось – отшвырнуть.
Я сама подсказала тебе правильный путь.
Расписала иконой, разожгла, как костёр.
Если ты что-то помнил, то уже в себе стёр.
И я искренне рада. Горечь будет потом.
Я не знаю, куда ты. Но, похоже, в свой дом.
И там свЕтло и чисто, от герба до горба.
Если там твоя пристань, я желаю добра.
Лишь кривится всё рот, да мороз по спине.
Ты шагаешь вперёд.
Я сижу на окне.
А мне снова снится, что я тону.
Закрываю глаза и иду ко дну.
А на дне ни колоды, ни ржи, ни пня.
Ничего. Ни тебя, ни меня.
А на дне только серый холодный песок.
Я тебя создаю: голос, руки, висок -
Поцелуй для прицела. Но всё прах и тлен.
И здесь пусто совсем. Совсем.
А на дне нет меня. Только серая течь.
Я корю себя: нужно сюда залечь,
Подождать, потерпеть, - и потом, точно, да,
Меня снова прибьёт сюда.
И я жду. И гляжу на ничто и везде.
Я смотрю, как пустое может плыть в высоте,
Я смотрю, как всплывает кора, как дерьмо,
Если дерево годы мертво.
Я смотрю сквозь тебя, сквозь себя и сквозь нас.
Потому что всё это – только суетность фраз,
Потому что всё это – сорвавшийся крюк.
Закорючки усилием рук.
Но здесь медленней руки и голос глух.
Я смотрю этот мир. Он красивей на слух,
Когда между тобою и ним тонны вод
И надежда: вот-вот.
Вот-вот….
Закрываю глаза и иду ко дну.
А на дне ни колоды, ни ржи, ни пня.
Ничего. Ни тебя, ни меня.
А на дне только серый холодный песок.
Я тебя создаю: голос, руки, висок -
Поцелуй для прицела. Но всё прах и тлен.
И здесь пусто совсем. Совсем.
А на дне нет меня. Только серая течь.
Я корю себя: нужно сюда залечь,
Подождать, потерпеть, - и потом, точно, да,
Меня снова прибьёт сюда.
И я жду. И гляжу на ничто и везде.
Я смотрю, как пустое может плыть в высоте,
Я смотрю, как всплывает кора, как дерьмо,
Если дерево годы мертво.
Я смотрю сквозь тебя, сквозь себя и сквозь нас.
Потому что всё это – только суетность фраз,
Потому что всё это – сорвавшийся крюк.
Закорючки усилием рук.
Но здесь медленней руки и голос глух.
Я смотрю этот мир. Он красивей на слух,
Когда между тобою и ним тонны вод
И надежда: вот-вот.
Вот-вот….
Ничего о нём не говори.
Больше, - даже не думай.
Ты хранила его манускрипт,
Как проклятая урна.
Ты твердила ему: «Всё пройдёт», -
Но он это знал без тебя.
Так царапай теперь тот кусок, где скребёт.
Ненавидь себя,
Слушай стрёмные песни, - маршрут, -
Ты забыла, как было раньше?
Я тебе расскажу,
Мой отважнейший шут,
Как обычно случается дальше:
Ты потратишь свой год,
Может, пять (не дай Бог), -
Помню, это умели не многие,
Будешь врать, что стараешься, но
От печи
не поднимешь ни жопу, ни ноги.
Будет нежностью рвать,
Будешь выть навзрыд
от, конечно же,
Общей песни.
Будешь долго трепать всем:
«Болит, болит!» -
Никому это не интересно.
И настолько уйдёшь в глубину его слов
(что ж ты раньше её там не видела?) –
Что просрёшь весь улов,
Весь сезон,
Весь клёв.
Рассуждая, как ты обидела
Человека, который, увы, даже не шевельнул,
Чтобы «то» «того» нахрен стоило?
Ты сама говорила об этом, нет?
Или что-то не то я вспомнила?
Даа, наверное, нет, мы же помним всё, -
Те три дня и ещё день свадьбы,
Мы же помним до трещин его лицо,
А ещё чёткий знак – потерялось кольцо,
А ещё свечка как-то никак…
И всё.
А на суть с трёхэтажки срать нам.
Мы же помним, как он говорил: «Люблю»,
дальше сами подтекст придумаем,
Забываем, что жизнь под «Иду, курю»
Только в мемах становится юмором,
Забываем, что если ты рядом была…
А забыла, как часто, кстати?
Вот теперь отряхнись, посмотри на себя
И скажи:
Мать твою, чего ради?
Чего ради ложиться в хрустальный гроб,
На хрусталь заработай сначала.
Говоришь, обещала ему. Да стоп.
А себе ты не обещала?
У него всё в порядке. Он жив-здоров.
И, возможно, любим, по ходу.
Убери свой стакан
И пустой поток слов –
Ведь уже не семнадцать, вроде.
Захотела проверить – проверила. Всё.
Получила. Сиди – наслаждайся.
Это правильный выход.
И правильный стимул.
Соберись.
Воздух в грудь.
Улыбайся.
…………………………..
Ничерта не изменится. Просто вот нихрена.
Она будет с тобой – твоя грёбаная вина.
Просто помни, сжигая ниточки января,
Надо дальше.
И это было
не зря.
Не зря.
Больше, - даже не думай.
Ты хранила его манускрипт,
Как проклятая урна.
Ты твердила ему: «Всё пройдёт», -
Но он это знал без тебя.
Так царапай теперь тот кусок, где скребёт.
Ненавидь себя,
Слушай стрёмные песни, - маршрут, -
Ты забыла, как было раньше?
Я тебе расскажу,
Мой отважнейший шут,
Как обычно случается дальше:
Ты потратишь свой год,
Может, пять (не дай Бог), -
Помню, это умели не многие,
Будешь врать, что стараешься, но
От печи
не поднимешь ни жопу, ни ноги.
Будет нежностью рвать,
Будешь выть навзрыд
от, конечно же,
Общей песни.
Будешь долго трепать всем:
«Болит, болит!» -
Никому это не интересно.
И настолько уйдёшь в глубину его слов
(что ж ты раньше её там не видела?) –
Что просрёшь весь улов,
Весь сезон,
Весь клёв.
Рассуждая, как ты обидела
Человека, который, увы, даже не шевельнул,
Чтобы «то» «того» нахрен стоило?
Ты сама говорила об этом, нет?
Или что-то не то я вспомнила?
Даа, наверное, нет, мы же помним всё, -
Те три дня и ещё день свадьбы,
Мы же помним до трещин его лицо,
А ещё чёткий знак – потерялось кольцо,
А ещё свечка как-то никак…
И всё.
А на суть с трёхэтажки срать нам.
Мы же помним, как он говорил: «Люблю»,
дальше сами подтекст придумаем,
Забываем, что жизнь под «Иду, курю»
Только в мемах становится юмором,
Забываем, что если ты рядом была…
А забыла, как часто, кстати?
Вот теперь отряхнись, посмотри на себя
И скажи:
Мать твою, чего ради?
Чего ради ложиться в хрустальный гроб,
На хрусталь заработай сначала.
Говоришь, обещала ему. Да стоп.
А себе ты не обещала?
У него всё в порядке. Он жив-здоров.
И, возможно, любим, по ходу.
Убери свой стакан
И пустой поток слов –
Ведь уже не семнадцать, вроде.
Захотела проверить – проверила. Всё.
Получила. Сиди – наслаждайся.
Это правильный выход.
И правильный стимул.
Соберись.
Воздух в грудь.
Улыбайся.
…………………………..
Ничерта не изменится. Просто вот нихрена.
Она будет с тобой – твоя грёбаная вина.
Просто помни, сжигая ниточки января,
Надо дальше.
И это было
не зря.
Не зря.
Слышать звон, но не ведать, где он
Миллионы веков подряд.
Лучше выключить телефон
И не знать, что тебе не звонят.
Каждой вехе – своя ступень,
Осознанию – новый вкус.
И порой вспоминать даже лень
Эти все номера – наизусть.
Перемалывать каждый подтекст,
Ручку по часовой крутить.
Альтруизм? Меркантильность?... секс?
Как бы правильней оценить
Крышесносность нелепых дуг?
Под ногтями снимался, как клип.
Мы спускались на второй круг,
А по плану брели на Олимп.
В каждой строчке – чужая тень,
А сценарий рождался в нас.
Наш трухлявый забытый пень
Фальшью выдался за Парнас.
Дрожь у губ, в глубине – испуг,
Мол, не трать на меня добра.
Я, похоже, из тех подруг,
Что рождаются не из ребра.
Миллионы веков подряд.
Лучше выключить телефон
И не знать, что тебе не звонят.
Каждой вехе – своя ступень,
Осознанию – новый вкус.
И порой вспоминать даже лень
Эти все номера – наизусть.
Перемалывать каждый подтекст,
Ручку по часовой крутить.
Альтруизм? Меркантильность?... секс?
Как бы правильней оценить
Крышесносность нелепых дуг?
Под ногтями снимался, как клип.
Мы спускались на второй круг,
А по плану брели на Олимп.
В каждой строчке – чужая тень,
А сценарий рождался в нас.
Наш трухлявый забытый пень
Фальшью выдался за Парнас.
Дрожь у губ, в глубине – испуг,
Мол, не трать на меня добра.
Я, похоже, из тех подруг,
Что рождаются не из ребра.
Знаешь, с чем всегда бы сравнивала я,
Вспоминая всё, что с нами было…
У меня была семья. Моя семья.
И не ври, что я её не оценила.
Пусть всегда порок равнялся крест,
Пронесу. Не слишком уж невыносимо.
Я была мертвейшей из невест.
Но, увы, тебя по-своему любила.
Разным людям – разные стихи.
Мои слёзы непонятны – чёрт бы с ними.
Никому не отпустить мои грехи –
Никому не стать моей святыней.
Помнить всё. И ненависть - да всласть.
Дай те Бог не быть на моём месте.
Я ведь не врала, когда клялась.
И, когда клялась, мы были ВМЕСТЕ.
Вместе слишком. И резвился серпантин,
И я грела меж колен пустую банку.
И ты был всепоглощающе любим.
Без загадок. Безо лжи.
И без изнанки.
Что меня перекроило – пустяки.
Ты копаться бы не стал: куда, раз плохо.
Верь в себя, не распадайся на куски,
Говори всем, - подыхаешь от тоски.
Врёшь. Ты не услышал. Я оглохла.
……………………………………………………………….
Но теперь, когда такая пустота,
Когда режет по живому, а ты «прав»,
Хорошо, что та глава была не та.
Покажи мне. Может, лучшая из глав.
Вспоминая всё, что с нами было…
У меня была семья. Моя семья.
И не ври, что я её не оценила.
Пусть всегда порок равнялся крест,
Пронесу. Не слишком уж невыносимо.
Я была мертвейшей из невест.
Но, увы, тебя по-своему любила.
Разным людям – разные стихи.
Мои слёзы непонятны – чёрт бы с ними.
Никому не отпустить мои грехи –
Никому не стать моей святыней.
Помнить всё. И ненависть - да всласть.
Дай те Бог не быть на моём месте.
Я ведь не врала, когда клялась.
И, когда клялась, мы были ВМЕСТЕ.
Вместе слишком. И резвился серпантин,
И я грела меж колен пустую банку.
И ты был всепоглощающе любим.
Без загадок. Безо лжи.
И без изнанки.
Что меня перекроило – пустяки.
Ты копаться бы не стал: куда, раз плохо.
Верь в себя, не распадайся на куски,
Говори всем, - подыхаешь от тоски.
Врёшь. Ты не услышал. Я оглохла.
……………………………………………………………….
Но теперь, когда такая пустота,
Когда режет по живому, а ты «прав»,
Хорошо, что та глава была не та.
Покажи мне. Может, лучшая из глав.
Сны, которые мне не снятся,
Откровенны, просты и зря:
Я прошу тебя задержаться
До прошедшего ноября.
Небо – саван, и небо – холод.
Отрезвляюще бьёт дождём.
И ты всё говоришь: «Не стоит», -
И уходишь в дверной проём.
Ни следа от тебя, ни вещи,
Ни крупицы, ни слов, ни памяти.
И в шкафу – пустота зловещая,
Хоть две виселицы поставить.
Если б знала, где черпать силы,
Не звала бы тебя обратно.
Я просила тебя стать счастливым.
Ты просил меня быть адекватной.
Страхи льются из глаз акрилом,
Взгляд стреножится под кровать.
Я так сильно тебя любила.
Но сумела тебя предать.
Конструктив. Объективность, - мило, -
Без вот этого – до кости.
Ты любил меня слишком сильно.
Ты не смог бы меня простить.
Откровенны, просты и зря:
Я прошу тебя задержаться
До прошедшего ноября.
Небо – саван, и небо – холод.
Отрезвляюще бьёт дождём.
И ты всё говоришь: «Не стоит», -
И уходишь в дверной проём.
Ни следа от тебя, ни вещи,
Ни крупицы, ни слов, ни памяти.
И в шкафу – пустота зловещая,
Хоть две виселицы поставить.
Если б знала, где черпать силы,
Не звала бы тебя обратно.
Я просила тебя стать счастливым.
Ты просил меня быть адекватной.
Страхи льются из глаз акрилом,
Взгляд стреножится под кровать.
Я так сильно тебя любила.
Но сумела тебя предать.
Конструктив. Объективность, - мило, -
Без вот этого – до кости.
Ты любил меня слишком сильно.
Ты не смог бы меня простить.
Не могу так. Листаю подтексты, царапаю по спине.
Понимаю: всё не со мной, не мне.
Не сегодня. Что мы скажем богу ДаНеДайБог?
Ты был слишком не плох. Не плох…
Разрешила, решив, - никогда не смогу.
Отболело, а так и не скажешь.
Я победное знамя на сгоревшем суку -
И не ясно, где были наши.
И о ком я молюсь – беспросветная тьма,
Черти ловят случайные письма.
Оставляй меня. Боже, храни меня.
Не давай вслух нести эти мысли.
Ты просвет в темноте. Рикошетит в виски
Ощущенье немыслимой фальши.
Я ждала, что мы станем смертельно близки.
А потом умерла чуть-чуть раньше.
Понимаю: всё не со мной, не мне.
Не сегодня. Что мы скажем богу ДаНеДайБог?
Ты был слишком не плох. Не плох…
Разрешила, решив, - никогда не смогу.
Отболело, а так и не скажешь.
Я победное знамя на сгоревшем суку -
И не ясно, где были наши.
И о ком я молюсь – беспросветная тьма,
Черти ловят случайные письма.
Оставляй меня. Боже, храни меня.
Не давай вслух нести эти мысли.
Ты просвет в темноте. Рикошетит в виски
Ощущенье немыслимой фальши.
Я ждала, что мы станем смертельно близки.
А потом умерла чуть-чуть раньше.
Нет ничего - ни прошлого, ни страха.
Распахнутая дверь и тишина.
Налить вина, послать любимых на хуй -
И быть одна.
Среди осеннего дрожащего молчания,
Среди струной натянутого дня.
Отрикошетив все пустые обещания,
Приняв как данность глубину прощания
И никого за это не виня.
Внутри меня дыра размером с Тихий.
В ней плещутся киты и бьют течения.
Там в Бездне Челленджера ждёт слепое лихо,
Пока ему позволят сладость мщения.
Но я не позволяю. Не сегодня.
Собраться - и немножко подождать.
Такое блюдо подают холодным,
Чтоб не тянуло сразу же блевать.
Спокойствие, малыш. Такая осень.
Никто не лучше. И никто не бросил.
Вины было так много, что нечаянно
Она сломалась - и под плинтусы старательно.
И это гнев. И это ненависть до крайности.
И никого не жалко. К черту жалости.
Никто мне не прощал земные слабости.
И я их всем припомню. Обязательно.
Здесь не за что молиться, не с чем биться.
Пускай козла ты в огород - там тлен и тля.
Лети ты на хуй, драгоценная синица.
И забирай с собою журавля.
Распахнутая дверь и тишина.
Налить вина, послать любимых на хуй -
И быть одна.
Среди осеннего дрожащего молчания,
Среди струной натянутого дня.
Отрикошетив все пустые обещания,
Приняв как данность глубину прощания
И никого за это не виня.
Внутри меня дыра размером с Тихий.
В ней плещутся киты и бьют течения.
Там в Бездне Челленджера ждёт слепое лихо,
Пока ему позволят сладость мщения.
Но я не позволяю. Не сегодня.
Собраться - и немножко подождать.
Такое блюдо подают холодным,
Чтоб не тянуло сразу же блевать.
Спокойствие, малыш. Такая осень.
Никто не лучше. И никто не бросил.
Вины было так много, что нечаянно
Она сломалась - и под плинтусы старательно.
И это гнев. И это ненависть до крайности.
И никого не жалко. К черту жалости.
Никто мне не прощал земные слабости.
И я их всем припомню. Обязательно.
Здесь не за что молиться, не с чем биться.
Пускай козла ты в огород - там тлен и тля.
Лети ты на хуй, драгоценная синица.
И забирай с собою журавля.
Вот бывает же так – по словам, по слогам, по нотам. Ты спросила его: «А кто ты?» - он промолчал. Выдавать сентименты – то же мне, блин, работа. Каждый бьётся в свой риф, не умея найти причал.
Каждой чайке - кусок, каждый ветер уйдёт в свои горы. Я заглажу вину, гладя чьи-то рубашки. Ворох совпадений сойдёт на нет. И, возможно, скоро. Я смогла испытать сполна – я была в этом слишком упорна.
Если хочешь понять – молчи, можно только испортить. Ощущаю себя Кобейном на вечеринке, в торте. Неуместность и несвоевременность бьёт до кости – пробивает. Хотя нет, - если хочешь найти – отпусти. Посмотри, вставляет.
Можно сколько угодно рассуждать о всех нитях в истории. О Синкае, о лжи, cranberry, о чужих лав стори. Только где-то внутри там саднит золочёный ключик: разорви этот холст и смотри – там нет даже подвала. Так лучше.
Это лучше – упасть в этот омут, признавать лишь свою вину. Я сегодня танцую на плахе, если бросишь монетку – спою. Я сегодня настолько остыла, что я плавлюсь, а не горю.
Знаешь, это
смешно, но я правда… Но я правда тебя люблю.
Каждой чайке - кусок, каждый ветер уйдёт в свои горы. Я заглажу вину, гладя чьи-то рубашки. Ворох совпадений сойдёт на нет. И, возможно, скоро. Я смогла испытать сполна – я была в этом слишком упорна.
Если хочешь понять – молчи, можно только испортить. Ощущаю себя Кобейном на вечеринке, в торте. Неуместность и несвоевременность бьёт до кости – пробивает. Хотя нет, - если хочешь найти – отпусти. Посмотри, вставляет.
Можно сколько угодно рассуждать о всех нитях в истории. О Синкае, о лжи, cranberry, о чужих лав стори. Только где-то внутри там саднит золочёный ключик: разорви этот холст и смотри – там нет даже подвала. Так лучше.
Это лучше – упасть в этот омут, признавать лишь свою вину. Я сегодня танцую на плахе, если бросишь монетку – спою. Я сегодня настолько остыла, что я плавлюсь, а не горю.
Знаешь, это
смешно, но я правда… Но я правда тебя люблю.
Вот бывает же так – по словам, по слогам, по нотам. Ты спросила его: «А кто ты?» - он промолчал. Выдавать сентименты – то же мне, блин, работа. Каждый бьётся в свой риф, не умея найти причал.
Каждой чайке - кусок, каждый ветер уйдёт в свои горы. Я заглажу вину, гладя чьи-то рубашки. Ворох совпадений сойдёт на нет. И, возможно, скоро. Я смогла испытать сполна – я была в этом слишком упорна.
Если хочешь понять – молчи, можно только испортить. Ощущаю себя Кобейном на вечеринке, в торте. Неуместность и несвоевременность бьёт до кости – пробивает. Хотя нет, - если хочешь найти – отпусти. Посмотри, вставляет.
Можно сколько угодно рассуждать о всех нитях в истории. О Синкае, о лжи, cranberry, о чужих лав стори. Только где-то внутри там саднит золочёный ключик: разорви этот холст и смотри – там нет даже подвала. Так лучше.
Это лучше – упасть в этот омут, признавать лишь свою вину. Я сегодня танцую на плахе, если бросишь монетку – спою. Я сегодня настолько остыла, что я плавлюсь, а не горю.
Знаешь, это
смешно, но я правда… Но я правда тебя люблю.
Каждой чайке - кусок, каждый ветер уйдёт в свои горы. Я заглажу вину, гладя чьи-то рубашки. Ворох совпадений сойдёт на нет. И, возможно, скоро. Я смогла испытать сполна – я была в этом слишком упорна.
Если хочешь понять – молчи, можно только испортить. Ощущаю себя Кобейном на вечеринке, в торте. Неуместность и несвоевременность бьёт до кости – пробивает. Хотя нет, - если хочешь найти – отпусти. Посмотри, вставляет.
Можно сколько угодно рассуждать о всех нитях в истории. О Синкае, о лжи, cranberry, о чужих лав стори. Только где-то внутри там саднит золочёный ключик: разорви этот холст и смотри – там нет даже подвала. Так лучше.
Это лучше – упасть в этот омут, признавать лишь свою вину. Я сегодня танцую на плахе, если бросишь монетку – спою. Я сегодня настолько остыла, что я плавлюсь, а не горю.
Знаешь, это
смешно, но я правда… Но я правда тебя люблю.
И вместо простого «Хочу к тебе» - ворох ненужных слов.
Колкость зацепок, вагоны прицепом, взгляды поверх голов.
Вместо простого «Хочу к тебе» - Город, пропахший дурью,
Бред о погибших давно культурах, вальсы по клавиатуре,
Дрожь у подушечек пальцев, озноб,
Клавиш податливость, боль, словно стёб
Над выливаемым пьяно, взахлёб, принципом жёсткого эго.
Вместо «касаться» - идти вперёд,
Всё под контролем. И, да, на взлёт
Твой никогда не пойдёт самолёт, мой не утонет крейсер.
Всё хорошо. Хоть ложиться в гроб –
Словно в роднейшую из утроб.
Мы можем больше. Мы можем… Стоп.
Я могу. Я. Не вместе.
У одиночества – слабый вкус.
Помню твой пульс, каждый штрих – наизусть.
Знаю себя и себя боюсь. Не отступать, раз решила.
Можно – потом? Я потом повинюсь,
Выдохну, выжгу, сцапапаю – пусть.
Будет усталая влажная грусть
Снова бежать по жилам.
Это потом. А сейчас – чьи-то ладаны
Слишком заезжены, слишком залапаны,
Слишком оплачены и переплавлены.
Прячь своё знамя. Давай между нами, и...
Как же мне много тебе всё же нужно,
Как же мне мало тебе получится…
Как же смешно тебе в трубку простуженным
Лгать, оплетая циновку кружевом.
Мне так легко ни о ком не писалось.
Вместо простого «Хочу тебя», -
Жёсткая малость, досадная малость –
Вечная,
Рваная
Пустота.
Колкость зацепок, вагоны прицепом, взгляды поверх голов.
Вместо простого «Хочу к тебе» - Город, пропахший дурью,
Бред о погибших давно культурах, вальсы по клавиатуре,
Дрожь у подушечек пальцев, озноб,
Клавиш податливость, боль, словно стёб
Над выливаемым пьяно, взахлёб, принципом жёсткого эго.
Вместо «касаться» - идти вперёд,
Всё под контролем. И, да, на взлёт
Твой никогда не пойдёт самолёт, мой не утонет крейсер.
Всё хорошо. Хоть ложиться в гроб –
Словно в роднейшую из утроб.
Мы можем больше. Мы можем… Стоп.
Я могу. Я. Не вместе.
У одиночества – слабый вкус.
Помню твой пульс, каждый штрих – наизусть.
Знаю себя и себя боюсь. Не отступать, раз решила.
Можно – потом? Я потом повинюсь,
Выдохну, выжгу, сцапапаю – пусть.
Будет усталая влажная грусть
Снова бежать по жилам.
Это потом. А сейчас – чьи-то ладаны
Слишком заезжены, слишком залапаны,
Слишком оплачены и переплавлены.
Прячь своё знамя. Давай между нами, и...
Как же мне много тебе всё же нужно,
Как же мне мало тебе получится…
Как же смешно тебе в трубку простуженным
Лгать, оплетая циновку кружевом.
Мне так легко ни о ком не писалось.
Вместо простого «Хочу тебя», -
Жёсткая малость, досадная малость –
Вечная,
Рваная
Пустота.
И простите за три подряд)
Ты на вкус как песок. Проседание горькой пыли
На губах и чуть глубже. Ты мой крест и моя все же мудрость.
Ты помог мне понять то, что с кем-то не сохранили,
В чём ошиблись, в чём кубик Рубика выдал скупость
Совпаденья цветов. Ты был блажью моей и поблажкой.
Я бросалась в тебя, как с трамплина (вру, не посмела бы).
Кирпичом к кирпичу прилипая, признавался заочно важным.
Интересно, а я бы тебя смогла? Я сумела бы?
Я смогла бы в тебя нырнуть, раз в тебе утонула?
Я смогла бы – осознанно – «перечитать и сделать»?
Я хотела тебя до дна. Но едва хлебнула,
Захлебнулась – и вырвало – чем-то давно горелым.
Чем-то прелым, но нити в низу живота скрутило.
Шкаф, обои, портреты, твой голос, гудки, шар, экватор.
Мило – пальцы по волосам. И скучать – тоже мило.
Так чертовски кавайно в чистилище кости кидать до распплаты,
Пока выйдет спокойный мужик в якорях на трицепсе,
В тройке, с бабочкой, хмыкнет: «Ребят, извиняюсь,
Ну, вы тут, как сказать, не успели… Вот разобрались бы,
Был другой бы отдел, а так, - можно? И… Туапсе?».
Мы, пожалуй, переглянёмся, а может быть, переглЯнемся.
Черт возьми, Туапсе. Стопудово. Чего не хватало мне.
И всё сразу закончится. Сложится, степлится, стравится.
И давай не сейчас. Чтоб не так больно. Только не…
На губах и чуть глубже. Ты мой крест и моя все же мудрость.
Ты помог мне понять то, что с кем-то не сохранили,
В чём ошиблись, в чём кубик Рубика выдал скупость
Совпаденья цветов. Ты был блажью моей и поблажкой.
Я бросалась в тебя, как с трамплина (вру, не посмела бы).
Кирпичом к кирпичу прилипая, признавался заочно важным.
Интересно, а я бы тебя смогла? Я сумела бы?
Я смогла бы в тебя нырнуть, раз в тебе утонула?
Я смогла бы – осознанно – «перечитать и сделать»?
Я хотела тебя до дна. Но едва хлебнула,
Захлебнулась – и вырвало – чем-то давно горелым.
Чем-то прелым, но нити в низу живота скрутило.
Шкаф, обои, портреты, твой голос, гудки, шар, экватор.
Мило – пальцы по волосам. И скучать – тоже мило.
Так чертовски кавайно в чистилище кости кидать до распплаты,
Пока выйдет спокойный мужик в якорях на трицепсе,
В тройке, с бабочкой, хмыкнет: «Ребят, извиняюсь,
Ну, вы тут, как сказать, не успели… Вот разобрались бы,
Был другой бы отдел, а так, - можно? И… Туапсе?».
Мы, пожалуй, переглянёмся, а может быть, переглЯнемся.
Черт возьми, Туапсе. Стопудово. Чего не хватало мне.
И всё сразу закончится. Сложится, степлится, стравится.
И давай не сейчас. Чтоб не так больно. Только не…
Я обычная женщина, к черту твою печаль.
Нам бы просто с тобою подумать да помолчать.
Допивать сладкий чай, в оба глаза смотреть на печать,
Вспоминать тех, кого оставили невзначай,
Целовать этот слишком упрямый и по-детски холодный нос,
Забывать, опускаться ниже, оставлять засос,
Быть прямыми и гордыми, признавать, что никто не дорос
До того, чтобы просто глядеть в глаза – и задать вопрос.
И считать, что достаточно пары фраз и тепла руки.
И мы станем загадочны, как в первый раз, как тогда, близки.
И в обратную сторону рухнет теченье большой реки,
Понимание станет масштабным, а узы крепки.
Сохраняем друг друга. Как ладанку, как оберег.
Обещали, - навек, значит, не признаем разбег.
Оступаемся, спорим, бьём под локоть, равняем шаг.
Преломляем, как призма, и пускаем в себя, как дуршлаг.
Откровенны, как книга. Слепо искренни, как стихи.
Между строк не пытаемся, что нам чужие грехи.
Безрассудны до одури: вот бы всё взять – и вспять.
Всё потом. Не сегодня. Позволь мне тебя обнять.
Нам бы просто с тобою подумать да помолчать.
Допивать сладкий чай, в оба глаза смотреть на печать,
Вспоминать тех, кого оставили невзначай,
Целовать этот слишком упрямый и по-детски холодный нос,
Забывать, опускаться ниже, оставлять засос,
Быть прямыми и гордыми, признавать, что никто не дорос
До того, чтобы просто глядеть в глаза – и задать вопрос.
И считать, что достаточно пары фраз и тепла руки.
И мы станем загадочны, как в первый раз, как тогда, близки.
И в обратную сторону рухнет теченье большой реки,
Понимание станет масштабным, а узы крепки.
Сохраняем друг друга. Как ладанку, как оберег.
Обещали, - навек, значит, не признаем разбег.
Оступаемся, спорим, бьём под локоть, равняем шаг.
Преломляем, как призма, и пускаем в себя, как дуршлаг.
Откровенны, как книга. Слепо искренни, как стихи.
Между строк не пытаемся, что нам чужие грехи.
Безрассудны до одури: вот бы всё взять – и вспять.
Всё потом. Не сегодня. Позволь мне тебя обнять.
19 августа 2017
Оставить отзыв мне нравится
оценили: museless_backiiijiii В Конце Тоннеляи 5 гостей.
Почему? Бьются сотни вопросов в изгиб ребра.
Ты хотела гореть – так гори, выбирая, гори до тла.
А с ожогами этими глупо бежать в толпу,
Вопрошая: «Да это не я! Если я, почему?»
Ты хотела стоять, обнимая отёсанный столб.
Слишком много вопросов, когда поедает лоб
Дуло. Помнишь, как было? А если и не было – знай,
Самый памятный миг час спустя превратится в рай.
Обними меня. Выдохни. Перелистай и забудь.
Я тягучая ртуть. Я сведусь век спустя как-нибудь.
Извини меня. Я тебя тоже, не знаю, за что, извиню.
Сложно мыслить, когда горишь. Я сейчас горю.
Час спустя будет выдох. Будет чувство вины, будет вдох.
И ты слишком молчал, чтоб понять, в чем ты был неплох.
Час спустя будет память. Соскребаемая горсткой крох.
Ш-ш-ш. На слабое дерево с севера
Нарастает мох.
Ты хотела гореть – так гори, выбирая, гори до тла.
А с ожогами этими глупо бежать в толпу,
Вопрошая: «Да это не я! Если я, почему?»
Ты хотела стоять, обнимая отёсанный столб.
Слишком много вопросов, когда поедает лоб
Дуло. Помнишь, как было? А если и не было – знай,
Самый памятный миг час спустя превратится в рай.
Обними меня. Выдохни. Перелистай и забудь.
Я тягучая ртуть. Я сведусь век спустя как-нибудь.
Извини меня. Я тебя тоже, не знаю, за что, извиню.
Сложно мыслить, когда горишь. Я сейчас горю.
Час спустя будет выдох. Будет чувство вины, будет вдох.
И ты слишком молчал, чтоб понять, в чем ты был неплох.
Час спустя будет память. Соскребаемая горсткой крох.
Ш-ш-ш. На слабое дерево с севера
Нарастает мох.
19 августа 2017
Оставить отзыв мне нравится
оценили: museless_backiiijiii В Конце Тоннеляи 5 гостей.
Мы в холодной постели вдвоём.
Между нами – матрас и ветер.
Мы с тобой никогда не умрём.
Мы - как камни. А камень бессмертен.
Ил ложится на нас осадком,
И песок на нас давит прессом.
И мы стали с тобою гладкими,
Мы сточились под этим весом.
А над нами плывут киты,
Бьют хвостами в небес края.
Я не помню, где здесь был ты,
Ты не знаешь, была ли я.
По рукам – ледяной озноб,
Губы, - словно бы крест целуешь.
Наш, на метр в песок вбитый, столб
Груз воды трансформировал в кукиш.
Эта влага – в ладони сырьём.
Вниз, по капле, - и снова по кругу.
Мы с тобой никогда не умрём?
Дай мне руку.
Между нами – матрас и ветер.
Мы с тобой никогда не умрём.
Мы - как камни. А камень бессмертен.
Ил ложится на нас осадком,
И песок на нас давит прессом.
И мы стали с тобою гладкими,
Мы сточились под этим весом.
А над нами плывут киты,
Бьют хвостами в небес края.
Я не помню, где здесь был ты,
Ты не знаешь, была ли я.
По рукам – ледяной озноб,
Губы, - словно бы крест целуешь.
Наш, на метр в песок вбитый, столб
Груз воды трансформировал в кукиш.
Эта влага – в ладони сырьём.
Вниз, по капле, - и снова по кругу.
Мы с тобой никогда не умрём?
Дай мне руку.
Мысли путать. Подумать сложно, не то что - вслух.
Ведь пока ты об этом молчишь, это, вроде, не так смешно.
Город, словно защитный костюм, облепил тополиный пух.
И ему в нём надёжно. И ему в нём так прочно. Но..
Прикрываешь ладонью, отступаешь на шаг, - горячо, но не.
Не/пускай, не/в..з..на чай? Не забыть. Держись.
Сорвалась на "скучать", - и позволю себе вдвойне,
Потому что скучать в моем случае - быть, до зацепок.
Жизнь?
До пробоин в грудной кости или где-то меж.
До булавок между дверей, или, проще, - сквозь.
Самый главный мой друг никогда не снимал одежд,
Оттого слишком много сценариев было на "не сбылось".
Ведь пока ты об этом молчишь, это, вроде, не так смешно.
Город, словно защитный костюм, облепил тополиный пух.
И ему в нём надёжно. И ему в нём так прочно. Но..
Прикрываешь ладонью, отступаешь на шаг, - горячо, но не.
Не/пускай, не/в..з..на чай? Не забыть. Держись.
Сорвалась на "скучать", - и позволю себе вдвойне,
Потому что скучать в моем случае - быть, до зацепок.
Жизнь?
До пробоин в грудной кости или где-то меж.
До булавок между дверей, или, проще, - сквозь.
Самый главный мой друг никогда не снимал одежд,
Оттого слишком много сценариев было на "не сбылось".
Вспоминай меня. Вспоминай за бутылкой виски
В тесном баре с прокуренным потолком.
Вспоминай, что мы так никогда не сумели стать близкими –
И нам это не надо. Вспоминай, что случилось потом,
Вспоминай меня горечью, едким привкусом, серным запахом,
Или может горячим льдом или легким свинцом,
Пусть спокойная грусть прокрадется на мягких лапах, –
И уляжется где-то внутри, отвернув лицо.
Или больше не помни меня. Никогда не вспомни.
Пусть свобода желаний хранит твой спокойный сон.
Пусть ничто никогда не дрогнет, не забьётся и не застонет,
Не подпрыгнет к гортани стремительным резким броском.
Не рисуй свои мысли словами, слова, как всегда, пусты.
Слова лживы, просты и нечаянны изначально.
Я могла бы построить из всех своих слов мосты –
А потом чиркнуть спичкой. За секунду всех их не станет.
Будет вечер таким же прозрачным, будет так же гудеть весна,
Будет жизнь продолжаться на разных концах вселенной.
И мне будет спокойней от мысли, что не стала тебе близка
И что эти цунами сознаний нам обоим, увы, по колено.
Но останутся образы. Стол, на столе тетрадь,
Тьма густая в окне и нелепая влажность ладоней.
И на самом-то деле абсолютно не важен факт,
Позабудем друг друга мы завтра
Или будем до смерти помнить.
В тесном баре с прокуренным потолком.
Вспоминай, что мы так никогда не сумели стать близкими –
И нам это не надо. Вспоминай, что случилось потом,
Вспоминай меня горечью, едким привкусом, серным запахом,
Или может горячим льдом или легким свинцом,
Пусть спокойная грусть прокрадется на мягких лапах, –
И уляжется где-то внутри, отвернув лицо.
Или больше не помни меня. Никогда не вспомни.
Пусть свобода желаний хранит твой спокойный сон.
Пусть ничто никогда не дрогнет, не забьётся и не застонет,
Не подпрыгнет к гортани стремительным резким броском.
Не рисуй свои мысли словами, слова, как всегда, пусты.
Слова лживы, просты и нечаянны изначально.
Я могла бы построить из всех своих слов мосты –
А потом чиркнуть спичкой. За секунду всех их не станет.
Будет вечер таким же прозрачным, будет так же гудеть весна,
Будет жизнь продолжаться на разных концах вселенной.
И мне будет спокойней от мысли, что не стала тебе близка
И что эти цунами сознаний нам обоим, увы, по колено.
Но останутся образы. Стол, на столе тетрадь,
Тьма густая в окне и нелепая влажность ладоней.
И на самом-то деле абсолютно не важен факт,
Позабудем друг друга мы завтра
Или будем до смерти помнить.
Пусть Господь хранит тебя, мой малыш,
В этом городе ветра и скользких крыш.
Где в любые рёбра скребётся мышь
И ворует на зиму крохи нежности,
Где любая память, что решето.
Пусть в ветра согреет тебя пальто,
От дождя укроешься под зонтом,
Под огромным небом, от дыма бежевым.
Береги себя от обид, малыш,
Ибо, если прознаю, что ты грустишь,
Прилечу к тебе, на подножье крыш,
Уронивши свои сандалии.
Так что просто избавь меня от затей.
Не чурайся людей,
Не срывайся с петель,
Верь идеям – и не проседай на мель.
Не пугайся, как я, покаяния.
, , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , ,
Все ошибки прости, все огрехи признай.
Если это путь к счастью, его выбирай.
Закрывая, - вали; открывая, – познай.
Будь честней, будь светлей и будь искренней.
Хочешь строить – построй, а сломать – так сломай.
Хочешь, - падай до ада или топай в свой рай.
Будь собой, будь другим, жить себе позволяй,
Только, Господи,
Береги себя.
В этом городе ветра и скользких крыш.
Где в любые рёбра скребётся мышь
И ворует на зиму крохи нежности,
Где любая память, что решето.
Пусть в ветра согреет тебя пальто,
От дождя укроешься под зонтом,
Под огромным небом, от дыма бежевым.
Береги себя от обид, малыш,
Ибо, если прознаю, что ты грустишь,
Прилечу к тебе, на подножье крыш,
Уронивши свои сандалии.
Так что просто избавь меня от затей.
Не чурайся людей,
Не срывайся с петель,
Верь идеям – и не проседай на мель.
Не пугайся, как я, покаяния.
, , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , ,
Все ошибки прости, все огрехи признай.
Если это путь к счастью, его выбирай.
Закрывая, - вали; открывая, – познай.
Будь честней, будь светлей и будь искренней.
Хочешь строить – построй, а сломать – так сломай.
Хочешь, - падай до ада или топай в свой рай.
Будь собой, будь другим, жить себе позволяй,
Только, Господи,
Береги себя.
Как же хочется быть хоть немного добрее, Господи!
Почему же всё в мире так не по ГОСТу свёрстано?
Почему, чтоб достать до ближайшей звезды, нам всегда не достаточно роста,
Почему мы уходим туда, где мечты, а приходим пустыми и взрослыми?
Почему для прекрасной и чистой любви нам всегда не достаточно поводов?
Почему мы бежим от себя, словно Ио, угнетённая стаей оводов?
Почему же нам в споре с самими собой, как всегда, что ни басня, то довод?
Почему мы оправдываем неприязнь тем, что выкопано и вспорото?..
Почему, замыкаясь в себе, ключи оставляем всегда на виду?
Почему мы всегда так сознательно тонем, а потом так долбим по льду?
Почему мы хотели открыть глаза, только тянется рупор ко рту?
Почему так никто и не смел рассказать – как – сминать в пустоте пустоту?
Почему, чтоб нащупать рукою плечо, надо очень царапнуть кольцом?
Почему так выходит быть воспитателем – и гораздо сложнее отцом?
Почему человеку, познавшему исповедь, так легко снова стать подлецом?
Почему мы с тобою забыли те клятвы, что казались чисты под венцом?
Я стою. Предо мною пропасть. Предо мною сомнения нить.
Я стою. Предо мной – запомнить
Или
Сохранить.
Почему же всё в мире так не по ГОСТу свёрстано?
Почему, чтоб достать до ближайшей звезды, нам всегда не достаточно роста,
Почему мы уходим туда, где мечты, а приходим пустыми и взрослыми?
Почему для прекрасной и чистой любви нам всегда не достаточно поводов?
Почему мы бежим от себя, словно Ио, угнетённая стаей оводов?
Почему же нам в споре с самими собой, как всегда, что ни басня, то довод?
Почему мы оправдываем неприязнь тем, что выкопано и вспорото?..
Почему, замыкаясь в себе, ключи оставляем всегда на виду?
Почему мы всегда так сознательно тонем, а потом так долбим по льду?
Почему мы хотели открыть глаза, только тянется рупор ко рту?
Почему так никто и не смел рассказать – как – сминать в пустоте пустоту?
Почему, чтоб нащупать рукою плечо, надо очень царапнуть кольцом?
Почему так выходит быть воспитателем – и гораздо сложнее отцом?
Почему человеку, познавшему исповедь, так легко снова стать подлецом?
Почему мы с тобою забыли те клятвы, что казались чисты под венцом?
Я стою. Предо мною пропасть. Предо мною сомнения нить.
Я стою. Предо мной – запомнить
Или
Сохранить.