И мне, слава богу, хватает экшена по самое нифигасебе.


Да, я верю, что ты ее должен драть, а еще ее должен греть и хранить от бед.


Ты молись, чтобы ей не ведать вот этой адской, пустынной, резкой,
Аж королевской - смертельной ненависти такой.


Дорогой мой, славный, такой-сякой.
Береги там ее покой.


Девочка, где этот сбой в программе, где эта грань,
Что происходит, когда сажают комнатную герань,
А вырастает дремучий лес?


и яд себе же, и антидот.


Девочка-как-все-плохо, гляди, фунт лиха, вот интересно, а он почем.


А писать надо так, как будто бы смерти нет.
Как будто бы смерть – пустой стариковский гон.


Милый Майкл, ты так светел; но безумие заразно.
Не щадит и тех немногих, что казались так мудры.


Очень страшно не дождаться той одной фанатской пули,
Рокового передоза, неисправных тормозов.


ты дешев, чтобы сойти хорошим, твои слащавости показны.


и вдруг показался мне остро, непростительно красивым - у него глаза при определенном освещении насыщенно-фисташкового оттенка, ресницы бесконечные, чернющие, и сорок тысяч разновидностей ухмылки; и еще волосы, глянцевитые, черные, непослушные, взъерошенные вечно;


Скольким еще дышать тобой, плавить бронхи,
И никому – любить тебя так, как я.


День мерить от тебя до тебя


Я-то все жду, когда ты меня отпустишь.
Я-то все жду, когда ты меня простишь»


Спать не давать – так целому городку.


А еще ты такая славная с этой челкой.
Повезет же весной какому-то
Дураку.


И когда вдруг ему казалось, что ей стало больше лет,
Что она вдруг неразговорчива за обедом,
Он умел сгрести ее всю в охапку и пожалеть,
Хоть она никогда не просила его об этом.

и когда кто-нибудь из твоих дальних маяков, мальчиков-ориентиров, легенд внутричерепного телевидения - пишет тебе что-то на манер "я тоже соскучился" или "как все-таки с тобой легко"; ты вдруг понимаешь, что стоишь уже не в очереди даже, а где-то над ней;


Почву выбили из-под ног – так учись летать.


Это кажется, что все мерзло и нежило,
Просто жизнь даже толком не началась еще.


Мы истошно живые, слышишь, смотри в табло ...
читать целиком »

И еще у них в глазах такая всегда дико дразнящая, умиленная искорка теплится - типа, утю-тю, ты ж моя деточка маленькая, - и смешанную реакцию вызывает - то ли башку в плечо уткнуть и заскулить жалобно, то ли лезть отчаянно драться, и чтобы обязательно он победил.


Никто из нас не хорош, и никто не плох.
Но цунами как я всегда застают врасплох ...
читать целиком »

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится;


Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.


Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно ...
читать целиком »

Хочется позвонить себе.
И услышать, как в глупом скетче:
- Как ты, детка? Так грустно, Боже!
- Здравствуйте, я автоответчик.
Перезвоните позже.
Куда уж позже.


Я могу ведь совсем иначе: оборки-платьица,
Мысли-фантики, губки-бантики; ближе к массам.


Погляди: моя реальность в петлях держится так хлипко –
Рухнет. Обхвачу колени, как поджатое шасси.


Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка.
Не проси об этом счастье, ради Бога, не проси.


Дышишь мерно, пишешь мирно, все пройдет, а ты боялась,
Скоро снова будет утро, птичка вон уже поет;
А внутри скулит и воет обессилевшая ярость,


Тушь подмешивает в слезы злую угольную копоть.
Если так черно снаружи – представляешь, что внутри.


Мальчик, дальше, здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ.
Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча


Прежде, чем заклеймить меня злой и слабой, -
Вспомнив уже потом, по пути домой –
Просто представь себе, каково быть бабой –
В двадцать, с таким вот мозгом, хороший мой.


Да. Те, кто был любим – ни прощай, ни здравствуй.
Тем, кто остался рядом – не до меня.


В сны эти влезь – страшней, чем под героин,


Память меня совсем ничему не учит.
Время совсем не лечит.


Вечер душен, мохито сладок, любовь навек.


Милый мальчик, ты весь впечатан в изнанку век:
Как дурачишься, куришь, спишь, как тебя постригли,
Как ты гнешь уголками ямочки, хохоча,
Как ты складываешь ладони у барных стоек.


Я вся бронзовая: и профилем, и плечом.


Дай Бог только тебе не знать никогда, о чем
Я тут думаю, засыпая.


Милый мальчик, когда мы стали такими злыми?..
Почему у нас вместо сердца пустой конвейер?..


А пока это все - so true.

Я не то чтобы много требую – сыр Дор Блю
Будет ужином; секс – любовью; а больно – съёжься.


Я не ведаю, чем закончится эта ложь вся;
Я не то чтоб уже серьезно тебя люблю –
Но мне нравится почему-то, как ты смеешься.


Я не то чтобы ставлю все – тут у нас не ралли,
Хотя зрелищности б завидовал даже Гиннесс.


Я не то чтоб себя жалею, как малолетки,
Пузырем надувая жвачку своей печали.
Но мы стали куда циничнее, чем вначале –
Чем те детки, что насыпали в ладонь таблетки
И тихонько молились: «Только бы откачали».


Я не то чтоб не сплю – да нет, всего где-то ночи с две.


Иногда так и щиплет в горле от «я люблю тебя»,
Еле слышно произносимого – в одиночестве.


И та, высокая, вдохновенна
И в волосах ее рдеет счастье.


И ты уйдешь, и совсем иной
Наступит мир, как для иностранца.
И та, высокая, будет в трансе,
И будет, что характерно, мной.


И той, высокой, прибой вспоровшей,
Уже спохватятся; хлынет сальса.
И все закончится, мой хороший.
А ты боялся


Движенья скомканы и неловки –
Я засыпаю в твоей толстовке,
И утро пахнет совсем тобой.


Любовь по принципу «разогрей сам»,
Простым сухим полуфабрикатом;


Но я вернусь. Ты тоже возвращайся,
Авось, пересечемся по пути.


Зимою не боишься смерти – с ней делаешься заодно.


Воздух пьется абсентом – крут, обжигает ноздри
И не стоит ни цента нам, молодым легендам


Я хотела как лучше, правда: надумать наших
Общих шуток, кусать капризно тебя за палец,
Улыбаться, не вылезать из твоих рубашек,
Но мы как-то разбились.
Выронились.
Распались.


Нет, не так бы, не торопливо, не на бегу бы –
Чтоб не сдохнуть потом, от боли не помешаться.


И я впитываю, вдыхаю, вбираю полностью
Все, о чем он не говорит мне.

Лечь, лопатки впечатать в дно
И закутаться в ил, древнея.
Вот тогда станет все равно.
А со временем – все равнее.


Что молчите, не отвечая мне?
И качаете головой?
Может, чая мне? от отчаянья?
С трын-травой?


Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова.
Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;
Чтобы – как же, я не хотел ничего дурного;
Чтоб рычаг, чтобы три семерки – и звон монет ...
читать целиком »

Лечь, лопатки впечатать в дно
И закутаться в ил, древнея.
Вот тогда станет все равно.
А со временем – все равнее.


Что молчите, не отвечая мне?
И качаете головой?
Может, чая мне? от отчаянья?
С трын-травой?


Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова.
Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;
Чтобы – как же, я не хотел ничего дурного;
Чтоб рычаг, чтобы три семерки – и звон монет ...
читать целиком »

- Про любовь, детка, это враки.
Счастье – просто программный сбой.


В тихой драке
С самим собой.


Ничего не жду, не думаю ни о ком.
Потихоньку учусь не плакать и высыпаться.


Сил, накопленных для борьбы,
Хватит, чтобы почистить зубы,
В стену ванной уткнувшись лбом.


Как ты думаешь, не пора ль?
Столько мучились, столько врали.
Ты, наверное, ждешь морали.
Но какая уж тут мораль.


Универсальное женское проклятие - чтоб тебе любимый позвонил сразу после маникюра в дорогом салоне, а телефон лежал на самом дне сумки!


Но фигурирует бета-каротин, Ямайка, богема и смайлы по асе - и значит, свои люди.


Что-то клинит в одной из схем.
Происходит программный сбой.
И не хочется жить ни с кем,
И в особенности с собой.


Я перестала любить людей, -
И люди стали любить меня.


Ты умело сбиваешь спесь –
Но я справлюсь, куда деваться;
Ночью хочется напиваться,
Утром хочется быть не здесь.


И не то чтоб прямо играла кровь
Или в пальцах затвердевал свинец,
Но она дугой выгибает бровь
И смеется, как сорванец.


Ведь прозрачен взор ее как коньяк
И приветлив, словно гранатомет –
Так что если что-то пойдет не так,
То она, боюсь, не поймет.


Кстати, солнце, когда мы в последний раз
Пили что-то безалкогольное?


Свобода - это когда можно не перезванивать.


Меня не любит никто - и в этом
Даже некая нарочитость.


Доктор, как хорошо, что Вы появились.
Доктор, а я волнуюсь, куда ж Вы делись.

А он где? Никто не знает; по веществу ведь
Он ветер; за гранью; без вести; вне игры.


Ведь, собственно, проходимцы тем и бесценны.
Он снится мне между часом и десятью;


Такая болезнь хоть раз, но бывает с каждым.


Ну зачем так много думать,
Если можно взять и дунуть.
Гарантирует трава
Все свободы и права.


Мы найдемся, как на концерте, -
Дело просто в моей ленце.
Я подумываю о смерти –
Смерть икает на том конце.


Все, что не убивает нас,
Делает
Нас
Большими.



В трубке грохот дороги, смех,
«Я соскучился», Бьорк, метель.
Я немного умнее тех,
С кем он делит свою постель.


Мне спокойнее, чем другим,
Кому есть уже, что терять


От Кишинева и до Сент-Луиса
Издевается шар земной:
Я ненавижу, когда целуются,
Если целуются не со мной.


Три родинки как Бермудский архипелаг.


Речь пряна и альма-матерна – по уму.


Гениям чувство кем-то-любимости –
Дорого: смерть за грамм.


Либо совесть приучишь к пятнам,
Либо будешь ходить босой.


Город, созданный для двоих,
Фарами льет огонь.
Мостовая у ног твоих –
Это моя ладонь.



Мы так устали,
Что жди беды.
Я не из стали,
А из воды.

Мне так легко с ним.
Я бы жила с ним.


Нет, просто отпуск.
Мне. От себя же.


Сюжет изрядно избит и жалок -
Мы обойдемся без реверансов:
Он любит страшных провинциалок,
И потому у меня нет шансов.



Очень спокойно, мелочью не гремя,
Выйти навстречу, пальчиками тремя
Тронув курок, поближе стрелять к межбровью;
Если и вправду это зовут любовью.


Страсть – это шаткий мост от друзей к врагам;


Ты ему дышишь в шею, едва осмелясь,
А в голове отточенным хуком в челюсть
Складываешь бесшумно к своим ногам.


Страсть – это очень технологичный дар
Чуять его за милю нутром – радар
Встроен; переговариваться без раций.


Грациозна. Умна бесстыдно.
Зеленоглаза миндалевидно.
И - фригидна.
До слез обидно.



- Рассказать ему? – Бровь насупит.
Да и делать-то будешь что потом?
- А исчезнуть? Как он поступит?
- Не умрет. Все приходит с опытом.
- А не любит? – Ну значит – stupid,
Пусть тогда пропадает пропадом.



- Уходить от него. Динамить.
Вся природа ж у них – дрянная.
- У меня к нему, знаешь, память –
Очень древняя, нутряная.


- У меня в него, знаешь, вера;
Он мне – ангелом-утешителем.


- Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
- У меня к нему, знаешь, – детство,
Детство – это неизлечимо.


Целуемся хищно
И думаем вещно;
Внутри меня лично
Ты будешь жить вечно.

Братья силятся в опечатках
Разглядеть имена зазноб –
Я влюбляюсь без отпечатков
Пальцев. Правда, с контрольным в лоб.


Я влюбляюсь всегда с поличным.
Без смягчающих обстоятельств.


Я влюбляюсь всегда с цинизмом
Многократных самоубийц.


Целоваться бесшумно, фары
Выключив. Глубиной,
Новизной наполнять удары
Сердца, - что в поцелуй длиной.


Обожаю быть частью пары.
Это радостней, чем одной.


Но в любви не как на войне,
А скорее всего как в тайной
Агентуре: предатель не
Осуждается, а случайной
Пулей потчуется во сне;
Ты рискуешь собой вдвойне.


Но придется – метнуть куском
Стали в спину. Давись песком,
Будто редкостным божоле и
Как подденут тебя носком –
Улыбайся им, тяжелея.


Память – это глагол на «ять».
Памю. Памяли. Памишь. Пами.


Наши мужчины – в сущности это ведь
Комкать рукав ладонями без перчаток
(Контур нечеток: утро из опечаток)
Льнуть, капюшонно хмуриться – и трезветь.


Через плечо смотреть на асфальт и вслед.
Плюс тебе дует. И восемнадцать лет.

Парализуя солнечным "Ну, в четверг?" -
Опытно, аккуратно, до костных тканей.
Самым необратимым из привыканий.


Выстрелами. Сиренами неотложек,
Чтобы от страха перехватило дух.


Если ты мне бог -
Значит, до конца.


Чтобы не спятили.
Чтобы не выдали.
Утром приятели -
Вечером идолы.


Твои люди звонками пилят
Тишину. Иногда и в ночь.
Ты умеешь смотреть навылет.
Я смотрю на тебя точь-в-точь.


Я останусь сидеть у двери.
Ты уедешь на саундчек.


Все логично: тем туже кольца, тем меньше пульса.


Чем в нас меньше простой надежды – тем больше пыла.
Чем нелепее все – тем больше необходимо.


И чем дальше, тем безраздельнее мы зависим,
Сами себя растаскиваем на хрящики.


Здравствуйте, Вера. Новых входящих писем
Не обнаружено в Вашем почтовом ящике.


Просто в твоем присутствии – по щелчку –
Я становлюсь глупее и ниже ростом.


Даже спасаться бегством, как от врагов
Можно – но компромиссов я не приемлю.
Время спустя при звуке твоих шагов
Я научусь проваливаться сквозь землю.


Я не умею быть с тобой наравне.
Видимо, мне навеки стоять под сценой.
Эта любовь – софитовая, извне –
Делает жизнь бессмысленной.
И бесценной.


Обычай, к сожалению, таков:
Зимой мне не везет на мужиков.
А впрочем, это вовсе не во зло.
Скорее, это им не повезло.

Да что у меня, нормально все, так, условно.
Болею уже, наверно, недели две.


Не видимся совершенно, а чувство, словно
Ношу тебя, как заложника, в голове.


Пора, мое солнце, слишком уж много разниц
Растрескалось – и Бог ведает, почему.


И новое время ломится в дом и дразнит
И хочет начаться, тычется носом в тьму.
Как будто к тебе приходит нежданный праздник,
А ты разучилась радоваться ему.


И голос чужой гудел как далекий фон,
И вот наконец нам некуда возвращаться,
И можно спокойно выключить телефон.


Давай уже откричимся, отдернем трубки,
И, воду глотая, камнем уйдем на дно.


Донельзя близко,
Лезвийно резко,
Чтоб одалиской -
За занавеску;


Как в самом деле
Просто до жути;
Боли хотели -
Так торжествуйте.


Без всяких брошенных невзначай
Линялых прощальных фраз:
Давай, хороший мой, не скучай,
Звони хоть в недельку раз.


И кашлять вместо того, чтоб плакать,
И чуять горлом проклятый пульс,
Что в такт ударным дает по шее,
Пытаясь вырваться изнутри.


И хохотать про себя от злобы,
В прихожей сидя до темноты:
Со мной отчаянно повезло бы
Кому-то, пахнущему, как ты.


Я войду к тебе без стука
С миной безразличия.
Замечательная штука
Мания величия!

Я многого не стала понимать.
Встречалась с N – он непривычно тощий.
Он говорит по телефону с тещей
И странно: эта теща мне не мать.


И осень начинается нытьем
И вообще противоречит нормам.
Но в воздухе запахло хлороформом,
А значит, долгожданным забытьем.


Не увязать в философии как таковой.
В общем, начать к этой жизни легко относиться –
Так как ее все равно не понять головой.


С таких войн, как ты, никогда не прийти назад.


Еще дальше; пока саднит, пока голос дан,
Пока прочь бегу, но до пикселей помню лица,


Уходи давай, пропадай по своим делам,
Не смотри, как меня тут складывает пополам
И из каждой треклятой поры уходит воздух.


Я хочу быть такой свободной,
Чтобы не оставлять следов.


Наблюдая, как чем-то броским
Я хочу быть немного Бродским –
Ни единого слова зря.


Сумасшествием дышит ветер –
Честно, в городе карантин:
Здесь, наверное, каждый третий –
Из Кустурицевых картин.


Я: медового цвета грудь
И сандалового – глаза.


А мужчины нужны для того, чтобы утыкаться
Им в ключичную ямку – больше ни для чего.


Никого не люблю – тех немногих только,
На которых обречена.


Жить надо без суфлеров, зато с антрактами.


Я ощущаю, как она улыбается,
Ночью, на кухне, трубку плечом зажав.


Знать, что в конце тоннеля - не свет, а звук.
Звук
Твоего
Голоса.

Счастье здесь – находит меня само
И часами бьется потом в наушниках;


Не оставят же нам биографы,
Прав на то, чтобы быть обычными.
Ни на шуточки матерщинные,
Ни на сдавленные рыдания.


В схеме сбой. Верховный Электрик, то есть,
Постоянно шлет мне большой привет:
Каждый раз, когда ты садишься в поезд,
У меня внутри вырубают свет ...
читать целиком »

- Под ногами нашими просто слякоть,
Под нею - сцена:
Каждый день - сюжет одноактной пьесы.


- Табуны лихие хрипят устало
В ее моторе.
- И любую фальшь она чует кожей.
- Бог следит за ней по сигналу
На мониторе -
Это называется искрой Божьей.


От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина –
Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена.


Подарили боль – изысканный стиль и качество.
Не стихает, сводит с ума, поется.
От нее бессовестно горько плачется.
И катастрофически много пьется.


Разрастется, волей, глядишь, надышится.
Сеточкой сосудов в глазах порвется.


От тебя немыслимо много пишется.
Жалко, что фактически не живется.


Фильмы, пальцы, а где ключи-то,
Кожа, кофе… Какая пытка…


Споры, деньги, глаза как бездны,
Утра – выходами из комы…


Все. До дна. Мы с тех пор любезны,
Нетрезвы и едва знакомы.


Можешь хмуриться большелобо
И сощуривать взгляд медузий –
Я упорно взрослела, чтобы
Не питать никаких иллюзий.


Ты неслыханнейшая сволочь.
Ты прекрасно мне подошел бы.


Злополучно, многострадально,
Изумительно и упруго –
Мы ведь скроены идеально,
Исключительно друг для друга.


Это было столь очевидно,
Что добром не могло кончаться –
Мы раскланялись безобидно.
Мы условились не встречаться.


Шутим в письмах о грозной мести,
Топим в лести и ждем ответа.
Мы так счастливы были б вместе,
Что и сами не верим в это.

Слушая смертный стон у себя в груди,
Ты мне когда-нибудь
Молча
Кивнешь.


Дни тихи, как песни к финальным титрам.
Город свеж, зелен и независим.
Телефонный провод как будто выдран.
И ни от кого не приходит писем.


Мне бы небо, а не четыре стенки.


- Ваше имя
Нигде не значится.
- Я - богиня?
- Вы неудачница.


О беде опять не предупредили.
Твердость духа - не из моих достоинств.


На моем десктопе - твой профиль.
Это значит - Бог меня
Не оставит.


...В моих снах он - тринадцатилетний мальчишка -
В прошлой жизни, наверно, он был моим сыном.


И губы – нагло-хмельными вишнями.
В такой любви, как твоя – не третьи,
Уже вторые бывают лишними.


- Взглядом снимет скальп, но умеет плакать,
И тем бесценна.


Я воздам тебе и романами, и поэмами,
Только не губи себя – уходи, пожалуйста.


- Разлюбила тебя!
- Да я понял, чего ты, хватит. Прости, что снюсь.
И молчит, выдыхая шелковый дым устало,
И уходит, как из запястья уходит пульс.


Нет, мужчины дерутся лбами да кулачищами –
А не рвут артерий ногтем у ворота.


Мы убить могли бы – да нет, не те уже.
Все-таки циничные. И свободные.


В том, как люто девушки любят девушек –
Что-то вечно чудится
Безысходное.


Я ведь вижу – я не сошла с ума еще,
Еще чую ногами твердь –
Сквозь тебя капризно, непонимающе
Хмурит бровки
Малютка
Смерть.

Примерять степенность взглядом через плечо –
А в итоге жаться, ёрзая и дерзя.


В себя жутко верится – яро так, горячо –
С резолюцией вечной: «Девочка, так нельзя».



Забывай, забывай обо мне, душа моя.
Ампутируй себе меня.


Я сама так болею – сосредоточенно
Провоцируя боль в груди.


Мне не радостно быть твоей червоточиной,
Растравившей до «пощади!».


Не богиня, чтоб жгла, упиваясь жертвами,
И не хищница, чтоб сожгла.


Изживай, избывай же меня, бессмертный мой –
Так, как я тебя
Изжила.


Но если ты вдруг полюбишь ее – умри.
Она тебе точно этого не простит.


Купает ресницы в теплой московской мгле –
И город теряет сон от ее ресниц.


Пускает тугие корни в твоей груди,
Пока за окном тихонько вскипает ртуть.


Не трогай, если не хочешь ее спугнуть.
Иди – пусть она смеется в свой телефон.


Тебя встретит утро, желтое, как лимон –
Икарами, улетающими на юг.



Надо было поостеречься.
Надо было предвидеть сбой.
Просто Отче хотел развлечься
И проверить меня тобой.


Что же, бинго. Мне правда плохо.
Он опять обыграл меня.


Я зайду к тебе выпить кофе.
И умру
У твоих
Подошв.



Мне бы только хотелось, чтобы
(Я банальность скажу, прости)
Солнце самой высокой пробы
Озаряло твои пути.


Мне бы вот разрешили только
Теплым ветром, из-за угла,
Целовать тебя нежно в челку
Цвета воронова крыла.


Мне бы только не ляпнуть в шутку -
Удержаться и промолчать,
Не сказав никому, как жутко
И смешно по тебе скучать.

Отрыдано, оттанцовано,
Отпето, перелицовано,
Отписано - зарубцовано
И заперто - на потом.


Снова снилось его лицо.
Символ адова круга нового –
Утро. Дьявола колесо.


Отчитаться. Удостовериться –
Да, действительно,
Ты жива.


Я больная. Я прокаженная.
Мой диагноз – уже пароль:
«Безнадежная? Зараженная?
Не дотрагиваться – Люболь.»


Солнце в тесной палате бесится
И Голгофою на полу –
Крест окна. Я четыре месяца
Свою смерть по утрам стелю
Вместо коврика прикроватного.


День как крик. И зубцами гнутыми –
Лихорадочность забытья.
День как дыба: на ней распнуты мы –
Моя память – и рядом я.


Хрип,
Стон, –
Он.
Он.


Упаковкой успокоительного:
После вечера
Будет ночь.


Так бесполезно – хвалы возносить,
Мрамор объяв твоего пьедестала…
Отче, я правда ужасно устала.
Мне тебя не о чем даже просить.


Отче! А если. Ты. Не существуешь… –
Значит, я правда осталась одна.

И когда кто-то из них появляется - да катись оно все к черту, кому оно сдалось, когда я... когда мы...


“Вали в монастырь, бэйба” - хихикает твой собственный бог, чеканя ковбойские шаги у тебя в душе. И ты жалеешь, что не можешь запустить в него тапком, не раскроив себе грудной клетки.


Как будто тебе все время показывают кадры новых сногсшибательных фильмов с тобой в главной роли - но в первые десять минут тебя выгоняют из зала, и ты никогда не узнаешь, чем все могло бы закончиться.


Что-то, видать, во мне.
Чего-то, видать, не хватает - или слишком много дано.
И ты даже не удивляешься больше, когда они правда уходят - и отрешенно так, кивая - да, я так и знала.
И опять не ошиблась.


В шею выдохнуть визави:
- Не губите! Так ставят клейма
Как Вы шутите о любви!


Как в немых черно-белых фильмах -
На изломе ресниц и рук,
Быть влюбленной - любовью сильных:
Ясновидцев - и их подруг;


- Сударь... Можно мне быть влюбленной,
Как сто бешеных лет назад?..


Я буду биться и побеждать,
Вытравливая из мягких тканей
Свою плебейскую слабость ждать,
Свою постыдную трусость плакать.


Я буду миловать - вплавив в слякоть,
Или расстреливать - если зла.


И вот тогда уже будет поздно,
Разулыбавшись, как в объектив,
Поцеловать меня, как в награду, -
Внезапно радостно снизойдя
Составить жизни моей отраду, -
Немного выгоды в том найдя...


От скуки. Разнообразья ради.
Я терпелива, но не глупа.


Мой милый, больше не будет дрожи
В бесстрастном воске моей руки.


Я даже местью не удостою
Твоей надменности никогда.


И такой большой, кажется, сложный механизм жизни - вот моя учеба, в ней столько всего страшно интересного, за день не расскажешь; вот моя работа - ее все больше, я расту, совершенствуюсь, умею то, чему еще месяц назад училась с нуля, участвую в больших и настоящих проектах, ; вот мои друзья, и все они гениальны, честное слово; вот...

Строки стынут кроподтеками
На губах, что огнем иссушены.
Люди, пряча глаза за стеклами,
Напряженно меня не слушают.


Они смотрят, слегка злорадствуя,
По-отцовски кривясь ухмылками:
"Подрасти сперва, моя страстная,
Чай, и мы были шибко пылкими!"


Я лгу тебе, драгоценный.
Пора перестать мне верить.


Все стихнет, когда ты выйдешь,
Все смолкнет - как бы случайно.



Я лгу тебе, мое счастье,
Пытаясь спасти от боли,
От горечи... Тяжесть пауз.


- Эй, ветер! Куда несешься?...
Но ты уже не спасешься...


- Влюблена в него? - Нет. Но целый
Космос спит у него во взгляде.


- Он не любит тебя. - И это
Только к лучшему, моя фея.



- Слушай, но ведь тебе же
Больно! - Этим и выживаю.


Губы плавя в такой ухмылке,
Что на зависть и королю,
Он наколет на кончик вилки
Мое трепетное "люблю".



Они все равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом все равно уйдут.


И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны - ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.


И плакать перестанешь - а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: “Надо ему показать.”


А если не захотят уйти сами - ты от них уйдешь. Чтобы не длить ощущение страха. Чтобы не копить воспоминаний, от которых перестанешь спать, когда они уйдут. Ведь самое страшное - это помнить хорошее: оно прошло, и никогда не вернется.

Я знаю, что будет - сценарий твержу наизусть.
Я помню эмоции всех своих прожитых жизней.


И мир рассмеется и бликами будет лучиться,
И ты будешь дерзок, и я тебе это прощу.


Тебя не терзала - сама же себя наказала.
Исчезла. Ушла. Обрела долгожданный покой.


Но ты был мне подлинно дорог - беспечен, порочен,
Испорчен, утрачен - но истинно мною любим.


Пустынно в хранилище страхов и снов моих. Там
Душа моя копит веками свои ощущенья.
Там есть одно - как боялась его возвращенья! -
Как будто бы осень идет за тобой по пятам...


Пусто.
Ни противостоянья,
Ни истерик,
Ни кастаньет.
Было, билось -
И больше нет.


Скучно. Мрачно. Без приключений.
Ни печали, ни палачей.
Случай. Встреча морских течений.
Помолчали - и стал ничей.


Жутко женско и односложно:
Был так нужен,
А стал
Чужой.


Слушать, не поднимая взгляда.
В голове - грозный вой сирен.
Зарекалась же - все. Не надо.
Пусть все будет без перемен.


Ждать. Смеяться. Слегка лукавить.
(Что я, черт подери, творю?..)


На запястьях же - в унисон -
Бой часов отмеряет осень,
Что похожа на давний сон...

Я не чувствую боли.
Я играю лишь главные роли -
Пусть они не всегда велики,
Но зато в них всегда больше соли,
Больше желчи в них или тоски,
Прямоты или истинной воли.


Ты же хочешь заставить меня
Стать одним из твоих эпизодов.
Кадром фильма. Мгновением дня.


Только я не из тех, что сидят по углам
В ожидании тщетном великого часа.


Я не этой породы. В моих волосах
Беспокойный и свежий, безумствует ветер,
Ты узнаешь мой голос в других голосах -
Он свободен и дерзок, он звучен и светел,
У меня в жилах пламя течет, а не кровь,
Закипая в зрачках обжигающим соком.


Ты мне нравишься, Мастер: с тобой хоть на край,
Эта пьеса - судьба твоя; что ж, выбирай -
Если хочешь, я буду твоей Маргаритой...


В моих клетках разлита бессилия злая отрава.


Я больна. Мое сердце страшнее ночного кошмара.


Эй, мальчишка с глазами синее небесной лазури!
Ты, конечно, безбожник, и нужно задать тебе перцу,
Но в тебе кипит жизнь и поет настоящая буря...


Я верила в солнце, гулявшее по небу гордо,
Но город пронизан дыханьем сурового норда,
И, кажется, осень крадется за мной по пятам.

Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт.
Выброшено. Развеяно у обочин.
Взгляд отрешен или попросту обесточен.


Все эпилоги - ложь. Все дороги - прах.


Я отдала долги. Я открыла карты.
И потому меня больше никто не ждет.


Да, дерзость солнца бьет из наших глаз.
Мы избраны. В нас закипают соки.
Мы молоды, сильны и ... одиноки.


И, поправляя свой алмазный нимб,
Богини улыбаются лукаво...
Когда-нибудь и нас настигнет слава.
Когда-нибудь мы покорим Олимп.


Только ты предназначен,
Небом завещан мне.


Ты на роду написан,
Высечен на роду,
(Чую ведь - на беду!)
Ласковоокой смертью.


Гордые оба - знаю.
Вместе - как на войне.
Только - усмешка злая -
Выбора просто нет.


С новыми - не забыться,
Новых - не полюбить.
Мне без тебя не сбыться.
Мне без тебя не быть.


Сколько ни будь с другими
Да ни дразни судьбу -
Вот оно - твое имя,
Словно клеймо на лбу.

Две скрещенные шпаги
На фамильном гербе -
Тебе.


Никогда не боялась боли -
Только лжи.


Никому не желала смерти.
Лишь себе.


Я прошу у небес так мало...
Да, тебя.


Я.
Ниспадающая.
Ничья.
Беспрекословная.
Вздорная.
Волосы в три ручья.
Он - гримаска девчоночья -
Беспокойство. Недоуменье.


Я - открытая всем ветрам,
Раскаленная до озноба.


В общем - в тысячу первый раз,
Лоб сжимая разгорячённо,
Быть веселой - чуть напоказ.


Только горсточка сожалений. -
Все закончилось. Свет погас.


Я.
Все та же.
И даже
Ночь
Мне тихонько целует веки.


Я порой задохнусь иным,
Что лучист, вознесён, несносен...


Без слов.
Без плоти.
Муза.
Дух.
Ветер,
Пойманный
На излёте.

Пока же плечи мне укутывает ночь.


А хочется, напротив, хмеля слов
И поцелуев, жгущих все мосты.


Обезболивающее превращает в овощ,
Сам живой вроде бы, а мозг из тебя весь вытек.


Все корежит тебя, пульсирует, муку длит,
Будто это душа, или карма твоя плохая
Или черт знает что еще внутри у тебя болит.


Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом.


Но умру, если у меня тебя отберут.


А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит.


Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам.


Ты пришел мне сказать: умрешь, но пока дыши,
Только не пиши мне, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души.