Мы хуже девочек- малолеток…
Запои дольше, длиннее ночи.
Мы больше курим и пьем таблеток.
Мы не теряемся между строчек.

Да, мы бесслезней, бескровней, суше…
Скупей в желаньях, в объятьях строже.
…И наши вены гораздо глубже,
А кожа в тысячи раз дороже.

От этих девочек в нас осталась
Бездомность солнца, безбрежность моря;
К больным и нищим немая жалость
И слабый привкус былого горя…


© Copyright: Зое Марин, 2015
Свидетельство о публикации №115112508182

Эти девочки, мама, ныряют с отвесов в осень,
Представляя, как волосы развиваются на ветру…
А мне кажется, мы с тобою пол жизни носим
Между третьим и пятым слева - одну беду.

Эти девочки, мама, сбивают костяшки пальцев,
Чтобы всем вокруг доказать свою правоту…
Ну, а мы оказались среди скитальцев,
Нам молчание более по нутру.

Мы давно перешли на песчаный берег,
Собираем рАкушки по утру…
Саму осень, в какой то мере,
Стеблем горьким зажав во рту.


© Copyright: Зое Марин, 2015

Мам, у них тоньше брови и кожа - шелком.
Ядовитый окрас, по ушному хрящу метал.

В каждой мальчик-предатель застыл осколком.
Точно замер, зарубцевался. Но не отпал.

Поясницы в тату и кружеве, ногти- спицы.
Разноцветные пряди, узорчато сбрит висок.

Им со всеми подряд одинаково плохо спится.
Точно уголь застрял меж ребер, и ноет бок.

Мам, их речь, что напев проклятья, каркас, основа…
Как «баюльные песни» в голод и страшный мор.

Потому никогда они зря не проронят слова…
А считают до трех, не желая стрелять в упор.

Я ломаю таких, не смейся… Не смотри на мой шарм и грим…
Пока я позволяю – грейся, болью, что у меня внутри,
Пока я позволяю – слушай мои рифмы и сердца стук.
Ведь назвать меня после лучшей не позволит жестокость мук.

Пусть декабрь разорвет на части твою нежность на стыке клятв…
Никогда не искала власти. Только Бог на груди распят…
Никогда не желала встречи, но порок у меня в крови…
Когда жертвовать станет нечем, приходи, мы поговорим.

/Раз пришел - не боюсь оскала, не пугаюсь смертельных стрел…
Ты кого-то хоть раз желала? Тогда знаешь, как я хотел
Прикоснуться ладонью к коже, успокоить иль усмирить.
Знаю, это не всякий сможет, но к чему не рискуя жить?

Ты не первая…Я не первый, кто играет с судьбой, пари?
У тебя не осталось веры… Вот об этом и говори
Мне, другое не стану слушать… Твое прошлое - лишь труха…
А что боль заклеймила душу, это знаю наверняка/

Разглядел ее глубже шкуры? Или снова удачный шаг?
Узко мыслишь, мол, бабы- дуры, но на деле же все не так!
Ты увидел, но понял мало. Ты услышал, но не узнал…
То, чего тебе не хватало – только прихоть, не пьедестал

Ожидает пробивших стены… Отступи, пока счет в ничью…
Мне не нужно отцовской веры, я обязана декабрю
Целой жизнью, ее не хватит искупить все мои грехи.
Я не знаю, кто выше платит за молчание и стихи…

/За других говорить не стану… Декабрю отплатил сполна.
Если я исцеляю рану, ты приходишь ко мне одна
Без своей преисподней, сколько можно жить с ней почти без сил!
А ломают других лишь только те, кто сам еще не любил.

По тебе о таком не скажешь… Ты по сути еще дитя!
Если выстрелишь- то промажешь. Или вновь попадешь в себя.
Обещать ничего не смею, клясться именем не в чести…
Я стихи писать не умею, постарайся меня спасти/

И тогда она закрывает двери. Ложится спать. Оставляет гореть светильник - не терпит тьмы. Хорошо, что почти пол года не нужно ждать никому никого. И не брать взаймы
Клятв, стихов, пожеланий… Не строить плот обоюдных надежд, упрощенных мечт.
Хорошо, что закончится скоро год намазоленных глаз и постылых встреч.

...И тогда она открывает окна и гасит свет. Варит кофе, включает музыку… Где ключи?!
Хорошо, что никто не просит ее совет, и никто не в праве ее учить,
как вести себя в людях, какой подавать салат; говорить, до чего бессовестен ее смех…
Хорошо, что скоро родится брат, он заранее станет дороже всех.

...И тогда она едет к вокзалу, берет билет:
- До конечной, пожалуйста, паспорт, а вот оброк…
Хорошо, но тут отвечают - билетов нет… Кажется, увеличил нарочно срок Тот, кто свыше следил с усмешкою за борьбой, кто сводил до нуля все силы, давил рычаг.
Хорошо, если ей не справиться с тишиной, и она впервые начнет кричать…
И тогда она возвращается… Настежь дверь… Откопает стержень, найдет тетрадь.
Тяжелее азбуки: « Верь мне, верь… Я же сильная - это Ты должен знать!
Хорошо все, правильно… ХОРОШО». Выбивает пробки, а свечек нет:
-Ладно, пусть будет плохо. Мне не смешно… Прекращай глумиться, и делай свет!


© Copyright: Зое Марин, 2014
Свидетельство о публикации №114051110232

Пока рана горячая не болит, пока сердце разбитое верит в сны,
Есть у прошлого сила и есть магнит в наступающем цвете большой весны.
Пока слезы стекают с глаз как вода и слова сочетаясь дают стихи,
Есть возможность поехать по городам, есть надежда коснуться рукой руки.
Так проходят не мало и лет, и зим… забываются лица и имена…
Пока свет не погаснет - спокойно спим, пока веки закрыты не видно дна.
А потом просыпаешься - в горле ком… не хватает иль воздуха, иль руки…
И окажется дом твой - уже не дом, а стихи - что угодно, но не стихи…

Вместо веры под сердцем застынет страх, не останется слез, чтоб разбавить соль…
Так остывший костер предвещает прах, а остывшая рана приносит боль.


© Copyright: Зое Марин, 2014
Свидетельство о публикации №114032911793

Мама, ну что ж, мне уже за двадцать… Еще пишу… - обжигаю глину,
Чтобы каждая девочка в восемнадцать
знала, как часто стреляют в спину
Те, кто вчера целовал запястья, клялся распятьем и группой крови,
Те, кто сквозь тернии вел до счастья, - после заставив скулить от боли.

Еще пишу...- это плохо, мама?.. Я не хочу для себя иного…
Если бы ты мне тогда сказала, как убивает и лечит слово,
Как осторожность необходима каждой, кто в ласке откроет плечи…
Если б ты знала, как я любила, то поняла б, оправдаться нечем,

Кроме стихов, что идут от сердца, тесно вплетаясь в лихие ночи…
Мне никуда от себя не деться, не разорвать свою память в клочья…
Бог ничего не дает сверх меры…
Примешь когда-нибудь мои мысли?
Каждую точку - как символ веры, каждую рифму - как пропись жизни.

Завтра другим будет чуть за двадцать... Все перепробуют: воск и глину…
Я лишь хотела, чтоб в восемнадцать девочкам реже стреляли в спину.


© Copyright: Зое Марин, 2014
Свидетельство о публикации №114010204350

Я ведь знаю тебя иною… Сколько лет промолчали врозь…
Бог измерил меня тобою, пропустив под ребро насквозь.
Декабрем рождена на страсти… Нет ни домыслов, ни причин…
Оттого не приемлешь власти над собой никаких мужчин.

Кто задумал тебя, не вспомнит, сколько жизни вдохнул в уста…
Только север надеждой кормит, не срывая с груди креста.
Твоя правда, на этом свете нет ни логики, ни границ…
Будет ночь. И она не выдаст ни одной из своих блудниц…

Ты не создана для забавы, сердце есть, но оно не в счет.
Знаю, что не боишься кары, знаю, веришь, что повезет…
Разольется по жилам холод, - победитель всегда один.
Тебе нужен промерзший город, чтобы вышибло клином клин.

Мы не долго под этим небом/ Столько лет промолчали врозь…
Ты гналась за свободой/хлебом, но внутри что-то не срослось.
Так бывает. Бывает с каждым. Не хватает порой тепла…
Бог придумал тебя однажды, сотворив с моего ребра…

И я вспомню тебя однажды… Как не склеилось, не срослось…
На земле не сойдемся дважды, так уж издревле повелось.
И винить не кого не нужно, для тебя нет ни слов, ни сил…
Благодатью была та дружба, о которой ты не просил.
Нас манила одна дорога, что стелилась коврами трав…
До тебя я не знала Бога, до тебя не кляла устав,
Что придуман был кем-то выше нашей паперти у ручья…
Если ты меня вдруг услышишь, знай, что я до сих пор ничья…

Это солнце совсем не греет. Оно только палит ресницы.
Бог задумал меня сильнее, чем живущих за морем принцев.
Он мне душу вдохнул под зиму, окрестив ей, - куда бы деться…
Оттого каждый выстрел в спину никогда не тревожит сердце…

Оттого каждый май опалой возвращается в муках горьких.
Бог воссоздал меня забавой, - я, шутя, поломала стольких…
Ты зовешь за собой на крыши, стать причастной к загадкам ночи, -
Я тебе расскажу, как выжить, если после ты сам захочешь.

Я тебя посвящу в истоки первозданной холодной сути,
Разглядишь ли во мне пороки, за которые всякий судит.
Что почувствуешь в бездне взгляда, что запомнишь, касаясь кожи?
Тебе слишком важна награда, или знаешь, что есть дороже?

Если ты не боишься слова, сопряженного с острым краем.
Я пойти за тобой готова, в землю ту, что прозвали раем.
Так, отдав свой промерзлый север другим жрицам шальной свободы,
Я вдохну и июнь, и клевер, не нарушив покой природы.

Я за чудо приму те дали, о которых не знала с детства.
Бог задумал меня из стали, но нарочно оставил сердце…

Твое солнце лучами греет. Хотя все-таки жжет ресницы…
Бог задумал меня сильнее, но с пометкой «могла б влюбиться»…

Мне твоих не хватает писем… Их так мало, безбожно мало…
Убирается цветом лисьим город, где нас с тобой связало
Расстоянием между клавиш, отношением дня и ночи…
/_Ты к зиме повзрослее станешь…
_А ты взрослую больше хочешь?/

Ты словами тревожишь сердце, по слогам отнимаешь душу…
От себя никуда не деться – через рифмы сочит наружу
Радость общности/ сопричастность к тленно-рыжему в солнце краю…
/_Километрами меришь разность…
_Хуже этого я не знаю…/

Может, встретимся, в час, как только осень медью заменит злато…
Я ждала тебя, знаешь, сколько, так ждала тебя, как когда-то
Еще в детстве, зимы и снега, чтоб достали с подсобки лыжи…
/_Твоего не хватает смеха…
_Ты, мне кажется, возле дышишь…/

Твоя девочка выдохлась… Осень ей как наркоз,
Паутинками бабьего лета сплетает сети.
Завивается в пряди пшеничных густых волос,
Возрождает улыбку, которой одни лишь дети

Провожают восторженно серые клинья птиц,
Да встречают рассветные сумерки в стоге сена.
Для нее эта осень ложится на землю ниц/
И встает, заслоняя от связи листвы и тлена.

Жаль, что нет панацеи от ломкости первых грез…
Твоя девочка справится! Слышишь удары сердца?
-Это осень в разгаре…
Я думаю ей всерьез,
Не хватало ни сил, а созвездий и дыма детства.

По этим женщинам плачет осень, они ни феи, они ни сказка…
Давно за двадцать/ почти что восемь. Остыли чувства, осталась ласка

К голодным кошкам, замерзшим птицам, сиротским взглядам и старой речи.
Они умеют терпеть/молиться, но покаяние их не лечит.

По этим женщинам судят зимы. Столетья мрака/ расцвет эпохи …
Им быть как стебель невыносимо, ну а как сталь и подавно плохо.

Они не знают, что будет завтра. Не ждут как чуда прихода утра,
И если голой бывает правда, их совесть чИста, а сердце мудро.

По этим женщинам делят весны. Связуют почву с цветеньем вишни.
Что значит «рано», когда то «поздно» для их природы по сути лишне.

Им не семнадцать, но в чем здесь горе... Так пролетели, и пять, и восемь.
Сейчас бы лето, танцпол да море.
…А слезы - это всего лишь осень.

Простите, что давно не была здесь)))



Я скажу ему полушепотом: «Обними меня, приласкай»…

Ночь просыплется в руки золотом, под ключицы забьется май.
Заскользит по порогам вечности отблеск пропасти серых глаз,
Чтобы жить в нем, по сколько нежности выдыхать из груди за час?
«Чтобы жить в нем»…молитвой/музыкой, переплетом домашних книг,
И стать ближе, чем просто узнанной, миллиметрами губ сухих.
Я взгляну на него нечаянно: «Отзовись теплотой внутри»,
Может быть наши души спаяны, крепче букв, что легли в стихи.

Я прижмусь к нему с легким возгласом: «Поцелуй, как целует дождь»,

По плечам рассыпая волосы, не сдержать даже пальцев дрожь.
Раскрыть бездну, не зная имени, очертить только первый слог…
Положив непорочность лилии благодатью мирской у ног.
Ночь в ладонях крошится/стелется простынями рассветных грез,
Под лучами косыми светится, прорезает нутро насквозь.
Я уткнусь ему в грудь доверчиво, охмелевшим очнется май…

Он ответит мне: «Что ты, девочка! Обними тебя, приласкай…»

Мы с тобою напрасно встретились. Не стучит напряженно пульс.
Мои мальчики все оперились, знают жизнь вокруг наизусть.
Мои мальчики много видели: Херсонес, Назарет и Рим,
Я спасала их там от гибели своим Богом и силой рифм.

Они стоят не в шутку дорого. Каждый – пядь от моей души.
Их запястья пропахли порохом. А морщины рубцами лжи.
По тебе ж благодатью/ нежностью не хлестнет возрожденный ад,
Я клянусь своим миром с дерзостью, не открою тяжелых врат.

Не впущу ни весной, ни осенью…Ни под сон, ни под крик борьбы,
Мои мальчики, знаешь, с проседью…А тебе не нужны следы
Поражений/ побед непризнанных… Твою грудь обдаст паром жар -
Красный жемчуг мучений избранных, с нитью страсти...Чего ты ждал?..

Уходи, пока сила близости не пробила свинцом насквозь,
Я с другими успела вырасти, и других мне любить пришлось.
От тех мальчиков только следствие/только отблеск в сетчатке глаз,
Я закончилась…Бездна/ бедствие в складках губ и концовке фраз.

Естеством земным не окрещена…. Девять жизней сошлись в одной.
Не умею рыдать, как женщина/ падать в ноги живой рабой.
Знаешь, нет ни земли, ни воздуха… Учащенно не бьется пульс,
Я чужими руками создана, и за них до сих пор молюсь…

Мы могли никогда не встретится: ни вокзалов, ни адресов…
Здесь земля, как и прежде, вертится, междометьями наших снов!
Здесь как прежде апрель под окнами ударяет на ямб в капель,
И летят журавли голодными, и синицы бьют грудью в дверь.

Ничего, что мы стали черствыми… Столько лет у не тех дорог,
Я себя измеряла верстами… Что бы после понять ты мог:
Дорожила тобой, как именем, как дыханьем, рождавшим звук,
На предплечьях моих по линиям выжжен след твоих горьких губ.

Здесь как прежде…Мостами/ дамбами отграничен от прочих крах,
Мы могли никогда…Но/Надо ли…Было делать тот первый шаг,
Мы могли никогда…Но вовремя, на двоих стал одним асфальт,
И такого тебя я помнила, девять жизней прошедших в ряд.

Быть с рожденья тебе обещанной… Богом/ небом твоих отцов,
Просто смертной/ твоею женщиной… Но священной, как хлеб
и кровь.

Когда от усталости жжет в глазах, и нутрь заполняет гарь,
Ты к Богу взываешь в своих стихах, ты глушишь вином январь.
Когда на столе раскрошивши хлеб, ладонь подведешь к виску:
Подумаешь: «Как он там, с кем и где?.. Что я без него могу?»


Обычное утро: мороз и мгла…Не спится, не пьется в хлам…
Здесь что-то сгорело свечой дотла… А что-то лишь в пополам…
То боль, словно маятник, бьется в грудь, то птица в сетях ловца,
И трещина в сердце - «его вернуть» - повергнет сильней свинца…
Ну, это на память… от прошлых зим, как музыка медных труб,
Холодными пальцами трешь виски, по следу предавших губ…

И живо ли то, чего вовсе нет…Ты, Господи, дай хоть знак!
Она проклинает январь за снег, за слякоть и просто так…

Пап, я не жалуюсь, мама будет переживать,
Для нее если мне не пять, ну так точно шесть,
Ей со временем будет можно все рассказать,
Даже больше того, что есть.

Там за окнами, пап, свирепеет под градом март,
У меня все нормально, но дыбором встает шерсть,
Когда в гости три раза за ночь стучится ад,
И насквозь прободает честь.

«Мое прошлое» снова на рельсах разметит старт,
Так что врятли помогут молитвы, кавычки, лесть…
Пусть гордится собою, пусть будет бескрайне рад,
Тем, что я только нА треть здесь.

Пап, не спрашивай больше… Устала взаправду лгать,
Меня травит весна, обжигая всю изнутри.
Отключись, если мама возле, вдруг я начну рыдать:
«Забери меня, папочка, забери…»

Март окончательно выбьет тебя из сил...
Горя февральского не опустела чаша.
Вспомнишь, как в детстве ты папу всегда просил:
"Подберем ту собаку, ну, пожалуйста... пусть она будет наша".

Я хочу извиниться, за все, что болит внутри,
У тебя между ребер, к душе пробираясь, плачет…
Если б только ты знал, сколько в этом «прошу, прости»
Сострадания, близости... Может ли быть иначе?

Мне б держать тебя за руки, быть с тобой там и здесь…
Когда сердцу от тленности жизни вдруг станет страшно.
Ты прости, что не знаешь о том, что я где-то есть,
…И молюсь за тебя каждым выдохом, вдохом каждым.

Скажи мне, Боже,
А если все же,
Мы встретимся через век?
Не будет дрожи?
На что похожим
В ладони застынет снег?

Душа как птица,
Не ошибиться –
Заранее пряча страх.
О чем молиться,
Когда он снится/
Когда до него лишь шаг.


Скажи, мне Боже,
А если все же,
Я не отведу свой взгляд…
За тем, что может,
Всего дороже
Оставшийся в венах яд.

/Настроение на нуле/

Не копай глубоко. Будет больно на каждом вдохе.
Март осколками солнца вонзается под ребро…
Я сегодня другая?! Быть может, мне просто плохо,
Так же просто, как и легко.

Не надейся понять. Здесь все принципы пали прахом,
А традиции женщины списаны со счетов...
Я ломала свой мир, каждым первым/последним шагом,
Каждым днем без твоих стихов.

Не пытайся стать ближе - ангстремы, аршины, ярды,
Километры дорог не по той стороне луны...
Сейчас в марте дороже открытки, ошибки, взгляды,
И дешевле в два раза сны.

У меня, мной нагаданный, мало осталось сил…
Еще меньше осталось рифм для стихов и песен,
-Ты прощаешь меня?.. уже март, да и Бог простил!
- Ты прощаешь?!
Отцовский трон, от грехов моих прошлых тесен…

Ну, скажи не тая, ты боялся когда-нибудь?
Нет, ни смерти,
А жизни в кострах вековых гонений?
-Я прощаю тебя?!
Запах крови смешает ртуть…
Всю меня раскромсав, не нашел поперек спасенья?

Раскаленные угли…Сегодня иль завтра - крах
венценосного принца, пусть идолов свергнет челядь,
-Ты другим же прощала: предательство, трусость,
страх…
- Синяки на душе моей/ Промах мой - людям верить…

То, что было в истоках - сотрется как женский стыд,
Что останется после - пускай разберут потомки!
Мне когда-то хотелось забиться, реветь навзрыд,
…И держать на руках не родившегося ребенка.

Сколько б ты дал за право быть рядом ночь?
Удержав за запястья, исследовать тайны линий,
Быть огнем, мотыльком, ароматом восточных лилий,
В одном шаге от края…быть верным, безумным, сильным,
Что бы мне захотелось остаться, как мать/ как дочь.

Растеряв в простынях красный жемчуг былых побед,
Я б сдалась, неповинная в каждом последнем вдохе,
Ты бы мне рассказал о далеком забытом Боге,
И вдыхая тебя, усмехнусь, я ж не верю вроде…
Ни в мужчин, ни в Всевышнего… С детства, так много лет.

Сколько б я отдала, за мгновения, что ты здесь…
Восхищаешься взглядом, не шкурой степной волчицы,
Согревая ладони, вдруг спросишь: «Чего не спится?»
Мне б сейчас промолчать и уткнуться тебе в ключицы,

-Извини, я не думала, что… Что ты правда есть.

Те, кто сильнее возьмут гран-при. Те, кто находчивей будут в первых,
Что-то сожмется, вон там, внутри… Что-то, сотрет тонкий почерк стервы.

Быстрым разрядом ударит в кровь ток одиночества…Мерить в герцах?
Именно это сквозная боль? Значит, вот так разрывают сердце?

Сколько прокуренных зим и лет…Сколько в ногах пресмыкалось принцев!
Где превращенное в хохот «нет»? Где «мне с другими не хуже спится »?

Ссыпалась краска слоями с стен. Воздух наполнился едким дымом.
Вспомнишь полоски вдоль детских вен? Вспомнишь когда и по чем любила?

Сплавом металлов застынет взгляд... Вот он, нежданный, забытый, близкий…
Вот он, вдоль принципов, шаг и мат…Голос надрывный, уставший, низкий…

Будет ли стоном последний крик? Дрожью, палящей твои ключицы?..-
Сердце, распятое, там, внутри… Резко опущенные ресницы…

Да, так бывает - крошится хлеб, прикосновеньями нежных пальцев.
Что ж, удалите ее из стерв - он обещает на чай остаться.

Ты ни о чем не хотел спросить? Девочка выросла. Девочке двадцать.
Как это, снова учиться смеяться? Как это, заново пробовать жить?
Что ты добавишь к своим тридцати? Голос, уставший в прокуренных залах?
Знаешь, я столько тебя представляла, так что теперь не боюсь подойти.

Странный ты, нежный. Чего тебе надо? Горе мое не окутало плеч…
-Пообещай, не искать больше встреч. Ты будешь счастлива.
Я буду рада…

Сколько всего не пришлось мне узнать: ласку и негу в волнующем взоре,
Мы друг без друга не поровну стоим…
-Я буду помнить!
Я буду скучать!

Что мне отнять у своих двадцати? Чувства и верность в израненном сердце?
Чем, одинокая, я буду греться, если потом не сойдутся пути?
Пообещай же мне море и высь! Что бы остаться, отдай все тревоги,
Пусть отрекутся и люди, и боги…Пообещай мне еще одну жизнь…

Странно…Он где -то тоже живет и дышит,
Мало спит, часто курит и пьет боржоми,
Опоздав на минуту, бросает:
«Sorry»,
Любит Альпы.... И с детства забросил лыжи.

Вечерами он смотрит футбол и «Время»,
Отключает мобильный и варит кофе,
Рассуждая о счастье, он скажет:
«Вроде»,
Рассуждая о Боге: «Да нет, не верю».

Он пройдет босиком небоскребов крыши,
В своих снах, лишь бы звезды достать однажды:
«Покорить бы Монблан…
А, хотя, не важно…
Интересно, она где-то тоже дышит?»

С любовью, мама... Пишу и слезы втираю в мех,
Я стала взрослой. Я стала нежной, как первый снег.

Я стала взрослой. Мне девятнадцать. Ладони взмах.
Ты, верно, помнишь, каким бывает наш первый шаг?!

Обнять захочешь. Нет, мне не страшно... и не до сна.
Я где-то та же, но стала старше как с года два.

Я верю в Бога, еще в приметы и в важность звезд,
Роняя рифму, вскрываю душу…Ну а всерьез…

Я мама плачу, мне снова восемь/мне снова пять.
Ты объясняешь, а я пытаюсь… тебя понять.

Ты уверяешь, что места хватит - на то земля,
Что у меня жизнь и у него жизнь теперь своя.

Но только мама, скажи на милость, куда бежать,
Когда однажды придет и спросит: « Легко дышать?»

-Моя родная, какая встреча… О ком молилась? И как жила?
-Здорово, сударь, похвастать нечем: молилась черту да ром пила...

-Моя голубка, я долго плавал, попутный ветер набил карман.
-Охотно верю, на то и дама, но мне не нужно монет и стран…

-Да что с тобою, рабыня страсти, в ногах твоих я, как видишь, лег.
-Месье, вам в море так мало власти? Вам поклоняется старый Бог…

-Царевна улиц, душа подмосток, неужто хворост в костре подгнил?
-О сир, спасаюсь, пока не поздно, но вы не Папа, а тот простил…

-Лесная нимфа, я буду добрым. Откроешь ночью цветные сны?
-Мне под матросом лежать удобно, а под сатиром и нет нужды…

-Простая шлюха в дырявом платье, оставь свой острый, как нож, язык!
-А вы с коленей, король, привстаньте, тогда и смените стон на крик…

Некогда тратить шальные деньги на пачку винстона иль гламура,
Девочке вроде как два по девять… Девочка вроде уже не дура.

Запах душицы и легкой мяты…Бабушка в чай добавляет травы.
Пушкин и Байрон за полкой смяты. Нет уж, спасибо, другие нравы.

Некогда мазать слоями краски… Чуть бы поспать, да уйдет автобус.
Девочка, все еще верит в сказки. Вертит и тыкает пальцем в глобус.

Белый халат на предплечье сложит. Мама старалась - его стирала.
Осень закончилась. Год уж прожит. Чувство такое, что все сначала…

Тот же рисунок с того ж окна. Шторки и тюли насквозь из пыли.
Девочка вспомнила, как ждала… И как предсердья ужасно ныли.

Мертвая осень. Похмельный город. Звезды видны еще в бледном небе.
Девочка знает и боль, и холод, ей уже вроде как два по девять,

Толи предчувствие пЕршит горло, двигает стрелки, минуя время.
Девочка прячет на завтра порох, плачет и хочет во что-то верить…

Я открываю декабрю предплечья…
И отпускаю душу на ладони.
Мой Боже, знаешь, сколько было боли
От каждой жизни и от каждой встречи…

Ни встреч, ни жизней пусть уже не будет.
Я собираю бисер на постели…
Мой Боже, знаешь, как хотела верить,
Всему, за что меня потом осудят.

…А где-то разрываются в абзацах
Пророческие знаки старой веры,
Мой Боже, знаешь, он один из первых
Давил во мне желание остаться

У осени на матовых ступенях,
Сбивая поступь северной волчицы.
Мой Боже, он до смерти будет сниться,
Нарочно переигрывая время.

Мне никогда теперь не станет легче,
Мой Боже, знаешь, он того не стоил…
И отпуская душу на ладони,
Я открываю декабрю предплечья…